Alive

      Чимин натягивает на себя остатки униформы, плотно затягивая ремни на груди и в последний раз проверяет карманы. На бедре ощущается приятная тяжесть глока, опалившего кожу своим смертельным холодом, а на поясе припрятаны несколько маленьких ножичков, которые в дороге станут его основным оружием, ведь привлекать лишнее внимание крайне небезопасно. В руки приятно ложится небольшая чёрная тканевая маска, неприятно пахнущая антисептиком, от чего омега невольно морщит нос, натягивая её на лицо.       После вчерашнего вечера его мучает ужасная головная боль, а неприятный комок тошноты то и дело подбирается к горлу, но Чимин старается быстро его сглотнуть, ведь времени на отдых больше не осталось. Они и так задержались в банке дольше положенного.       Всë утро они разбирали принесённые Намджуном вещи, скрупулёзно отбирая те, что останутся в банке и те, что они заберут с собой. Слишком много продуктов Чонгук взять с собой не позволил, а большая часть места в сумках были заняты водой, ведь альфа посчитал, что еë во время похода будет добыть гораздо труднее, чем пищу.       Будучи полностью загруженным работой, у Чимина не оставалось времени на обдумывание вчерашнего рассказа, чему он был даже рад. Мысли в голове смешивались в кашу, а недоверие боролось со здравым смыслом, поэтому он лишь изредка бросал нечитаемые взгляды в сторону Тэхена, но попыток заговорить не предпринимал. В любом случае, пока он не посмотрит альфе в глаза и не найдёт там подтверждение каждому сказанному Чонгуком слову, никаких соответствующих выводов делать не будет.       Мягкая лямка рюкзака приятно ложится в ладонь, так что омега быстро закидывает его на плечо, свободной рукой хватая лежащую рядом винтовку. Хотя лишнего шума создавать нельзя, но огнестрельное оружие должно быть у каждого члена экспедиции на случай экстренных ситуаций.       В главном холле творится настоящая вакханалия из снующих в разные стороны людей, что больше похоже на жужжащий муравейник, сильно давящий на ещё слабое после алкоголя сознание. Чимин поправляет маску на лице, дышать сквозь которую оказывается невероятно трудно, но нужно привыкать, ведь споры могут ожидать практически на каждом шагу, а значит снимать её за пределами банка будет запрещено.       Чонгук заканчивает последние этапы подготовки, курируя военными, которые должны отправится в путь вместе с ними и параллельно раздаёт указания по безопасности альфам, которые останутся в банке. Сам он уже полностью одетый и экипированный до мозга костей и лишь маска, стянутая на подбородок, выдаёт то, что выдвигаться он ещё не готов. — Почему ноги открыты? — угрюмо бросает альфа, стоит Чимину показаться в поле его зрения, но мгновенно отворачивается к небольшому листу бумаги, где ведёт перепись принесённой провизии. — Сейчас лето, — омега закидывает винтовку на плечо, чувствуя неприятную тяжесть в спине, — Может тебе нужна помощь? — Чонгуку грех завидовать, ведь он, проснувшись в пять утра, больше ни разу не присел, постоянно бегая по зданию банка. — Лучше потерпеть жару, чем умереть от укуса зараженного в бедро, — Чимин на эту реплику лишь недовольно фыркает себе под нос, ведь переодеваться в любом случае не планирует. Не хватало ещё чтобы он вспотел, что сильно затруднит передвижение, а возможность искупаться будет выпадать крайне редко, — Я уже почти закончил, собери всю нашу команду в холле.       Чимин кивает, спеша при этом ретироваться, пока альфа вновь не начал упрекать его по поводу внешнего вида. Найти Намджуна оказалось самой простой задачей из всех, ведь тот находился в смежной комнате, распихивая по кармашкам на одежде мелкие вещи и упаковывая в чехол небольшую трëхместную палатку. Спать они все будут под открытым небом, либо останавливаться в заброшенных зданиях, но Феликс спать на холодной земле не сможет, поэтому ради него пришлось тащить дополнительное спальное место.       Где-то в глубине души Чимин понимает, что в палатке заставят спать и его, но факт этого старательно отрицает, считая себя не слабее всех остальных альф, которые будут отдыхать на открытом воздухе.       Намджун серьёзно хмурит брови, разворачиваясь на знакомый лавандовый запах и вымученно улыбается, заметив в проходе омегу. Чимину подобная реакция кажется странной, поэтому он тихо подходит к нему со спины, успокаивающее укладывая ладонь альфе на лопатку, ведь чтобы дотянутся до плеча, нужно встать на носочки. — Что-то случилось? — спрашивает, наблюдая, как Намджун нервно дёргает пуговичку на обмундировании, застегнуть которую не получается, поэтому обходит альфу спереди, самостоятельно начиная застëгивать чужую кофту.       Джун лишь тяжело вздыхает, принимая поражение в войне с одеждой и позволяет омеге немного о себе позаботиться. Только его лицо от этого становится лишь более грустным, а губы поджимаются в тонкую линию, что мгновенно подмечает Чимин, свободной рукой сдëргивая с себя мешающую маску. — Почему ты не делишься со мной? — когда с пуговицами оказывается покончено, протягивает обе ладошки вверх, так что Намджун опускается на колени, утыкаясь лицом к нему в грудь и позволят омеге обнять себя за голову, сам обвивая руками чужую талию. — Потому что не хочу казаться эгоистом, — на выдохе произносит альфа, вдыхая уже полюбившейся аромат лаванды, невольно усмехаясь тому, какой отменной шутницей бывает судьба. Раньше он этот запах всем сердцем ненавидел, ведь ассоциировался он с его мучителем, но теперь это спасение и надежда, которую подарил ему маленький омега. — Все мы имеем право быть эгоистами, — Чимин зарывается пальцами в жёсткие платиновые волосы, почëсывая чужую голову, от чего Намджун довольно рокочет, обнимая его руками сильнее. — Просто, — альфа тяжело вздыхает, боясь признаться в тех мыслях, которые терроризируют его с самого прихода сюда, — Я ведь не войду с вами в Сеул. Я уже так привык к тому, что у меня есть ты и Сокджин, что теперь мне очень страшно вновь оставаться в одиночестве, — выпаливает эту правду быстро, желая хоть с кем-то разделить тяжёлое бремя. Намджун должен был быть готов к тому, что места среди людей ему не будет, но оказалось к этому невозможно быть готовым, особенно когда почувствовал привкус любви и заботы на языке.       