По следу скорпиона

      Аль-Хайтам всегда четко осознавал для себя, что его губительный интерес и тяга ко всему запретному – явление крайне негативное в том обществе, частью которого он являлся. Тропические леса Сумеру полнились мудростью, слившейся воедино с кронами тысячелетних деревьев, пустынные барханы хранили осколки великой истории древних цивилизаций, впитав в себя божественную кровь и слезы. Древний мир оставил после себя множество тайн и загадочных явлений, которые до сих пор так и не смог научно обосновать ни один ученый человек.       «Табу».       Интерес – наказуем. Запретное – опасно.       Научный мир Сумеру живет по этим законам многие сотни лет, вняв урокам древности и предприняв попытку оградить железным занавесом потенциально опасные исследования. Они создали матр, поставили во главе сторожевого шакала, готового рвать на куски любого, кто осмелиться поступиться добродетелями Академии. И не всегда имеет значение, хозяин то либо же плебей…       Великие мудрецы сделали все и даже больше, чтобы прошлое оставалось в прошлом, а опасные тайны и секреты древних богов затерялись в веках где-то в недрах разрушенных руин и храмов.       «Истина существует не для того, чтобы служить другим, поэтому тот, кто не контролирует свою тягу к знаниям, будет уничтожен ею».       Никто не говорит этого вслух, но каждый образованный житель Сумеру без труда прочтет скрытый подтекст сих слов…       «Того, кто растрачивает свой светлый ум, пытаясь нарушить заведенный порядок, непременно постигнет небесная кара. Как когда-то она постигла аль-Ахмара и его народ».       Академия, следуя примеру Небесного Порядка, всегда готова обрушить копье заслуженного правосудия на грешников, что предприняли попытку приблизиться к постижению секретов небосвода. Аль-Хайтам никогда не был дураком и прекрасно понимал, для чего были установлены эти границы, всячески препятствующие безграничному простору научной мысли. Основное правило относительно благополучного существования цивилизации – стройная законодательная система, твердое «нет» на тех аспектах жизни, которые могут каким бы то ни было образом пошатнуть установившийся порядок. Формирование «стада» начинается с того, что человек перестает осознавать себя как отдельную уникальную личность, которая имеет собственный взгляд на окружающую действительность. Секретарь Академии неоднократно наблюдал среди студентов и многих неопытных ученых проявление такого феномена, как «стадное мышление», которое, временами, не просто тормозило их научный прогресс, а буквально сводило к нулю все приложенные усилия. Неспособность отделить себя от социума, посмотреть на мир своими глазами…       Формирование такого «стада» – удобная возможность для руководства страны взять полностью под свой контроль умы жителей. Ведь если скажет один, то наверняка найдется тот, кто поддакнет, а следом за ним потянется второй, третий, пятый, сотый… А то меньшинство, что будет пытаться противостоять заведенному порядку, окажется просто затоптано беснующейся толпой, которая свято убеждена в «истинности большинства».       «Ведь если так считает большая часть моего окружения, значит так должен мыслить и я».       Ну и чушь.       Ему в действительности было сложно понять это.       Аль-Хайтам знал, что в стенах Академии о нем ходила дурная молва. Высокомерный, эгоцентричный, скупой на похвалу и прочее, прочее, прочее… Не то, чтобы он давал поводы так не думать, скорее наоборот. Демонстрировать свою непричастность по отношению к серой массе, по мнению мужчины, было более чем мудрым решением. Особенно учитывая тот факт, что плевать ему, в общем-то, с высокой колокольни на мнение других людей. Главное, что у него есть собственная голова на плечах, которая может мыслить и впитывать еще больше новой информации.       