«Чем ближе к совершенству каждый станет,
Тем ярче в нем добро и злее зло.»
Данте Алигьери, «Божественная комедия»
Он перестал считать время спустя сто десятилетий. Невозможно думать о чём-либо, кроме обжигающей боли, которую ты испытываешь постоянно. К такому не привыкаешь. Боль всегда остаётся болью. В первое время помогали молитвы. Но Создатель вскоре перестал слышать их. Ехидный голос тюремщика, изредка навещавшего своего заключённого, постоянно шептал: «Я победил. Он мёртв». Эти сухие слова ранили сильнее, чем любые яркие речи. Но он не верил. Гавриил устал. Свыше тысячи лет он заточён вдали от рая, в месте, где лучи солнца не достигли земли, в месте, куда был низвергнут тот, кого он когда-то считал своим братом. Такая ссылка сродни смертельной пытке для любого ангела. Но он жил. Слишком долго. Появившись на свет свободным бестелесным духом, он никогда не думал, что будет запрет в материальном теле. Плоть и кровь появились по чужой воле. Гавриил, обретя их, начал чувствовать. Он чувствовал своё собственное, уже угасающее сияние, жар и духоту преисподней, давление острых цепей на его тело и слабость в крыльях. Он стал чуть больше понимать людей. Ехидный голос что-то говорил про это. Но Гавриил не слушал. Когда-то он пытался образумить Его, поговорить с Ним, но всё чаще у него не было желания даже смотреть на Него. Было неприятно и до жути больно. Помимо физических страданий, ангела терзали и душевные муки. Он остался один, а тот, кто был ему ближе всех остальных братьев, держал его здесь. Люцифер… Гавриил помнил его. Ангельски красивого, высокого, живого. Гавриил помнил его смех. Звонкий и нежный, удивительно мелодичный. Гавриил помнил его кудри. Такие светлые и мягкие… Когда-то он научился заплетать их в длинные косы. Но сейчас это неважно. Всё это осталось во времени, где не было людей. — Помилуй меня, Отец! - душераздирающий плач пронзал равнодушные облака. В сознании вспышками появлялись моменты прошлого: нежный голос, звонкий смех, их долгие разговоры. Беседовали они о разном: от истинных причин создания мира до шутливого спора, какой зверь совершеннее. Поля райского сада были просторны. Воды Фисона мирно журчали, а птицы щебетали им что-то в ответ. На мягкой траве сидели два ангела. — …твои крылья иные, — Люцифер с важным видом рассматривал чужие крылья. Он аккуратно поворачивал их и невольно любовался. Ему всегда нравились подобные драгоценности. — Они имеют более мягкую форму, и, заметь, твои перья переливаются золотом, а не небесным светом! — И это доказывает то, что Создатель что-то готовит для нас? — Гавриил мягко улыбнулся и посмотрел на своего собеседника. — Скорее экспериментирует для себя, — задумчиво поправил его Люцифер, принимаясь разглаживать мягкие перья. Крылья его собеседника затрепетали. Он всегда был чувствителен к касаниям. Люцифер неловко извинился и продолжил свой рассказ: — Я давно уже заметил, что мы с тобой отличаемся от других. Создатель дал нам черты, которые отличают нас от остальных. Обрати внимание, остальные всегда спокойны и часто ведут себя похоже. Гавриил удивлённо выдохнул, поднимая брови вверх: — Надо же… Это многое объясняет. — Особенно твой низкий рост, — Люцифер звонко и беззлобно рассмеялся и приобнял брата за плечи, шепча ему на ухо. — Не переживай, я помню, что ты не так уж и ниже Рафаила… Гавриил не стал отвечать на дружеский подкол: всё-таки рост Денницы также был не самым обычным. Он лишь улыбнулся и положил голову на родное плечо, смотря на небо. — И твой характер… — хмыкнул он и взял брата за руку. — Это всё действительно странно осознавать. — Ты прав. Это объясняет все наши отличия от остальных. А юные ангелы отличаются и от нас. Видно, Создатель прощупывает почву для