Он не должен так думать, грузить Чимина своими проблемами, заставлять его чувствовать себя виноватым за то, что он бросает его. Сеул — это их шанс на спасение, надежда на нормальную жизнь, которую каждый из них заслуживает, но почему для Намджуна она оказалась чем-то непостижимым и запретным.       Сокджин будет там счастлив. Он найдёт себе нормального альфу, построит успешную карьеру, родит детей и до конца своих дней будет жить беззаботно. Только от подобных мыслей радости в душе не прибавляется, а каждое биение сердца отдаёт всепоглощающим чувством тоски в груди. Это так эгоистично с его стороны, но что он может с собой поделать? — Ты не должен думать об этом, — Чимин обхватывает ладошками его лицо, вынуждая посмотреть себе в глаза, — Я обещаю, что найду способ, как провести тебя в Сеул.       Намджун коротко кивает, натягивая на губы вымученную улыбку и вновь прилегает головой к его груди, надеясь насладиться чужим теплом еще немного. Он верит Чимину, но это не отменяет факта того, что в огромном мегаполисе для него уголка не найдётся. Всю жизнь скрываться, опасаясь того, что тебя и всех твоих близких убьют, что Чимин может лишиться карьеры только потому, что помог тебе — пытка ещё более нестерпимая. Быть бременем для всех кого ты любишь — хуже, чем одиночество и Намджун вытерпеть это точно не сможет. ***       Чимин дергает ногами в воздухе, сидя на огромном контейнере, от чего грубая подошва ботинок стучит о деревянную поверхность, издавая неприятные клацающие звуки. Рядом с ним облокотился локтем Юнги, сжимая между зубами беленькую сигарету, в которой омега быстро рассмотрел свою собственную, ту, которую ввëз сюда практически год назад. Пухлые губы кривятся в недовольстве, вспоминая сколько денег было вложено в эту контрабанду, но сказать ничего он не решается, ведь это больше не имеет значения.       Альфа одет в просторный костюм цвета хаки, выгодно подчëркивающий зелёный оттенок лисьих глаз, но в отличии от всех остальных членов экспедиции, огнестрельного оружия у него с собой нет, а лишь две отполированные мачете, угрожающе поскрипывающие на спине. Чёрные волосы аккуратно зачëсаны назад, а на голове красуется широкая чёрная бандана, не дающая непослушным прядям сползать на лицо. От взгляда Чимина не ускользает и то, как Юнги впивается пальцами в деревянную поверхность контейнера, бросая постоянные недовольные взгляды в сторону Хосока, прощающегося с каким-то омегой. Блондин от этого подозрительно щурится, вспоминая недавний рассказ Призрака о том, что у Юнги могут быть проблемы с любовными делами. Неужели им с Хосоком понравился один и тот же омега? — Ну где же он? — из любопытных размышлений его вырывает голос Чонгука, расхаживающего взад вперёд по холлу, будто желает протоптать там ровную линию. Чимин уже не раз подмечал, насколько нервным становится альфа, если что-то идёт не так, как ему того хочется.       Правда, негодование его вполне обоснованно, ведь выдвинуться они планировали ещё полчаса назад, а Тэхен всё никак не закончит раскладывать свои картины и собирать вещи, которые к слову сам нести не собирается, зато альфы-военные уже тащат на своих плечах по три сумки. — Я не опоздал? — из верхнего этажа слышится быстрый топот, так что Чонгук резко поднимает голову к проходу, но вместо Джокера оттуда выскакивает шоколадная головушка Сокджина, перепрыгивающая сразу через несколько ступеней. Омега сжимает ладошкой лямку небольшого рюкзака, закинутого на плечо, мгновенно подскакивая к Намджуну, который лишь недовольно хмурит брови, складывая руки на груди. — Ты куда собрался? — альфа произносит это настолько серьëзно, что даже Пак невольно сгибается в плечах, желая уменьшиться до размеров молекулы. — Не думал же ты, что я действительно останусь здесь, — улыбается Джин, окидывая внимательным взглядом всех присутствующих, особенно долго задерживаясь на Чимине. Его ревность к этому омеге никуда не исчезла, а узнав, что они проведут с Намджуном вместе столько времени, разгорелась лишь сильнее, так что он головой о стену расшибëтся, но здесь не останется. — Ты никуда не пойдешь. Это не обсуждается, — строго отчеканивает Намджун, лëгким кивком головы указывая в сторону лестницы, на что Сокджин недовольно кривит губы. — Не указывай мне, что делать, — омега сжимает ладошки в кулаки, громко топая подошвой ботинка по кафельному полу, — Или я буду мешать вам с Чимином в этой экспедиции?       По залу разносится гулкая тишина, ведь даже Чонгук перестаёт мерить шагами комнату, недоуменно разворачиваясь в сторону ругающихся между собой людей. Брови на его переносице медленно сводятся, пока он переводит взгляд на Чимина, который и вовсе притих на контейнере, стараясь даже не дышать.       Намджун же наоборот, всю былую серьёзность теряет, выглядя при этом оскорблëнным настолько, будто вот-вот заплачет. Он всё понимает, молодая кровь она горячая, бурлящая, но разве он давал повод сомневаться в своей верности? Он ведь кроме этого омеги никого перед собой не видит даже, только его светлый образ сквозь мрак ведёт, поэтому подобные обвинения ранят больно, в самую глубь забираются.       Окружающую тишину разбивает громкий стук ботинок Тэхена, спокойно спускающегося по ступенькам, пока за ним бегут военные, с закинутыми на плечи сумками. Красивая обтягивающая кофта без рукавов, аккуратно обрамляет подтянутое тело, а прямого кроя льняные брюки ритмично колышутся от каждого шага. Даже в сложившейся ситуации альфа своей изящности не теряет, ведь длинные пальцы украшены множественными кольцами, а на лодыжке поблескивает тоненькая позолоченная цепочка. Весь его внешний вид так и кричит о том, что если на войну, так только в мундире.       