Наверное, именно поэтому он сейчас изнывает от жары в пустыне, а не прохлаждается в тишине дома, увлеченный чтением недавно приобретенной книги. Вот уж точно, горе приходит от великого ума. Нет, не то, чтобы он жалел о том, что решил потратить драгоценные дни своего отпуска на долгосрочную экспедицию в пустыню, но все же иногда условия путешествия вынуждали сомневаться в собственной стойкости. Ну а если говорить прямо, то Аль-Хайтам в принципе мало о чем жалел в своей жизни. И это была явно не та ситуация…       Ведь на кону этой экспедиции стояло, пожалуй, даже больше, чем он изначально предполагал. Пусть секретарь и был скептиком по натуре своей, но в данном случае хотелось уповать на то, что удача и дальше будет на его стороне.       Мысли о Гюрабаде терзали его с тех самых пор, когда в руки ему попал удивительный экземпляр. Попал он, впрочем, не просто так. Итэр редко захаживал к нему в гости, да и, в целом, уже не так часто появлялся у стен Академии, отдавая свое предпочтение вольным экспедициям по песчаным барханам. А взгляд его поникших карих глаз все чаще скользил куда-то дальше пирамид, за горизонт, в ту сторону, где виднелись просторы государства Гидро Архонта. Путешественник не говорил, но секретарь отчетливо видел – совсем скоро их пути разойдутся. Сумеру стал временным приютом для светловолосого чужеземца, очередным витком в бесконечном плетении его судьбы. Но путь его был далек от завершения.       Возможно, именно поэтому он предпочел отдать более заинтересованному лицу (по мнению путешественника, конечно) странный, потрепанный временем и паразитами, дневник, который нашел в окрестностях пустыни Хадрамавет. Где именно – не уточнял. С загадочной, но почему-то печальной полуулыбкой Итэр буквально всунул ему в руки древнюю (судя по тексту) реликвию и заявил:       – Тебе не помешает проветриться и отдохнуть от своей бумажной волокиты. К тому же тебя, как выпускника Хараватата, заинтересует данный материал. Я уверен!       Итэр был прав, как и всегда. Его неожиданный подарок действительно вызвал неподдельный интерес бывшего студента даршана рунологии и лингвистики, ведь загадочный дневник был от корки до корки исписан древними письменами времен правления царя Дешрета. Секретарь без труда смог установить, что это был особый диалект, распространенный на территории одного из древнейших пустынных городов – Гюрабада, который до своего разрушения был одним из «Семи Столпов». После своего распада и ужасной эпидемии, которая бушевала на его землях, потянулась не менее кровавая цепочка смертей по всему государству Алого Короля. Образно говоря, Гюрабад ознаменовал конец эпохи расцвета пустынного государства.       Образцы данной письменности, несмотря на то, что экспедиции в те края зачастую были безрезультатными, все же имелись в библиотеке и архивах Академии, хотя эта тема не пользовались особой популярностью среди студентов. Впрочем, секретарь их не осуждал. Многие юные и пылкие умы, желая разгадать загадку падения великого города, предпринимали попытки выяснить все научно-практическим путем, побывав непосредственно на месте событий.       Однако истина иногда требует слишком большую цену за обладание ею. Остатки несчастных исследователей позднее находили неподалеку от руин Гюрабада некоторые наемники и члены гильдии путешественников. Но многих из них невозможно было даже опознать.       Пустыня – это смерть.       Так когда-то сказал ему Сайно, вернувшийся в Академию после очередной карательной миссии. Усердно стирая со своей щеки чью-то запекшуюся кровь, генерал махаматра смотрел будто бы сквозь него. Багряные глаза, темные от собственных мыслей и все еще помнящие ужас бойни, не отображали даже бликов.       