Alive

      Тэхен прохаживается между различных статуй заброшенного храма, мысленно подытоживая, что его отношение к религии остаëтся неизменно скептичным. Всё таки он учёный, поэтому полностью рациональное сознание никогда не примет факт того, что сверху за ними наблюдает нечто божественное. Люди по натуре своей создания рабские, склонные поклоняться сильнейшему, чему доказательств в непродолжительной истории человечества уйма. Что уж говорить, если Тэхен лично проверил это на практике, удерживая Тень в ежовых рукавицах, хотя если бы все её обитатели однажды взбунтовались, шанса на спасение у него бы не было. Тэхен — их Бог и эта мысль оказалась слаще самого изысканного вина. Правда, теперь у него тоже есть свой Бог… — Чимин ещё спит? — интересуется у проползающего мимо Сокджина. Омега вышел из палатки всего несколько минут назад, поэтому лицо его заспанное, немного опухшее от большого количества выпитой в дороге воды, а один глаз закрыт, будто наполовину он всё ещё спит. — Его нет в палатке, — хрипит шатен, медленно уходя в сторону ближайших кустов, ведь утреннюю нужду никто не отменял.       Тэхен вздëргивает бровь, пробегаясь изучающим взглядом по всем уже проснувшимся людям, но белую макушку среди них так и не обнаруживает. Он хорошо знает, что Чимин по счастливому стечению обстоятельств может просыпаться только к обеду, а в иных случаях спит до трёх часов дня, поэтому не обнаружить его сопящим в палатке в девять утра — весьма странно.       Проходив несколько минут по округе, параллельно заглядывая под каждый доступный куст, альфа натыкается на Намджуна, который должен был дежурить с четырёх часов утра, а значит точно видел, куда делась блондинистая напасть. — Где Чимин? — раздражëнно спрашивает Тэхен, складывая руки на груди. Джун тяжело вздыхает, ведь каждая секунда проведённая рядом с братом — каторга, где желание свернуть ему шею растёт в геометрической прогрессии. — Он не выходил из палатки, — отрезает альфа, моментально отворачиваясь в сторону и тем самым даёт понять, что диалог окончен.       Если Тэхен скажет, что в этот момент неприятные мурашки не пробежались по спине — солжет. Чимин покинул палатку раньше четырёх часов утра, если вообще был там сегодня ночью. Взбалмошный омега и раньше мог исчезнуть куда-либо в любое время суток, решив исследовать незнакомые коридоры катакомб, но тогда они были в Тени и альфа мог контролировать буквально каждый его шаг.       Джокер слишком привык знать о нём всё. Что он ест, куда ходит, чем занимается, с кем разговаривает, даже одежду которую носит. Сейчас, одна мысль о том, что он не осведомлён о местонахождении Чимина, пробуждает внутри незнакомое ранее чувство беспокойства. — Где он? — Тэхен резко хватает за воротник одежды одного из военных Тени, рыча тому прямо в лицо. — Кто, господин? — перепуганный, сонный альфа успевает лишь скукситься, бросая беспомощный взгляд в сторону своих собратьев, помощи от которых очевидно ожидать не стоит. — Чимин. Где мой Чимин? — Джокер несколько раз сильно встряхивает мужчину, переходя на крик, от чего тот зажмуривается, боясь пролепетать тихое «я не знаю», — Я выколю ваши бесполезные глаза, если его не будет здесь через пятнадцать минут.       Военные дружно кивают, мгновенно разбегаясь в стороны, дабы не стать очередной жертвой гнева своего руководителя. Стоит заметить, что в последнее время они сильно расслабились, понимая, что Джокер заинтересован в иных вещах, чем их воспитание, а более того, надеялись на вмешательство Призрака, который, как они наблюдали уже множество раз, перечит их руководителю без страха словить нож в горло. — Чего ты кричишь с самого утра? — откуда-то снизу раздаётся тихий голос, от чего бегающий вокруг Тэхен останавливается, резко разворачиваясь на источник звука.       Под ногами оказывается полностью застëгнутый спальный мешок, так что абсолютно не видно кто сейчас там находится, но кучерявый альфа узнает ненавистный тембр из тысячи. — Чимин пропал, а ты спишь, — восклицает, наблюдая, как Чонгук расстëгивает вверх спального мешка, от чего сквозь небольшую дырку показывается сонное лицо. Альфа поначалу щурится из-за неприятно режущего глаза солнечного света, но услышав слова «друга», расплывается в довольной улыбке. Тэхену от этого захотелось сильно пнуть его в бок, но нога так и застыла в воздухе, ведь Чонгук расстегнул мешок сильнее, а там, уткнувшись носом в чужие рёбра, мирно сопел его светлячок. Белые волосы прилипли к румяному лицу, а маленький кулачок сжимал футболку мужчины так же сильно, как сжалось в тот момент сердце Тэхена.       Ваш Бог когда-нибудь от вас отказывался? То, что ворвалось в вашу душу, перевернуло там всё вверх дном, уходило, оставив вас самостоятельно справляться с погромом внутри? Чимин не ушёл. Он всё ещё здесь, прекрасен в своей недоступности, но от этого только больнее. Тэхен буквально ощущает, как он ускользает звёздной пылью сквозь пальцы, отчаянно пытается ухватиться за жалкие крупицы, кричит, умоляет, но всё равно неизбежно теряет его. Как справиться с этим чувством беспомощности, штурмующим тело миллионом разрядов тока, когда хочется биться в конвульсиях, но осознание того, что ничего нельзя изменить накатывает ежесекундными порциями ужаса.       Тэхену не больно, просто голова кружится. Точно. Он просто заболел. Нужно немного полежать. Он отдохнëт, подумает, разложит погром в голове по полочкам, а после скажет Чимину, как любит его. Расскажет, что переступил свою гордость и всё-таки извинился перед Чонгуком, а светлячок обязательно улыбнется, чем вновь рассеет тьму в его душе.       