Сборник драбблов по баббл (не слишком ли много "б")

— И что, ты совсем никому не веришь? — Юра спрашивает со смехом, будто пытается его не задеть, но Костя слишком серьёзен и задумчив, чтобы пропустить мимо ушей этот вопрос. Может, если этот туман развеется, он увидит чужие черты настоящими, но пока он только видит чужой замыленный взгляд и широкую улыбку отъявленного лицемера. Кто на самом деле никому не верит, так это Юра. Он ставит беспроигрышный вариант на то, что все могут солгать или предать, и не мучается вопросами, а стоит ли всерьёз рассчитывать на временных или постоянных напарников. Точно знает, что нет, не стоит. В первую очередь Юра рассчитывает на себя, всех остальных он видит, как возможность преодоления. Эти люди сокращают ему путь к достижению целей. Если он может кому-то помочь — он поможет, этому он всегда рад. Но если помощь будет выходить ему боком, он не полезет спасать чей-то зад только потому, что это будет «правильно». Плевать ему на то, что для других верно и необходимо. Нет, Юра неплохой человек. Он это точно знает. Но и быть хорошим не стремится. Юра просто есть, и он не видит никакого смысла и нужды обдумывать все эти важные темы доверия, дружбы, верности и предательства. Юра способен на всё, но он не продукт и не вещь, которая будет проходить декларацию о соответствии, поэтому людям придётся верить ему на слово. Это особый риск, но разве он не идёт на такой же, когда поворачивается к кому-то спиной и позволяет себя прикрыть? То-то и оно. Юра поэтому и задаёт вопрос. И добавляет смех, потому что Гром так грузится. Так старается всё обдумать. План будет придуман уже на месте, но пока они доберутся, Костя обдумает всё ещё на несколько раз. Юра не станет той темой грузиться. В городе вечного смога, они стоят на улице и курят, добавляя к туману — дым. К лёгким — отраву. К мыслям — сомнения. К разговору — смех. — И мне не веришь, товарищ майор? — Юра всё ещё смеётся, а сам поглядывает на Грома. Тот затягивается медленно и неясно пожимает плечами. — Не знаю, — отвечает честно. Но тут же поясняет: — ещё не приходилось так близко с тобой работать. Не привык ещё. Сложно будет. — Никаких сложностей. Просто будем действовать по плану, — Юра засовывает руки в карманы пальто и пытается там найти зажигалку. Вертит её в пальцах, пока не видно. Пока ждёт. Гром тянет время с этим перекуром, а Смирнову в затылке чешется уже заняться делом. — Я буду полагаться на тебя, а ты на меня. Ничего невыполнимого. — Я знаю, — Костя хмурится и только огонёк на конце сигареты разгорается красным-красным. Юра смотрит на него среди всего серого и невольно сглатывает: самому теперь хочется закурить. — Тогда в чём проблема? — Юра приподнимает бровь. — Наслушался всякого. — Обо мне? — смеётся Юра. — О тебе. — О. Надеюсь, рассказали всё плохое и в красках. — Всё плохое. И в красках, — снова кивает Гром. Это становится почти обидным, но достаточно справедливым, чтобы не почувствовать досаду и вину. Он даже примерно знает, что уже Косте о нём сказали: да у этого напарники мрут, как мухи, а на нём самом ни синяка, ни царапины. Рассказали, что это даже странно, что самые лучшие ловят пули телом, а Юра жив-здоров и чего-то не валяется в больничной палате. Желательно, в коме. «Ходят слухи, что он своих же убивает». Какой в этом прок? О, Костя спрашивал, и Костя получил ответ. «Так в деньгах дело, явно работает на две команды, где больше платят, там и победа». — Понравилось? — Юра дёргает уголком губ. Костя фильтр сжимает в губах и цедит в ответ «не очень». — Я могу получше истории рассказать. — Валяй, если молчать не можешь. О, Юра может. То есть, с большим трудом. Это почти отметка невыполнимо, но он может. Просто не сейчас. Обида, которой не должно быть, всё же мерзко прожигает грудину, поэтому, весь свой запас улыбок он тратит на то, чтобы припомнить парочку историй из подобных вылазок. Историй, где кто-то страдает с любым именем, кроме Юра. Первым делом он упоминает Цветкова. Рассказывает, как тот сунулся не в то место и Юра его оставил там, среди отморозков, прямо во время зачистки. Как бедолага испугался и отделался множеством гематом. Но пулю не словил счастливчик. Юра бы мог ребят предупредить, что там есть свой, но он не стал заморачиваться, никто же по итогу не умер. Смирнов спрашивает: а хочешь историю со смертью? У него есть целый некролог. Просто мало кто умеет стрелять с двух рук, а он потому и умеет, что хочет жить. В отличие от Романа… как