***
И не то чтобы я раньше не валялся бесчувственным на полу. В нескольких памятных случаях (или они были бы памятными, если бы я не был в таком провале, что казался совсем на другой стороне земли), я просыпался и обнаруживал, что наполовину зажат под стулом в клубе «Трутни». А еще в одном случае меня здорово треснул сзади старина Спод, чтобы создать впечатление, будто он старался предотвратить кражу со взломом, которую я якобы хотел совершить, но потерпел неудачу. Тем не менее, ни один из вышеупомянутых случаев не был похож на этот в том смысле, что им явно не хватало теплой, внимательной руки моего личного джентльмена на моем лбу. Дживс редко позволяет эмоциям окрашивать свой голос, но, казалось, в его размеренном тоне чувствовалась определенная напряженность, когда он сказал: ― Сэр? Сэр! Мистер Вустер, вы должны очнуться. Дживс так редко чего-то требует, что я был вынужден открыть гляделки и издать в ответ нечто булькающее. Он стоял на коленях рядом со мной, его брюки в тонкую полоску и руки были покрыты пылью от штукатурки. Я покрутил головой по сторонам, чтобы увидеть чертов разгром в квартире и соответствующую зияющую пропасть в потолке, после чего застонал от отчаяния. Дживс схватил меня за плечо. ― Сэр, вы ранены? ― Нет, ― прохрипел я, а затем сморщил нос от вкуса какой-то известки, попавшей мне в рот. ― Вы не должны беспокоиться, сэр. Все будет хорошо, ― сказал Дживс и с большой осторожностью помог молодому хозяину принять сидячее положение. Вустеры не девицы, падающие в обморок (за исключением тетушек Далии и Агаты, хотя уму непостижимо, чтобы они когда-либо упали в обморок), но у меня закружилась голова от резкого движения, и на мгновение я прислонился лбом к плечу Дживса. Я испытал странное ощущение, когда Дживс поводил пальцами по моим волосам; я не против признать, что это было чертовски приятно, пока он не нащупал то, что искал, а именно: шишку на башке, которая заставила меня охнуть, когда он прикоснулся к ней. Раздался стук в дверь, но, к моему удивлению, Дживс остался именно там, где был, вместо того, чтобы пойти открывать. ― Войдите, пожалуйста, ― позвал он. Мистер Мангельхоффер, управляющий зданием, осторожно прокрался в комнату. Возможно, я упоминал, что Вустеры ― не падающие в обморок девицы, но я не уверен, что и Дживсы когда-то не были своего рода рыцарями, если древние викинги вообще имели что-то рыцарское, и я не понимаю, почему они не должны были это иметь, хоть им и затруднительно было проводить рыцарские турниры на борту своих кораблей. Даже стоя на коленях на полу, надежно удерживая руками молодого хозяина на месте, Дживс обладал всем благородным достоинством тех ребят, Рыцарей Круглого Стола. ― Как вы можете видеть, это совершенно неприемлемо, ― холодно сообщил ему Дживс. ― Э-э, ― сказал мистер Мангельхоффер.***
― О, это просто ужасно, ― заявила достопочтенная миссис Тинклер-Мулк, моя ближайшая соседка. ― В самом деле. Видели бы вы, в каком состоянии моя кухня, мистер Вустер, она чудовищна. Врач, которого вызвал Дживс, крепко взялся за мой подбородок. ― Пожалуйста, посмотрите налево, потом направо, мистер Вустер. Испытываете ли вы какое-либо головокружение или слабость? ― Головокружение, ― подтвердил Дживс. ― Вы чувствуете слабость, сэр? ― У меня травмирована голова, ― предположил я, уверенный, что это именно то слово, которое я хочу употребить в данной ситуации. Доктор закрыл свою сумку. ― У него сотрясение мозга, но ничего серьезного. Присматривайте за ним и сообщите, если его симптомы ухудшатся. ― А свободные комнаты, в которые нас поселяют... Ну, вы их видели? ― продолжила миссис Т.-М., и шпиц у нее на руках тявкнул в знак явного согласия. ― Старые помещения для прислуги, вот что это такое. Все это слишком сильно действует мне на нервы, скажу я вам. ― Дживс, ― жалобно сказал я, не в силах выразить, что последнее, в чем нуждалась раненая голова Вустера, это взбудораженные собаки и еще более взбудораженные вдовы. К счастью, Дживс всегда точно знает, что я имею в виду, даже когда Кодекс Вустеров и сотрясение мозга мешают мне сказать это прямо. ― Я думаю, вы почувствуете себя лучше после того, как приляжете, сэр, ― сказал он и помог мне встать. ― Хорошего дня, мадам. ― Пока-пока, ― слабо проговорил я, цепляясь за руку Дживса, когда мы спускались по лестнице в отведенную нам комнату.***
― Думаю, твоя комната больше, Дживс, ― сказал я наконец. ― Слегка, сэр. Однако строительные повреждения, которые получили многие квартиры, привели к тому, что любое доступное пространство является ценным товаром. Мистер Мангельхоффер уверяет меня, что рабочие занимаются проблемой с водопроводом, спровоцировавшей это событие, но ремонт, вероятно, займет некоторое время. Дживс помог мне снять мою засыпанную штукатуркой одежду, бросив на меня испепеляющий взгляд ― не совсем на меня, а на саму одежду. Дживс всегда воспринимает пятно грязи близко к сердцу, как будто манжеты брюк ― это непослушный ребенок, который дурно себя ведет просто назло ему. Он принес кое-что из моих вещей в наше временное жилище и разложил пару пижам темно-синего цвета, словно желая подкорректировать переворот в нашей