Первый шаг отдаёт пульсирующей болью в висках, а картинка перед глазами начинает рябить. Что-то неизмеримо настырно пытается прорваться сквозь черепную коробку, вырваться наружу, поразив альфу давно стëртыми воспоминаниями.       «— Я ненавижу тебя, — пьяный голос раздаётся слишком близко, заглушая дрожащим баритоном басы музыки, просачивающейся сквозь тонкие стены, — Ты такой красивый, мой маленький Тэ.»       Увитая тропинками площадь перед храмом вновь просачивается сквозь призму реальности, а Джокер хватается за голову, медленно оседая на землю. Почему это происходит? Этого никогда не было. Он не помнит.       «— Хватит лгать, — по кухне проносится громкий крик папы, а стеклянная тарелка с омлетом летит на пол, — Почему ты просто не можешь быть нормальным?»       Сердечный ритм заглушает окружающие звуки, а шум крови резко разрезает чувствительные барабанные перепонки. Кислорода с каждой секундой становится всё меньше, от чего альфа беспомощно открывает рот, стараясь ухватить жалкие крупицы воздуха.       » — Я убью вас всех, — кричит, чувствуя, как руки больно выкручивают санитары, толкая лицом в холодный паркет пола.»       Почему так больно? Сосуды в голове лопаются, а кровь обжигает вены подобно лаве, так что хочется разорвать запястья, лишь бы дать ей выход наружу. Тело обдаëт раскатами холода, который постепенно сменяется жаром, но конечности остаются холоднее льда. Лоб покрывается испариной, от чего кучерявые волосы быстро прилипают к вискам, а рябь перед глазами становится всё более непроглядной, пока и вовсе не сменяется тьмой. — Тэхен, что с тобой? — где-то в глубине сознания раздаётся знакомый голос, но среди десятка других его разобрать не удаётся, — Скорее поднимите его. Руки. Отвратительно тёплые руки поднимают его, от чего альфе хочется вырваться, но тело будто парализовало. — Что происходит? — обеспокоено спрашивает кто-то из темноты, но этот голос разобрать так же не удаётся. — Я не знаю, он просто упал, — отвечает, а Тэхену хочется громко рявкнуть, чтобы они заткнулись, но голосовые связки отказываются подчиняться. Громкое дыхание вокруг медленно перекрывает все посторонние шумы, а сердечный ритм отбивается в черепной коробке быстрыми импульсами. — Тэ, — кто-то трогает его лицо, несколько раз бьет по щекам, — Тэхен, пожалуйста, — сонный, мелодичный голос раздаётся прямо над ухом, от чего пульсация в голове резко исчезает.       Чимин. Даже сквозь осколки реальности, на грани жизни и смерти, справляясь с неожиданной душевной бурей — он узнает его тенор среди миллионов. Он звучит на закромах сознания, отбивается высокой нотой в районе сердца, заставляет отдавать за него жизнь, а после воскрешает. Если Тэхен умирает, то слышать его голос перед смертью — величайший подарок, ведь когда ещё с художником поговорит его искусство.       В его голове черти пляшут, а в душе холсты краской забрызганные, ему бы попивать вино средь цветущих лугов Прованса, но он здесь, ломается, но по-прежнему бесконечно любит его.       Чимин научил его чувствовать. Тэхену придётся справляться с последствиями собственных чувств. ***       В центральном зале храма повисла безмолвная аура ожидания, нарушаемая лишь редкими всхлипами. Хосок педантично приложил два пальца к запястью альфы, равномерно отсчитывая пульс, пока шоколадные глаза безотрывно сверлят стрелку часов, так любезно предоставленных Чонгуком. Сам руководитель грузно нарезает шагами зал по диагонали, время от времени останавливаясь, будто хочет что-то сказать или раздумывает над чем-то особенно важным, но быстро возвращается к бессмысленным похождениям.       Рядом с уже пришедшим в себя Тэхеном сидит Чимин, аккуратно утирая альфе мелкие кровоподтеки со лба, ведь тот сильно приложился головой о брусчатку. Другие члены их экспедиции так и не пришли поинтересоваться, что случилось с Джокером и если признаться честно, то Чонгук бы тоже здесь не стоял, если бы не убитый горем Чимин.       То, что Тэхен потерял сознание, первым заметил Хосок, резко стараясь подхватить альфу на руки, но не успел. Тогда уже развернувшуюся картину заметил Чонгук, быстро поднимаясь на ноги, чем и разбудил спящего Чимина. Омега всё время плакал, поглаживая Джокера по волосам, словно от этого он скорее проснётся, что и случилось спустя несколько часов. — Хватит уже, — кучерявый альфа выдергивает руку, от чего Хосок чуть не роняет зажатые в другой ладони часы, — Со мной всё нормально. — Ничего не нормально, — парирует Чимин, смачивая тряпку в небольшой таре с водой, — Я думал, что ты умер.       Тэхен поворачивается к нему лицом, стреляя из-под челки прищуренными глазами. Если светлячок будет оберегать его так каждый раз, то он готов терять сознание минимум восемь раз в сутки. Худощавая, жилистая рука обхватывает тоненькое запястье, вынуждая Чимина отпустить тряпку и аккуратно дёргает ближе, дабы омега замер всего в нескольких сантиметрах от его лица. — Но всё-таки, между прочим, пусть я и обесточен, ты весь, до ресниц и точек — причина того, что я жив, — шепчет прямо в губы, наслаждаясь лёгкой обескураженностью на красивом лице напротив.       