Alive

      Чимин тихо приоткрывает дверь, заглядывая внутрь. Маленькая комната наполнена легким утренним светом, пробивающимся сквозь покрытое пылью окно, где слышится тихое, равномерное сопение спящего мужчины, развалившегося в центре на покрывалах. Чонгук всегда предпочитал спать отдельно от основной группы, слишком обожая уединение и личное пространство, поэтому всегда выбирал себе самую маленькую и грязную, но зато свободную комнату где бы они не остановились.       Хамян они покинули ещё полторы недели назад, а за это время успели обойти наполненные зараженными мегаполисы Кончхан и Санджу, так что теперь им предстояла невероятно долгая дорога до Сувона, где на пути встречались лишь небольшие уезды, в одном из которых они провели сегодняшнюю ночь.       Чимин на цыпочках проскакивает в комнату, оглядывая мирно сопящего альфу, лицо которого даже во сне не теряет нотки строгости и решительности. После того, как омега сбежал к Тэхену в ту злополучную ночь, Чонгук посчитал своим долгом закатить очередной громогласный скандал, который, как и все их ссоры, закончился безрезультатно. Последнее слово осталось за Чимином, который подытожил, что если бы хотел быть с Тэхеном, то не пытался бы сейчас наладить отношения, а потому конфликт быстро растаял в череде сменяющих друг друга событий и долгих пеших переходов.       Опускается рядом с Чонгуком на корточки, зачесывая спадающие на лицо чёрные пряди назад. Чужие ресницы мелко подрагивают в спокойствии сна, а Чимин улыбается так ярко, тихо хихикая себе в ладошку, когда альфа ведёт носом от непрекращающихся касаний к своему лицу. Хороший — всё, о чем думает в этот момент омега. Чонгук действительно был хорошим человеком, даже несмотря на то, что не все его поступки были правильными. Как и все другие люди, он определённо имел право на ошибки. Вероятно, те чувства, которые он испытывает, нельзя очертить слишком глубоким словом «любовь», но разве это сейчас нужно? Они прошли вместе достаточно долгий путь, дабы испытывать друг к другу нечто большее. У других ведь всегда просто. Люди знакомятся в кафе, на улицах, испытывают симпатию и начинают встречаться. Неужели они сделали недостаточно, чтобы теперь быть вместе? Более чем. Чонгуку вполне достаточно того, что Чимин отвечает ему взаимностью, а Чимину того, что Чонгук просто хороший человек. Так ведь и должно быть? Да?       Омега наклоняется совсем близко, так что можно почувствовать чужое дыхание, трепетно касающееся щеки, дабы рассмотреть каждую родинку на спокойном лице, но успевает лишь тихо пискнуть, когда альфа резко утягивает его в копну одеял и подушек. — Ты не спал, — смеëтся, стараясь уклонятся от беспорядочных поцелуев, которые Чонгук оставляет у него на лице, но быстро сдаётся, достойно принимая поражение и ласку.       Было в этом нечто особенное, чего Чимин никогда не испытывал с другими альфами. Нотки озорства и несерьëзности, когда ты не просто красивый пейзаж или интересная игрушка, которая по утрам всегда просыпается в пустой постели, а действительно важная частичка души, которую хочется видеть и днём и ночью. — Как я могу спать, когда ты топаешь, словно целая рота солдат? — улыбается в ответ мужчина, нависая сверху, дабы в пробивающихся сквозь створки лучах, рассмотреть самое прекрасное существо на земле. Чимин был немного опухший после сна, в измятой футболке и разметавшимися по голове белоснежными волосами, чарующе домашний и красивый, но самым привлекательным, вероятно, было то, что он наконец-то принадлежал Чонгуку. Его омега. Сегодня и навсегда. — Который час? — опускается на маленькую грудную клетку, продолжая удерживать тело на весу, дабы не раздавить миниатюрное существо, слушает, как чужое сердце отбивает беспорядочный такт в грудной клетке, играет красивее фортепиано. — Семь утра. Можем ещё полежать, — щебечет Чимин, поднимаясь на локтях, дабы заглянуть прямо в чёрные бездны напротив, а после опаляет жаром чужие ключицы, практически невесомо касаясь губами, — или не просто полежать, — дорожка тягучих поцелуев тянется вдоль шеи к подбородку, на что Чонгук отзывается ленивым мурлыканьем, подставляя всё больше оголëнных участков под ласку, пока не ловит чужие губы своими, утягивая в нежный, наполненный утренней неспешностью поцелуй.       Чимин отвечает моментально, проходясь ладошками по широким плечами, обвивает руками шею, зарываясь пальцами в чёрные волосы на затылке. Чонгук был красивый, мужественный, так что не желать его было попросту невозможно. Гармоничным в нём казалось всё: начиная от покрытых татуировками венозных рук, заканчивая строгим прищуром глаз и небольшим колечком пирсинга в брови. Вероятно, он относился к тому типу людей, которым сексуальность была дарована природой и не нужно для этого ни красивое белье, ни компроментирующие позы. Стоит заметить, что Чимин, с хищным прищуром глаз и навыком флиртовать одним взглядом, тоже относился к этому типу, но в отличии от Чонгука, осознавал свои привилегии и умел удачно ими воспользоваться.       Поэтому сейчас омега так соблазнительно прогибался в спине, льнул к широкой грудной клетке жаждущей ласки сиамской кошкой, разрывал поцелуй на несколько секунд, дабы с придыханием прижаться обратно. Чонгук был слишком слабым, чтобы сдерживаться при таком порыве, поэтому уже через несколько секунд, большой и грозный мужчина начал дрожать от желания, а шершавые руки беспорядочно блуждать по телу снизу, не в силах найти место, где остановиться. Каждый дюйм его кожи был востребованным, трепетно любимым, таким, словно он касается его впервые, испивает нетронутый ранее источник.       Чимин целовал его сладко, легонько прикусывал зубами нижнюю губу, заставляя мужчину тихо рычать, а после обводил языком раненое место, наполняя комнату синхронным сбитым дыханием. Белая футболка была быстро сдëрнута через голову, отлетая в непонятный угол комнаты, а когда Чонгук впился в припухший сосок, то омега испустил первый, томный стон сквозь приоткрытые губы.       