На глубине

Девушка мягко ступала босыми ногами по холодному деревянному полу, не обращая внимания ни на вековые слои пыли и грязи по углам, что прислуга все ленится убрать, расчищая коридор лишь посередине, ни на хлебные крошки, что остались еще с обеда. Кто-то из девочек снова протащил в комнату свежие булочки, спрятав их в самые дальние закрома, чтобы никто из воспитателей или, не дай боже, своих же не нашел — есть по ночам хотели абсолютно все без исключения, а еду из столовой выносить было нельзя — одно из великого множества себе подобных в своей бредовасти правил здешнего учреждения. Мари их не понимала. И вряд ли когда-нибудь поймет. Мари, как ей кажется, помнит наизусть каждую скрипящую половицу в этом чертовом доме, стены которого на нее постоянно давили. Она далеко не раз уже сбегала из своей постели под покровом ночи, чтобы посидеть на ступеньках крыльца у входа в кампус и очистить свою голову от всяких глупых мыслей и переживаний. Она никогда не признается Фиамме в том, что до сих пор не может спать здесь. Она все никак не могла взять в толк то, что отец их и вправду сослал куда подальше, лишь бы очистить репутацию семьи от этого позора. Каждую ночь и каждое утро она все ждала, словно маленький ребенок ждет Санту Клауса, что вот сейчас он приедет, скажет, что это какая-то ошибка, глупая шутка судьбы-злодейки, что теперь все будет хорошо, да все что угодно, лишь бы забрал их отсюда. Домой. Но он все не приходил. Не писал. Не звонил. Не вспоминал. Мари никак не могла поверить, что этот их маленький проступок так все изменил. Что из-за того, что они обе решили пойти наперекор традиции «никаких отношений с мальчиками до замужества», отец отказался от них. Ей было безумно стыдно за то, что она утянула сестру за собой, что не показала своим примером как правильно. Ведь как никак именно она была старшей из них. Все эти мысли и чувства постоянно давили на нее, все не давая уснуть. Мари могла пролежать хоть целую ночь, искрутиться до изнеможения, пока простыня под ней не превратиться в бесформенный комок, а одеяло не упадет на пол, но так и не сомкнуть своих глаз, вслушиваясь в сопение своих соседок, что каждым своим вздохом напоминали ей о том, что это не ее дом. Небольшие ее прогулки, за которые она могла хорошо так схлопотать, помогали ей наконец расслабиться, унять этот бешеный рой мыслей в голове да погрузиться в сон уже в своей кровати. Шаг, второй, перескочить через одну и переметнуться на правую сторону, отсчитать две доски и приземлиться на третью — она помнит этот маршрут наизусть. Пройти лестницу, с которой надо быть особенно осторожной — всякий раз там появляется новая скрипучая половица. Пару раз она уже так чуть не попалась мисс Джи, но успевала вовремя спрятаться, отчего та ее никак не могла поймать, да не слишком-то уж та и старалась, если быть честной. Мисс Джи… Мари с превеликим трудом подавила горестный вздох, присаживаясь на предпоследнюю ступеньку, ею уже давно облюбованную, пока перед ее мысленным взором проносилось одно воспоминание за другим, в которых как-либо фигурировала эта женщина. Мисс Джи никого не могла оставить равнодушным — будь то ненависть или восхищение, невозможно было что-то к ней не испытывать, она будто бы заполняла собой все возможное пространство, так, что не заметить ее было весьма трудно. Долгое время в самой Мари играло лишь глухое раздражение по отношению к ней. Право слово, в этом не было вины самой женщины, хотя это может и не совсем так, но все же Мари первые недели две была агрессивно настроена абсолютно ко всем окружающим ее людям, не только к ней. Чего одна только Рэдфилд стоила с ее капитанскими замашками. Первая ее встреча с мисс Джи была не то чтобы ужасной, скорее просто неприятной, одной из тех, которые хотелось бы поскорее забыть и не думать о них примерно никогда. Все же несколько дней пути на пароме из отчего дома, в котором еще совсем недавно она была так любима и желанна, в это богом забытое и промозглое местечко не располагали к прекраснейшему расположению духа, да и ранний подъем сыграл немаловажную роль в определении ее настроения на весь оставшийся день. Не то чтобы Мария не привыкла к ним, но привыкнуть — не значит полюбить. Да еще и эта женщина со своим неуемным ехидством с утра пораньше… Так что не было чего-то удивительного в том, что Мари поначалу ее невзлюбила. Хотя стоит признаться, стоило ей только увидеть ее и встретиться с ней взглядом, как дыхание у Мари на секунду оборвалось, чтобы так не вовремя сбиться со своего ритма. Не признать красоту этой женщины девушка не могла. Ледяной порыв ветра проник под ее тонкую ночную сорочку, заставляя девушку поежиться. Все же ночи в это время года в Англии были все еще прохладными. Но Мари не обращала никакого внимания на эти маленькие неудобства. Перед ее глазами вновь проносился их последующий диалог, прыжок Рэдфилд и желание самой Мари показать, чего она стоит. И восхищение в чужих глазах. Наверное именно тогда что-то пошатнулось внутри нее, дало ту маленькую трещину в той стене, которую она выстроила вокруг себя, не сломало, нет, лишь слегка надломило. Мисс Джи Мари все также раздражала, этого было не отнять, своим неуемным любопытством и желанием залезть к ней в душу, всячески предлагая свою помощь, которую Мари каждый раз сознательно отвергала, но и появившееся в ней восхищение по отношению к этой женщине подавить у нее не получилось. Как бы она не старалась, оно лишь все сильнее крепло в ее душе, хоть и недоверчивость к той никуда не делась. Девушка так глубоко задумалась, что не услышала чужих тихих шагов, что все приближались к ней. Стоило лишь скрипнуть давно не смазанным петлям двери, как Мари резко вздрогнула и повернулась на знакомый голос. — Мари? Что ты тут делаешь?