Чимин всегда такой белоснежно терпкий, невинный, хранящий в своей душе вселенные. Тэхен привык наслаждаться им, вкушать, подобно изысканному вину, а в сочетании они творят в его сердце анархию. Его хочется касаться, петь дифирамбы, разделить одно дыхание на двоих. Чимин — его личный апокалипсис, шторм среди ясного дня, бог богов. Кристально чистые глаза, так схожие с его собственными, только у Тэхена это бескрайний океан, а у омеги это потоп. — Хватит, — резко рычит Чонгук, безжалостно разрушая чарующие мгновение, — Чимин, иди завтракать. — Я не хочу есть, — мямлит блондин, всё ещё не отошедший от очередного порыва трепетного внимания в свою сторону. — Чимин, — Чон угрожающе щурит взгляд, складывая руки на груди. Чонгук — огонь и сейчас его жар может ощутить каждый, кто находится в этой комнате. Его ревность всепоглощающа, беспощадна, а чувство собственничества раздуто сильнее, чем эго.       Тэхен улыбается краешками губ, мимолётом поглаживая омегу по спине, так, чтобы Призрак точно обратил на это внимание. Ему доставляет садистское удовольствие то, как он узит глаза, сжимает руки в кулаки, стараясь сохранить жалкие остатки самоконтроля. — Иди, светлячок, — произносит спокойно, но в голосе звенит сталь и беспринципность, означающая то, что этот приказ не обсуждается.       Чимин пробегается по ним взволнованным взглядом, понимая, что оставлять их наедине — не самая лучшая идея. Огонь и лёд — стихии строптивые, непоколебимые в своём величии и желании побеждать. Оставлять их рядом, всё равно, что играться с динамитом, ведь одно неверное действие и малейшая искра обернётся мощным взрывом. — Пойдём, — под локоть его подхватывает Хосок, вытаскивая практически безвольного омегу из комнаты, а тот отлично понимает, что выгонят его в любом случае.       Оставшись наедине со своим самым близким предателем, Чонгук складывает руки на груди, прикрывая глаза всего на несколько секунд. Он не надеется, что этот разговор сможет принести какие-то плоды, ведь пытаться договориться с Джокером — тоже самое, что заключать сделку с Дьяволом. — Ты же не думаешь, что он действительно любит тебя? — Тэхен нарушает тишину первым, облокачиваясь одной рукой об пол и ловко поднимается на ноги, не желая быть ниже своего собеседника.       Он отлично понимает, что Чимин не любит никого из них. За всю свою недолгую жизнь, маленького омегу предавали и унижали достаточно, чтобы у него появились проблемы с привязанностью. Теперь он реагирует на любое проявление тепла в свою сторону, поэтому невольно тянется к каждому из них.       Его великие чувства к Чонгуку обусловлены ничем иным, как тем, что он встретил его первее, чем Джокер. После, когда Тэхен разрушил их шаткие отношения, Чимин воспринял боль от очередного предательства, как боль от неразделённой любви, что никогда не являлось правдой. Этот светлячок сияет для каждого из них, но никого не любит.       Чонгук тоже это знает. Где-то в глубине сознания он всегда понимал, что вся их история больше похожа на бред сумасшедшего, чем на нормальные человеческие отношения. Может они в действительности все просто лишились рассудка? Каждый из них потерял слишком много, пережил кучу травмирующих событий, так что здравый смысл вполне мог покинуть бренные тела. Среди них определëнно точно нет хороших людей, но есть ли плохие? В конце концов каждый из них просто старался быть счастливым… И Чимин старается. — Нет, Тэхен, — Чонгук прищуривает глаза, стреляя чёрными безднами в альфу напротив, который стоит, сложив руки в карманы брюк, — Но я уверен, что если у кого-то из нас есть шанс, то это не ты.       Кучерявый альфа опускает голову вниз, расплываясь в самодовольной улыбке. Что бы там не происходило у Чонгука и Чимина, но это явно сделало альфу крайне уверенным в своих силах. Только Тэхен никогда не проиграет и тем более, не поделится любимыми игрушками. — Спорим? — резко вскидывает голову, блеща яркой вспышкой азарта в бездонных глазах, — Через неделю, проигравший отступит навсегда. Чонгук на секунду опешивает от неожиданного предложения, вздëргивая брови вверх. Тэхен предлагает ему поспорить на Чимина? Ощущение неправильности пробегается по спине миллионом мурашек, но фраза «проигравший отступит навсегда», красным светом загорается в голове, работая, как тряпка для разъяренного быка. — Как мы определим победителя? — спрашивает на грани слышимости, будучи не до конца уверенным, что вообще стоит продолжать этот разговор, но воспламенившийся в мгновение азарт берёт своё. — Уверен, наши отношения с Чимином начались с одного и того же события, — Тэхен усмехается, вальяжно доставая из кармана одну ладонь, дабы скрепить спор рукопожатием.       Чонгук невольно повторяет это движение за ним, но не протягивает руку вперёд, ведь насколько бы заманчивым не было предложение, нечто на закромах сознания буквально разрывает его в клочья, умоляя не делать этого. Суть спора будет заключаться в том, кто первый переспит с омегой и насколько бы аморально это не выглядело, но ведь ни один из них не хочет им просто воспользоваться и выбросить. Это игра на любовь. Игра, которая длится слишком давно и может закончиться в ближайшую неделю.       Чонгук хочет этого. Больше всего на свете он хочет, чтобы Тэхен отступил. Раздутое до невозможности эго и плещущаяся на закромах самоуверенность утверждают, что он не может проиграть. Что это будет победа по всем фронтам. Он мало того, что устранит конкурента, так ещё и сблизится с омегой. Чонгук протягивает ладонь вперёд всего на несколько сантиметров, будучи полностью уверенным, что так он сделает только лучше. Он готов быть для Чимина идеальным, защищать, свернуть горы ради его благополучия. Только всё равно, нечто неприятное пробегается миллионом уколов по затылку, мешая окончательно согласиться на судьбоносную сделку.       