Чимина было мало. Он был здесь душой и телом, но этого казалось недостаточно. Хотелось сжать его до хруста ребер, раскрошить о бетон, убить в порыве лихорадочной страсти, дабы он не принадлежал никому другому. Даже после потери, боли и расставания это тело было единственным, над которым он хотел быть раздетым. — Чонгук, нет, пожалуйста, — приглушенный голос раздаётся сквозь толщу воды, но даже этого становится достаточно, дабы альфа резко отстранился, обеспокоено сведя брови на переносице. — Что ты сказал? — сбитое дыхание наполняет комнату, когда Чонгук заглядывает в затуманенный взгляд напротив, стараясь разобрать, что сделал не так. — Я ничего не говорил, — мурлычет омега, вновь обхватывая его руками за шею, дабы утянуть в поцелуй.       Чонгук несколько секунд бездумно рассматривает его лицо, подмечая, что Чимин действительно не выглядит недовольным, а потому старается быстро избавиться от секундного наваждения, возвращая прежний настрой. Руки вновь блуждают по подкаченному телу, пересчитывают пальцами ребра, сжимают выпирающие костяшки на бедрах, а губы стараются заклеймить каждый участок кожи, спускаются к расцветшей на ключице метке, которую аккуратно обводят языком, заставляя омегу довольно замурчать. — Мне очень больно, — снова голос, но в этот раз более чёткий, наполненный отчаянием, так что Чонгук пулей отскакивает назад, испытав за секунду спектр противоречивых чувств. Чёрные глаза беспорядочно скользят по телу опешившего омеги, стараясь отыскать источник боли, но ничего нет. Он сидит на покрывалах, полуголый и разнеженный, облизывает покрасневшие от поцелуев губы, а туманный взор ледяных глаз медленно начинает обретать ясность. — Что-то не так? — спрашивает Чимин, медленно оглядывая мужчину, руки которого подёргивают словно от мелкий ударов тока, а чёрные пучины сконцентрировали в себе всю панику вселенной. — Всё нормально, — тараторит Чонгук, делая медленный шаг назад, старается склеить себя из осколков реальности, которая так неожиданно рассыпалась. Он ведь определённо слышал голос, голос Чимина, такой расстроенный, наполненный болью, но омега не выглядит так, словно вообще говорил хоть что-нибудь. Он сходит с ума? — Просто мне нужно уйти, — кивает, будто в подтверждение собственных слов, быстро хватая сложенную аккуратной стопкой форму, несколько раз спотыкается от разбросанную обувь, но всё же натягивает штаны. — Что? Куда? — Чимин непонимающе всплескивает руками, подскакивая следом, но когда понимает, что реакции альфы не последует, резко выдëргивает кофту из чужих ладоней, отбрасывая в сторону, — Что происходит? Если всё нормально, то почему ты бросаешь меня здесь? Мы же, чёрт возьми, практически переспали. Я что не привлекаю тебя? — Нет, — выкраивает Чонгук, подхватывая отброшенный атрибут одежды, но когда понимает, насколько грубо это могло прозвучать, разворачивается к Чимину, обхватывая чужое лицо двумя руками, — То есть, я хотел сказать, что ты очень привлекаешь меня, но я действительно должен уйти.       Чимин даже не успевает открыть рот, когда его быстро целуют в нос, а после альфа пулей выскакивает из комнаты, оставляя его стоять посреди разнеженной постели, полуголого и нагло брошенного. Громкий вздор разочарования просачивается сквозь стиснутые челюсти, растворяясь во вновь образовавшей тишине, а в дверь летит подушка, сопровождаемая громким «кретин». ***       Хосок просыпается одним из последних, слыша, как из коридора доносится громкий топот и неразборчивые разговоры, сопровождающие любую подготовку к отправке. Обычно, альфа встаёт раньше всех, дабы лично помогать Чонгуку контролировать происходящее, но сегодня уставший организм сыграл с ним злую шутку, вынудив проспать практически до десяти утра. Стоит заметить, что чувствовал он себя от этого ничуть не лучше, мысленно сравнив это состояние с пересушенным изюмом.       Быстро натянув на себя холодную униформу, так неприятно контрастирующую с горячей после сна кожей, Хосок зачесал растрепавшиеся волосы пальцами назад и посчитав свой внешний вид вполне приемлемым, покинул пределы комнаты, обещая вернуться через несколько минут и собрать пожитки.       В коридоре, как обычно, творился настоящий балаган. Кто-то запихивал в рот остатки завтрака, другие старались отыскать подходящие для долгого перехода вещи, ведь прошлые были грязными, а третьи отчаянно быстро пересматривали сумки, в надежде найти утерянный вчера карманный ножичек.       Только если присмотреться, можно было заметить снующего в разные стороны Чимина, старающегося отыскать чем бы таким заняться, ведь за него уже всё сделали альфы Тени, как-то слишком не воодушевленно складывающего вещи Сокджина, проверяющего исправность оружия и запас патронов Намджуна, к слову не менее хмурого, записывающего нечто в свой блокнот Тэхена, удачно расположившегося на подоконнике и летающего юлой Чонгука, который практически разрывался на части, помогая всем желающим и параллельно выполняя собственные обязанности.       Жизнь кипела. Лёгкие отчаянно качали кислород, а сердце разгоняло по венам кровь, так что казалось, словно в заброшенном домике сконцентрировалась целая вселенная и не было проблем более, чем чёртов утерянный ножичек. Хосок, остолбеневший посреди коридора, явно выбивался из всеобщей картины, а потому, вернувшись в реальность, быстро засеменил в сторону ближайшего поворота, желая набрать воды и умыться, но желанию не было суждено воплотиться в реальность, ведь мужчина врезался в неопознанный объект, больно ударившись носом о чужие ключицы. — Ты и так уже сразил меня наповал, не нужно пытаться сделать это во второй раз, — пролепетал Юнги, разминая двумя пальцами место столкновения. — Куда ты бежишь? — резко выкрикнул шатен, двумя ладошками закрывая лицо, ведь вся носоглотка отдавала пульсирующим жжением, так что на глаза навернулись болезненные, непроизвольные слезы. — Это ты врезался в меня, — сухо констатировал Юнги, облокотившись плечом на стену и сложив руки на груди, — Вижу, нога уже не болит. — Болит, — недовольно скулит Хосок, — Теперь ещё и нос болит.       