Правда и он не остаётся без вещей, ведь одна рука плотно сжимает одно единственное полотно, повëрнутое ко всем тыльной стороной. Сокджин мгновенно разворачивается, желая попытать удачу хотя бы с этим альфой, ведь Намджун грозит оказаться непреклонным. — Господин, помогите мне, — омега быстро подскакивает к лестнице, вынуждая Джокера замереть на последней ступеньке, окинув того заинтересованным взглядом, — Возьмите меня с собой, пожалуйста. — Зачем тебе это, дорогой? — альфа облокачивается локтем на перила, бросая насмешливый взгляд на окружающих, но быстро возвращается к лицу Сокджина. — Потому что я так хочу, — омега застенчиво краснеет, мило улыбаясь самыми кончиками губ, ведь знает, что с Джокером этого достаточно. Если альфа не злится или творит, то у него всегда можно что-то выпросить, особенно такую мелочь, как небольшая экспедиция. — Как хочешь, так и будет, — Тэхен кладет руку ему на щеку, поглаживая нежную кожу большим пальцем. Его на самом деле совсем не заботит, отправится ли омега с ними или нет, но иметь рычаг давления на Монстра всегда приятнее, чем не иметь ничего вовсе. Голубые глаза в этот момент скользят на Намджуна, который лишь сжимает руки в кулаки, но вмешиваться не пытается, понимая, что перепалка никаких результатов не даст.       Никто в помещении абсолютно не обращает внимания на Чонгука, который пустыми глазами сверлит Чимина, желая провалиться сквозь землю от развернувшейся картины. Он видит, как омега плотно стискивает челюсти, осматривая Джокера нечитаемым взглядом и насколько бы он хотел надеяться, что в ледяных глазах плещется злость, но раненое сердце оказывается умнее, ведь взгляд этот ему идеально знаком. Однажды он смотрел на них также. Это ревность. Чимин старательно пытается её скрыть, но пухлые губы недовольно скривились, стоило Тэхену коснуться другого омеги, а пальцы с силой впились в деревянную поверхность контейнера.       Чонгук знал, что раскрытие всей правды не искоренит те чувства, что успели зародиться за столь долгое время, но наблюдать их проявление своими глазами, оказалось хуже каторги — нестерпимая пытка. — Я принёс кое-что, что сможет поднять ваш боевой дух, — неожиданно восклицает Тэхен, проходя прямо в центр комнаты, — Знаете, искусство веками вселяло надежду в души людей, — будто в подтверждение своих слов, разворачивает полотно лицевой стороной, позволяя всем созерцать один из своих любимых шедевров.       Намджун неожиданно рычит, бросая испепеляющий взгляд на Чонгука, который бледнеет с каждой секундой всё сильнее. В помещении воцаряется гнетущая, наполненная всеобщим негодованием тишина и лишь озорной смешок Юнги разряжает бушующие в воздухе электроды.       На полотне красивыми, ровными мазками краски изображён Призрак, окруженный множеством одеял и подушек, а сверху на нем, будто сказочная нимфа восседает молодое тело Сокджина. Омега выгнулся в спине так, словно вот-вот упадет назад, но тёмная большая ладонь мужчины придерживает его в районе лопаток, пока тот покрывает поцелуями бархатную грудь. Если опустить взгляд ниже, то нетрудно догадаться какой род деятельности изобразил Тэхен, ведь описано всё точно настолько, что смело можно перечёркивать интимные места.       Чимин приоткрывает рот, ведь насколько это творение выглядит отвратительно, настолько же и прекрасно. Сокджин совсем юный, гораздо моложе, чем сейчас, а в уголках его глаз отчётливо прорисованы выступающие бусинки слез, будто происходящее для него пытка, но маленькие ладошки, плотно вцепились альфе в шею, стараясь отыскать помощи и спасения у более сильного пола.       Чонгук на полотне плотно сжимает челюсти, создавая вокруг ауру агрессии и недовольства, но в противовес своим собственным эмоциям, прикасается к омеге нежно, будто боится сломать хрупкое существо.       Чимин видит это. Видит ту боль и раскаяние, страх, смешавшийся с похотью и неизбежным. Видит, как они ломаются, но отчаянно стараются собрать друг друга по крупицам. Видит, как Сокджин молит его о помощи, рассыпается в надеждах, отдаётся полностью, искренне веря, что получит в ответ хотя бы каплю того тепла. Видит, как Чонгук переступает через себя, пытается совладать со здравым смыслом, который вопит, что происходящее неправильно, но мужчине внутри него нравится юное тело, нравится брать, ничего не отдавая взамен.       Тэхен всё это время смотрит лишь на него, зная, что если кто-то и способен заглянуть в самую суть его творений, так это Чимин. Омега, будто его идеальная частичка, рассматривающая экзекуцию, но видящая искусство. У него душа тонкая, горем облитая, истинную каторгу испытавшая. Боль окропила его светом великого и ослеп он от этой истины и познал вечную тьму, прозрел.       Именно эта боль объединяет их, только Тэхен под её натиском сломался, рассудка лишился, а Чимин выстоял, собственных демонов с рук кормить начал. Поэтому альфа им вечно восхищаться будет, ведь душу свою на алтаре его боли давно разложил, отдавая себя в руки искусству, которое теперь хочет выкинуть его из рая. Пускай. Быть отвергнутым великим лучше, чем никогда не познать его вовсе. — Выдвигаемся, — резко нарушает тишину Чонгук, но голос его больше похож на утробное рычание. Тэхену плевать на негодование мужчины, он сделал это, чтобы ещё раз глубину в любимых зеркальных глазах увидеть.       Намджун резко хватает Сокджина за руку, силой выталкивая из помещения, а Хосок аккуратно сжимает в руке ладошку Феликса и придерживая омегу под лопатками, помогает выйти наружу. Чимин ещё несколько минут наполненным восторгом взглядом сверлит картину, будто старается запомнить каждый мазок краски, но увидев, что помещение медленно пустеет, соскакивает с контейнера, выбегая следом.       Тэхен кротко улыбается собственным мыслям, оставляя шедевр под лестницей. Юнги вновь выхватывает из кармана пачку сигарет, благородно подаренных Чонгуком, наблюдая, как старый друг свободным шагом дефилирует к выходу, смутной тенью направляясь следом. — Что за цирк ты устроил? — интересуется, сжимая между пальцами огниво так, что после нескольких маленьких искр, табак на конце начинает тлеть, а в лёгкие забирается спасительный никотин. — Цирк? — Тэхен шутливо ведёт бровью, вольно складывая руки в карманы брюк. Он не считает себя клоуном, дабы развлекать окружающих, скорее это была очередная игра, где победителем станет самый морально-устойчивый, — Значит было весело? — Юнги саркастично качает головой, понимая, что устроенное ранее шоу несёт в себе более глубокий подтекст, чем его скудное мышление может себя представить. Вместо тысячи слов он протягивает открытую пачку Тэхену, хотя делиться вовсе не желает, а делает это скорее из навязанной вежливости. Кучерявый альфа бросает на сигареты безразличный взгляд, незаинтересованно отворачиваясь в сторону, — Меня привлекают зависимости посерьёзнее.       