там его по фамилии и отчеству? Славный был парень. Послужил буквально живым щитом. Стрелял погано, но знал два языка. — И к чему ты это? — Костя успевает докурить, пока Юра свою мысль растягивает, как нугу. — К тому, что пока он пытался найти выход, я прикрывал нас двоих, — откуда-то со стороны слышится, как кто-то хлопает дверью машины. Юра всё ещё держит руки в карманах пальто. Бедная зажигался нагревается от его пальцев. — Мы с трудом добрались до подвального помещения. Там была хлипкая дверь. Нас бы двоих поймали в переулке, если бы мы выбрались. Пришлось решать быстро. Юра говорит: я его в том подвале с пистолетом и запер. Он отстреливался, пока хватало пуль. Говорит: я за это время успел добежать до машины и скрыться. Говорит: сам виноват, из-за нас его и раскрыли. А потом спрашивает: а как было лучше бы поступить? Не бросать его и сдохнуть вдвоём? Пожертвовать собой? А, Кость? Как бы ты поступил? Юра прикидывает ещё историй, но Гром говорит, что им же пора выдвигаться, и если Юра не хочет сейчас курить, то им пора. О том, что правильно или неправильно Костя молчит. Но уже будучи в машине замечает: — Лучше не брать на себя больше, чем необходимо. Мне плевать, что думают и говорят другие. Если будет нужно бежать — беги. Юра говорит: «так точно, товарищ майор». Он знает, что выполнить такой приказ — это как действовать по привычке. У него на подкорке сидит «жить любой ценой». И он точно не станет жертвовать собой, чтобы на одну смерть становилось больше. Он не видит в такой математике смысла. Они спускаются в какое-то тёмное здание, где слишком резкий запах заставляет слезиться глаза. Воняет так, словно прорвало не канализацию, а какую-то адскую бездну. Костя говорит, что они не будут доставать оружие. Что это только переговоры и сбор финальной информации. А потом… если Костя всё верно думает… что он там думает, Юра за выстрелом не слышит. Он резко садится, в полутьме прокатывается по полу и скрывается за массивным столом, который успевает перевернуть. Он не видит Грома, но слышит его по шагам. Да, он прекрасно знает, как и кто ходит в отделении. Такое полезно знать, чтобы понимать, кто приближается к нему и чего стоит ждать — рукопожатия или удара в лицо. «Это всё из-за тебя». Юра хмыкает: засада была очевидной. Костя стреляет в стороне, Юра присоединяется к нему. Человек десять, не больше, ходят в этой тесной комнатке, тоже пытаются найти укрытие. Но Юра стреляет сначала мимо, потом делает паузу, а потом стреляет в лоб. Такая фишка — сделать вид, что закончились пули, а потом спустить курок и отвернуться. Юра же не психопат, его не привлекает смерть, он не находит эстетику в угасающем взгляде. Юра просто работает, и работает хорошо, оттаскивая Грома от града выстрелов в спину. Костя валится за стол, за которым ещё недавно прятался Юра. Ударяется больно рукой, шипит, а Юра стреляет в сторону лестницы, откуда спускаются ещё трое людей. — Сколько их тут? — спрашивает Смирнов. — Не знаю. Но не больше двадцати точно. — Какой-то дерьмовый у тебя информатор, если не предупредил о засаде. — Вообще-то, предупредил, — между делом отвечает Гром. И тут да Юры доходит. Медленно. Постепенно. Что это был за задумчивый взгляд. Что за сомнения. Что за нужда брать в напарники именно его, Юру. — Знал? — растерянно переспрашивает Смирнов. Ему же не показался ответ. — Ты подставить меня решил? — А ты остальных подставлял? — хмурится Костя. Шум прекращается. Наступает недолгая тишина. Даже пули больше не свистят над ухом. — Это как посмотреть. — Я смотрю так, что нет. А ты как смотришь? — у Кости серьёзный взгляд. И рука в крови. Юра как-то не заметил, куда толкал его от пуль. На стекло никак напоролся. Чёрт. — Не знаю пока что, — Юра дёргает плечом. Нет, он не думает, что Костя желает ему смерти. Что он действительно его подставляет. Но кое-что он всё-таки начинает понимать: Костя думал пойти сюда один и в последний момент понадеялся на него. И не ждал никакой настоящей помощи и предупредил бежать, если будет нужно. Юра говорит: сиди тут. А сам отходит к лестнице и выглядывает в проём. Никого. Он поднимается, чтобы посмотреть на пути отступления. Выход только через ту дверь, через которую они уже входили. Прошмыгнуть сейчас и уйти дело минутное. Где-то со стороны слышатся ещё голоса. Кто-то собирается идти, и последний шанс выйти на улицу и сесть в машину Смирнов упускает, пока осматривает территорию и считает запас пуль. Ему хватит. Точно хватит. И