Брюнет двусмысленно ведёт бровью, считая, что темноволосое солнце попросту драматизирует, но понаблюдав за трагедией коротких несколько секунд, сдаётся, подходя к мужчине практически в плотную и убирая ладошки с чужого лица, дабы рассмотреть повреждение. Как и ожидалось, ничего катастрофического там нет, разве что небольшое покраснение на переносице, но даже убедившись в этом лично, отойти на допустимое расстояние Юнги не спешит, неожиданно уловив носом любимые ароматы бушующих полевых трав, ягод и прохладного летнего ветра.       Хосок всегда пахнет соблазнительно настолько, что его хочется стиснуть в объятиях до размеров молекулы, а после всегда носить с собой в кармане, где-нибудь около сердца. Юнги соскучился за этим запахом, соскучился за ним, но ещё больше он соскучился по тем двум жалким поцелуям, которые однажды удалось украсть. — Откуда ты идёшь? — неожиданно спрашивает Хосок, продолжая придерживаться двумя пальцами за переносицу, а от того каждое произнесённое слово звучит слишком забавно. — От Феликса, — честно отвечает Юнги, вновь облокачиваясь на стену, но назад так и не отходит, продолжая находиться практически вплотную близко.       Хосок вздëргивает брови, выглядывая куда-то за его плечо, словно прикидывает в голове маршруты, а после задумывается на несколько секунд. — Я думал, он лёг в противоположной стороне здания, потому что там теплее, — предположение звучит практически моментально. — Он сегодня спал со мной.       Хосок медленно перестает улыбаться и даже забывает о болящей до этого переносице. Холодный укольчик ревности пробегается неприятным табуном по спине, а в груди от чего-то мгновенно становится пусто, слишком холодно, будто в центре солнечного сплетения зияет огромная дыра. — Прям вместе? — произносит практически шепотом, представляя, как на протяжении этой, слишком долгой ночи Юнги прижимал к себе крошечного омегу. Наверняка, их комната пропиталась ароматом ягод в зимнюю стужу, а постель сейчас безбожно измятая, но всё ещё тёплая. — Феликсу тяжело одному ухаживать за малышом ночью, поэтому ему помогают омеги, но сегодня он постеснялся вновь просить их помощи, поэтому пришёл ко мне, — рассказывает Юнги, на закромах сознания ощущая, что выглядит это, как оправдание, хотя за что конкретно он должен оправдываться — непонятно. — Мне тоже тяжело ночью, — неожиданно выпаливает Хосок, абсолютно не подумав, но моментально прикрывает рот, раздумывая над тем, чтобы придумать дальше, — Приходится постоянно просыпаться, чтобы перевязывать ногу, а в одиночку это делать очень тяжело. Видишь, как поздно я сегодня встал. Всё потому что не высыпаюсь, — выдумывает практически на ходу, потому что на самом деле, повязку не нужно менять настолько часто, а особенно несколько раз за ночь, но если это поможет, оттащить Юнги от Феликса, то он готов менять её каждые пятнадцать минут. — Я поговорю с Чонгуком о том, что бы вы ложились вместе, — кивает брюнет, опуская глаза в пол, словно делает мысленную пометку в голове. — Нет, — выкраивает Хосок, дёргаясь вперед, от чего Юнги поднимает на него вопросительный взгляд, — Я хочу сказать, что Чонгук только вступил в отношения и мы не должны им мешать, — очередная бесстыдная ложь вырывается сквозь распахнутые губы, ведь их руководитель не позволяет Чимину спать вместе с собой, считая, что в палатке с омегами гораздо теплее, а болеть сейчас времени нет.       Юнги несколько раз кивает, кажется соглашаясь с вышеперечисленным, а Хосок готов практически завыть от радости, ведь вот-вот и он предложит провести ночь вместе. Лучшего себе и представить нельзя, а шатен и не позволяет себе заведомо фантазировать, оставляя всё для грядущего вечера, а затем заветных сумерек. — Ну хорошо, — вздыхает Юнги, — Сегодня ночью мы должны расположиться под открытым небом, поэтому я смогу проследить за вами обоими. Если бы Хосок был гелиевым шариком, то сейчас определённо издал бы мерзкий писк, летая из угла в угол, пока не сдулся бы окончательно. Трудно припомнить, когда ещё его настолько нагло обламывали, а привкус разочарования ощущался на языке настолько остро. — Спасибо, — с тихим писком удаётся выдавить из себя, на что Юнги, дружелюбно похлопав его по плечу, уходит, оставляя Хосока одного со своими нереализованными надеждами.       Лишь отойдя на довольно приличное расстояние, брюнет позволяет себе несколько тихих смешков, аккуратно прикрыв рот ладошкой. Будто он никогда не менял Хосоку повязку и не знает, что сейчас это нужно делать раз в двенадцать часов или не видел недовольного Чимина, которого Чонгук выталкивал из своей комнаты, напоследок крича надеть носки. Хоуп такой очаровательно милый, когда насупливается и ревнует, что Юнги не смог устоять перед соблазном, рассмотреть эту физиономию подольше. Конечно, спать вместе в одной постели — предел мечтаний, но поскольку брюнет знает, что сегодня они будут ночевать под открытым небом, то не мог упустить возможность, поиздеваться над бедным Хосоком. В любом случае, Юнги готов наслаждаться его лучами даже ночью. ***       В обеденную пору дня, лес был особенно громким. Где-то на ветках переговаривались между собой птицы, листва шелестела из-за редких порывов ветра, а если присмотреться, то можно заметить пригревшихся на раскалëнных камнях ящериц, мирно наслаждающихся солнышком. Громкой и оживлённой казалась целая вселенная, только Чонгук был необычно тихим. Он шагал привычно ровным, размеренным шагом, но голова его была опущена вниз, выдавая внутреннюю задумчивость мужчины и отрешенность от происходящего.       