жизни с помощью моего ночного облачения. ― Пижама в такой час, Дживс? ― спросил я, слегка изумившись. ― Вам нужно отдохнуть, сэр, ― сказал Дживс, быстро заправляя очень маленькую кровать и профессиональным движением кисти разглаживая простыню. Я послушно влез в пижаму, сделав лишь небольшой качок в сторону ковра из-за того, что мозг все еще желеобразно колыхался у меня между ушами. Наконец Дживс уложил меня в постель, и тут мне пришло в голову, что возникла некоторая неувязка. ― Дживс, где ты будешь спать? ― спросил я. ― Я пока не собираюсь спать, сэр. Врач сказал мне, что вас нельзя оставлять одного. ― А позже? ― нажал я. ― Я могу обойтись полом, сэр. Я слегка повернулся, чтобы осмотреть пол, и тут же пожалел об этом. Потребовалось несколько глубоких вдохов, прежде чем в голове прояснилось настолько, чтобы сказать: ― Черт возьми, Дживс, при всем уважении к твоему феодальному духу, но ведь это наш общий дом разрушен, и я не понимаю, почему я должен спать в этой кровати, когда тебя выгнали из твоей. ― Других свободных комнат нет, а вы ранены, сэр, ― твердо сказал Дживс. ― Пожалуйста, не беспокойтесь. Через мгновение я осторожно придвинулся ближе к стене. ― Я знаю, что это не совсем то, Дживс, но каркас Вустера был охарактеризован как «гибкий» не на одной вечеринке. Уверен, мы оба могли бы уместиться. ― Сэр, ― начал Дживс. ― Ещё чего! Я не желаю об этом слышать, ― сказал я со всей властностью, которой, должно быть, обладали старые предки при Азенкуре. ― Сэр, я действительно должен протестовать... Иногда он бывает упрям как осел, и сейчас продемонстрировал мне жесткую челюсть, с которой я хорошо знаком, потому что, когда два человека с неукротимой волей сосуществуют, эти маленькие разногласия время от времени поднимают голову. Тем не менее, мне кажется, я кое-что знаю о Дживсе, в частности, если здравая логика и убедительные аргументы не приведут меня ни к чему, то жалостливые мольбы и полный отказ от мужской гордости могут заставить его уступить. ― Пожалуйста, ― тихо сказал я. ― Иначе я плохо отдохну. На несколько мгновений воцарилась тишина, и Дживс, казалось, вздохнул, фактически не делая вдоха. ― Очень хорошо, сэр.***
Я погрузился в странный сон без сновидений ― то есть, мне кажется, я спал, но не глубоко. Проснулся я от того, что Дживс тронул меня за плечо, и, очевидно, наступила ночь, но шум с улицы заставил меня подумать, что было не так уж поздно. ― Как вы себя чувствуете, сэр? Я заметил, что он откуда-то добыл стул, и на сиденье лежал знакомый томик стихов, который я подарил ему на день рождения. По правде говоря, я выбрал книгу больше из-за красивой позолоченной кожи переплета, чем из-за содержимого, но Дживс заверил меня, что он восхищен мистером Уитменом, поэтому все хорошо, что хорошо кончается и т.д. ― Кто-то играет на барабанах в моей голове, Дживс. Ты не мог бы заскочить в квартиру и раздобыть что-нибудь из твоих восстановительных средств? Дживс покачал головой. ― Я с сожалением должен сказать, сэр, что ни одно из моих снадобий не вылечит ваше состояние лучше, чем рекомендованные врачом меры спокойного отдыха. Может быть, чашечку чая? Я должным образом обдумал это. ― Кусочек тоста тоже не помешал бы, если у тебя получится. ― Очень хорошо, сэр, ― сказал Дживс и откланялся. За исключением кровати и позаимствованного стула, комната была пуста, с белыми стенами без всяких украшений. Я попытался вспомнить, как выглядела комната Дживса, но я всегда старался предоставить Дживсу его личное пространство и вторгался только в случаях крайней необходимости. Она казалась меньше, чем была на самом деле, думаю, из-за книжных полок, которые я вынудил его позволить мне купить в качестве давнишнего рождественского подарка. Он сказал, что их слишком много, но этот Вустер понимает, что когда человек любит свои книги так, как любит их Дживс, сваливание их стопкой на пол должно ранить в самое сердце. В конце концов, только утвердив свой авторитет молодого господина и договорившись о доставке полок, пока Дживс занимался покупкой продуктов, я выиграл сражение. Дживс вернулся очень скоро, чай и тосты были аккуратно разложены на подносе, как будто кухня не была практически неуправляемой зоной бедствия. Кое-что мне удалось проглотить, но вскоре старая луковица опять начала пульсировать, и лучшим выходом показалось снова лечь. ― Желаете еще что-нибудь, сэр? ― спросил Дживс. Я осторожно зевнул и отодвинулся на дальнюю сторону кровати, к стене. ― Нет, спасибо. Ты присоединишься ко мне, когда закончишь? ― Еще рано, сэр, ― сказал Дживс. ― Если это вас не побеспокоит, я бы еще немного почитал. ― Как хочешь, ― сонно сказал я и закрыл глаза.***