кого-то нового, похожего на нас… Их общение было тесным. Всем было очевидно, что они выделяли друг друга на фоне остальных. Это было удивительно, ведь дети божьи должны быть равны. Но ангелы никогда не смущались своей близости. Гавриил редко позволял себе думать о далёком прошлом. Это всегда больно. Особенно тяжело вспоминать это, помня, во что превратился Люцифер, помня, что Он натворил. Впервые за долгое время по щекам бывшего вестника потекли слёзы. Он не хотел думать об этом, не хотел помнить Его прошлого. Сжимал зубы и кулаки, отчаянно напрягал то, что осталось от его крыльев, ощущая, как горячая кровь струится по телу. Лишь бы не думать об этом. Но плач уже накрыл его с головой. Физическое тело давало преимущество в виде выхода душевных мук наружу. Это радовало. Становилось ненадолго легче. Серые, уродливые руки с тонкими пальцами сомкнулись на шее архангела, который не сумел выполнить волю Божью. Запахло гнилью. Ногти царапали появившуюся плоть, впивались в неё. Существо повернулось к нему мордой с замершей искусственной улыбкой. Это лицо он запомнил надолго, Его лицо, когда-то идеально красивое, напоминало гротескную восковую маску с рядами кривых острых зубов. И без того высокий, теперь Он возвышался над Гавриилом, закрывая весь небосвод. — Мне жаль, что ты не присоединился ко мне, брат, — прохрипел Сатана. Так Его теперь называли. Нежный родной голос превратился в инфернальный хрип, режущий уши. Гавриил больше не мог сражаться. Он был окружён и попал в ловушку: тот, кто раньше нёс свет, ударил его со спины. Он не мог выдавить из себя ни слова. Тогда он впервые почувствовал боль в сердце. Его верный друг, его брат… Люцифер отныне был отвратительным чудовищем, жаждущим крови самого дорогого для него ангела. На глазах появились первые слёзы. Восковое лицо скривилось в ужасающее-мерзком отвращении: — Я даровал тебе тело из крови и плоти, а ты ответил мне этим? Как низко,— не сказал, а выплюнул Сатана. — Ты жалок, брат. Глуп и слаб. Кривые пальцы сдавили юношескую шею до мерзкого хруста. Неужели Он был прав? Слезы - это слабость? Определённо нет. Гавриил напряг руки, подтягиваясь чуть выше на цепях. Его голубые одежды ещё в первую сотню лет окрасились в бордовый. Он точно не слаб. Он держался так долго. Он точно не жалок. Он не сдавался и оставался верным себе. Надолго ли? В этом месте мысли не подчинялись разуму. Чуть что — в голове возникали мучительные кошмарные образы, изощрённо созданные искусным мастером. Размышления о прошлом, хоть и были болезненны, но всё же лучше, чем жуткие видения… Люцифер в тот день был особенно взволнован и эмоционален. Да, эмоциональнее обычного. В его характере всегда было что-то сходное людскому. — Гавриил! Я заметил у юного ангела одну особенность, и мне кажется, что она присуща и тебе! Это точно что-то новое! — Денница положил руки на плечи своего собеседника. Он искренне улыбался. Его улыбка всегда поражала любого, кто её видел. Идеальная, добрая, притягательная… — Я надеюсь, что это так, иначе со стороны это будет совсем глупо! Люцифер знал, что Его брат никогда не откажет ему. Он коснулся его шеи и нежно провёл по ней мягкими подушечками пальцев. Глаза Гавриила тут же распахнулись, он сдержанно прыснул, его шея рефлекторно дёрнулась, и он отодвинул чужую руку от себя. Ангельские щёки зарделись. — Что это? — он недоумённо потёр свою шею. — Это странно, — его взгляд метнулся к собеседнику, который широко улыбался и немного покачивался на своих носках. — И почему ты так улыбаешься?.. — Ты тоже дёргаешься, когда трогают твою шею! Я не знаю, как называется это чувство, но оно у тебя есть! — казалось, он был готов прыгать и хлопать в ладоши, до того он радовался. — Я говорю тебе, Отец