Все никак его сознание не покидали мысли об утреннем инциденте, а точнее о собственном странном поведении. Чимин был перед ним полуобнаженный, томный, готовый ко всему, но прождав этого момента практически год, оказался не готов Чонгук. Раздумывал над происходящим альфа недолго, вспомнив в какой шок его поверг рассказ омеги об изнасиловании, а потому для себя он быстро решил, что попросту боится сделать ему больно, чему способствует нестабильное из-за раннего употребления наркотиков сознание, подкидывая слуховые галлюцинации.       Только осознание проблемы, никак не привело к её решению. Воистину, в молодом организме сексуальное напряжение никуда не пропадало, а в условиях сложившейся ситуации обычно уходило в ладошку. Чонгук действительно очень сильно любит Чимина, обожает каждую клеточку бархатной кожи и глаза щелочки, поэтому если потребовалось бы, то вообще никогда бы не занимался сексом, лишь бы быть рядом с ним, но проблема в том, что этого не требуется. Он ждал его достаточно долго, чтобы теперь иметь возможность наслаждаться своим, до одури соблазнительным омегой.       Пущего опустошения придавало то, что блондин отказался с ним разговаривать после этого, лишь недовольно морща нос, когда они сталкивались глазами. Обиделся. Это, конечно, мелочи, ведь Чимин позлится и успокоится, но тем не менее, настроение было безвозвратно испорчено, а ведь впереди их ждал ещё целый день дороги.       С этими мыслями Чонгук постепенно замедляет шаг, пока сквозь створку реальности до слуха не доносится громкий хохот Хосока. Голову неожиданно пронзает настолько ясным умозаключением, что альфа поначалу удивляется, как не додумался до этого раньше, ведь в его экспедиции есть не только квалифицированный врач, но по совместительству и хороший друг, с которым можно поделиться будоражащими душу предположениями. — Хо, нужно поговорить, — произносит, легонько дëргая мужчину за локоть, дабы тот понял, что Чонгук хочет разговорить наедине. — Что-то случилось? — интересуется шатен, покорно следуя за другом, пока оживлённая экспедиция не остаётся далеко позади, а свидетелями их диалога могут стать лишь птицы. — Случилось, — прокашливается Чонгук, желая хлопнуть себя по лбу от неловкости сложившейся ситуации. Альфы не относятся к тому типу людей, которые слишком бурно рассказывают всем о своей половой жизни, а особенно о том, что в ней появились проблемы, — В общем, я не понимаю, что со мной происходит и мне нужна твоя дружеская и врачебная помощь. Понимаешь, сегодня утром ко мне пришёл Чимин и всё шло к самому интересному, но у меня ничего не получилось, а потом я вообще позорно сбежал. Теперь Чимин обижается, а я даже не знаю, что делать.       Хосок вздëргивает бровь, бросая в сторону Чонгука косой взгляд, а после задумывается, сохраняя при этом абсолютно не воодушевляющее выражение лица, словно хочет сообщить ему о неизлечимой болезни, не менее. — Это плохо, — заключение долго ждать себя не заставляет, — Ты ещё слишком молодой для проблем с потенцией. А либидо в норме?       Чонгук хлопает глазами, зависая на несколько секунд, пока информация порциями поступает в мозг, а после резко дергается, словно от сильного удара тока. Осознание того, что его друг посчитал его импотентом, обрушивается на голову огромной лавиной смешавшихся воедино неприятных чувств. — Что? — восклицает альфа, для пущего эффекта всплескивая руками в воздухе, будто это поможет передать всю абсурдность чужих суждений, — У меня с этим всё отлично. Дело не в моём организме, а в моей голове. — Тогда что ты хочешь от меня? — пожимает плечами Хосок. — Понимаешь, я не могу спать с Чимином, потому что мне кажется, что я делаю ему больно, словно я его насилую, — поясняет альфа, запинаясь на последних словах, ведь само произношение предложения вслух, моментально наполняет его абсурдностью. — Почему? — Хосоку же произнесëнное бредом не кажется. За множество лет проведенных в катакомбах, он увидел достаточно психологических травм, дабы теперь спокойно реагировать буквально на всё. В их ситуации трудно оставаться в здравом рассудке. — Потому что… — Чонгук запинается, понимая, что не может рассказать Хосоку правду. Чимин доверил ему кусочек своего прошлого, как страшный секрет, поэтому так бездумно растрепать его — тоже самое, что предательство. Хосок, замечая замешательство на лице друга, делает одновременно миллионы выводов, неожиданно подтверждая некоторые свои теории, а потому, тонких губ касается мягкая улыбка, а сам альфа, аккуратно поглаживает друга по лопаткам. — Потому что его изнасиловали, — Хосок произносит это, как данность, скорее утверждает, чем спрашивает, наблюдая как эмоции на лице напротив сменяются от полного удивления, до непонимания и интереса. — Откуда ты знаешь? — Сам догадался, — кивает, но заметив, что Чонгук по прежнему ничего не понимает, решает продолжить, — У Чимина очень много шрамов. Я заметил это ещё во время осмотров. Многие из них расположены в довольно странных местах. В любом случае, это было не более чем предположение. Но знаешь, что действительно натолкнуло меня на эти мысли? — Хосок неожиданно разворачивается к нему всем корпусом, будто хочет заполучить сто процентов чужого внимания, — Глаза. Когда я проходил практику в университете, то мне приходилось наблюдать за работой квалифицированных психологов и делать заметки, дабы после написать дипломную работу. Почему-то именно мне попалась тема связанная с сексуальным насилием, так что практически все увиденные мною пациенты, были жертвами. Тогда я увидел множество разных людей, юных и практически пожилых, альф и омег, но всех их объединяло нечто особенное — глаза. Знаешь, было в них что-то такое, что невозможно разобрать, но точно также невозможно забыть. Они словно смотрели на мир одним взглядом. Тоже самое я увидел у Чимина, но не придал этому особенного значения, ведь это было так давно.       