Ночью я вдруг проснулся и на мгновение подумал, что вернулся в дортуар Итона, где, проснувшись, я регулярно обнаруживал, что другой парень прижимается ко мне в моей же кровати. Это не было неординарной практикой; впрочем, оглядываясь назад, кажется, что не было и недостатка в мальчиках, которые решили, что единственное лекарство от одиночества и тоски по дому ― это прижаться к некоему Бертраму Вустеру. Но несколько мгновений наблюдения стерли это воспоминание ― Дживс был выше и шире в плечах, чем любой из этих мальчиков, и хотя он не был приклеен к корпусу Вустера, как моллюск к своей раковине, в нем ощущалось определенное соседство и теплота, из-за которых казалось, что так и надо. Я провел несколько минут, наблюдая за неподвижностью его черт, или что еще я мог разглядеть в темноте, прежде чем позволил векам опять закрыться. Когда я открыл их снова, было утро, и Дживс стоял рядом с завтраком на подносе. ― Неужели это все из нашей кухни? ― Боюсь, что нет, сэр. Сэр Эверард и леди Бленнерхассет из Б7 были так любезны, что предложили воспользоваться их кухней тем жителям, которые в настоящее время не имеют ее. ― Чай и тосты прошлым вечером тоже из их квартиры? ― Именно так, как вы сказали, сэр. ― Чертовски добрососедски с их стороны. Ты передашь им мою сердечную благодарность? ― Я уже взял на себя смелость сделать это, сэр. Хорошей порции сна и бекона с яичницей, не говоря уже о присутствии Дживса, было достаточно, чтобы вернуть мне неплохое настроение, и, несмотря на любую потенциальную вмятину в вустеровской черепушке, я почувствовал себя довольно бодро в преддверии нового дня. ― Ну, Дживс, что у нас сегодня на повестке дня? ― Рабочие убирают завалы в квартире, сэр. Я подумал, что будет лучше, если мы останемся, чтобы проследить за вывозом всего поврежденного имущества. Мое сердце нырнуло куда-то вглубь, как один из вожделенных тарпонов Дживса во Флориде. ― О, Дживс, мое пианино, ― сказал я, испытывая новую волну страданий при воспоминании о моем любимом инструменте. ― Повреждение пианино было самым прискорбным, сэр, но если бы эта часть потолка обрушилась всего на три фута дальше, мне пришлось бы искать новое место работы, ― сказал он, и я удивленно поднял глаза от его резкого тона. Подтверждением этого явилось и выражение его лица, наподобие надувшейся лягушки, но в глазах было что-то такое, что заставило меня опустить взгляд на свою чашку. ― Дживс, ― беспомощно произнес я через мгновение, чувствуя себя немного неловко. Он забрал поднос с завтраком. ― Прошу прощения, сэр, мне не следовало упоминать об этом. ― Дживс, старина, ― попробовал я еще раз. ― Я не знал... Я хотел сказать... ― Боюсь, я позволил себе вольность, сэр. Пожалуйста, не обращайте на это внимания, ― твердо сказал Дживс, и я знал, что никакой отказ от мужской гордости его не разубедит.***
Было трудно держать верхнюю губу напряженной, и еще труднее найти в облаках что-нибудь, что привлекло бы сороку или двух, но я все равно попробовал. ― Что ж, Дживс, видимо, нам придется рассматривать всё это как возможность придать квартире немного более современный вид. ― В самом деле, сэр? Я осмотрел квартиру, уже очищенную от крупных кусков штукатурки, но все еще покрытую тонким слоем пыли, не говоря уже о явной сырости местами в результате всей этой истории с трубами. ― Не помешало бы здесь всё слегка освежить, что скажешь? Новая покраска, новые шторы, может быть, заменить тот старый ковер, который прилагался к квартире? Осанка Дживса всегда превосходна, но он выпрямился на четверть дюйма, как гончая, почуявшая лису. ― Вы хотите сказать, сэр, что ковер не является вашей личной собственностью? ― Нет, парень, который жил здесь раньше, оставил его после себя. В глазах Дживса было выражение, граничащее с экстазом святых, если святые склонны рассматривать обивку мебели. ― Возможно, посещение нескольких магазинов сегодня днем было бы не лишним. ― О, точно. Жаль, что эта ваза разлетелась на тысячу осколков, ― сказал я, бросив взгляд на декоративный столик, на котором раньше стояла большая фарфоровая ваза, весьма изящно расписанная. ― Крайне прискорбно, сэр, ― сказал Дживс, но я знал, что он не это имел в виду. У Дживса есть такая манера вытирать пыль с предметов, которые ему не нравятся, как будто акт смахивания метелкой причиняет физическую и душевную боль, и эта ваза всегда подвергалась такому обращению. Я думал, что довольно устрашающего вида ребята, усмиряющие демонов на этой вазе, встретят больше одобрения, чем тигры из предыдущей коллекции фарфора, но, увы, Дживс так же сдержан и реакционен в вопросах фарфора, как и в одежде. В этот момент вошел рабочий и сообщил, что ремонт потолка не может начаться, пока мы все еще внутри, поэтому мы зашагали в «Либертис»*.***
― Я не мог бы рекомендовать это, сэр, ― твердо сказал Дживс. ― Ну же, ну же, Дживс, я не предлагаю, чтобы мы всё сверху донизу украшали рисовой бумагой и лакированными штучками, но, уверен, небольшое изображение станет отличным акцентом в комнате? ― сказал я, с тоской глядя на изящный свиток в рамке со сложными, красивыми мазками кисти. ― Вы читаете по-японски, сэр? ― спросил Дживс. ― Конечно нет. Ты же знаешь, я и по-французски говорю ровно настолько, чтобы играть в баккара в Каннах; любой из этих восточных языков мне далеко не по силам. ― Тогда, возможно, будет благоразумнее не покупать то, что, как я подозреваю, не является подлинным изделием. Я прищурился, вглядываясь, хотя, конечно, от этого оно не стало более вразумительным. ― Ты хочешь сказать, что это подделка? Боже милостивый, Дживс, есть ли что-нибудь, чего ты не знаешь? ― Не могу сказать, сэр. Что ж, время от времени сердце действительно терпит такие удары, и ему ничего не остается, как продолжать в том же духе. Я бросил на свиток последний тоскливый взгляд, прежде чем Дживс повел меня к декоративным столам.***