Потом уже аль-Хайтам узнал от Кавеха, который был заядлым сплетником, что в тот день Сайно вынужден был вырезать целое племя пустынников, которое нелегально сотрудничало с недобросовестными сотрудниками Академии, занималось контрабандой и промышляло торговлей запрещенными на территории Сумеру веществами. Которые они, судя по всему, получали также и от Фатуи, что так и норовили сунуть свой длинный нос в каждую дырку. Более того, на счету этих пустынников было более двух десятков убитых ученых, которые отправлялись в пустыню для своих исследований и не знали, что найдут там погибель. Среди них было множество студентов, совсем юных, некоторых из них, как оказалось, секретарь даже знал лично. Представители племени Давалпа, судя по всему, были ярыми последователями идей о возрождении аль-Ахмара, радикалами, которые презирали как малую властительницу Кусанали, так и ее народ. Поэтому убийства их отличались особой изобретательностью и будто бы… показательной жестокостью.       Даже равнодушный к чужой смерти аль-Хайтам, узнав подробности их бесчинств, невольно ужаснулся. Он никогда не питал к жителям пустыни неприязни, но… в тот момент, от ярости и ненависти вскипела даже его кровь.       Люди извращали божественные знания и наследие своими же руками, превращая святость в кровавую одержимость собственными вымышленными идеалами. Именно поэтому подобные фанатики всегда вызывали у мужчины приступы омерзения и почти подступающей к горлу тошноты.       Облава матр изначально пошла не по плану. Древние руины, ставшие надежным укрытием для преступников, были заполнены ловушками снизу доверху, а блюстителей закона и справедливости уже давно поджидали запрятавшиеся в тенях убийцы. Многие товарищи Сайно сложили свои головы еще до встречи с противниками, получив внезапную стрелу в голову, а многие – после нее.       В тот день копье генерала махаматры испило крови вдоволь. Жертвами карательной операции стали двадцать восемь его подчиненных и сорок три представителя племени Давалпа. В живых оставили только двух преступников, которые должны были понести наказание по всей строгости закона. Властительница Кусанали же в дань памяти о погибших объявила трехдневный траур в стране и, как потом поговаривали, явилась на порог дома каждого из погибших, чтобы выразить свои соболезнования их родным и близким. Хотя правдивость этой информации секретарь уже не проверял… Но, если честно, такой поступок был очень даже в стиле их сердобольного архонта.       Внезапный поток ветра, поднявший в воздух мелкие частицы песка, вырвал его из задумчивости. Он едва успел зажмурить глаза, чтобы в них ничего не попало, но неприятное ощущение на коже все же осталось. Песчинки оседали на щеки, словно бы срастаясь с телом, проникая в него, и вызывали неприятный зуд и желание окунуться лицом в холодную родниковую воду. Аль-Хайтам брезгливо сплюнул, поняв, что рыхлая горная порода сумела угодить к нему даже в рот. Отвратительно. Сколько ни плюйся, а все равно скрипело на зубах.       Внезапный дискомфорт вынудил секретаря остановиться. Он, скрепя сердце, выудил из своей походной сумки бутыль с водой (благо, они пополнили свои запасы) и сделал несколько глотков, желая прополоскать рот. Его проводница, до этого шедшая чуть впереди, тоже встала на месте. Ученый не смотрел на нее, но кожей ощущал пронзающий и чуть насмешливый взгляд золотистых глаз.       – Вижу, пустыня вам не сильно нравится, – засмеялась Сана, поправив сползший с головы платок, укрывающий ее от едкого солнечного света, – или, наоборот, вы – ей.       – Думаю, правдивы оба варианта, – равнодушно отозвался аль-Хайтам, сплюнув последние остатки песка вместе с водой, – зато тебе, как я вижу, песок не доставляет ни малейшего дискомфорта.       Сана снова засмеялась, но уже без своего привычного лукавства, вполне по-доброму.       – Я просто привыкла. Я родилась здесь и с рождения видела перед собой только песок и скорпионов.       Аль-Хайтам слегка приподнял голову, окинув внимательным взглядом свою спутницу, которая решила воспользоваться непредвиденной остановкой и отдохнуть. Хоть она упрямо не показывала этого, но ранение на ноге все еще доставляло ей боль, а хромата временами становилась настолько заметной, что секретарь испытывал чисто человеческое желание остановить ее и заставить отдохнуть. Сейчас же Сана позволила себе отдых сама, усевшись прямо на разогретый песок и вытянув раненную ногу. Благо, тень от скал давала им небольшую защиту от солнечного зноя.       