Юнги на данное высказывание кривит губы, но возвращает пачку в карман. Лично ему абсолютно плевать, какой конкретно дрянью травить свой организм. Если бы под боком у него была травка или что покрепче, то он определённо бы курил её, но не от желания получить эфемерный кайф, а от искренней мечты поскорее подохнуть. В детстве ему столько раз повторяли, что от первой же затяжки никотином он отправится в мир иной, так что Юнги пробовал с того времени множество раз, убеждаясь лишь в том, что его нагло надули. — Ты изменился, — усмехается Тэхен, бросая мимолетный взгляд в сторону друга, — Дай угадаю. Тот, кого ты хотел видеть своим, оказался общим? — Мясник неожиданно кривится, будто ему показали нечто крайне отвратительное, но молчит. Ему нужно по крайней мере несколько минут, чтобы для начала понять, что сказал Тэхен, а после ещё подумать над тем, что ему ответить. Только думать ему сейчас совсем не хочется. Бычок летит в траву, а желание прострелить себе висок оказывается настолько же сильное, как и желание закурить вновь.       Джокер от него продолжения диалога и не ждёт, ведь Мясник далеко не тот человек, который будет обнажать душу, выворачивая наружу кучу гноящихся шрамов. Держать всё в себе вредно, особенно когда внутри тебя целая галактика, но они оба хорошо научились это делать. — В любом случае, таким ты мне нравишься больше, — бросает напоследок, невольно ускоряя шаг, показывая тем самым, что продолжать беседу не планирует, а скорее не хочет. ***       Чимин подпрыгивает, срывая с веток сочное, напитанное солнечными лучами яблоко и быстро протерев об одежду, откусывает большой кусок, наслаждаюсь сладковатым привкусом на языке. Голубые глаза скользят по членам их экспедиции, подмечая переговаривающихся между собой Джина и Феликса, спокойно шагающих в тени деревьев. Намджун скрылся из виду, разбредаясь с остальными военными по периметру, дабы в случае экстренных ситуаций успеть нейтрализовать опасность быстрее, чем омеги смогут её заметить. Лишь изредка он может видеть силуэты военных альф, мелькающие среди деревьев, проверяющие, не отстают ли они от остальной группы. Чонгук с Хосоком ушли куда-то вперёд, а Юнги с Тэхеном шагают позади, как заключительный пазл их небольшой группы.       За те несколько часов, что они провели блуждая по лесу, Чимин не встретил ни единого зараженного, но увидев мелькающего поблизости Намджуна, подметил, что воротник альфы окрасился алым, а значит тот уже успел полакомиться. Если вся их экспедиция продлится настолько скучно и однообразно, то Чимин даже расстроится, ведь натура военного требует драк и экшена. Жаль, Призрак запретил ему патрулировать периметр, строго приказав держаться в центре круга, что и проверяет каждые пятнадцать минут.       Голубые глаза игриво щурятся, ведь голову посещает абсолютно безбашенная идея. Омега медленно оглядывается, довольно улыбаясь тому, что никто на него внимания не обращает, поэтому постепенно сбавляет шаг, пока спины Джина и Феликса полностью не скрываются в лесной чаще. Радостно хихикает себе под нос, ведь маленькая шалость удалась, запрыгивая за ближайшее мощное дерево и садится на землю, ожидая, пока Чонгук наконец-то заметит его пропажу.       Находиться в лесу одному ему вовсе не страшно, ведь он определённо сможет за себя постоять, а если ситуация станет неконтролируемой, что мало вероятно, то чувствительный слух Намджуна мгновенно уловит это, и альфа примчится сюда быстрее пули. Как вообще может быть страшно, когда самое страшное чудовище на земле защищает тебя?       Яблоко оказывается уже полностью доеденным, а огрызок падает на землю, когда Чимин недовольно подскакивает, понимая, что никто кажется его и не ищет. Прошло уже больше двадцати минут с тех пор, как среди чащи он заметил последнего военного, а значит экспедиция направилась дальше и за это время, могла пройти достаточно много. То есть из трёх альф, поклявшихся защищать его ценой своей собственной жизни, никто даже не спохватился за его пропажу? Вот и верь после этого мужчинам.       Надувает губы, недовольно бурча себе под нос слова негодования и собирается отправиться нагонять друзей, которым обязательно выскажет всё своё возмущение, но не успевает ступить и шагу, как его резко оттягивают за воротник назад, вцепляясь зубами в открытую поверхность шеи.       Чимин быстро группируется, заваливаясь на бок, но сердце уже успевает зайтись сумасшедшим ритмом, а паника маленькими паутинками окольцовывает сознание, ведь его укусили. Перекатывается, подскакивая на ноги и молниеносно выхватывает из-за пояса маленький ножик, готовясь оборонятся, но встречается с уже знакомыми, наполненными строгостью черными омутами Чонгука. Вздох облегчения, который он испускает в этот момент, гулко проносится по лесу, но только альфа его спокойствия не разделяет, недовольно складывая руки на груди. — Секунда и ты труп, — Чонгук делает несколько быстрых шагов в его сторону, подходя практически в плотную, так что омега невольно куксится, сгибаясь в плечах. Чимин уже понял, что виноват, а дальше последует долгая вереница нравоучений и предосторожностей, которые он слушал уже множество раз, — Если я сказал оставаться внутри круга, значит ты остаёшься внутри круга. Или я непонятно выражаюсь? — Это всего лишь шутка, — Чимин всплескивает руками, стараясь казаться максимально раскаивающимся, ведь иначе от него не отстанут. — Подобные шутки могут стоить тебе жизни, — Чонгук щурит глаза, упираясь рукой в дерево позади омеги, так что тот утыкается спиной в шершавую кору, не имея возможности даже шелохнуться, — Если ты не будешь меня слушаться, то я привяжу тебя к себе веревкой, да так, чтобы ты и двух метров в сторону ступить не мог, — наклоняется к чужому лицу близко настолько, что можно рассмотреть трогающиеся глыбы льда в голубых глазах и маленькую зелёную точку, которую считал отличительной особенностью.       