собирается создать что-то интересное! Кого-то равного нам! Как он сам сказал… Люцифер выдохнул, убрал улыбку со своего лица уверенно сказал, выделяя слога: — Э-мо-ци-о-наль-но-го! — Эмоционального? — удивлённо спросил Гавриил, смотря на то, как счастлив его брат. Он находился в предвкушении. На это было приятно смотреть, но… тревожно. Он слишком многого ждал от тех, кого создавал Господь. Он ждал, что Бог сотворит очередное чудо. Того, кто равен им и похож в своих чувствах. Но появились люди. В которых Он быстро разочаровался. Если подумать, то Денница был так одинок… Он отличался от других: слишком высокий, слишком эмоциональный, слишком совершенный внешне. Но Гавриил, необычно низкий, большеглазый, помогал справиться Ему со своей непохожестью. По крайней мере, архангел надеялся на это. — Они звери, брат, — опустошённо шептал Люцифер. Его нежные пальцы впивались в соседнюю ветку, трещащую от его хватки. — это… Это животные с ангельской внешностью и именами. Двое сидели на дереве и наблюдали за первыми людьми - Адамом и Евой. Те мирно, хоть и бесцельно, гуляли по эдемским полям, смотря на мир пустыми глазами. Для ангелов это было необычно. Один был в ужасе. Второй был заинтересован. — Мне так не кажется… Они вполне интересны как вид, — задумчиво отвечал Гавриил, подпирая подбородок рукой. Ему нравились эти существа. У них был огромный потенциал, он чувствовал это. Создатель наделил их разумом, который можно было бы направить в нужное русло, если дать им верные знания. Так интересно было бы узнать, что из них получится! — Как ты не видишь?! — лицо Люцифера побагровело, что искренне испугало его брата, — они же бессмысленны. «Равны вам»? Создатель невежественнен, если думает, что мы равны этим… — он резко встал и гневно выплюнул. — животным. Я не понимаю, что ты находишь в них! Они глупы настолько, что не осознают даже своей наготы. А их эмоции… Это жалкое подобие тому, что испытываем мы с тобой! Их лица не поглощаются краской, когда они касаются друг друга, они не чувствуют ничего, кроме блаженства! Они не похожи на нас. Они хуже… — Как ты можешь говорить так о его детях?.. — в ужасе шептал Гавриил. Он прикрыл рот своими ладонями, смотря на собеседника распахнутыми золотыми глазами. — Отец наш… — Жестокий глупец, — отрезал Люцифер и отвернулся. В его голосе звучала обида и боль. — Отныне он любит их. Не нас и наших братьев, а этих жалких животных. — Мы все равны перед ним! — Гавриил поднялся и попытался взять брата за руки, но тот оттолкнул его. — Нет, — он мрачно обернулся, стискивая зубы, — разве ты не видел, что он любил меня больше остальных? Он создал меня лучше вас всех! Совершеннее вас всех! — он едва ли не переходил на крик, чем не на штуку пугал собеседника. — И только я понимаю как он ошибся! Я должен открыть всем глаза, Гавриил! Создатель стар и теряет рассудок! Что будет дальше? Что он ещё сделает? Уничтожит нас? Он едва ли не дрожал. Его разочарование заполонило разум и закрыло ему глаза. Красивое лицо было искажено печалью и обидой. — Прошу, не говори так, — Гавриил отшатнулся от Люцифера, который только недавно был таким восторженным и счастливым. — Ты не прав! Он любит нас! И у людей есть будущее… — Я должен сказать остальным, — он проигнорировал слова родного ему ангела, не понимая, почему тот не видит очевидного. Денница раскрыл свои большие белоснежные крылья и, взмахнув ими, улетел. Он оставил своего брата одного. В ужасе от происходящего. Тогда и началась подготовка мятежа. Гавриил пытался переубедить Люцифера, но с Ним что-то случилось. Что-то сломалось внутри бессмертной души. Он решил, что умнее Отца, что Он равен ему. Несущий свет, не стесняясь Бога, лестью и хитростью переманивал ангелов на свою