Аль-Хайтам же зацепился за деталь, мелькнувшую в ее словах.       – Я слышал от Кандакии, что ты не из деревни Аару, – произнес мужчина и сел напротив нее, – ты родом из пустынных племен?       Девушка в ответ на его слова слегка поморщилась, словно бы от зубной боли. В янтарных глазах мелькнуло едва уловимое отвращение и боль, которые тут же уступили место легкому недовольству. Пустынница по инерции потянулась к своим волосам, стала перебирать их, будто в попытке успокоить разыгравшуюся бурю эмоций внутри. Они провели вместе всего один день и несколько часов, но мужчина уже взял на заметку эту маленькую привычку, которая всегда выдавала ее внутреннее волнение.       – Ну, допустим, это правда, – ухмыльнулась Сана, упорно отводя взгляд, – сочтешь меня за это дикаркой?       Она перешла на «ты» неосознанно, сама от себя не ожидая такого. Но, не встретив своевременного негодования со стороны своего «работодателя», немного успокоилась. Да и вообще, если уж он обращался к ней неформально, то и она, наверное, вполне может…       – Нет, не считаю, – совершенно спокойно отозвался ее спутник, – мой вопрос продиктован чистым интересом. Всегда хотел услышать из первых уст, каковы уклады и традиции в кочевых пустынных племенах. Слышал, что зачастую их общественный строй подчинен матриархату?       Сана глянула на него исподлобья, раздумывая над тем, стоит ли отвечать что-либо или же съязвить и прекратить диалог на этой ноте. Жертве и будущему палачу нечего было вести праздные беседы и узнавать о жизни друг друга больше, чем требуется. Такие разговоры ведут к привязанностям, привязанности – к трудностям, трудности – к смерти.       Но вопреки всем своим размышлениям, Сана не смогла избежать соблазна живого и непринужденного разговора, которого ей, временами, все же не хватало.       Возможно, искренний интерес в его взгляде подкупил ее.       – Да, в том племени, где я родилась, испокон веков правили матриархи. Но такая традиция распространена в большей степени в районе пустыни Хадрамавет. Но здесь, на землях Колоннад, зачастую власть отдают в руки мужчин.       – И отчего же так?       Сана невольно задумалась.       – Точно не знаю, это просто традиция. Пустынники, в принципе, с большим почтением относятся к женщинам, поэтому, возможно, все берет начало оттуда. Но все же матриарх не абсолютный лидер племени. Есть также старейшины, которые в определенной степени ограничивают ее власть, чтобы не допустить полнейшего беспредела.       С каждым словом Сана будто бы входила в кураж все сильнее. Ей почти никогда не доводилось рассказывать кому-то о той среде, в которой ей довелось родиться и вырасти. На то было несколько причин. Во-первых, большая часть людей, окружавших ее, – это такие же пустынники, которые прекрасно знают то, как живут кочевые племена. Пусть часть пустынного народа и осталась в деревне Аару, отдав свое предпочтение оседлому образу жизни, но связь от этого между детьми пустыни никогда не терялась. Все также поддерживали связь, общались и даже иногда навещали друг друга. Словом, для многих это были очевидные и естественные вещи, не требующие лишних обсуждений. Ну, а во-вторых… люди за стеной Самиэль в большинстве своем не любили выходцев из пустынных племен. Многие из них промышляли разбоями, иногда нападали на торговые караваны, а частенько даже убивали несчастных путников, ступивших на их земли. Их считали дикарями и убийцами, но Сана не могла оспорить данную позицию. Ведь она, к сожалению, была близка к истине, хоть и слишком извращена чужим непониманием.       А тут секретарь Академии, который слушал ее с неподдельным интересом, не перебивая, не насмехаясь, не осуждая. Он… удивлял ее снова и снова. И Сана почему-то хотела продолжать говорить, засунув подальше мысль о том, что ей просто нравится его внимание к ее словам, и упустила тот момент, когда их диалог превратился в монолог.       – Матриархи племен Танит, Узза и Шимти считают себя сестринскими, их объединяет общая кровь, родословная и вера. Все они поклоняются Набу Маликате и верят в то, что именно они являются наследниками Богини Цветов. Хотя, мне кажется, судить об этом сейчас такая глупость… А еще! Еще многие племена в пустыне Хадрамавет держат крокодилов! Спорим, люди за стеной Самиэль такого и представить себе не могут, хе-хе. А я даже как-то кормила их в детстве вместе с матерью...       Она внезапно прервалась, ощутив легкое смущение под пристальным взглядом секретаря, в котором, казалось, мелькнула усмешка. Она зачем-то коснулась таких личных подробностей, хотя ее никто об этом не спрашивал... Из-за этого краска еще сильнее разлилась по ее щекам.       – Я слишком много говорю, да? – неожиданно робко для самой себя спросила девушка, вновь принявшись теребить несчастные волосы.       Тяжелые золотые браслеты коротко звякнули на тонком запястье.       Ученый почему-то задержал взгляд на изящной косточке, проследив за движениями изящных смуглых пальцев. Это было похоже на наваждение или мираж, но мужчина быстро вернул себе трезвость ума и посмотрел на сконфуженное личико своей проводницы. Которое полностью противоречило ее бойкому и нагловатому характеру. Буквально прошлым вечером эта женщина позволяла себе откровенный флирт с ним, не испытывая ни грамма стеснения, а сейчас внезапно робела от мысли, что могла показаться своему спутнику излишне навязчивой. Эта многогранность ее личности казалась даже увлекательной.       – С чего такие мысли? Я ведь сам попросил рассказать. Давно заметил, что у многих женщин есть удивительная черта добавлять несуществующие смыслы в речь мужчин, а после расстраиваться из-за этого, – с легкой снисходительной полуулыбкой отозвался аль-Хайтам, не сводя с собеседницы внимательных бирюзовых глаз.       – А у мужчин есть удивительная черта сводить все к себе любимому. Да и кто тут расстраивался, – возмущенно фыркнула Сана, сложив руки на груди и нахохлившись, как взъерошенный воробей, – я всего лишь уточнила. Из вежливости! Не хочу причинять своему многоуважаемому работодателю неудобства бестолковой болтовней. Ваш ученый ум, наверняка, занимают более глобальные вопросы мироздания!       – Вчера вечером тебя это явно не беспокоило.       – Вчера вечером и ты диалог первым не начинал.       Секретарь едва сдержал смешок, но его выдали дрогнувшие губы. Не было смысла отрицать, что перепалки с этой девушкой были довольно забавными и не вызывали приступов раздражения и желания поскорее закончить диалог. Скорее наоборот. Обычно он предпочитал держать дистанцию с окружающими. Ему легче было вступить с собеседником в спор или же вывести его на негатив, чем поддерживать что-то похожее на дружескую беседу. Просто потому, что большая часть его окружения банально не могла дольше десяти минут выносить прямолинейность мужчины, который открыто делился своим мнением, не задумываясь (или не желая задумываться) над тем, что его слова могут звучать немного резко. Но это, конечно же, распространялось лишь на тех людей, к которым он никаких теплых чувств не питал. И к этой категории он спокойно мог отнести большую часть своих академических знакомых, которые (он это прекрасно знал) зубоскалили о нем за его спиной, а при встрече натягивали фальшиво-приветливые улыбки.       Отвратительное людское лицемерие.       Сана была другой, и причиной тому было, судя по всему, не только ее происхождение. Она, как и Кавех, совершенно не умела прятать свои чувства, которых, наверное, было слишком много для этого маленького тела. Пусть девушка и старалась держать большую часть своих эмоций в узде, они все равно проскакивали в ее глазах, жестах, реакциях, словно сам ее организм стремился показать их всему миру. Подобно книге без обложки, она была совершенно открыта перед ним, пусть и не по своей воле, в силу темперамента. Можно листать страницы, перепрыгивать с абзаца на абзац и узнавать новое совершенно безнаказанно, стараясь добраться до самой сути. Его цеплял ее легкий, живой характер, не скованный цепями приличий, правил и этикета, который, временами, претил ему в стенах Академии.       