Чонгук неожиданно теряет ниточку связывающую его с мыслями о собственном омеге, испытывая крайне неуместное чувство дежавю. Фигурная бровь двусмысленно проползает вверх, а альфа старается ухватиться за мимолëтно промелькнувшее предположение, которое даже толком не успел осознать. Словно где-то он уже слышал подобное или думал сам, но не может вспомнить где и при каких обстоятельствах. — Что ты сказал? — переспрашивает, ощущая, будто если сейчас оставить происходящее без внимания, то нечто катастрофически важное будет безвозвратно утеряно, — Про глаза, я имею ввиду. — Я подразумеваю, что они все одинаково смотрели на мир, — повторяет Хосок, полагая, что друг попросту его не расслышал.       Чонгук вновь задумывается, перебирая по полочкам все события произошедшие за последний год, собственные мысли, так часто подсовывающие различные предположения, пока голову не озаряет яркой вспышкой, а ниточка размышлений не приобретает своё начало.       «Тэхен был обладателем кристально чистых, ледяных глаз, точно таких же, как у Чимина».       «Они видят мир одними, полностью идентичными глазами. Там, за бесконечными льдами Арктики, определённо скрывается нечто большее, то, что сломало их обоих и одновременно связало друг с другом».       «Он видит каждую эмоцию на их лицах, подмечая, насколько они всё-таки похожи. Словно инь и ян в самом прекрасном их проявлении. Белое и чёрное, что непременно образует общее, если заглянуть в идентичные, покрытые коркой льда глаза».       Чонгук неожиданно останавливается, хотя до этого продолжал автоматически шагать, а густые брови медленно сводятся на переносице. Подобные предположения звучат абсурдно, но почему-то продолжают таранить разгорячëнное размышлениями сознание. В том, что Тэхен и Чимин имеют одинаковый цвет глаз, нет абсолютно ничего удивительного, но ведь дело не в цвете, а во взгляде.       «— Стоит еще подметить то, что диссоциальное расстройство личности, это не врожденный диагноз, а последствие травматических событий в детстве, — спокойно рассуждает Хосок, надеясь, что его слова не воспримут в штыки, а невинная беседа не перерастёт в ссору».       Мысли эти кажутся бессвязными и неразумными, но поселяются в голове плотно настолько, словно врастают корнями в кромку мозга. Почему Тэхен вспомнился ему в столь щепетильной теме, как изнасилование, разобрать удаётся с трудном, но ниточка размышлений продолжает вить клубки несуразных предположений. Хмурится, задумываясь над тем, что вообще ему известно о прошлом Джокера, но отыскать ничего так и не удается. Тэхен провёл несколько лет в психиатрической лечебнице и как известно теперь, с диагнозом «диссоциальное расстройство личности», но больше Чонгук не знает абсолютно ничего. Что случилось с его семьей? Была ли она у него вообще? Как Тэхен попал в психбольницу и как выбрался оттуда?       «Чонгук ждёт от него любого ответа и готов начать препираться, но вместо этого в голубых глазах проскакивает нечто незнакомое, такое, что он раньше никогда не видел и кажется больше не увидит никогда, ведь оно мгновенно скрывается за мощными ледяными глыбами».       Точно. Мысль пробегает неожиданным ураганом и вдруг альфа вспоминает то, на что прежде не обратил никакого внимания. Когда он рассказывал Джокеру об изнасилованном мальчике, тот отреагировал крайне неординарно, но тогда он списал всё на слишком нестабильное эмоциональное состояние после катакомб, а сейчас? Сейчас он точно осознаёт, что увидел в привычно холодных глазах — страх. — Я ненавижу насильников, — выдëргивает руку, вновь направляясь к беловолосому омеге, а Чонгука этот ответ запутывает ещё сильнее. Общество конечно всегда презирало любые виды насилия, но слышать о таком потоке ненависти от такого аморального человека, как Джокер — непривычно. И хотя альфа по прежнему не понимает, что конкретно здесь произошло, но практически уверен, что за этим стоят личные счëты.       Тэхен ненавидит насильников. Это была не тайна, ведь однажды, совсем давно, он уже упоминал о своей неприязни. Почему? Почему психически неуравновешенный человек, без мук совести похоронивший половину свой общины в катакомбах, настолько просто презирает подобную форму насилия.       Чонгук неожиданно разворачивается, стараясь отыскать в толпе предмет своих размышлений. Тэхен шагает развязной походкой где-то в стороне, перекатывая между пальцами небольшой ножик, играется, от чего на внутренней стороне ладони проступает небольшая царапина, но даже это не вынуждает мужчину остановиться. Собранные в пучок волосы, идеально прошитая голубая рубашка, увешанные кольцами пальцы и неизменно покачивающаяся на лодыжке цепочка — Тэхен выглядит как всегда безупречно, но теперь Чонгук пытается разыскать нечто большее, скрытое за всей этой красивой мишурой. — Ты меня слушаешь? — неожиданно строгий голос Хосока вынуждает его развернуться, несколько раз потерянно хлопнув глазами, дабы восстановить связь с реальностью. — Да, — резво кивает Чонгук, возвращая всё своё внимание к другу, а ранее будоражащий голову хор размышлений, неожиданно стихает, уступая место шелесту листьев и шуму передвигающейся экспедиции, — Повтори, пожалуйста, что ты сказал. — Говорю, дай Чимину побыть сверху, — вздыхает Хосок, понимая, что его абсолютно не слушали, но заострять на этом внимания не находит смысла, — Ты не сможешь делать ему больно, если он всё будет делать сам.       