Я мог бы заскочить на ужин в «Трутни», но если кто-то стремится быть preux chevalier, как это делаю я, это не значит, что можно сбежать и оставить своего камердинера надзирать за рабочими, которые могут быть, а могут и не быть ворами или убийцами, или и тем и другим вместе; во всяком случае, так это работает в детективах Рекса Уэста. Кроме того, я, возможно, просто немного устал после нашей дневной экскурсии и был не склонен вставать со стула, который Дживс поставил у двери. ― Может быть, вы не откажетесь прилечь перед обедом, сэр? ― многозначительно спросил Дживс. Я немного встряхнулся, сильно пожалел об этом и решил сесть как следует. ― Нет, нет, Дживс, я сказал, что буду держать оба глаза открытыми, пока ты приготовишь ужин для нас обоих, и я это сделаю. ― Сэр, ― сказал Дживс, и в его тоне было изобилие чего-то такого... ну, изобилие того, чем Дживс был озабочен; иначе говоря, такой проницательный парень, как я, может уловить малейшую долю озабоченности в его голосе. ― Сегодня вечером положи на поднос столько, чтобы хватило на двоих, это будет похоже на пикник, правда? ― сказал я. Уголок Дживсова рта слегка дрогнул ― строгий комментарий к тому, что, по его мнению, было не совсем подходящей ситуацией в ближайшей перспективе, но отчаянные времена требуют отчаянных метафор, которые могли бы убедить личного джентльмена рассматривать реконструкцию своего дома как нечто вроде похода на скачки, прихватив ланч, уложенный в корзинку. ― Очень хорошо, сэр, ― сказал он и, мерцая, ускользнул за дверь. Двое рабочих затеяли профессиональную перебранку из-за потолочных балок, и спор достиг невероятных, хотя и в высшей степени технических масштабов, когда вернулся Дживс с подносом в руке. Он бросил уничтожающий взгляд на рабочих, а затем сказал: «Я полагаю, было бы лучше оставить этих джентльменов наедине с их дискуссией, сэр», после чего умело управился с подносом и молодым господином, спускаясь вниз. Дживс усадил меня на кровать, поставив поднос с ужином мне на колени, и согласился (после того, как Бертрам поднял бровь) занять место на стуле рядом с кроватью. Мы приступили к заправке, ведь Дживс ― своего рода чудо, способное приготовить хорошую еду в таких обстоятельствах, наверняка сражаясь с другими слугами за место и ресурсы на кухне у Бленнерхассетов. ― Просто не представляю, что бы я делал без тебя, Дживс, ― искренне сказал я. ― Очень любезно с вашей стороны, сэр. ― От всего сердца, уверяю тебя. Ну, в данном случае, возможно, больше от центрального региона, ― сказал я, радостно похлопывая себя по животу. ― Спасибо, сэр, ― сказал Дживс и снова замерцал сначала с подносом, когда мы закончили, затем с романом Рекса Уэста с моего прикроватного столика и, наконец, аккуратно поправил подушки за моей спиной. Некоторое время мы читали в тишине, после чего я со вздохом закрыл книгу и потер виски. ― Сэр, с вами все в порядке? Я позволил своим глазам закрыться. ― Чуть-чуть болит голова, ― признался я. ― Простите, сэр, ― сказал Дживс тихим голосом, и я уже собирался спросить, за что ему вдруг понадобилось извинение, когда кончики его пальцев отвели мои руки в стороны и начали медленно, успокаивающе массировать виски. ― Ох, ― вздохнул я. ― Как приятно. ― Мне продолжать, сэр? ― О, конечно, если тебя не затруднит, ― сказал я. Матрас сдвинулся, когда Дживс сел рядом со мной, но все мое внимание было поглощено теплым прикосновением его пальцев к моей коже, и я не думаю, что ошибусь, если скажу, что это расслабило бы любого, и поэтому вас не должно удивлять, что я задремал. Дживс разбудил меня позже, чтобы уговорить надеть пижаму, и явным признаком его беспокойства обо мне было то, что он вообще позволил мне заснуть в жилете ― обычно его левая бровь приподнимается на четверть дюйма, когда он обнаруживает, что я вздремнул не только в сорочке. Облачившись в подобающую одежду, я забрался обратно в кровать и повернулся лицом к стене. Дживс погасил свет несколько мгновений спустя, и я услышал мягкий шорох шерсти и щелканье пуговиц и понял, что Дживс переодевается в свою пижаму позади меня. Дживс мерцал то тут, то там, и я пришел к выводу, что фактически он не столько пользуется дверями, сколько одной лишь силой воли перемещается из одного места в другое. Действительно, Дживс часто казался мне существом потусторонним. Но в этот момент, под эти тихие звуки раздевания в темноте, я отчетливо осознал, что Дживс был мужчиной, и если у кого-то возникнет соблазн сказать, будто я знал, что он был таким же мужчиной, как и любой другой, то это полная чушь, потому что нет никого, похожего на Дживса. Матрас снова прогнулся под весом Дживса, и если раньше мне было немного холодно, то под общим одеялом я быстро согрелся. ― Спокойной ночи, Дживс, ― пробормотал я в подушку. Я услышал легкий вздох, теплое дыхание, от которого зашевелились волосы у меня на затылке, и его голос: ― Спокойной ночи, сэр.***