он спускается вниз, где Гром забирает пистолет у одного из лежащих в крови. Он даже как-то удивляется, когда видит Юру снова. — Ну что? — спрашивает спокойно. — Ещё троих слышал. Наверху. Выход из здания только один. Костя согласно мычит. Он забирает чужой нож на всякий случай и кивает на лестницу: — Идём? Юра кивает и Костю останавливает за плечо только в последний момент. — Я пойду первым, — говорит он. — Пока я буду стрелять, ты беги к выходу. — А ты? — А я за тобой. Костя не спорит, хотя не видит надёжным «я за тобой». Проще было бы Костю пустить первым, но Юра играет не то во внезапного героя, не то он думает не стрелять, чтобы последовали за Костей, пока сам он… да какой смысл? Гром следует по чужим шагам. Под звуки выстрелов он пробирается к двери. А дальше идёт к машине, не оглядываясь. Но он слышит перерыв в стрельбе, слышит, как она начинается снова. А потом Юра, прижимая ладонь к плечу своему, выбирается наружу. Костя куда-то их везёт. Юра только спустя минуту-другу понимает, что едут они в сторону госпиталя. Дерьмо. Спросил бы что ли, что Юра по этому поводу думает. — Спасибо, — Костя говорит это тяжело. Будто с комом в горле. — И прости, что не предупредил. — Я не идиот, я всегда думаю о засаде, Кость. Я поэтому и жив. Гром хмыкает и больше ничего не говорит. Прошлая тень с его лица исчезает, та тень сомнений и недоверия, видимо, к самому себе. Обычно такое испытывают к Юре, но Костя как-то любит выделяться среди всех. — Знаешь, если бы мне кто-то затирал ту херню, которую я затирал тебе, даже если она правда, я бы ни за что такого человека не взял в напарники. Я бы взял лучше, знаешь… Федю? Костя снова кивает. И тень возвращается на его лицо. Юра снова начинает что-то медленно понимать. — Ты не взял Федю, потому что побоялся? — Я бы его смерть себе не простил. Юра начинает смеяться. Нет, это не обидно. Юра не нуждается в такой защите, хотя и был бы приятно удивлён, пожалей Гром его шкуру. — Я понимаю, брат, — примирительно начинает Юра. — На твоём месте я поступил бы точно также. А ещё лучше: отправил бы меня по этому адресу одного. А потом бы посмотрел, что из этого вышло. Вину бы всю возложил на информатора — и отрезал бы ему язык. — Можешь отрезать мне, — без всякого энтузиазма говорит Гром. Так спокойно, что на секунду Юра даже верит, что он к этому готов. — Нет, брат. Мы тут спасаем друг друга, а не калечим. — Ты в это веришь? — Костя ненадолго смотрит на него, а не на дорогу. И Юра начинает смеяться. — Ну, когда как. Сегодня я на стороне спасателей, а не на привычной стороне тех, кто калечит. Мы сегодня с тобой поменялись сторонами, а? Костя дёргает уголком губ в улыбке, только взгляд у него остаётся серьёзным. В окне мигают огни города, и Костя тихо, совсем не перебивая шум дороги, говорит: — Нет никаких сторон. Юра бы поспорил. Это же даже не то, что принимаешь постоянно сознательно. Порой это просто действия. Привычки. Образ мысли. Федя, вон, никогда бы не поступил, как они. А Юра бы поступил, поэтому понимает Костю. Поэтому совсем на него не злится. Лучше так, чем видеть в его глазах недоверие к себе. Веру в чужие слова. — А если и есть, — продолжает Костя. Он выруливает на парковку. Хлопает пальцами по рулевому колесу. Всё хорошо, говорит себе. Юра просто держится за своё простреленное плечо. Это пустяк. — То я никогда не бываю на стороне спасателей. Юра готов сказать «как и я», но видит в этом признании больше. Костя от него отличается. Не так кардинально, как Юра считал, но отличается настолько, что они почти никогда не бывают на одной стороне. — Ты меня не калечил. И я точно знал, что выживу. Иначе бы бросил тебя там. — Уж надеюсь, — улыбается Гром. — Ты иди… а то кровью мне всё испачкаешь. Юра со смешком отрывает руку от своего плеча. Болит. Правда, болит. И эту испачканную руку кладёт на руку Кости. Тот вздрагивает ощутимо, но не вырывается из слабой хватки. — До скоро, брат, — Юра сжимает его ладонь, и удивляется, когда Костя второй рукой накрывает его сжатые пальцы. — Потом позвони, как ты. Юра говорит «обязательно», потом добавляет «если не забуду». «Я отчитываюсь только Хмуровой». И с этим уходит из машины. Костя остаётся в салоне. Смотрит на свои руки с потёками чужой крови и не верит, что его сторона не «калечить», а «спасать». Юра бы говорил иначе, если бы читал его мысли. Костя бы думал иначе, если бы Юра говорил только правду. Но Юра предпочитает не говорить, а Костя мыслей чужих не читает. Так и живут.