Сердце Чимина начинает биться быстрее, но не от приятного трепета и волнения, а в миг парализовавшего страха. В голове, словно по щелчку всплывают слова Тэхена, который наглядно показал ему в банке, что может случиться, если доверять другим альфам. Здравый разум буквально вопит, что Чонгук не опасный и точно не собирается причинять ему вред, но где-то на закромах сознания, нечто начинает неприятно трепетать, а пальцы вцепляются в кору дерева позади.       Альфа эту реакцию подмечает мгновенно, резко отклоняясь назад, так что Чимин испускает вздох облегчения, от которого Чонгуку становится обидно. Он понимает, что в прошлом относился к нему не самым лучшим образом, вызвав своим поведением не одну паническую атаку, но не настолько ведь, чтобы от малейшего контакта чуть ли не падать в обморок. Нечто в глубине души подсказывает ему, что без влияния Джокера здесь не обошлось. Хотя, может он просто ищет на кого бы скинуть свои грехи? — Минни, я бил тебя? — спрашивает спокойно, стараясь передать хоть каплю собственной уверенности чересчур разволновавшемуся омеге, — Может я насиловал тебя или истязал?       Чимин быстро отрицательно качает головой, совсем не понимая, с чего вдруг Чонгук начал задавать подобные вопросы. — Тогда почему ты так боишься меня? — Гуки, дело не в тебе, — Чимин обнимает себя руками, тысячу раз пожалев о том, что вообще решил прятаться. В последнее время они откровенничают слишком много, а омега искренне не хочет делиться тем, что его изнасиловали в прошлом. Это ведь стыдно и грязно, такое лучше никому не рассказывать. Если бы Тэхен не догадался сам, то Чимин бы эту тайну с собой в могилу унёс, но судьба злодейка иначе распорядилась, — Просто ты не поймёшь. — Конечно не пойму, — Чонгук всплескивает руками, но приблизиться к нему не пытается, хотя обнять омегу до безумия хочется. Он на колени упасть готов, клясться, что более никогда и пальцем его не тронет, а если обидит, то тут же руки себе отрубит, только есть в этом какой-то смысл? — Ты же мне ничего не рассказываешь.       Чимин больше ничего не говорит, а Чонгук понимает, что допрашивать смысла нет. Пока он сам своих внутренних демонов не поборет, альфа бессилен. Он может лишь приложить максимум усилий для того, чтобы омега чувствовал себя рядом с ним в безопасности, понимая, что может ему доверять. Этим и займется. — Думаю нам пора нагонять остальных, — грустно улыбается, делая несколько шагов в сторону, но омега резко обхватывает его за рукав кофты, несильно дëргая на себя. — На счёт вчерашнего, — Чимин неловко мнётся, будто эта тема даётся ему крайне сложно, а слова отказываются собираться в предложения, — Мне очень стыдно, что тебе столько всего пришлось пережить. Не злись на Тэхена, пожалуйста. Он сложный человек, но я поговорю с ним и заставляю раскаяться в содеянном.       Чонгук от услышанного хмурит брови, недовольно складывая руки на груди. Он своим рассказом не хотел вызвать жалость к собственной персоне, ведь ни в чьём сочувствии не нуждается. В конце концов, сидеть на наркотиках это был его выбор, обдуманный, а Тэхена он может обвинить лишь во лжи, которая повлекла за собой столь ужасные последствия. Сам виноват. — Ты извиняешься передо мной вместо него? — спрашивает спокойно, замечая, как блондин закусывает заусеницу на пальце, хотя раньше подобной привычки у него не было.       У Чонгука иногда появляется такое чувство, будто за эти восемь месяцев Чимин стал по крайней мере на пять лет старше — так он изменился. Это отражается не только в похудевшей фигурке, но и в пропитанных запредельной мудростью глазах. Взгляд стал более твёрдым, решительным, будто каждая крупица боли ковала из него воина, который теперь держит всех на расстоянии вытянутой руки. Он смотрит так, будто сердце его окольцовано платиновой броней и никакие уколы реальности туда не долетают. Вчера разбитый плакал у него на руках, а сегодня свергает миры одним взмахом ресниц. Он стал на пять лет красивее. И на десять лет опаснее. — Я извиняюсь перед тобой за себя, — решительно проносит Чимин, но внутреннюю нервозность выдают мелко подрагивающие пальцы, — А на него прошу не держать зла.       Чонгук поджимает губы, покачивая головой в мнимом согласии. Его душу черти костями разрывают, мысли цепями окольцовывают, а в голове лишь один вопрос вертится, важнее раздумий «быть или не быть». — Ты любишь его? — выпаливает резко, мгновенно жалея о сказанном. Это такой глупый и бестактный вопрос, что омега сейчас вовсе с ним разговаривать не захочет и прав окажется. — Просто понимаешь… — мгновенно старается сказать что-то ещё, чтобы его мысли в сторону увести, но лишь тяжело вздыхает, понимая, что сделанного не вернуть, — Если любишь, то я не хочу тебе мешать. В моём храме тебя берегут, но не держат. — Я не знаю, Гуки, — пасмурно отвечает Чимин, совсем не желая сейчас раздумывать ещё и над этим. Столько всего навалилось за последние дни, что времени разбираться в своих чувствах совсем не осталось, — Мы расстались в тот день, когда ты поставил мне метку. Я бросил его.       Чонгук неожиданно улыбается так широко, что аж кончики ушей подрагивают от радости, но мгновенно старается скрыть это, сделав максимально серьёзное выражение лица. За одну реплику он услышал больше хороших вещей, чем за последние восемь месяцев своего существования. Расстались. Это ведь отлично, ведь заигрывать с занятым омегой, даже своего врага, как-то слишком гнусно. Но больше, его обрадовало иное. Чонгуку романы читать не нужно, чтобы знать, что влюблённая душа в своих чувствах не сомневается. Не знает, значит не любит. — Теперь нам точно пора возвращаться, — улыбается, явно довольный исходом беседы.       Чимин неожиданно поджимает губы, по лисьи сузив глаза, что является явным признаком очередного безрассудного поступка. Ему разговоры о грустном и неизданном уже поверх горла стоят так, что он даже забыл, какого это радоваться мимолётным мгновениям. Чонгук – альфа строгий, особенно в вопросах касающихся дисциплины, но омеге так сильно веселиться хочется, что он готов вытерпеть очередную порцию нравоучений.       