Кончики пальцев начинают подрагивать, словно от мелких ударов тока, а перед глазами всё покрывается белой дымкой. Окружающие звуки резко сменяются противным писком, а после, где-то на закромах сознания слышится плач, знакомый настолько, что кровь стынет в жилах. Это плачет Чимин. Он слышал его, когда тот рассказывал об убийствах во время зачистки, слышал, когда омега переживал очередную паническую атаку, слышал вчера.       Чонгук услышит его и в будущем, если Чимин однажды узнает об этом споре. Но ведь он обещал, что тот никогда больше не будет плакать из-за него. Он обещал это не омеге… Он обещал это человеку, которого нельзя предавать. Он обещал это себе.       Холодный табун мурашек пробегается по спине, когда он вспоминает, как Чимин в очередной раз доверился ему вчера. В этой комнате стоял не главнокомандующий спецназом, а тот маленький мальчик, терпящий избиения отца, сидящий на наркотиках и, чёрт возьми, переживший групповое изнасилование. Именно этот мальчик, который должен был возненавидеть весь мир, который прошёлся босиком по усыпанной осколками дороге жизни, тот, кто не сломался даже тогда, когда в подворотне переживал ломку, доверяет ему.       Если Чонгук сделает это, то разделит своё лицо с его жестокими одноклассниками, пьяницей отцом, дилером и каждым альфой, который унижал его на военных учениях. Готов ли он, собственными руками всадить очередной нож ему в спину, поглаживая при этом по голове и причитая: «Так будет лучше»? Готов ли он каждый раз смотря в зеркало, видеть в отражении предателя? Готов ли он стать очередным нательным шрамом, на теле невинного омеги?       Тэхен неожиданно хватает его за руку, обжигая Чонгука холодом собственной ладони, от чего тот выныривает из минутного транса. Смотрит на сцепленные в замок руки, а в голове красным сиянием озаряется слово «предатель». Оно медленно выцарапывается на груди раскалённым железом, оставляя после себя жгучую метку, которую унести с собой придётся в могилу. — Нет, — резко выдергивает собственную ладонь, пряча в карман брюк, будто боится, что она сама решит заключить судьбоносную сделку, — Никому и никогда я не позволю добиваться его настолько гнусными методами. Чимин — не трофей, а это не игра.       Тэхен усмехается себе под нос, наконец-то убирая протянутую руку в карман. Он Джокер и для него вся жизнь это лишь игра. Чимин принадлежит ему по своей воле, либо без неё и никто не вправе перечить этому. Он его самая сладкая победа, его раскаяние, вера в лучшее, надежда на светлое будущее. — Совесть проснулась? — вкидывает бездонный, холодный взгляд, — Посмотрим, куда тебя это приведёт.       Чонгук поджимает губы, чувствуя, как по спине пробегаются неприятные мурашки. Он проиграл. Играть с идеальным Тэхеном, изначально было плохой затеей и вот из миллиона дорог он попытался выбрать правильную, но вряд ли она ведёт в объятия омеги. Джокер играет искусно, всегда подбирает нужные карты и продумывает миллион ходов на перëд, так, что у Чонгука изначально не было шансов. Он солжëт вновь, расскажет миллион стихов о любви, а Чимин поверит, ведь они близки настолько, что он даже простил ему бесконечный поток лжи в свою сторону. Чонгук осязает, как каждый нерв в его теле накалился от предвкушения поражения.       Тэхен вновь складывает руки в карманы, бросая теперь уже скучающий взгляд в сторону Призрака и разворачивается к выходу. Он пойдёт к Чимину прямо сейчас. Достанет из бесконечного ларца знаний в своей голове самые красивые слова. Расскажет, как ему больно, как он скучает и раскаивается. Нашепчет на ухо о том, что любовь его оказалась сильнее гордости и он даже извинился перед Чонгуком. Возможно, он добавит сюда абсолютно прекрасные умозаключения о том, что потерял сознание именно от тоски по Чимину.       Длинные, увешанные кольцами пальцы толкают дверь, а Тэхен облизывает губы, ощущая оседающую на языке сладость предвкушения. Прекрасный светлячок поверит, ведь так хочет быть кому-то нужным. Вообразит себя принцем из сказки, где плохой главный герой неизменно меняется во имя любви и прыгнет к нему в объятия, даже не понимая, что вместо рук на его талии сцепятся кандалы.       Голубые, полные сияющего превосходства глаза щурятся от ярких лучей солнечного света, которые в стенах заброшенного храма казались менее опаляющими. Грубая подошва ботинок стучит по прогнившим доскам, но так и не достигает земли, ведь альфа обескураженно замирает на пороге, замечая всего в нескольких сантиметрах спереди сидящего на полу Чимина. Омега разворачивается на скрип заржавелых петель, утягивая Тэхена в бесконечную пучину океанов собственных глаз и впервые в жизни альфа ощущает, что не может удержаться на поверхности воды, а быстро идёт ко дну, жадно хватая остатки кислорода. — Что ты здесь делаешь? — голос его дрожит на последних нотах, но Тэхен отчаянно старается сохранить жалкие крупицы самоконтроля, осколками опадающие под ноги. Сзади слышится скрип половиц, а после на пороге появляется Чонгук, оглядывая омегу не менее обескураженно. Каждого из них прошибает миллионом молний осознания того, что он всё слышал. — Я переживал за тебя, — сухо бросает Чимин, поднимаясь на ноги. Он не выглядит заплаканным или расстроенным, а наоборот, необъяснимо спокойным, подобно тем льдам, что покоятся в его глазах, — Боялся, что Чонгук снова тебя побьëт. — Ты… — Тэхен открывает рот, но слова застревают где-то в глотке, а лёгкие отказываются качать кислород, дабы звуки выходили более отчётливыми. — Я все слышал, — Чимин делает невесомый шаг в его сторону, так что альфу обдаëт резким порывом холода, излучаемого ранее самым тёплым телом. Тэхен готов поклясться, что именно в эту секунду окружающие звуки стихли настолько, что он смог слышать треск собственного, разбивающегося на осколки сердца.       