сторону, заговаривал им зубы, влиял на них. Охотнее всего под его воздействие попадали совсем юные дети божьи, те самые, которых Создатель так же наделил эмоциями. Гавриил же пытался делать всё, что было в его силах… Но всё было тщетно. Мятеж состоялся и был жестоко подавлен. Вестник божий стоял на краю райской земли. Он слышал, как кричал низвергнутый Денница. Создатель проклял Его и всех тех, кто примкнул к Нему. Гавриил не знал, что с ними стало, но он чувствовал боль своего любимого брата. Он слышал в ушах его крики и истеричный плач. Люцифер умолял о смерти, о помиловании. Падать было больно. Эти крики ранили бессмертную душу Гавриила. Ему казалось, что такое наказание слишком жестоко, но… если Отец решил сделать что-то — значит так нужно. Но сейчас он сомневался в необходимости этого решения. Возможно, Создатель действительно был не прав? Низвергнув своего сына в ад, он породил в Его душе отравляющую жажду отмщения и дикую обиду на небеса, он случайно создал своего проклятого антипода. Который в конечном итоге полностью подчинил себе людей. Гавриил скучал по прошлому. Он сквозь боль повернулся на свои крылья, прикованные цепями. Перьев оставалось совсем мало. Как и его веры в жизнь и спасение. Он устал. Устал от сотен лет мучений и борьбы за свою жизнь. В первые дни своего заключения он ещё пытался. Пытался поговорить, образумить. Выбраться. Он не мог поверить в происходящее. Очень быстро кошмарные образы, возникавшие, как только он закрывал глаза, дали ему понять, что всё тщетно. Гавриил веками стоял на коленях в собственной святой крови, сдерживаемый острыми цепями. Его тело всегда было напряжено, иначе цепи бы ранили его ещё сильнее. Глаза его всегда были открыты, а зубы стиснуты. Истинное смирение. Это продолжалось долго. Но не бесконечно. «Отец, за что мне это наказание?» — отчаянно пронеслось в голове. Архангел не выдержал. Он рухнул на живот и закрыл глаза. Крылья, которые все эти годы удерживались цепями, с хрустом и треском оторвались. Кровь хлынула из спины. А сами некогда золотые гордые крылья упали на сухую землю, лишившись при падении последних серых перьев. Руки были изранены едва ли не до костей. Боль становилась лишь сильнее. Но Гавриил слишком устал. Он лежал на сухой земле, которая никогда не впитает его кровь. Вокруг него были разбросаны окровавленные перья, поблёкшие и одинокие. Они напоминали лепестки розы. Самой прекрасной розы, которая завяла в сухом удушье. — Я соскучился по тебе, брат, — над ухом раздался знакомый мерзкий раскатистый хрип. Вернулся отвратительный запах гнили. Неужели Он решил навестить своего пленника? Сатана провёл пальцами по свежим ранам на спине и сардонически улыбнулся. — Как интересно… Где твои крылья? Они так нравились мне… Не дождавшись реакции, он гневно зашипел, перевернул ангела на спину и поднял его перед собой, держа за раненые плечи: — Открой глаза. Гавриил не смог сопротивляться влиянию извне. Он еле разлепил заплаканные глаза и посмотрел на того, кого раньше так любил. Сатана был будто так же красив, как в прошлом, но Его лицо было другим. Словно Он неудачно пытался скопировать лицо самого Гавриила. Видимо, так и было. Но это не умаляло Его красоты. Единственное, кожа по-прежнему была мертвенно серой, а его тело источало ужасающий душный запах. За Его спиной колыхались неживые крылья. Чужие. Знакомые. — Опять эта эмоция! — с отвращением шипел Дьявол. Раздражение отвлекло Его от других язвительных слов, которые Он хотел сказать. Он ненавидел, когда на лице Его брата появлялось такое низкое чувство. — Ты не представляешь, сколько жалких смертных проходило через меня с таким же видом. И они продолжают проходить, поверь, — Он хмурился, смотря на Гавриила, который