Резко срывается с места, с громким смехом виляя между деревьями. Обмундирование на теле от каждого шага покачивается, будто к земле прибить желает, но Чимин бежит, заливаясь на всю округу.       Чонгук опускает голову, улыбаясь себе под нос. Догонит и точно ремнём его выпорет за подобное безрассудство, а сейчас считает в уме до десяти, давая омеге всего несколько секунд форы. Нетерпеливый. Срывается на семи.       Чимин бежит так, что волосы назад собираются, хватается руками за деревья, разворачиваясь назад, а заметив, что альфа уже близко, смеётся сильнее, резко стартуя с места. Зеленые пейзажи стремительно проносятся перед глазами, но обернуться блондин себе больше не позволяет, ведь знает, что из-за этого его быстрее нагнать могут.       Чонгук бежит, видя перед глазами лишь мигающий белый силуэт, а в ушах приятный заливистый смех застывает. Ему бы сейчас упасть и умереть, чтобы это воспоминание последним в памяти отпечаталось. Он смотрит на него, понимая, что ни одна картина в мире не сравнится с той тайной созерцания истинного искусства, которое сейчас ему позволяет вкусить Чимин. Он ведь прекраснее, чем безжизненные полотна, румяный, неспокойный, словно океан в его глазах, горячий, будто солнечные лучи в самые жаркие дни июля. На его портреты молиться не грех, ведь он воплощение его божества, его личной религии, тайной, сокровенной и такой приятной сердцу.       Заливистый смех разносится по лесу, когда брюнет заваливается в траву, утягивая за собой омегу. Чимин перекатывается на бок, так что в белоснежных волосах запутываются несколько травинок, которые Чонгук аккуратно вынимает рукой, нагло пробуя на ощупь шёлк чужих прядей. Над их головами проплывают множество облаков, на которые омега поднимает заинтересованный взгляд, параллельно восстанавливая дыхание. — Посмотри, какое красивое небо сегодня, — улыбается Чимин, так что Чонгук довольно растягивает губы, легонько кивая. Он научил его летать без самолета и крыльев, явил истину и небо для альфы давно не предел. Чонгук просил у судьбы счастья, а потом встретил его.       Смотрит, как самый преданный пёс, влюблённый настолько, насколько можно быть влюблённым в меру скудного спектра человеческих чувств. Он будет для него защитным амулетом, живительным источником, силой. Возможно Чимин никогда не будет любить его, но Чонгук будет любить его вечность. — Правда, очень красиво, — спокойно произнёс альфа, хотя на небо в тот день так и не посмотрел. ***       Солнце медленно погружается за горизонт, а в густой чаще леса становится холодно и страшно. За те несколько часов до заката, они успели добраться лишь до природного заповедника Канджухо, который находился на границе города, прямо рядом с восемьсот восемьдесят седьмым шоссе. Вся экспедиция была готова двигаться дальше, ведь за столь короткий путь никто практически не устал, но Призрак передвигаться в ночное время запретил, хотя каждый понимал, что сделал он это из-за Феликса.       Таким образом на границе заповедника они разбили лагерь, состоящий лишь из одной палатки и небольшого костра, куда альфы быстро закинули завëрнутые в фольгу мясо и картошку. Военные разбрелись по территории, распределив перед этим график ночного дежурства, а Чимин остался греть ладошки около огня, желая хоть немного справиться с прохладой. Несмотря на то, что июнь уже вступил в свои полноправные владения, ночью в лесу оказалось довольно холодно, так что он быстро пожалел, что не послушался Чонгука и надел шорты.       Голубые глаза незаинтересованно скользят по всем присутствующим, замирая на сидящем в тени дерева Тэхене, рьяно что-то записывающим в небольшой дорожный блокнот. Чимин эту книжечку видел уже множество раз, поэтому знает, что альфа обычно записывает туда формулы, идеи для новых картин, либо просто цитирует понравившиеся цитаты из книг.       В голове мгновенно всплывают фрагменты недавнего разговора с Чонгуком, в котором он не понял некоторых деталей, но основная суть оказалась примерно ясной. Осматривается по сторонам, подмечая, что никто сейчас не обращает на него внимания, а потому тихо поднимается, направляясь точно к сидящему альфе. — Надо поговорить, — останавливается рядом, деловито складывая руки на груди, что мимолëтом замечает Тэхен, усмехаясь собственным мыслям. — Это может подождать, светлячок? — произносит шёпотом, будто старается соблюдать установленную правилами леса тишину, вновь возвращаясь взглядом к прописанным в блокноте строкам. — Не может, — Чимин старается сконцентрировать в своём голосе всю решительность, на которую способен, говоря при этом ровным тоном, ведь что-то на закромах сознания буквально вопит о том, что Джокер ненавидит шум.       Альфа бросает на него недовольный взгляд, но с тяжёлым вздохом поднимается, понимая, что оттягивать неизбежное глупо. — Пойдём, я покажу тебе заповедник, — выставляет локоть, желая чтобы омега его обхватил, но заметив, что Чимин не реагирует, понимающе качает головой, — Знаешь, я уже бывал здесь в детстве. Парки тогда были засаженными, зелёными, но по-прежнему искусственными, мертвыми. Полагаю, что сейчас здесь гораздо красивее, — рассуждает альфа, свободной походкой двигаясь в известном лишь ему направлении.       Чимин хмурит брови, раздумывая над тем, какой тяжёлый разговор ему предстоит, мысленно продумывая варианты. Главное, опять не поддаться тому чарующему обаянию, которое рассеивает вокруг себя альфа и не растерять прежний настрой. Вскоре зелёное покрытие леса сменяется каменистой кладкой дорожки, разрушенной во многих местах и устеленной мхом. Омега невольно отрывает взгляд от земли, рассматривая разрушенные строения старого заповедника. В такие моменты ощущаешь себя необъятно маленьким во вселенной и беспомощным перед великим, создающим миры и жизни.       Поваленные, увитые лозами фонари раньше освещали тропинки приятным мягким светом, где прогуливались люди, бушевала жизнь. Теперь здесь бушует природа. Склонившиеся мощные столбы огромных деревьев, опускают перед ними свои ветки, которые Чимин аккуратно отодвигает ладошками, пробираясь всё глубже в лесную пучину.       