Что он должен сказать? Что омега всё неправильно понял? Тэхен слишком гордый для подобной банальной лжи, особенно, когда карты вскрыты, а противники рассекречены. Единственное, что остаётся, это покорно ждать смертного вердикта, будто на страшном суде, а после уже решать, какому из богов подавать апелляцию.       Чимин же себя божеством не считает, поэтому вердиктов выносить не собирается. Он здесь, на земле. Вновь силой на неё скинутый, окунувшийся лицом в самую грязь, поэтому проблемы он будет решать вполне по-человечески.       Вся боль и обида, копившаяся в маленьком сердце годами, сейчас электризует каждую клеточку в теле, от чего кончики пальцев подрагивают от слабых разрядов. Всё происходит быстро настолько, что Чонгук даже не успевает сориентироваться, когда спереди на него падает Тэхен, хватаясь рукой за ушибленное место. Кулак прилетел точно в нос с такой силой, что можно было услышать тихий хруст хрящей, заглушаемый громким матом раненного альфы. Кровь брызнула практически сразу, окрашивая нижнюю губу, а после стекая по подбородку, так что накрахмаленный белоснежный воротник рубашки мгновенно приобрёл алые оттенки.       Чимин потряхивает рукой в воздухе, ведь сам не ожидал от себя такого сильного, наполненного военной четкостью удара. Костяшки моментально приобретают розоватый цвет, но омега не обращает на это внимания, сталкиваясь с полностью обескураженным взглядом Чонгука. Альфа опускает потерявшегося в прострации Тэхена на порог, делая несколько неуверенных шагов в сторону блондина, ведь на самом деле боится, что может лечь здесь вторым. Шестерëнки в его голове крутятся с ошеломляющей скоростью, а сердце пропускает несколько ударов, потому что он буквально собственными глазами видел, как миниатюрный, хрупкий омега одним ударом уложил взрослого альфу на лопатки. Это ошеломляюще. Это заводит. — Я не злюсь, Чонгук, — неожиданно спокойно произносит Чимин, разворачиваясь, дабы в очередной раз сбежать, — Не на тебя, — уходит, оставляя после себя лёгкий шлейф лаванды и магнолии, плотно смешавшихся в воздухе с слишком явным возбуждением Призрака.       Чонгук на мгновение прикрывает глаза, абстрагируясь от окружающих фоновых шумов, где отчетливо слышится ворчание Хосока и непрекращающийся поток ругательств Тэхена. Лишь на миг его покидают будоражащие душу тревоги, а лёгкие, впервые за долгое время, полностью наполняются кислородом, будто он наконец-то смог избавиться от назойливого насморка.       Оказывается, всё это время его кололо не предчувствие скорой потери Чимина, а сладостное ожидание победы, ради которой пришлось переступить через собственные убеждения и желание заполучить омегу любой ценой. Как просто оказалось с Чимином. Не нужно никаких планов, споров и штурма непробиваемых стен чужой души. Достаточно лишь не быть предателем. Он победил. ***       Юнги мирным шагом двигается в лесной глуши, изредка поднимая голову к солнцу, дабы оно поцеловало чёрные пряди и бледное, немного желтоватое лицо. Худая, жилистая рука крепче сжимает маленькую, тёплую ладошку Феликса, который шагает рядом, рассказывая нечто абсолютно неважное, но определённо интересное альфе.       Юнги счастлив. Он бы запечатлел этот момент на сотнях полотен, сделал миллион снимков, написал о нём книгу, всё, лишь бы навсегда сохранить его в своём сердце. После потери Хосока, он отчаянно нуждался в том, чтобы быть нужным хоть кому-то. Кому угодно, лишь бы не один на один с миллионами чёрных чудовищ одиночества, которые в ошмëтки раздирают душу. Феликсу его чудовищ приручить не удалось, но определённо получилось успокоить. Им нравятся пшеничные волосы, милая улыбка, глупый, наполненный невинной теплотой голос и огромная россыпь веснушек, которые можно мысленно соединять между собой в созвездия. Им нравится Феликс. Лучший из антидепрессантов.       Только если бы вместо него, его руку сжимал Хосок, чудовища бы плавились в удовольствии, покорно склоняли головы, раздирали еле бьющееся сердце, готовые отдать себя без остатка. Солнечный альфа их правитель, укротитель и владелец. Одна его улыбка способна поставить их на колени, заставив невинными щенками ластиться к его ногам. Наверное в каждом из нас живут злые чудовища, которые отчаянно нуждаются в своём укротителе. — Я уже устал идти, — тихо произносит Феликс, но этого становится достаточно, чтобы Юнги остановился. Альфа оглядывается вокруг, подавая знак военным, что они немного отстанут, а после тянет его к ближайшему дереву, где в тени листвы опускается на землю, позволяя взять небольшую передышку. Феликс упирается одной рукой в кору, стараясь усесться с явно мешающим животом, поэтому Юнги аккуратно придерживает его за поясницу, помогая удобнее умоститься на траве. — Отдохнëм, а потом догоним их, — улыбается альфа, замечая, что омега смотрит на него несвойственно подозрительно, — Что-то случилось? — Мы так много проводим времени вместе. Ты совсем не такой, каким тебя описывали, — довольно произносит Феликс, заправляя обеими ладонями волосы назад, дабы те не лезли в глаза.       Юнги на данное заявление фыркает себе под нос, ведь на самом деле он гораздо хуже, чем его описывают, но беловолосому солнцу об этом знать не обязательно. В действительности, альфа понятия не имеет, какого это быть добрым и отзывчивым. Он просто хорошо осведомлён о нормах поведения в обществе и старательно пытается повторять за другими, дабы ненароком не оттолкнуть людей, которые ему нравятся.       