Сборник драбблов по баббл (не слишком ли много "б")

Юра приходит весь в синяках, но довольный до ужаса. Его улыбка обречённого играет всеми оттенками радости. Он сбежавший из книги Льюиса Кэрролла, он показывает ему свои руки, под ногтями которых замёршаяся кровь и говорит с порога: — Кажется, это он. Ему кажется много чего, хочет заметить Костя, но самого главного он не увидит даже под микроскопом. Он не вскрывает своё нутро, он не раздирает свою грудную клетку, он лишь напивается в казино, в баре и снова приходит к нему, показывая кровь под ногтями. Так выглядит вина. Или так выглядит саморазрушение. Косте порой кажется, что он похоронил в нём живого человека. Второго подряд за тот год, а теперь видит лишь призраки. Одного только он, второго — абсолютно все. Кто-то думает, что он сходит с ума от горя, но эти люди не видели Юру, приходящего к нему. Пытающегося отыскать убийцу в пустой комнате. — Юр, — зовёт тихо Костя, и пропускает его в дом. Каждый раз он себе говорит: это последний. Дальше либо дурдом, либо нужно лично набраться смелости и всё высказать, как есть. Федя говорит ему: прости его. Федя говорит: вы оба тогда ничего не понимали. А голова как в тумане. Он не помнит ту ночь, он помнит только утро, помнит, как люди копали землю. Помнит, что Федя увёз тогда его к себе. Уже за одно это стоит к нему прислушаться. Он ведь понимает, как будет лучше. Понимает, что значит горе. — Я не должен тебя так об-обнадёживать, я знаю. Две пустые наводки за э-этот месяц. Но сейчас я уверен. Это он, Кость. Это он. Юра осторожно снимает с себя пальто, чтобы руки остались такими же грязными. — Юр, с кем ты подрался и где? Юра говорит, что это всё неважно. Он просто прислушивался к разговору за соседним столиком (ага, Костя теперь понимает, что это был бар), люди хвастаются не теми вещами. Там был подходящий типаж. У него даже пистолет был при себе. Для Юры всё так прозрачно. Он будто все эти годы дышит той дрянью, которую подсунули под нос. Просто бросили в лицо эту пыль, а дальше туман, спутанность сознания, пробел и утро, когда пытаешься понять, что именно сделано было не так. Что именно сам Костя не сделал. Он мало помнит тот день. Юра помнит и того меньше. Его рана не затягивается, потому что память не подбирает нужный шов. Не затягивает эту рану. Она у него даже не болит. Она просто есть. Костя наблюдает, как постепенно Юра из-под ногтей соскрябывает этот эпителий. Как бережно он убирает эти материалы для экспертизы. Он всё это делает за его столом. Он каждый раз приходит — и это повторяется. И каждый раз нужно найти слова, чтобы вернуть весь мир в настоящее. Мир, где нет… Костя садится за стол. — Юр, — зовёт он. — Это ничего не даст. Кожа грубеет. Сочувствие не растягивается, как резина. Оно лопается, заканчивается, и остаются только факты. Сухие слова. Федя говорит не бросаться так резко, не винить никого, но знает ли Федя, что значит потерять сына по собственной неосторожности, а не в обстоятельствах катастрофы. Это был не взрыв. Это была наркота. Пуля. И они там были. Костя боится вспомнить, как именно всё происходило. В каком замедленном действии пуля просачивалась через грудную клетку и оставалась там. В каком ужасе были раскрыты глаза. Кажется, что эти места болят даже у него. Он трет грудную клетку, зная наверняка, что там нет пулевого. Но больно, словно Юра стреляет сейчас в него. — Нет, брат, никто не должен ос-остаться безн-наказанным. Понимаешь? — Да, Юр, он сам уже себя наказал. До сих пор наказывает. Юра смотрит ему в глаза. Костя смотрит в глаза в ответ. Они не понимают друг друга, потому что понять — слишком больно. Кожа обрастает новыми мозолями, чтобы больше не ощущать. — Ты о чём? — Юра материалы убирает любовно. У него руки всё ещё в крови, ободраны. Он как гуляющий кот, глядишь, в следующий раз вернётся без уха или с оторванным хвостом. Если вообще вернётся. Рано или поздно он угодит в такую драку, из которой не выберется живым. И это будет то самое правосудие, на которое рассчитывает Смирном на самом деле. У него нет сил пустить пулю себе в висок, но есть силы сцарапывать чужую кожу и терпеть побои, чтобы прийти и сказать «это он, это точно он». Их невидимый призрак, который был с ними. Всегда невиновный. Всегда не тот. Но Юра не теряет своего запала. Он говорит «однажды я приду, и это будет он». Но правильно будет сказать — однажды я не приду, и это будет он. Тот самый момент справедливости. Костя уже и не винит его. Они оба плохо соображали. Они оба видели в каждом движении опасность. В каждом человеке — врага. Юра должен был выстрелить в него. Это было бы самым правильным и верным. Это было бы закономерным течением вечера. Но теперь Юра стреляет только в воздух и только словами. Правда, застревают они также болезненно. Они застревают