В ней было нечто… свободное и бескрайнее, словно пустыня. Хотя, как истинный циник, аль-Хайтам не любил оперировать такими образными понятиями. Но при мысли об этой девушке, в голову лезли только они.       – Иногда и мне хочется просто поговорить с кем-то, – хмыкнул мужчина, выплыв из водоворота собственных мыслей.       Внезапно какое-то тревожное ощущение свернулось под сердцем, словно змея, заставив напрячься. Он настороженно оглянулся, повинуясь своей интуиции. Вокруг них на много миль вперед – лишь скалы и бескрайняя пустыня. Но что-то явно изменилось…       Что-то совсем рядом.       Острый взгляд заметил странные шевеления песка чуть поодаль от Саны, прямо за ее спиной. Рыхлая горная порода словно шевелилась, шла буграми, как будто живое существо. Девушка, казалось, этого не заметила, решив немного утолить свою жажду, вызванную долгим разговором. Она поправила платок на голове, стряхнула песок, скопившийся между складок, и расслабленно потянулась, сцепив ладони замком.       А тем временем в нескольких сантиметрах от ее тела мелькнуло большое черное жало, сочащееся ядом.       Аль-Хайтам успел среагировать быстро – изумрудное лезвие, созданное силой дендро, пролетело в миллиметре от ее щеки, едва не задев нежную кожу. Звук пронзаемой плоти и тихий писк раненного скорпиона разрушили иллюзию безопасности. Пустыня продолжала оставаться местом, несущим смерть всем, кто посмел потерять бдительность.       Наемница смотрела на него расширившимися от удивления и неожиданности янтарными глазами, в которых мелькнул легкий страх. Она все еще чувствовала холод лезвия щекой. Еще чуть-чуть и девушка была бы мертва. Меч прошил бы ей череп насквозь. На пару секунд мир для Саны остановился, замер, притаившись зверем в кустах. Ей показалось, что это конец. Конец, конец, конец. Ее раскрыли, миссия провалена. В голове подобно мухам роились мысли, терзания, страхи и возможные сценарии развития событий. Они сменяли друг друга с огромной скоростью, нелепо громоздились и сваливались в одну кучу.       Что будет, если она убьет его раньше, чем они достигнут нужного места? Что будет с ней, если она вернется без той вещи? Что будет с Кавимом? А с ней? А если его убьют? А если убьют ее? А вдруг…       Она поймала себя на том, что крепко сжимала в ладони кинжал, готовая не то к защите, не то к нападению. Ученый смотрел на нее совершенно спокойно, даже равнодушно, но тело его было также напряжено. Воздух между ними искрился, словно в преддверии грозы. Казалось, что если кто-то из них вдруг сделает одно лишнее движение в сторону, то прольется кровь. От былой дружественной атмосферы не осталось ни следа. Каждый из них на уровне инстинкта самосохранения был готов к чему-то неизбежному. Но в первую очередь – к защите собственной жизни.       Надрывный писк и шипение за ее спиной вывело их из этого странного состояния. Сана с трудом позволила себе бросить быстрый взгляд через плечо, опасаясь упустить момент внезапной атаки. Паукообразное существо, пришпиленное лезвием к скале, все еще подавало признаки жизни. Оно шевелило всеми своими лапками в предсмертной агонии, щелкало клешнями в дюйме от лезвия, словно бы надеясь избавиться от причиняющей боль штуки. Острое жало продолжало извиваться, истекая ядом, и словно бы в последнем истеричном желании надеялось все же довести до конца неудавшуюся охоту. Но вскоре скорпион затих, шевеления прекратились. Клинок, созданный элементальной энергией, растворился в воздухе, обратившись в подобие похожих на листья зеркал, а черное тельце рухнуло вниз, окропив кровью песок.       