Чонгук согласно кивает, поблагодарив друга за дельный совет. Ещё несколько часов они проводят за непринуждëнной беседой, а настроение медленно возвращается в норму, да так, что уже вскоре, словив недовольный взгляд Чимина, альфа расплывается в лучезарной улыбке, получив такую же ответ. Медленно, но верно всё возвращается в норму, только неприятный осадок, непосредственно связанный с Тэхеном, остаётся где-то в солнечном сплетении, напоминания о себе на протяжении целого дня. ***       Сумерки вступили в свои полноправные владения, укутав землю тьмой, словно плотным одеялом. Ночной лес, наполненный миллионами непонятных, устрашающих звуков, тихо качает кривыми ветками, будто негодует из-за нарушителей покоя. Где-то из кустов слышится тихое, навеивающее дрëму дребезжание цикад, а спереди доносится успокаивающий треск поленьев. Время близится к полуночи, уставшие альфы давно отправились спать, но ко многим сон так и не пришёл, поэтому сейчас, Тэхен наслаждался горячими огненными лучами, блуждающими по лицу, впитывая очередную минуту спокойствия, которую следущий день уже мог не подарить.       Рука сама невольно потянулась к лежащему неподалеку блокноту, небольшой записной книжечке, на страницах которой хранилась отдельная, непостижимая вселенная, сформировавшаяся в ее голове. Длинные пальцы аккуратно раскрывают корешок, а глаза изучают первую, пожелтевшую от времени страницу, некоторые буквы на которой растерялись, а слова утратили смысл, но альфе вчитываться и не нужно, он и так знает написанное наизусть.       Здесь покоятся первые наблюдения за превращением Намджуна, на следующих страницах можно рассмотреть небольшие наброски частей тел, некоторые из которых зачëркнуты множеством линий, ведь мужчина злился, когда не удавалось перенести задуманное на несчастную бумагу, дальше покоятся разбросанные в разных местах цитаты из книг, которые особенно запали мужчине в душу, обязательно с указанием автора, словно отдавая дань уважения гению, после понятные только ему формулы и чертежи, мимолётные мысли, отчёты обслуживания Тени, но всё это было записано ровно до пятьдесят второй страницы. Ровно до того момента, пока в тёмных тоннелях катакомб его не настигла карма. А дальше, были бесчисленные маленькие и большие, в профиль и анфас портреты Чимина. После в встречи с ним в захудалом блокноте не было записано ни одной цитаты, а любимые стихи остались позабыты на первых страницах, ведь всё остальное место Тэхен посвятил единственному искусству, которое затмило своей красотой все остальные.       Признаться честно, ни один из них ему в идеале не нравился. Все они были одинаково пустыми и безжизненными, будто кисть мастера была недостаточно умелой, чтобы передать холодный шарм омеги. Тэхен нередко из-за этого злился, не в силах смириться с собственным несовершенством, но после успокоился, приняв то, что его земные руки не способны написать столь неземную красоту.       Стоит заметить, что альфа пытался отобразить самые различные эмоции, часто отражающиеся на чужом лице, но всё же на большинстве из них Чимин плакал. Тэхен знал, что страдание есть красота, ибо в страдании мысль. Этот омега из боли был свитый, ею пропитанный и из неё рожденный. Словно созданный, чтобы прожить в мучениях, расплатиться за грехи прошлых жизней.       За это Тэхен его и любил, но это «люблю» обветрилось вместе с губами, которые тот неудачно укусил, прежде чем бросить несчастный блокнот в костер. Он не закончился, нет, но альфе оказалось больше нечего туда записывать. Чимина с ним больше нет, а поскольку ранее ничего важнее него не находилось, то в будущем и подавно.       Горели страницы, записи и портреты, а вместе с ними горела его вселенная. Всё тяжелее Тэхену становится подбирать слова, сохранять картинки и описывать собственное состояние, потому чувствует он себя никак. Будто внутри нет ничего. Только пустота, пожирающая с каждым днём всё больше и больше. Безучастное лицо так и не отобразило никак эмоций, но душа его пылала ярче этого огня, горела пламенем ненависти к самому себе. А всего через несколько минут она вспоминалась ненавистью к присевшему рядом человеку.       Чонгук опустился тихо, практически незаметно, выставил перед собой ноги, облокотившись на собственные коленки и точно также спокойно посмотрел на полыхающий в огне блокнот, словно догадывался, что именно Тэхен пытается так беспощадно уничтожить. Лёгкая ветровка совсем не защищала от холода летней ночи, но подсесть ближе к костру альфа не пытался, мимолëтом скользнув глазами по мужчине рядом, который сидел в одной рубашке, от чего ситцевая кожа покрылась мурашками.       Тишина между ними продлилась долгих несколько минут, превратившихся в целую вечность, а на деле разгоралась немая атомная война, где Тэхен взрывался дикими огнями ненависти, а Чонгук просто наблюдал, впитывал чужие эмоции, а от того побеждал. Было в этом нечто с привкусом пороха на языке, немой ярости, непринятия, метели холодным январским утром, но оставляло после себя лишь послевкусие разочарования и собственной ничтожности. Тэхену этот вкус не нравился, Чонгуку не нравился тоже и пару раз он даже задумался над тем, чтобы попросту встать и уйти, так и оставив ментальную войну незаконченной, но нечто в глубине души подсказало остаться. — Пошёл вон отсюда, — первым рыкнул Тэхен, разрезав воздух сталью собственного, руководительского голоса, который обычно использовал с подчинёнными, внушая страх строгим тембром, — Если ты пришёл узнать, кого из вас я убью первым, то спешу разочаровать, ведь я не собираюсь делать абсолютно ничего. — С чего ты взял, что я настолько низкого мнения о тебе? — спокойно поинтересовался Чонгук, даже не взглянув в сторону собеседника, а потому не заметил, как кончик брови, на привычно отрешëнном лице, дёрнулся, словно в недоумении, но моментально принял статичное положение.       