Юнги не привык заботиться о ком-то. Для него чужды понятия семейных уз, либо привязанности. Это всё кажется таким далёким, чересчур приземлëнным и определённо не подходящим для альфы, которому голоса в голове нашёптывают различные вариации убийств.       Только где-то там, в самой глубине чёрной как смоль души, он искренне хочет быть здоровым. Хочет знать, что такое испытывать настоящее тепло к другому человеку, не боясь, что в определённую секунду тебе захочется его убить и вот ты уже сидишь в луже крови, на осколках собственной жизни. Ему хватит препаратов ещё на несколько месяцев, но там, в Сеуле, когда рядом вдруг не окажется Тэхена, который всучит в руки спасительный пузырек, он станет потенциальной угрозой для каждого, кто попадёт в поле зрения. Для Феликса. Для Хосока.       Именно в эту секунду Юнги понимает, что не хочет в Сеул. Шумный, наполненный жизнью мегаполис, где для него определённо не найдётся места, кроме как психбольницы. Там он чужой, неправильный, полностью не вписывающийся в «идеальное» общество нормальных людей. От этого ему лишь сильнее хочется быть нормальным. — Ты всегда такой грустный, — вдруг произносит Феликс, заламывая пальцы на руках, что является явным признаком внутренней нервозности. Юнги видит, как он закусывает губу, определённо желая что-то спросить, но не решается, поэтому укладывает собственную ладонь поверх чужой, давая зеленый свет продолжать, — Почему вы с Хосоком поругались?       Альфа медленно сводит брови на переносице, но руки не убирает, ведь знает, что от этого омега начнёт нервничать. Он определённо точно не хочет обсуждать эту тему, вываливать на Феликса чувства, которые огромным грузом давят на плечи, чем обязательно испортит витающее в воздухе спокойствие.       Должен ли он вообще делать это? Юнги привык, что его чувства, это только его чувства и никому из окружающих до них нет никакого дела. Он научился держать в себе неприязнь, отвращение, обиду, пока они не скопятся внутри полным комком, однажды выплескиваясь в очередной акт кровопролития.       Только ведь, нормальные люди так не поступают. В этом наверное и заключается суть того, чтобы не быть одиноким, когда скопившуюся на сердце тяжесть можно разделить с кем-нибудь напополам. Стоит ли попробовать?       Юнги открывает рот, чувствуя как в горле образовался плотный комок, а губы моментально пересохли настолько, что покрылись мелкими трещинами. Нет ничего сложного в том, чтобы делиться своими чувствами, но альфа не может издать ни звука, будто все слова застряли где-то в районе солнечного сплетения. — Ты его любишь? — неожиданно спрашивает Феликс, переплетая их пальцы, дабы Юнги не мог отдёрнуть руку. А он и не собирался. Альфа просто сидел с открытым ртом, не в силах пошевелить ни одним мускулом в теле, ведь так и не понял, когда его чувства стали настолько сильно заметными. — Это больше не имеет значения, — качает головой, смотря, как омега аккуратно поглаживает его ладонь большим пальцем. — Хосок так смотрит на меня, будто готов убить за то, что я дышу с тобой одним воздухом, — Феликс вновь лучезарно улыбается, падая светлой макушкой ему на плечо, так что Юнги, не выдержав неожиданного потока нежности в свою сторону, укладывает свою голову сверху. Чёрные и белые волосы переплетаются между собой в яркий контраст, создавая визуальную борьбу света и тьмы, а туманные зелёные глаза постоянно стреляют в сторону милых веснушек, которые альфа хочет соединить пальцем. — Тебе кажется, — мгновенно отрицает брюнет, отлично понимая, что Хосоку нет до него никакого дела. Солнечный альфа даже внимания на него не обращает, а Юнги, как глупый наивный мальчик, вечно старается поймать любимый шоколадный взгляд. — Ты дурак, — неожиданно смело произносит Феликс, запуская пальцы в чужие чёрные волосы, которые по первым ощущениям кажутся слишком густыми и жёсткими, — Хосок тоже дурак. — Почему? — Юнги вздëргивает бровь, поражаясь неожиданной смелости омеги, который ещё пару дней назад обращался к нему на «вы». — Потому что жизнь слишком коротка, чтобы проводить ещё один день в войне с собой, — Феликс произносит это спокойно, опуская взгляд на их переплетные пальцы, — Мой муж молчал о своих чувствах много лет. В итоге я смог насладиться лишь крупицами его любви, прежде, чем он погиб. Мысли о том, что он пробыл моим супругом ничтожные восемь месяцев, съедают меня каждый день, но больше я ничего не могу изменить. Ты можешь, Юнги.       Феликс поворачивается к нему лицом, сталкиваясь с зелёным, как туманный сказочный лес глазами. Альфа смотрит на него долго, явно задумавшись над чужими словами, а омега никогда не признается, что в этот момент его сердце пропустило несколько ударов. Злой Мясник оказался для него самым приятным открытием за то долгое время, которое он провёл без своего мужа. На самом деле, сколько бы он здесь не распинался о том, что о любви нельзя молчать, но сам он никогда не признается, что ему чертовски нравится Юнги. Этот альфа не его. И никогда его не станет. — Ты не знаешь, что он сделал, — брюнет выныривает из своих мыслей, покачивая головой в стороны. Все слова Феликса были бы истинной, если бы Хосок сам не отказался от него. Какой смысл стучаться в закрытую дверь, если её захлопнули прямо перед твоим носом? — Ты прав, — улыбается омега, вновь поглаживая его по голове, от чего альфа издаёт странный звук, больше похожий на мурчание кота, за что мгновенно хочет ущипнуть себя, — Накричи на него, бей посуду, из которой он будет есть, можешь даже несколько раз зарядить ему по лицу, но не молчи. Потому что когда ты действительно захочешь сказать нечто важное, может быть уже поздно.       