По бокам виднеются разнообразные насаждения редких для местности цветов, которые в отсутствии должного ухода, растянулись по земле причудливыми узорами, написанными самим миром. По бокам тропинок расставлены уничтоженные временем лавочки, хотя некоторые из них оказываются всё ещё пригодными для сидения, опускаться на них они не планируют, уходя дальше в самый центр заповедника.       Белые пряди на голове взлетают от неожиданного прохладного порыва ветра, от чего кожа покрывается мурашками, а Чимин невольно вспоминает, что где-то неполадку здесь есть небольшое озеро, которое рассмотреть сквозь колышущуюся листву невозможно.       Вскоре, спереди открывается ровная линия обрыва, сквозь который тянется тяжёлый деревянный мост, разрушенный природой. Тэхен замирает у самого края, бросая мимолëтный незаинтересованный взгляд на него, а после поднимает голову к звёздам. Те сияют ярко, будто подмигивают, освещают землю своими бликами, а после скрывается за проплывающими облаками, не позволяя насладиться своей красотой.       Тэхен к миру всегда был крайне категоричен, стараясь отыскать прекрасное в вещах более глубоких, но осязаемых. Закаты, звёзды, бушующие луга — никогда не восхищали его настолько сильно, как других, более примитивных по его мнению людей. Природа казалась ему неудачным творцом с крайне однообразными и пустыми пейзажами. Как автора его жутко оскорбляло, что человечество уделяет такое внимание столь примитивным вещам, пропуская мимо глаз истинную красоту. Теперь его не волнуют творения природы, поля и звёзды, ведь всё это не более чем пыль, по сравнению с тем шедевром, который бродит среди людей. — Вместо года прошло несколько лет. Вместо гвоздей, как по маслу входят сверла. Я надену свой шлем и бронежилет, но ты умнее… ты целишься в горло, — произносит на грани слышимости, наблюдая, как Чимин переводит на него хмурый, полный надежды на неизведанное взгляд.       Белые волосы нелепо растрепались по всей макушке, так что омега постоянно зачëсывает их назад, но у ветра оказывается совсем иное видение его прически. Омега, со стороны кажущийся существом маленьким и слабым, сейчас увешан железом настолько, будто только что ограбил металлургический завод. Ножи, кастеты, огнестрельное оружие — всё прикреплено тяжёлыми ремнями к невинному телу, тяжело поскрипывая от каждого шага. Альфе такое не нравиться, ведь Чимин должен быть облачëн в шелка, а в идеале, разгуливать нагим, ибо не позволять миру созерцать такую красоту, созданную небесными нимфами — кощунство.       Тэхен видит, как омега хмурится, задумавшись на несколько секунд, что является явным признаком того, что сейчас тот начнёт говорить. За всё это время он морально готовился к предстоящему разговору, ведь уже догадался, что Чонгук язык за зубами не держал, да и не планировал. Только теперь, стоя здесь, вся его решительность разрушилась, как карточный домик, а страх перед неопределенностью исхода парализовал конечности. — Зачем ты это сделал, Тэ? — Чимин спрашивает сразу, бьёт мгновенно без возможности опомниться, а у альфы холодный табун мурашек пробегает по спине от столь невинного обращения. Большинство людей даже имени его не знают, ведь он его всегда презирал и ненавидел. Так звали маленького мальчика, который за свой юный век натерпелся столько, что даже здравый рассудок покинул бренное тело. Этот омега единственный, кто всегда к нему по имени обращался, кто сокращал его и забавно коверкал, улыбаясь при этом обворожительно настолько, что альфа сам своё имя полюбил. — Ради любви люди делали и более отвратительные вещи, — складывает руки в карманы, вдруг почувствовав, как вокруг стало нестерпимо холодно, так, что даже конечности онемели. — Чонгук не должен быть жертвой нашей любви, — Чимин в своём заявлении остаётся категоричен, решительно желая добиться нужного результата. За свою маленькую тушку ему не обидно, а то, что Тэхен ему соврал и вовсе оказалось ожидаемо настолько, что он даже не смог расстроиться.       Только Чонгука жаль. Он не хочет будоражить душу мыслями о том, что всё могло у них сложиться иначе, принимая реальность такой, какую ему предначертал Джокер. Чимин уже привык к тому, что судьба всегда бьёт тихо, трусиха, нанося шрамы с той стороны, куда удара ты точно не ожидал.       Тэхен неожиданно хмурится, бросая на него строгий взгляд из-под лба. Каждая мышца в его теле в оголëнный нерв превращается, напрягается, а осанка ровной становится, угрожающей. — Какое тебе до него дело? — интересуется спокойно, хотя внутри миллионы огней взрываются. Он знал, что Чимин к другому альфе что-то чувствовал, но уверен, что это не любовь и никогда ею не было. Омега оказался человеком, который легко привязывается к людям, поэтому очевидно, что потеря Чонгука далась ему тяжело. Он страдал, но это точно не были муки разбитого сердца и неразделённой любви.       Искоренить это чувство привязанности было легко, по крайней мере, он так полагал. Чимин никогда про Чонгука не говорил, даже в контексте его имя не упоминал, остался полностью незаинтересованным в чужой персоне. Тэхен был уверен, что мнимая влюблённость прошла, но сейчас, от одной мысли, что это не так, кровь в венах бурлит. — Как это какое? — восклицает блондин, — Он ведь думал, что виноват в моей смерти. Ты хоть знаешь, что ему пережить пришлось? — Чимин резко поднимает на него полный неожиданной обиды взгляд, сжимая ладошки в кулаки, — Конечно знаешь. Ты ведь сам ему наркотики подсунул. Как ты спишь ночами, помня, что сотворил такое? — Как младенец, — рычит Тэхен, угрожающе сузив глаза, — Только я всё равно не понимаю, почему ты так за этого альфу переживаешь. Или может быть, твоя глупая влюблённость не прошла? — резко делает несколько шагов вперёд, обхватывая его на сгибе локтя и сильно встряхивает, — Может быть ты все восемь месяцев о нём мечтал? Вместо меня представлял?       