Тэхену же от подобного вопроса захотелось закатить глаза, но он благоразумно сдержался. Всего одной произнесённой фразы ему становится достаточно, чтобы понять — Призрак пытается расположить его к себе, наладить отношения. Зачем? Ответов на этот вопрос всплывает миллион и на один больше, но ни о какой эфемерной дружбе не может быть и речи, особенно с учётом того, что Тэхену это понятие вовсе чуждо. — Тогда скажи, какого же ты обо мне мнения? — вопрос звучит двусмысленно, практически с издëвкой, будто кучерявый альфа заведомо дает понять, что ему плевать на всё, что вылетит из чужих уст далее.       Чонгук задумчиво кривит губы, подбирает слова, распутывает узелок мыслей в голове, словно действительно хочет выдать нечто стоящее. Одновременно на его лице отображается столько несуразных эмоций, что Тэхен, наблюдающий за всем этим, хочет нелепо усмехнуться, сокрушенный чужой невозмутимостью. — Знаешь, ты напоминаешь мне Дориана Грея, — спустя несколько минут молчания произносит Чонгук, абсолютно точно уверенный, что Тэхен понимает о ком они говорят, — Я практически уверен, что красота твоего лица прямо пропорциональна уродству твоей души. Только при этом, я считаю, что настолько отвратительными людьми родиться нельзя, такими нас могут сделать только хорошие люди.       Тэхен задумывается над тем, что предположение получилось действительно дельным, а потому он возможно бы записал его в блокнот, обязательно снизу вновь указав автора, навсегда отпечатав на жёлтых страницах Чонгука, но тот безвозвратно уничтожен, а потому её прийдется хранить в самом ненадëжном месте — собственной голове. — Например такие, как ты? — усмехается уголками губ, стреляя кристальными глазами на альфу рядом. — Считаешь меня хорошим человеком? Я польщен, — кивает в ответ Чонгук, стараясь выжать максимум из секунды невозмутимости межу ними, ведь в любое мгновение она может рассеяться, — Помнится, ты считал меня настоящим моральным уродом, лишь прикидывающимся лучшей версией себя. — Я всё ещё так думаю, — невозмутимо произносит Тэхен, откидываясь назад на руки, будто перепачканные землёй ладошки, вмиг перестали волновать чересчур педантичного мужчину, — Но ведь чтобы так хорошо играть, определённо нужен талант. — Почему? — резко спрашивает Чонгук, моментально осознавая, какую грубейшую ошибку совершил, а в подтверждение этому графитные брови медленно сводятся на переносице сидящего рядом альфы.       Тэхену вопрос не понравился. Это ясно и чётко отображается на отчуждëнном лице, а в довесок к этому он безошибочно определил мотивы чужого прихода: Чонгук пытается копаться у него в голове. Что-то выведывает, а может разыскивает, но Тэхен не настолько глуп, чтобы купиться на подобные уловки. — Потому что насколько бы благородным ты не пытался казаться, я вижу, как покрылось трещинами твоё истинное лицо, — тихо рычит Тэхен, тряхнув кучерявыми волосами, от чего аккуратные завитки, подобно ножам рассекают воздух, — Я знаю, что есть лишь два способа сделать людей рабами собственных желаний: они должны либо тебя безоговорочно любить, либо безбожно бояться. Мы с тобой выбрали разные дороги, но цель всегда была единой. Точно так, как и я, ты хотел быть на вершине мира, управлять, а не подчиняться, отбирать кислород, а не позволять дышать, — Тэхен переходит практически на шипение, узит лисий взор ледяных глаз, знает, какой дорогой ведёт его и к какому выводу хочет привести, — Ты сказал, что я мерзкая личность, но по крайней мере, я никогда не пытался это скрыть в отличии от тебя, надевающего на голову нимб, сотканный из чужой крови. — Бредни, — резко повышает голос Чонгук, — Я всегда был хорошим человеком, всегда старался на благо собственной общины, кровью и потом обливался, лишь бы они могли жить нормально. — Особенно хорошим ты был, когда трахал маленького Сокджина, — усмехается Тэхен, говоря при этом непривычно громко, так, как никогда ранее себе не позволял, но Чонгук оказывается слишком взбешëнным, чтобы заметить в этом очередную уловку. — В моей общине умирал омега, а ты отказался давать мне антибиотики, — рычит, поворачиваясь к мужчине всем корпусом, — Что я должен был сделать? Да, это был полностью аморальный поступок, но когда ты заставил меня выбирать между невинной жизнью и чьей-то девственностью, выбор был очевиден.       Тэхен расплывается в улыбке, медленно поднимаясь на ноги. Всё таки подобные беседы ему нравятся, помогают расслабиться и определённо возвращают его в недалёкое прошлое, когда сознание каждого из них, находилось в его увешанных кольцами руках. Распинающийся сейчас Чонгук, является лишь очередным доказательством, что своего влияния мужчина не утратил.       Обходит костёр, толкнув носком ботинка выпавшее бревно обратно в горячие языки пламени, наблюдая, как то отчаянно начинает трещать, словно в предсмертном вопле. — Ты можешь солгать кому угодно, даже самому себе, но меня тебе обмануть не удасться, — шепчет, выглядывая из-под челки, — Посмотрим же на это со стороны правды. Ты запретил каждому жителю своей общины даже дышать в сторону Тени, поэтому никто никогда бы не узнал, что несколько дней подряд их обожаемый руководитель вдалбливал в постель невинного ребёнка, но каждый бы запомнил, что ты спас жизнь маленького омеги, принеся себя в жертву отвратительному мне. В итоге, твои люди посчитали тебя великим мучеником, практически Матерью Терезой, а ты лишь плотнее затянул поводки на их шеях, подчиняя себе путем обожания. — Всё было не так, — Чонгук качает головой в стороны, продолжая сидеть за земле, смотрит на него снизу вверх.       Тэхен тихо хмыкает, вновь расслабленной походкой обходя костёр по кругу, пока не замирает позади сидящего альфы, опускаясь на корточки и вальяжно положив свой подборок на чужое плечо, которым Чонгук мог бы передëрнуть, но сдерживается. — Тогда почему ты никому не рассказал, как плотно у тебя стоял на пятнадцатилетнего мальчика? Почему ты бросил Сокджина на произвол судьбы, хотя отлично понимал, как сильно нравишься ему? Боялся привести его в свою общину? Потому что показать себя в хорошем свете было важнее, чем маленькое детское сердце, — Тэхен наваливается на него всем весом, скользит ладошками по грудной клетке, от чего электрические разряды идут по коже даже сквозь одежду, наклоняется к уху непозволительно близко, дабы прошептать на грани слышимости. — Как думаешь, сколько ещё предложений я должен сказать, чтобы Намджун, патрулирующий округу, оторвал тебе голову?       