Я снова проснулся посреди ночи, как иногда бывает, когда часы, которые ты проводишь в метафорических объятиях этого типа Морфея, распадаются на лоскуты. Мой обычный образ действий ― это стакан воды, возможно, пара глав какого-нибудь объемистого, облагораживающего трактата, который, как я видел, жадно листал Дживс, а затем Бертрам снова отправляется в сон без сновидений. Серому веществу, никогда не достигавшему своего пика посреди ночи, предстояло изобрести какие-то альтернативные способы вернуться ко сну, потому что сейчас не было прикроватного столика со стаканом воды и толстого тома философии под рукой. Более того, я не мог встать, чтобы достать эти предметы, потому что бросил якорь в руках Дживса. Я уже говорил, что в том, что касается сложения, Дживс вполне соответствует греческому богу, будучи в хорошей форме после всего этого вылавливания креветок и прочих морских занятий. На самом деле, теперь я мог бы поручиться, что это было еще мягко сказано ― в обычном смысле, а не в эллинском, во всяком случае, именно так я думаю. Я лежал в темноте, чувствуя тепло руки Дживса, крепко обнимавшей мои бедра, и с тоской думал о стакане воды. Но если феодальный дух Дживса воспротивился одной только мысли о том, чтобы делить единственную свободную кровать с молодым господином, то трудно представить его смущение, когда бы он обнаружил, что обвился вокруг Бертрама, как один из старых приятелей в Итоне (хотя, по правде говоря, в Оксфорде тоже было что-то подобное). В конце концов, у меня просто не хватило духу разбудить беднягу. Поэтому я вздохнул, немного поерзал в объятиях Дживса и позволил его мягкому, глубокому дыханию снова убаюкать меня.***
― Вы намерены приобрести это постельное белье, сэр? Оно было блестящим, ярко-фиолетовым, как что-то из старых историй Шехерезады, или, может быть, из другой истории с пиратом, не помню. ― Послушай, Дживс, разве этот цвет не просто потрясающий? Дживс кашлянул. ― Вы имели в виду именно этот оттенок, сэр? ― Конечно, я имел в виду именно этот оттенок, ― горячо сказал я. ― Мне будет завидовать весь клуб «Трутни», Дживс. ― Такая возможность существует, сэр, но мне кажется, что для этого вам пришлось бы пригласить их в свою спальню. Это остановило меня. Спальня мужчины ― уединенное место, и я бы предпочел, чтобы единственными посетителями были Бертрам У. Вустер, Дживс и иногда забегающий кот. Как только вы начнете впускать к себе рыдающих Финк-Ноттлов, уединение холостяка от мира может за считанные минуты превратиться в зону боевых действий. ― Ты поднимаешь тонкую тему, Дживс, ― согласился я. ― Может быть, что-нибудь более спокойное, да? ― Я как раз это и имел в виду, сэр.***
Это пробуждение посреди ночи становилось тревожно регулярным явлением, особенно в свете того факта, что Вустеры, как правило, не слишком подвержены бессоннице. Когда разные тетушки говорят, что Бертрам или, боже упаси, Клод и Юстас не дают им спать по ночам, все это совершенно гиперзву... гипер... то есть почти правда, но с большой натяжкой... Гипербола! Родилось-таки. Поэтому было странно, что я снова проснулся ранним утром, когда было еще так темно, что я даже не видел свою руку перед лицом. Однако чувствовал руку Дживса, прижатую к моему животу. Диковинное осознание посетило мою голову: пришлось признать, что я не ждал с нетерпением восстановления целостности вустеровской штаб-квартиры. После тщательного обдумывания я бы предпочел, чтобы наше нынешнее устройство в том, что касается сна, продолжалось до бесконечности. И хотя при этих словах мое лицо становилось пунцовым, я мечтал, чтобы Дживс все-таки был немножко похож на тех старых ребят из Итона и чтобы он мог опустить руку немного ниже. Было недостойно думать о Дживсе подобным образом, но уж как есть. А потом Дживс издал какой-то звук во сне, и его рука сделала ― о Господи ― именно так, как я хотел. С того момента, как я почувствовал теплое давление его пальцев на себе, я знал, что если быть preux, то следует немедленно разбудить его, но момент промедления дорогого стоил. Даже во сне Дживс был так же искусен и продуктивен в обращении с молодым хозяином, как и наяву, и это был только вопрос времени, когда содрогание моих бедер и нескромный звук вытащили бы его из глубин сна. Я лежал с плотно закрытыми глазами, расслабившись в его объятиях, но когда его рука слегка сжала меня, я не смог удержаться, чтобы не толкнуться ей навстречу. Я услышал резкое прерывистое дыхание над ухом, и был совершенно не в состоянии остановиться и не повторить это снова. И был ли это рай или ад, я не мог сказать, но думаю, что это определенно был рай, когда Дживс снова начал медленно поглаживать меня, осторожно и бережно, и я чувствовал, что моим костям грозит неминуемая опасность расплавиться, и хотя я старался свести любое постанывание к минимуму, мне надо было не надеяться, а твердо знать, что Дживс никогда не позволит себе такое. Как раз в тот момент, когда я страстно желал этого последнего жеста, того, что заставило бы меня излиться в его любимую темно-синюю пижаму, Дживс отдернул руку и уткнулся лицом мне в плечо. ― Я не должен, ― услышал я его шепот и понял, что это было совсем нехорошо с моей стороны, совершенно.***