Они оба смотрели на труп незадачливого хищника и думали каждый о своем. Молчание становилось тягучим, как каша, и казалось, что еще чуть-чуть – и его можно будет зачерпнуть ложкой.       Аль-Хайтам не подал вида, но реакция девушки его насторожила. Взглядом он то и дело скользил вдоль изящного кинжала, который она продолжала отчаянно сжимать в ладони, цепляясь за него, словно утопающий за последнюю свою надежду на спасение. Он мог бы списать ее излишне эмоциональную реакцию на отточенные за годы жизни в пустыне навыки выживания и недоверие к нему, но… в ее глазах мелькнуло нечто иное. Что-то еще, кроме легкого страха и готовности защищаться. То, что он пока что не мог охарактеризовать, но то, что явно не понравилось ему.       Хотя глупо было, конечно, отрицать тот факт, что часть вины в том напряжении, что сейчас висело над ними, лежала в первую очередь на нем. Какой бы хрупкой и безобидной Сана на вид не казалась, она все же была профессиональной наемницей, чьи эмоции и рефлексы гораздо острее, чем у обычных людей. А иногда инстинкты, спровоцированные опасностью, пробуждают не только желание защищаться, но и жажду крови.       Наверное, именно поэтому он предпочел разрушить их молчание первым.       – Прости, не успел предупредить. Если бы я помедлил, он бы успел ужалить тебя.       Сана вздрогнула от звука его низкого голоса, который показался в этой тишине необычайно громким. Глянула на собственную ладонь, намертво приклеившуюся к рукоятке, подняла неуверенный взгляд на него. Чувство тревоги все еще сидело где-то в ее голове, судорожно било в колокола и всячески призывало ее ни в коем случае не верить. Изначально, когда она брала на себя роль исполнителя в этом задании, ее никто не предупредил о том, что человек, которого она должна устранить, – тоже владеет навыками боя. Она привыкла видеть в ученых тщедушных глупцов, полагающихся во всем на свой «гениальный» ум и не способных даже защитить себя в случае угрозы. Но в очередной раз аль-Хайтам ломал все ее представления, разбивая стены предубеждений вдребезги.       «Какого черта эти идиоты не предупредили меня о его способностях», - мысленно вызверилась Сана, чувствуя, как закипает злость и паника в ее груди. Все становилось сложнее.       Он был опасен и это факт. Глаз бога, оружие, созданное из воздуха, незаурядный интеллект – три составляющие, которые могут привести ее к гибели, если она малодушно позволит себе ослабить хватку. Нет, ей ни в коем случае нельзя доверять ему. Повернется к нему спиной и велик шанс, что там в следующую же секунду окажется лезвие его меча. Только при соблюдении осторожности ее миссия имеет шансы на успех – и ошибаться нельзя. На кону стоит слишком многое.       Она не должна больше так расслабляться. Иначе той, кого в следующий раз пришпилят к скале, будет уже она.       – В-все в порядке, – натянуто улыбнулась Сана, медленно ослабляя хватку и пряча клинок в складки одежды. Мелькнувшая в ее голосе дрожь вызвала внутреннее раздражение, которое она попыталась скрыть за усмешкой, – благодарю за спасение. Не знала, что господин секретарь еще и мастер боевых искусств в одном флаконе. В Академии и такому учат?       Неуместный сарказм, наполненный плохо скрываемой тревогой, почему-то оставил неприятный осадок. Он не ждал от нее безоговорочного доверия, это было бы глупо, учитывая тот факт, что в большинстве своем их связывали чисто рабочие отношения. Но осознание того, что Сана считала его опасным для себя, причиняло… легкий дискомфорт. Хотя, казалось бы, мнение малознакомой девушки явно не должно было его никак волновать.       Но почему-то волновало.       – Ты думала, что я хотел ранить тебя?       Этот вопрос вырвался случайно, порожденный непривычными размышлениями в его голове. Мужчина не успел тщательно обдумать эту тему, и в коем-то веке его язык опередил мысли.       