Чонгук напрягается, неожиданно понимая, почему всё это время Джокер разговаривал непривычно громко. Знал, что Намджун должен быть где-то рядом, специально старался, дабы чувствительный слух уловил каждое слово. — Запомни, Гуки, пока ты пытаешься копаться у меня в голове, я леплю папье-маше из твоих мозгов. Мне не нужно убивать тебя, ведь в прошлом, я подготовил почву для того, чтобы за меня это сделали другие, — тараторит на грани слышимости, а Чонгук неожиданно вспоминает проклятую картину, которую Тэхен выставил на всеобщее обозрение в банке. Это кардинально не повлияло ни на что, но определённо посадило внутри Намджуна маленькие бомбочки негодования, на которые стоит надавить под нужным углом и они тут же взорвутся с оглушительной силой, — Я всегда на шаг впереди.       Чонгук сильно передëргивает плечами, грубо сбрасывая с себя чужие руки, а после моментально подскакивает на ноги. Тэхен вальяжно встаёт следом, по привычке спрятав ладони в карманах свободных брюк, смотрит с вызовом, ждёт, что скажет оппонент, заведомо уверенный, что ничего стоящего не услышит. — Самоутвердился? — неожиданно спокойно спрашивает Чонгук, складывая татуированные руки на груди. — В избытке, — с усмешкой кивает Тэхен, принимая ещё более расслабленную позу. — Жаль, что так старательно лепя из меня папье-маше, ты пропустил момент, когда сам позволил мне влезть в свою голову, — Чонгук улыбается в ответ, впервые в жизни полностью уверенный в том, куда собирается ударить, — Знаешь, что я там увидел? Зависть. Самую чёрную и отвратительную, но лишь она является доказательством того, насколько сильно ты оказался позади, — шаг вперёд, большой, дабы оказаться практически вплотную, чтобы свидетелями их диалога не смогли стать даже птицы, — Ты прав. Мы оба с тобой абсолютно отвратительные личности, а ведь ты даже всего не знаешь. Например того, что я разбил нос своему бывшему и это был не первый омега, на которого я поднял руку. Как-то не вяжется с моими моральными ценностями, правда? И я действительно, точно также как и ты, готов идти по головам, ради своей цели, но знаешь, в чём основное наше отличие? У меня это получается, — Чонгук улыбается ещё шире, наблюдая, как уголки чужих губ медленно сползают вниз, а от прежней игривости в ледяном взгляде не остаётся и следа. — Посмотри, я абсолютно омерзительный человек, но люди из твоей общины подчиняются и боготворят меня. Я отобрал у тебя Намджуна, который считает меня своим близким другом, медленно, но уверенно, налаживаю отношения с Юнги, Сокджин и вовсе готов броситься мне на шею при любой удобной возможности, а Чимин, прекрасный, нежный Чимин сейчас согревает мою постель. Я отобрал у тебя всё, что ты когда-либо имел, оставаясь при этом омерзительным человеком, — Чонгук произносит всё это спокойно, как данность, истину, которой оно на самом деле и является. Он победил, но никогда не пытался тыкнуть Тэхена лицом в его поражение, но сейчас, именно сейчас вспомнились все те восемь месяцев ада, которые он пережил с его подачи, а потому, он готов похоронить его под слоем земли собственного проигрыша, — А знаешь, что будет дальше, Тэхен? Я, такой отвратительный, буду проживать лучшую из жизней, рядом с омегой, которого ты любишь, а потом обязательно упеку тебя за решётку или верну на твоё законное место в психиатрической лечебнице. Поверь, мне хватит на это связей, особенно с супругом главнокомандующим. И пока я буду наслаждаться жизнью, возможно восстановлю футбольную карьеру и вновь окажусь на вершине мира, тебя, с твоим смазливым лицом, будут иметь сзади все, кому не лень, но тебе ведь не привыкать, так? — Что? — Тэхен сводит брови на переносице, медленно вникая в суть последнего сказанного предложения. — Плохая привычка, считать всех людей вокруг себя идиотами, — Чонгук подходит ещё ближе, больше не шепчет, а практически шипит, — Поэтому ведь ты так ненавидишь насильников? Потому что маленького Тэхена кто-то уже вдалбливал в постель.       Лишь на одну, практически неземную секунду, кучерявый альфа теряется, будучи полностью обескураженным сказанным. Впервые на его лице отображается столь явный спектр всех эмоций от разочарования до страха. Стискивает челюсти, мысленно стараясь отыскать источник утечки информации, хотя бешено колотящееся в груди сердце мешает рационально мыслить. Никто в целой вселенной не знает о случившемся, поэтому откуда мог узнать Чонгук, предположений так и не находится. Вся прошлая уверенность в себе холодной лавиной сходит вниз, но Тэхен готов поклясться, что ему было плевать на все вышесказанное и лишь последней произнесенной фразой, Чонгук ударил туда, куда бить не стоило.       Призрак усмехается, впервые наблюдая такой спектр смятения на чужом лице, а потому отступает назад, готовый уйти, оставив последнее слово за собой. Лишь только отойдя на достаточное расстояние, альфа резко оборачивается, осматривая Тэхена, настолько неустойчиво сейчас стоявшего на ногах, целиком. — Досточно холодной я подал свою месть?       Наконец-то уходит, позволяя Тэхену самому справляться с призраками прошлого, которые так неудачно решили наведаться в гости в настоящем. Альфа лишь сильнее стискивает челюсти, боясь, что предательский крик боли вырвется наружу, поласкав всем окружим слух чужими страданиями, но вместо него, по щеке скатывается всего одна, пропитанная детской невинностью слеза, очерчивая подбородок и навсегда смешиваясь с землей, где в будущем прорастут прекрасные гортензии.