На следующее утро я чувствовал себя дерганым и немного нервозным, совсем как померанский шпиц миссис Тинклер-Мулк. На что я надеялся против такого сверхчеловеческого интеллекта, как Дживс? Единственное, что можно было сделать, насколько я мог определить, ― это оттягивать завершение обновления 6А как можно дольше и ждать, пока мне в голову придет некая идея. Кто сказал, что отчаянные времена требуют отвратительной обивки? Возможно, это был тот малый Ницше; я не знаю, поскольку так и не добрался дальше титульного листа. Так или иначе, я совершил вылазку и купил кресло. И поверьте моим словам: я действительно стоял в том магазине и притворялся, чего бы мне это ни стоило, что я ― Барми Фотерингей-Фиппс, и у меня будет самое великолепное кресло во всей стране. Я был уверен, что Дживсу оно не понравится с первого взгляда, и был совершенно прав. ― Простите меня, сэр, ― сказал он, глядя на курьеров и подняв обе брови. ― Я полагаю, что произошла ошибка. ― Вы можете поставить это прямо туда, ― приветливо сказал я доставщикам, указывая налево от нового «честерфилда». ― Сэр, ― снова сказал Дживс, прочищая горло. ― Вы... приобрели этот предмет? Я просиял, глядя на него, хотя меня и подташнивало, потому что, по правде говоря, кресло действительно было чудовищно уродливым, фурнитуру можно было бы улучшить, только если бы кошки разорвали ее на куски и оставили покрытой шерстью. Глаза Дживса почти незаметно сузились, но когда Дживс так прищуривается, это означает, что ему внезапно что-то пришло в голову, причем, должен сказать, это была весьма зрелая идея. ― Прошу прощения, сэр, но я с сожалением сообщаю вам, что драпировки, которые мы заказали ранее, будут самым неподобающим образом сочетаться с новым креслом. Возможно, нам следует заменить кресло на другое, с более подходящей цветовой гаммой. Он довольно мужественно избегал упоминания о действительно вызывающей тошноту деревянной отделке кресла, но ведь это Дживс. Я сделал вид, что обдумываю это, в то время как доставщики в ужасе наблюдали за происходящим, несомненно, без энтузиазма предвидя перспективу тащить кресло назад тем же путем, каким оно прибыло. ― Что ж, ― сказал я в конце концов, ― не уверен, что ты не прав, Дживс. Он выглядел очень довольным, поскольку уголки его рта больше не были слегка напряжены. ― Очень хорошо, сэр. Я купил себе еще одну ночь или даже две, если взбрыкну и устрою суматоху завтра на Сотбис.***
В ту ночь я сослался на очередную головную боль и рано улегся в постель, довольствуясь тем, что слушал, как Дживс переворачивает страницы в своей книге. На самом деле я уже начал задремывать, когда он погасил свет и забрался ко мне в постель. Я старался дышать медленно и глубоко, мое умение притворяться спящим стало острым, как бритва, после многих лет практики на благо распорядительниц и старосты, особенно теперь, когда я с тревогой ожидал объятий Дживса. Но обнимать меня он не стал, и я был немного расстроен этим. Дживс неподвижно лежал позади меня, старательно не прикасаясь ни к одной части тела Вустера. Возможно, утешал я себя, он естественным образом притянется ко мне в течение ночи. Глупо было думать, что Дживс сделал бы это намеренно, учитывая, что прошлой ночью он запретил себе довести события до желаемого завершения. Дживс некоторое время совершенно не спал, и мне пришло в голову, что не мешало бы его подтолкнуть. Если Дживс ничего себе не позволяет, то спящий Бертрам вполне мог бы простить свои ночные дерзости. Поэтому я издал легкий недовольный звук и придвинулся немного ближе. Поскольку места, чтобы укрыться, было мало, я, немного поерзав, прижался спиной к груди Дживса. Я услышал, как он вздохнул, во вздохе звучала боль. «Неужели я больше никогда не обниму вас после сегодняшней ночи?» ― спросил он тихим голосом, почти беззвучным. И тогда я покраснел от стыда, потому что в одно мгновение стало ясно, что это не могло быть итонским ночным утешением, о котором никогда не упоминали днем. Когда Дживс прикасался ко мне, он стремился доставить удовольствие исключительно мне, а не себе самому. Если я считал себя обделённым, ожидая от Дживса какого-нибудь заботливого слова или поступка, насколько более несчастным должен быть он, скованный феодальным духом, без возможности озвучить свои желания, в то время как его молодой господин был слишком труслив, чтобы признаться в своих собственных? Но несмотря на все это внутреннее смятение, я не мог заставить себя покинуть его спасительные объятия; в конце концов Дживс расслабился, и мы оба погрузились в сон.***