внутри. Сгнивают там подчистую. Ничего светлого и хорошего не остаётся. Ничего не остаётся от того, что называют душой. Костя держится, потому что Федя потерял своего ребёнка. Потому что Федя потерял чужого ребёнка, который заменял ему своего. Едва не потерял жену. Кажется, что почти потерял старого друга. Если он потеряет его и его, ещё и Костю — это может его сломить. Новую семью Федя построить уже не сможет. Костя не жалеет себя. Просто не находит на это сил. Он только осознаёт, когда боль чувствовать стоит. Например, сейчас. — Никто в том баре не убивал Игоря, никто в том баре в него не стрелял. Это было в том месте, где не было никого, Юр. Никого из тех, кто напивается, засиживается и болтает за столом ерунду. Никто на улице. Никто в казино. Никто из тех, кто сидит сейчас за решёткой. Слышишь? Никто из них. Когда Юра слышит эту речь, он должен сразу заткнуть уши. Он должен встать, уйти, опровергнуть всё это. Он должен доказать свою невиновность. Но он слушает и задаёт вопрос, что уже похоже на вырытую могилу. — Пожалуйста, дай мне возможность до-доказать тебе, что это не так. — Юр. — Пожалуйста. Костя смотрит на него. Побитого, уставшего от собственного незнания, от дырявой памяти, что как корыто из сказки, сквозь которое просачивается вода. Юра сходит с ума так красиво, с таким отчаянием, которое характерно только ему. Он на пределе, когда мысли только о том, что вот сейчас, вот-вот завеса тайны спадёт, и что-то хорошее случится. Вот-вот этот кошмар подойдёт к концу. Но пробуждение сулит кошмар страшнее, и, быть может, хорошо, что Юра засыпает в своём незнании и проживает эту жизнь, выискивая в барах мудаков. Он слушает их речи, о том, как кто-то какого мальчишку уволок, как издевался, вредил и наслаждался этим. Как снимал. Как бил. Как угрожал оружием. По его наводкам раскрыли несколько дел. Из всех тех многочисленных побоев есть результат в какие-то два-три процента. Может быть, это называется искуплением. Но личное дело Юры так и не раскрыто. Костя может ему помочь. Костя может его отпустить. Костя может быть ему палачом. И он имеет на это полное право. Ведь он был там. Он видел, как Юра спускал курок. — Кость? — Юра смотрит ему в глаза. Неотрывно, долго, жаждущий от него одобрения, как другие жаждут прощения. — Юр, иди уже. Юра поднимается. — Это будет он. — Не будет, Юр. В пороге Юра снова натягивает пальто. Теперь небрежно, ведь все материалы собраны, убраны и хранятся у него под сердцем. Косте порой кажется, что Юра больше не чувствует боли. Он даже не морщится, когда ходит, когда весь мир соприкасается с его синяками. Юра приходит в участок, и никто ему не говорит, что он уже давно там не работает. С ним курят, его безумием дышат и слушают о том, кого в баре он встретил на этот раз. Он полезен, когда очередной результат показывает, что есть совпадения по другим делам. Юра тогда сереет, пока остальные торопятся, чтобы поймать ещё одного убийцу. Убийца приносит убийц. Даже палача будет казнить другой палач. — Ты ничего не хотел мне сказать? — Юра у порога стоит, мнётся. Расстроен, что Костя ему не верит. Не верит в него. В эти поиски. В эти вечерние встречи. Это происходит часто, но не каждый день. Федя говорит, что не стоит ему напоминать. Костя считает, что правда, какой бы больной она не была, должна быть озвучена в срок. — Ничего, — говорит Костя. — Почему ты уверен, что это не он? В этот раз… ты бы слышал, что он говорил. Наверное, речь шла о каком-то подростке, догадывается Костя. — Это не вернёт Игоря, я знаю, но это важно. Найти убийцу. — Я знаю, Юр. Знает не то, что это важно, он знает, кто убийца. Возможно, и другие догадываются. Быть может, однажды и Юра его найдёт, взглянув на своё отражение. «Это был ты, Юр. Это ты спустил курок. Это ты его убил». Под наркотой, под жаждой спасения и богатства. Под желанием защитить своё. Выиграть куш. Там было столько пуль, что немудрено, что она из них угодила в хорошего человека. Ему было двенадцать, напоминает Юра. Такие дела нельзя бросать. — Ты и не бросай, Юр. Может, в этот раз что-то и будет, — сдаётся он. Юра чуть улыбается. — Ты правда так думаешь? Костя кивает. Костя безбожно врёт. — Хорошо. Я позвоню, когда будут готовы результаты, ладно? Я уверен, что это он. Что это был он, — Юра выходит за порог дома, дверь за ним медленно закрывается. И она не успевает хлопнуть, как в квартиру, словно порыв ветра, врывается продолжение. — Это правда был он, а не я. Костя прислоняется любом к двери. Знает ещё, что Юра там стоит. Ждёт, когда Костя вынесет очередной приговор. Снова проговорит «это был ты, Юр, не эти люди, а ты». То, что перерастёт в отчаяние и тишину. Юра уйдёт искать новых фантомов. Может, даже поможет кому-то. Снова забудется и придёт побитый, но довольный. «Это он, точно он». Он, а не я.