продолжал разочарованно смотреть на него сквозь влажные ресницы. Ни звука: ни стона, ни хрипа. — Почему ты молчишь?! — Он яростно сжимал плечи пленника. Он не любил, когда Его игнорируют. Он хотел услышать родной голос. — Я не хочу с тобой говорить, — сипло прошептал Гавриил. Голос подводил, но в нём не было страха. Лишь боль и разочарование. — Да-а? А где же твой пыл? Где желание переубедить меня? — красивое лицо вновь превратилось в восковую маску. Сатана оскалился. — Понял, что это бесполезно? Молодец… — Он картинно задумался. — Ах, как я мог забыть! Должно быть, ты обижаешься на меня за то, что я был так груб с тобой! Ведь я не навещал тебя почти две сотни лет и даже не рассказал, что там с твоими любимыми смертными! — издевался он. — За них переживать не стоит! Благодаря моим детишкам их численность уменьшается. Да-да, брат, не удивляйся! «Детишкам». Я тоже умею дарить жизнь. Если бы ты присоединился ко мне, то я бы поделился с тобой парочкой из них! Они совершенно очаровательны! — Прекрати, — обессиленно прошептал Гавриил. Агоническая боль охватывала его тело. Он больше не мог терпеть ни свои муки, ни этот мерзкий запах. — Мой милый друг, — елейно начал он, вернув своему лицу ангельский вид. — Я могу прекратить твои мучения — только попроси! Тебе нужно лишь остаться со мной. Я поделюсь с тобой не только своими созданиями, но и всем миром. Ты встанешь рядом со мной на его руинах. Гавриил молчал. Он был верен своему Отцу, как бы сильно ни любил своего брата в прошлом. Он ясно понимал, что это существо всего лишь соблазняет его. Ничего больше. Падший не может быть способен на любовь. — Своими речами я соблазнял своих будущих последователей и глупых людей, — лесть сменилась раздражением. Хрип превратился в рычание. — А я хочу, чтобы ты был равен мне, брат! Я хочу править с тобой. Сил Гавриила хватило лишь на то, чтобы опустить взгляд в пол. Это предложение ужасало его. Его пугал и разочаровывал тот, кто раньше был Люцифером. Ангел слишком сильно любил людей. Он был рад их появлению. Он оберегал их даже после грехопадения. Он всегда был на их стороне. Сатана издал режущий слух вопль и бросил архангела на землю. Падший тут же подлетел к нему и упал на колени прямо перед ним. Что-то отчаянное было в его чёрных пустых глазах. — Знаешь, твои люди, хоть и глупы, но чему-то они от меня и научились, — он говорил быстро, немного запинаясь, видно нервничая. Его дрожащая рука скользнула по чужим золотистым локонам. Он схватил волосы на затылке Гавриила и поднял его лицо на себя. — Грехопадение повлияло на них в лучшую сторону. Они научились придумывать что-то интересное… Я хочу показать тебе это. Дьявол наклонился к нему сначала неловко, даже немного испуганно. Его губы дрожали. Потом наконец решился и резко вцепился мертвенно-холодными губами в по-прежнему мягкие губы Гавриила. Это был не один из тех робких поцелуев, которые они дарили друг другу в прошлом, посмеиваясь. Это был электрический разряд, который намертво прожигал горло и бессмертную душу. Сердцебиение учащалось. Колени дрожали. Приятное тепло разливалось по телу. Божий вестник неуверенно и робко, словно неохотно, отвечал на поцелуй. В тот миг его даже не раздражал гнилостный запах. Его сердце билось чаще обычного. Боль проходила, а слёзы лишь накатывали с новой силой. Этот момент, казалось, длился слишком долго. Сатана отстранился. На Его лице блестели слёзы. В нём ещё осталось напоминание о былой ангельской сути: надежда и любовь во влажных глазах. Брови были подняты вверх, влажные губы поджаты. Его ладонь лежала на мокрой щеке Гавриила, большим пальцем Он вытирал его слёзы, совершенно не заботясь о своих. Он отчаянно ждал ответ. — Прости, брат, но я буду верен Отцу.