Для завершения ремонта квартиры оставалось только одно: новое пианино. Часть Бертрама содрогнулась при этой мысли, потому что я очень любил старое пианино ― оно принадлежало моему отцу, и я все еще мог совершенно отчетливо представить, как сижу рядом с ним на банкетке, сосредоточенно копируя движения его пальцев по клавишам. Потеря пианино действительно сильно ударила по мне, я не хотел бы потерять вместе с ним воспоминания о моем покойном отце, но, в конце концов, это была всего лишь вещь. Мы отправились в магазин некоего мистера Хёрста, который славился тщательным содержанием и ремонтом прекрасных пианино, и его репутация не имела себе равных во всем Лондоне. Внешне мистер Хёрст скорее напомнил мне Дживсова дядю Чарли, грозного дворецкого в Деверилл-холле в Хэмпшире, который мог разломить человека пополам силой своего взгляда. Он выглядел суровым и отстраненным и, небрежно поздоровавшись, лишь махнул мне рукой в сторону модного «Кембла» (британская марка пианино, фирма основана в 1911 году. ― Прим. пер.). Я послушно сел на банкетку, пробежал несколько быстрых гамм и подумал о бойкой мелодии, которую слышал буквально вчера вечером, но взгляд мистера Хёрста заставил меня передумать. Поэтому я решил исполнить что-нибудь энергичное из Шопена и постарался уделить пристальное внимание ощущению клавиш под пальцами и звуку, наполняющему комнату. Примерно через минуту я опустил руки. Сухой голос мистера Хёрста прорезал воздух. ― Ах. Мы не праздные дилетанты, да? Я пожал плечами. ― Зависит от того, какую тетю вы спросите. Из его горла вырвался звук, который я бы не решился назвать смешком. ― Сюда, мистер Вустер. Давайте посмотрим, что вы об этом думаете. Дальше, ближе к мастерской, стоял «Эрар Гранд»**, отличавшийся квадратным корпусом и красивым внешним видом. Я сел на скамейку, позволил своим пальцам заскользить по первым тактам песни, которую я слышал в клубе прошлой ночью, но потом остановился. «Эрар» заслуживал чего-то гораздо более достойного, поэтому я начал играть третью часть старого доброго Кёхеля 333 (Соната Моцарта № 13 си бемоль мажор. ― Прим. пер.), любимого произведения моего отца, и это было лучшее, что я мог с ходу придумать для фортепиано с таким прекрасным и чистым звучанием. Я сыграл третью часть, и, в отличие от «Кембла», мои пальцы, казалось, плыли по клавишам, а вместе с ними и мой разум, так что вокруг не было ничего, кроме Бертрама и Моцарта, и когда я отдал все свои силы, музыка была единственным, что осталось. Когда я закончил, воцарилась тишина, а когда я поднял глаза, Дживс выглядел так, словно совершенно забыл, как дышать. Я мог думать только о его прошептанной жалобе прошлой ночью и понял, что осталось сделать только одно. Я начал играть «Что мне делать», тихо и нежно, не отводя глаз от Дживса. Когда я один, С одной мечтой о тебе Несбыточной, Что делать мне?(Эквиритмический перевод. ― Прим. пер.) Ирвинг Берлин задавался этим вопросом, и я тоже. ― О сэр, ― хрипло произнес Дживс. Затем я повернулся к мистеру Хёрсту. ― Когда мне его привезут?***
Перевоз пианино ― дело непростое, поэтому самое раннее, когда его смогли доставить в мою гостиную, было следующее утро. За исключением пианино, ремонт в квартире был закончен, так что ужин готовился на нашей кухне, и я даже смог уговорить Дживса присоединиться ко мне. Потолок был подлатан, покраска обновлена, квартира обставлена новой мебелью, и, по-видимому, ситуация с сантехникой не представляла опасности повторно начать дело с нуля, так что никакие действия, подобные тому, что учудила Валаамова ослица, не могли отсрочить восстановление домашнего хозяйства Вустера. Нормальный парень, возможно, был бы счастлив воссоединиться со своей собственной кроватью, но я чувствовал себя каким-то тусклым из-за всего этого. Я обдумал ситуацию и пришел к выводу, что великий ум Дживса тоже трудился над нежными чувствами, которые, уверен, существовали между нами, и лучшее, что можно сделать, когда великий ум Дживса работает над чем-либо, ― это убраться с дороги. Возможно, было бы не лишним предложить ему рыбу, но я не был уверен, что в данной ситуации это этично. Поэтому, когда Дживс закончил укладывать меня в постель и спросил: «Будет ли еще что-нибудь, сэр?», я решил, что он уже разобрался со всей этой штукенцией, и сказал: «Я очень на это надеюсь, Дживс». Он остановился как вкопанный и вопросительно поднял бровь. Я немного поерзал под его спокойным взглядом. ― Что ж. Я... то есть я хочу сказать... ― Да, сэр? ― Он казался таким же хладнокровным и профессиональным, как всегда, как будто тот Дживс, чье биение сердца и теплоту я ощущал, был всего лишь призраком. Внезапно я сдулся. Если я не мог рассчитывать на сообразительность Дживса насчет интимности в общей постели, то впору было бояться, что это предприятие провалится. ― О, ничего, ― мрачно сказал я. ― Спокойной ночи, Дживс. ― Спокойной ночи, сэр. Он выключил свет и тихо закрыл за собой дверь. Я лежал в темноте, ломая голову в поисках какого-нибудь решения, но в какой-то момент либо отвлекся, либо напряженный день достал меня, поэтому я заснул гораздо раньше, чем намеревался. Но снова проснулся, когда почувствовал, как матрас зашевелился подо мной, и понял, что кто-то сел на кровать рядом. Даже с закрытыми глазами я знал, что это мог быть только Дживс. Через мгновение он тихо заговорил: ― Я всегда полагал, сэр, что признаком хорошего слуги является способность предвидеть невысказанные приказы и следовать им. Но я не позволю себе такой вольности без вашего четкого указания. Ха! Мне хотелось кричать. Конечно, Дживс вывернулся, как он всегда делает. Но в этом заявлении было что-то такое, что оставило неприятное послевкусие, сродни пирогу с мясом и почками в сомнительных