Сана застыла на мгновение, но тут же вернулась к своему прежнему лукавому настрою, хотя что-то в нем все же переменилось. Не было прежней легкости. Наемница широко улыбнулась, поднялась на ноги и сделала шаг к нему. На ее топе тихо звякнули золотые монетки, широкие рукава из газовой пурпурной ткани легко взметнулись вверх, как крылышки тропической птички. Аль-Хайтам не поднялся с места, когда девушка застыла на расстоянии вытянутой руки и слегка склонилась к нему. Ее маленькая тень удивительным образом затмила все пространство вокруг, не оставив ничего, кроме сияющих чистейшим золотом глаз и нежного девичьего лица.       Вновь послышался перезвон монеток, слившийся вместе с пустынным ветром в странную, тревожащую сердце, мелодию.       – Господин секретарь, почему вы так озабочены моими чувствами? – елейно пропела Сана, не сводя с него внимательного взгляда, – я ведь пустынница. Вы наняли меня не только для того, чтобы я сопровождала вас на пути к руинам Гюрабада, но и для личной охраны. Так почему теперь вы переживаете о том, что могли бы ранить меня? Разве в таком случае не правильнее было бы отчитать меня за неосмотрительность? Многие ученые из Академии так и поступали. Это ведь я должна защищать вас, а не наоборот. Иначе глупость какая-то выходит, ха-ха.       Аль-Хайтам коротко хмыкнул в ответ на это. Вот уж чего он не ожидал, так это того, что его вопрос, сказанный больше из добрых побуждений и для устранения этого нежелательного недоверия между ними, будет воспринят подобным образом.       – Почему ты продолжаешь равнять меня с кем-то, к кому я не имею ни малейшего отношения? По-твоему Академия – это конвейер? – он пытался скрыть это, но невольное раздражение все же проскользнуло в его словах.       Неожиданно приятная беседа внезапно приобрела странный оттенок горького послевкусия.       Секретарь не дождался ее ответа и резко поднялся на ноги, так что теперь они явно поменялись ролями. Сейчас уже он смотрел на нее с высоты своего приличного роста, а она была вынуждена задирать подбородок, чтобы не терять зрительный контакт. Но он физически ощущал то, как близко в данный момент они находились. Судя по слегка стушевавшемуся взгляду, она тоже.       Девушка же всем своим существом внезапно ощутила свою незначительность рядом с ним. Она буквально дышала ему в грудь, вынужденная отчаянно задирать голову, создавая иллюзию своего мнимого превосходства. Которого, на самом-то деле, не было. Она чувствовала себя удивительно… уязвимой рядом с ним. И это вносило смуту в ее сердце. Что-то путалось в голове, когда она пыталась понять мотивы его действий. Не сходились концы с концами, не собиралась цельная картинка.       – Да уж, равнять вас с кем-то и правда неправильно. Вы слишком странный ученый, – натянуто засмеялась Сана, ощутив острое желание отступить назад, вернуться на расстояние, обещающее ей относительную безопасность.       Именно это она сделать и поспешила, тщательно скрывая вызванную всей этой ситуацией нервозность под острым взглядом своего спутника. Мысли все еще клубились внутри ее головы, наскакивали друг на друга, рисуя в голове какой-то несвязный бред, порожденный лишними переживаниями. Ей предстояла долгая ночь на осмысление произошедшей ситуации. Важно заранее придумать пути отхода в случае ее неудачи. Хотя о таком, конечно, думать не хотелось.       Их неожиданный привал слишком затянулся, солнце уже плавно катилось вниз, обещая скорый закат и ночную прохладу. До этого времени им нужно было проделать еще довольно длинный путь. Завтра они уже должны были добраться к Храму Хемену. Сана не знала в чем смысл, но аль-Хайтам изъявил желание остановиться там на некоторое время, чтобы осмотреться. У ученых свои заморочки, поэтому наемница не сильно вдавалась в подробности, однако следить за своей будущей жертвой решила внимательнее.       Дальнейший путь до безымянных руин, где они планировали провести эту ночь, путники проделали в полнейшей тишине. Оба были глубоко погружены в свои мысли. Но, к счастью или же к сожалению, каждая третья из них почему-то упорно вертелась вокруг своего компаньона.