У Тэхена сосуды в голове лопаются, а злость по венам ядом разливается, сознание яркими вспышками поражает. Он эмоции раньше вообще не испытывал, но Чимин ему целый спектр показал, а теперь новую открыл. Ревность. Альфа от неё горит, а кожа язвами покрывается, волдырями, которые в самую душу свой гной выворачивают, внутренности искриться заставляют. Тэхен его убьёт, под слоем земли похоронит, но никогда не позволит другому принадлежать. Это его искусство. Личное. — В чём ты меня обвиняешь? — Чимин перепуганно поднимает брови, но резко выдëргивает собственную руку из чужой сильной хватки, — Считаешь, что всё это время я тебе мысленно изменял? Не смей, Тэхен, — выкраивает так, что шум ветра блекнет рядом с мощным тоном его голоса, — Не смей унижать меня подобными подозрениями. Или тебе напомнить, что оказывается это ты назвал меня бракованным, а не Чонгук?       Альфа опешивает, делая несколько нерешительных шагов назад, будто подобные слова, поразили его в самое сердце. Его искусство было испорчено уже несколько раз, разукрашено уродливым клеймом принадлежности, но бракованным от этого не стало. Тэхен по прежнему восхищается им настолько, что величайшие дивы истории, покорно опускают взгляд рядом с такой самоотдачей, привязанностью и восторгом. Он ведь к его ногам мир готов положить, а если не понравится, новый построить. Обвинять его в подобных словах, которые очевидно были очередной ложью для достижения цели — гнусно. Никто и никогда не сможет любить настолько сильно, как умалишëнный художник. — Прости, — выпаливает, охватывая омегу двумя ладонями за плечи, — Я погорячился. Я не считаю тебя бракованным или изменщиком и уже тем более, не обвиняю, — Тэхен старается натянуть улыбку, заглядывая в собственные глаза, которые по неудачной шутке природы можно увидеть в другом человеке.       Именно там, сквозь океанские глыбы льда он видит, что нечто изменилось, треснуло и раскололось так, что больше никогда не восстановится. Возможно, если бы альфа был меньшим материалистом и доверился бы своему внутреннему чутью, то осознал, что неприятное покалывание между рёбрами, это не иначе, как предчувствие скорого конца. — Тэ, — Чимин нежно, практически бережно обхватывает ладонями его лицо, вынуждая посмотреть себе прямо в глаза, — Зачем ты так поступаешь? Я ведь знаю, что ты не такой плохой, каким хочешь казаться, — поглаживает большим пальцем щеку, от чего альфа на миг прикрывает веки, льнëт к его ладони, как соскучившийся по ласке котёнок. — Я плохой для всего мира, но не для тебя, — мурлычет, опускаясь головой на маленькое плечо, так что Чимин, по привычке, зарывается пальцами в густые кучерявые волосы. Тэхен всегда ненавидел, когда его трогали, особенно волосы, но когда это делает омега, звёзды под закрытыми веками взрываются, а в хрупких, маленьких ладошках, вся его вселенная умещается. — Ты не плохой, — усмехается блондин, вдыхая единичный собственному аромат лаванды, — Если человек, измученный жестокой душевной бурей, судорожно сопротивляясь натиску нежданных бедствий, не зная, жив он или мёртв, всё же способен с бережной заботливостью относиться к любимому существу — это верный признак истинно прекрасного сердца.       Тэхен резко распахивает глаза, вцепляясь пальцами в чужую тоненькую футболку. Дыхание замедляется, время останавливается, а в голове миллионы созвездий взрываются, ведь от чувства всепоглощающей любви норовит разорваться грудная клетка. Чимин цитирует ему Гюго, а Тэхен задыхается, умирает. Колени подкашиваются, так что альфа падает в сырую траву, но держит его крепко, боится, что омега испарится, ускользнёт миражом, окажется лишь больной шуткой нездорового воображения.       Как его не любить можно? Такого прекрасного, чуткого, с душой тонкой, как струна скрипки, мелодию которой альфа веками слушать готов. С ним единым целым быть хочется, только его кислородом дышать, только его образ видеть, только его слушать и слышать. — Прости меня, светлячок, — шепчет, сильнее вжимаясь головой в чужую грудную клетку, дабы услышать ровный стук сердца. Тэхен невольно задумывается о том, что если оно остановится, то он прострелит себе висок, отправившись в могилу вслед за своим искусством. Без него в этом мире не останется ничего прекрасного, а значит бедному художнику здесь не место, — Умоляю, только не отворачивайся от меня. Без тебя кислород — яд, а каждый новый день — пытка. — Я не бросаю тебя, Тэ, — улыбается Чимин, поглаживая его по волосам, — Я обещаю, что забуду все обиды, но только при одном условии, — Альфа поднимает на него полные надежды глаза, решительно готовый перевернуть горы и остановить пандемию, только бы его светлячок и дальше путь освещал, — Ты искренне извинишься перед Чонгуком и больше никогда не причинишь вред никому из моих друзей.       Тэхен резко поджимает губы, ведь найти лекарство от неизлечимой болезни казалось легче, чем переступить свою гордость и извиниться перед Призраком. Особенно искренне. Это ведь обязательное условие? Джокер никогда не просил прощения и не требовал его от других. Какой толк от глупых слов, если сердце уже разбито, а в груди зияет огромная дыра? Награда сродни посмертной медали. Извиняться перед человеком, который посягнул на его искусство? Вздор. Будь у него возможность, Тэхен задушил бы Чонгука собственными руками и ни один мускул на его лице не дрогнул бы в сочувствии.       Чимин резко наклоняется к его лицу, легонько целуя в лоб, но альфа как некстати вспоминает, что так целуют покойников. Ради призрачного касания любимых пухлых губ, он готов и себя и свою гордость под слоем земли закопать. Он познал истинную слабость альф, которая заключалась не в невозможности поднять омегу на руки, а в невозможности ему отказать. Одно слово и Тэхен покончит с собой, если омеге от этого жить лучше станет. — Я извинюсь, — произносит на выдохе, проглатывая неприятный комок в горле, ведь одни мысли об этом заставляют голос дрожать. — Спасибо, Тэ, — улыбается Чимин, сильнее отступая на несколько шагов назад от чего брюнета обдаëт загробным холодом, — Чонгук наверное уже с ног сбился, стараясь нас отыскать. Достаточно ему мучений, давай возвращаться, — хихикает, обхватывая его за руку и держит так крепко, как не держал никогда ранее, но Тэхен буквально на ментальном уровне ощущает, что теряет его. Шаг и обрыв из осколков чувств и нелепых воспоминаний.       И только старая фотография, где он с нелепыми косичками улыбается в объектив, пока омега целует его в щеку, приятно согревает карман где-то в районе сердца.