чайных забегаловках. И отвратительная мысль о том, что Дживс может рассматривать привязанность молодого хозяина как нечто обязательное, с чем нужно мириться, ― ну, этого я вообще не мог вынести. Я открыл глаза, и, хотя в комнате было темно, света все еще хватало, чтобы увидеть, что Дживс ничуть не удивился тому, что я притворялся спящим. ― В чем вопрос, старина? Честно спросил, честно ответил? На лице Дживса было выражение, которого я никогда раньше не видел, менее отстраненное, но все еще учтивое, и я подумал, не было ли это тем выражением, которого мне не хватало во все эти ранние утренние часы. Он коротко кивнул в ответ. ― Полагаю, здесь нет вопросов, ― продолжил я через мгновение. ― Я имею в виду, что это не вопрос, а скорее декларативное заявление. Просто я... Дживс, тот «Эрар», который мы сегодня купили... ― Прекрасный инструмент, сэр. ― Так вот, Дживс, как бы он ни был прекрасен, я думаю, что употребил бы одну из тех чертовых кувалд, если бы это гарантировало мне еще одну ночь в той тесной постели с тобой. ― Боюсь, я не смогу сказать то же самое, сэр, если вы желаете просто физического общения. Я выпрямился во весь рост, насколько это возможно, когда полулежишь в постели. ― Думаешь, я бы рискнул, чтобы ты снова подал уведомление и бросил меня из-за этого? Тогда произошло самое невероятное: Дживс улыбнулся, и, хотя я никогда раньше не видел ничего подобного, мне показалось, что улыбка получилась мягкой и нежной. ― Нет, сэр, я не думал, что вы так поступите. ― Именно, Дживс, ― сказал я, испытывая огромное облегчение и совершенно неспособный не просиять в ответ. Я не уверен, я ли протянул руку, или Дживс наклонился первым, но это было как бережное прикосновение паломников к святыням, только не руками, а губами, и я краснею, признавшись, что немного языка тоже было задействовано. Когда у нас закончился воздух, Дживс отстранился. ― Сэр, ― начал он. Я потянул его обратно вниз. ― Дживс, разве я не давал тебе разрешение на определенные вольности в отношении молодого господина? ― Не такими словами, сэр. Не могли бы вы конкретизировать природу индивидуальных свобод, которые можно было бы позволить себе? ― спросил он, но я хитро подметил, что, говоря это, он расстегивал пуговицы на моей пижамной рубашке. Я был вполне готов еще дольше прижиматься губами, но будучи не из тех, кем может управлять камердинер, вне постели или в ней, я собрал все свое мужество и сказал: ― Я бы не возражал против того, что ты начал во сне прошедшей ночью. ― Сэр, ― сказал Дживс, и я не припомню, когда это слово в его устах звучало настолько одобрительно. И после этого больше не было подтруниваний, Дживс просто по-деловому снимал с нас всю оставшуюся одежду, причем делал все возможное, чтобы избавить меня от мыслей о моей недавно травмированной голове; его зубы, губы и руки были повсюду. Не то чтобы Бертрам принимал все это лежа ― ну, буквально да, но если менее буквально, то я обнаружил, что под подбородком Дживса было особенное местечко, а когда я зацепился одной из моих ходулей вокруг его талии, то это было самой удачной идеей, которая посетила меня за последнее время. Вряд ли мне нужно было отказываться от мужской гордости, чтобы убедить Дживса довести дело до конца, но я отказался от нее, и Дживс, похоже, это здорово оценил ― возможно, он всегда это ценит, но в данном конкретном случае отказ от м.г. привел к тому, что я много извивался, цеплялся и позволял вырываться изо рта таким звукам, которые были скорее прерогативой затененных балконов в некоторых явно непристойных клубах, где мне довелось побывать. В любом случае, это того стоило, и Дживс, как всегда, доказал, что его образование самоучки ни в коей мере не уступает образованию в моей государственной школе.***
Я сидел у «Эрара», разучивая новую пьесу, которую купил буквально на днях, и все в мире было в порядке: Дживс вручил мне одно из своих фирменных блюд и теперь был занят протиранием новых декоративных столиков. Это странное хобби, но я оставил его без внимания. Проиграв песню несколько раз, я переместился с бокалом на «честерфилд», к моему роману, как раз туда, где я его оставил. Я окинул комнату и все ее содержимое, включая Дживса, теплым, одобрительным взглядом. Кое-что приходит мне на ум о домах и замках, но поскольку я всегда находил замки немного продуваемыми сквозняками и сейчас был весьма рад, что в потолке больше не было зияющих дыр, то скажу просто: мне было чрезвычайно приятно находиться именно там, где я был. Я взял в руки роман, и тут мой взгляд упал на камин, в частности, на то место перед ним, где, по моему мнению, должен был быть ковер. Брови нахмурились. ― Послушай, Дживс, разве этот коврик не доставили? ― Сэр? Я махнул рукой на пустое место на полу. ― Ну, знаешь, та зажигательная штучка с узором пейсли, которую я купил. ― О, я отправил это обратно, сэр. ― Ты отправил его обратно? ― переспросил я в ужасе. Он приподнял бровь. ― Прошу прощения, сэр. Я предположил, что ковер, о котором идет речь, был частью ваших усилий отсрочить завершение ремонта. Мой рот разинулся, реально. Но я закрыл его, потому что на самом деле... ну что тут скажешь? Конец