Юнги потупляет взгляд в шелестящую траву, вновь задумываясь над сказанным. Вероятно, Феликс прав. Почему он должен молчать о том, насколько ему больно? Пускай Хосок больше никогда не захочет быть с ним, но по крайней мере он будет знать, что от любви по нему страдает одно разбитое сердце.       Неожиданно даже для себя, альфа нервно ëрзает на траве, а после падает головой удивлëнному омеге на колени, обнимая двумя руками талию и выпирающий живот. Вдыхает принятый, уже полюбившийся запах лесных ягод, прикрывая глаза всего на несколько мгновений. Чувствует, как Феликс зарывается пальцами в чёрные волосы, почëсывая голову слегка отросшими ногтями, от чего Юнги млеет ещё сильнее, желая остановить стрелку часов навсегда.       Всë таки, даже злому и страшному Мяснику иногда нужна передышка. Просто полежать на чьих-то коленях, слушая тихое щебетание птиц и наслаждаясь теплыми лучами летнего солнца. Голоса в его голове молчат, звери в душе притихли в наслаждении, а сам альфа мимолëтом окунулся в прострацию, пока не ощутил сильный толчок в ухо.       Юнги удивленно распахивает глаза, приникая сильнее к животу, ведь происходящее кажется за гранью его понимая. Ещё один пинок он получает в лоб, от чего Феликс хохочет, ведь это немного щекотно, а брюнет не сдерживается, оглаживая чужой живот двумя ладонями. Он никогда даже представить не мог, что жизнь, в самом прекрасном проявлении этого слова, пнëт его по голове, а он, как дурак будет этому радоваться. — Что вы здесь делаете? — сзади раздаётся тихое, утробное рычание, так что Юнги поднимается на локтях, не в силах поверить собственным ушам. Зеленые глаза мгновенно находят источник знакомого голоса, натыкаясь на Хосока, который стоит всего в нескольких метрах, недовольно сложив руки на груди. — Могу задать тот же вопрос, — сухо бросает брюнет, стараясь сохранить всю хладнокровность на которую способен, хотя уверен, что будь у него хвост, то он бы радостно мельтешил в разные стороны. — Чонгук заметил, что вы пропали и отправил вас искать, — Хосок кривит губы, разглядывая разнежившуюся на солнышке пару, от вида которых откровенно хочется сморщиться.       В действительности, это самая настоящая ложь, ведь никуда его Чонгук не отправлял. Альфы разведки доложили ему, что Юнги с Феликсом отстали, а руководитель просто смирился с этим, посчитав, что Мясник сможет защитить беременного омегу в случае опасности. Только Хосок с этим не смирился. Он прошёл вперёд не более двухсот метров, каждый раз оглядываясь назад, пока не сорвался и побежал в противоположную сторону.       Губы поджались в тонкую линию, а сердце отдало мощной пульсацией в висках, стоило заметить рядом с Феликсом игриво-серьëзного Юнги, который отчаянно старался сохранить спокойное выражение лица, но неизменно улыбается краешками губ, поглаживая пальцы облокотившегося на него омеги. Хосока вдруг начал раздражать чужой смех, тихое пение птиц и шелестящие от редких порывов ветра листья, так, что хотелось запустить в них чем-то тяжёлым, лишь бы эта пытка прекратилась.       Только вот никогда он не признается себе, что выводит из себя его лишь одна мысль о том, насколько правильно всё происходит. Альфа и омега проводят время вместе и так, черт возьми, и должно быть. Это предначертано свыше, заложено природой и в конце концов это именно то, чего изначально добивался Хосок. Каждая клеточка его тела вопит: «это именно то, что ты хотел», но где-то там, между ребрами, отчаянно бьётся сердце, крича: «это не то, что нам нужно».       Он помнит тот день отчётливо настолько, будто это произошло час назад. Юнги смотрел на него радостно, сжимая пальцами тарелку с напитанными солнцем черешнями. Именно в ту секунду, пока альфа ещё не успел заметить, что творилось за спиной Хосока, ему захотелось резко захлопнуть дверь, дабы тот никогда не увидел творящуюся там вакханалию. Юнги смотрел так, как никогда и никто не смотрел на него. Там, в холодных зеленых глазах, которые многим внушали ужас, плескалось всё возможное тепло, на которое психически неуравновешенный Мясник только мог быть способен.       Хосок помнит тот момент, когда это самое тепло превратилось в пожар, а тарелка с черешнями полетела на пол. Одна секунда и он уже пожалел о содеянном. Когда Юнги посмотрел на него вновь, там уже не было ничего, кроме пронзившего душу разочарования. Он смотрел на него не злобно, не расстроено, так, будто понимал, почему солнечный альфа сделал именно такой выбор. Только Хосок уже не понимал.       Юнги развернулся и ушёл, молча и больше не сказал ему ни слова. Он не поворачивался в его сторону, не подходил, будто в одно мгновение Хоуп перестал для него существовать. И тогда замёрз ад. Хосок видел его рядом с Феликсом, каждый раз стискивая челюсти до слышного скрипа зубов. Метался раненым зверем в клетке собственной души, дëргая руками железные прутья, которые этими же руками и возвёл. Неожиданно на целой планете стало слишком мало кислорода, так что альфа задыхался, подобно рыбе выброшенной на сушу.       Он видел, как Юнги лёг омеге на колени, как гладил его живот и, чёрт возьми, хотел уйти, но ноги будто вросли в землю. После эти же ноги заставили его сделать несколько шагов вперёд и разрушить тот очаровательный момент, который творился в лесной чаще. Видеть это было ужаснее, чем он смог выдержать. Оставить всё как есть, было подобно смерти. — Иди, мы догоним тебя, Чон, — сухо бросает Юнги, полностью поднимаясь с земли. Хосок побледнел от каждого произнесëнного слова, наблюдая, как альфа, его альфа, обхватывает Феликса за талию, помогая подняться.       «Чон» — его собственная фамилия пробежалась миллионом холодных мурашек по спине, достигая ледяными путами до самого сердца. Не «мой Хоуп». Что-то в этот момент раздулось в нём до гигантских размеров и лопнуло, так что неожиданно захотелось плакать, а нижняя губа предательски задрожала.       Хосок развернулся с абсолютно каменным выражением лица, но стоило осознать, что больше его никто не видит, как слезы градом брызнули из глаз, а душа завыла в истерике. Первый шаг отдал болью в каждой мышце, поражая мощными разрядами тока бренное тело. Сам виноват. Собственноручно оттолкнул его, ведь по глупости не понимал, что уже окончательно и бесповоротно влип. — Он плачет, — произносит Феликс, наблюдая, как Хосок быстро скрывается за деревьями, через несколько секунд срываясь на стремительный бег. — Я знаю, — холодно бросает Юнги, безотрывно разглядывая место, где его любовь стояла всего несколько секунд назад. ***       Чонгук складывает руки в карманы, бросая скучающий взгляд на Виту, которая игриво крутится у ног своего хозяина. Мысли вихрятся в голове плотным роем пчёл, поэтому альфу частенько засасывает в глубины собственного подсознания, а когда он из него выныривает, то понимает, что шагал на автомате и даже не подозревает, сколько времени уже прошло.       Чимин вернулся на главную площадь перед храмом спустя час, когда Хосок уже успел вправить Тэхену нос, ведь у альфы была смещена перегородка. Омега не удосужил их даже холодным взглядом, быстро собрав собственные вещи и усевшись на сумки ждал, когда закончат приготовления все остальные. Чонгук был слишком занят для бесед по душам, поэтому выдвинулись в путь они так и не поговорив. Хотя, если посмотреть правде в глаза, то ему уже надоело разговаривать. — Чонгук, — сзади раздаётся знакомый голос, так что альфа поначалу думает, что ему показалось, но уже через несколько секунд перед глазами мельтешит белая макушка.       Чимин равняется с ним, мимолëтом поглаживая собаку, которая мгновенно обратила на него внимание, а брюнету остаётся только улыбнуться, ведь он действительно рад, что омега подошёл первым. — Чем ты здесь занимаешься? — неожиданно серьёзно спрашивает блондин, от чего Чонгук сводит брови на переносице, не понимая сути вопроса. — Руковожу экспедицией. — В облаках ты витаешь, — иронизирует Чимин, останавливаясь, из-за чего альфе тоже приходится замереть на месте, — Смотри, — вздëргивает руку вверх, вынуждая Чонгука медленно поднять голову к небу, где прямо на них надвигаются огромные чёрные тучи, так что кажется, что вот-вот и под своим весом они рухнут на землю, — Дождь. Мы не можем остаться ночевать на улице. Альфа хмурится, ведь на самом деле ожидал, что Чимин захочет обсудить их отношения, а не поговорить о погоде. — У вашей палатки есть брезент, поэтому тебе нечего бояться. — Я о себе и не волнуюсь, — серьёзно отвечает омега, вздёргивая брови, будто Чонгук сказал полнейшую глупость, — Вы не можете спать под дождем. Ты уже заболел, а если заболеют остальные члены экспедиции, то это будет настоящая катастрофа. — И что ты предлагаешь? — брюнет складывает руки на груди, улыбаясь краешками губ. Ему нравится, когда Чимин включает в себе главнокомандующего, который искренне заботится о своём маленьком подразделении. — Нам нужно зайти в город. Коксон не слишком далеко отсюда, мы дойдëм к полуночи. — Нет, — резко отчеканивает Чонгук, всем своим видом давая понять, что в этом запрете окажется непоколебимым. — Отлично, посмотрим как быстро будут передвигаться двадцать альф с воспалением легких, — саркастично произносит омега, облизывая пухлые губы, от чего брюнет отвлекается на несколько мгновений. — Ты в здравом рассудке? Мы не можем зайти ночью в город, где я совсем не ориентируюсь. У меня здесь три омеги, один из которых беременный и Тэхен, — Чонгук неожиданно улыбается пришедшей в голову шутке, но быстро возвращает серьёзное выражение лица, — который дальше своего носа не видит.       Чимин вдруг заходится заливистым, бархатным смехом, от чего альфа быстро теряет прежний холод, поднимая вверх уголки губ. Наблюдает, как голубые глаза превращаются в щелочки, а на всеобщее обозрение показывается немного кривой зубик на верхней челюсти.       Чимин был прекрасен. Он был каждым красивым словом, которое Чонгук мог придумать. Был единственным морем, в котором его инстинкт самосохранения приравнивался к нулю и альфа с улыбкой шёл ко дну. Сейчас он даже не знает, как назвать то, что между ними происходит. Просто ему нравится это глупое чувство безмятежности, которое так неожиданно связало их друг с другом. — Ты такой идиот, — чуть успокоившись произносит Чимин, протирая раскрасневшееся лицо обоими ладонями. — У тебя здесь Мясник, Монстр, спецназовец и еще двадцать альф. Мы не можем останавливаться из-за того, что все заболеют. Ты так переживаешь о трёх омегах в этой экспедиции, будто забываешь, что в стенах банка твоего спасения ждут сотни.       Чонгук хмурится, вновь поднимая глаза к небу. Тучи с каждым шагом становятся всё ближе, а истины в словах омеги всё больше. Он не может подвергать опасности всех, кто находится в банке, стараясь сохранить ту кучку людей, которая находится рядом с ним сейчас. Всё бы ничего, только здесь Чимин. Он не может привести его в город, надеясь, что им в очередной раз повезет.       Чонгук герой. И сейчас он вновь становится перед ужасным выбором. Пожертвовать безопасностью любимого омеги или безопасностью тысяч жизней в заброшенном банке. И насколько бы в этот момент был очевиден выбор Джокера, настолько же очевиден выбор Призрака. — Мы идём в город.