Alive

      Чимин собирает всю волю в кулак, глотая предательские слëзы, которые встали комком в горле, но не плачет. Содранные коленки жгут, но сердце всё равно болит сильнее, а обида скапливается неприятной слизью в грудной клетке, обволакивая внутренности. Отталкивается ладошкой, поднимаясь с ещë сырой земли и заглядывает в тëмные глаза напротив. Губы невольно складываются в ровную полосу, а подбородок мелко подрагивает от приближающейся истерики, но он не может позволить себе дать слабину.       Чонгук ударил сильно, выбил кислород из легких, но омега всегда бьет больнее. — Предатель, — произносит почти шëпотом, бегая голубыми глазами по чужому лицу. — Обещал ведь, что не прогонишь.       Чонгук сжимает руки в кулаки до хруста суставов. Он отлично помнит свои слова, поэтому неприятное ощущение ничтожности зарождается в груди, отдавая пульсирующей болью в висках. Сейчас он не может сделать шаг назад. Чимин должен понять, что он не будет делать всё, что ему вздумается и обязан подчиняться не сильно уж и строгим правилам. Более того, альфа не собирается до конца жизни выслушивать упрёки в свою сторону, ведь считает, что спасал ему жизнь, а не обрекал на скитания под землёй. — Я не прогоняю тебя, — сталь в его голосе обжигает чужое лицо холодом, хотя он даже не понимает, насколько тяжело альфе даются подобные слова. — Я даю тебе свободу, о которой ты так мечтаешь, но если ты сам захочешь, то можешь остаться. С условием, что ты оставишь фривольные выходки в прошлом.       Чимин кивает своим мыслям, опуская глаза в пол. Значит он не подходит альфе таким, какой он есть. Это даже не обидно, ведь в груди зарождается привычное чувство дежавю. Ему всегда нужно было меняться, дабы подходить под различные стандарты общества и даже для дикарей, живущих под землёй, он оказался недостаточно хорош.       Эта ссора вообще кажется ему абсурдной. Он взрослый человек и имеет право распоряжаться своим телом так, как ему вздумается. Если захочет, то может вообще голый по общине прогуляться, а Чонгука подобное волновать не должно.       Альфа продолжает молча сверлить его взглядом, ожидая окончательного вердикта. На самом деле, он сделал всё это в порыве злости и сейчас, когда волна агрессии спала, он осознаёт, что даже если Чимин захочет уйти, то он вновь затолкает его внутрь силой. С этим омегой всё приходится решать силой. — Хватит лгать, — выпаливает блондин, с силой буцая ногой винтовку. — Просто ты даёшь обещания, но мгновенно забываешь про них. Ты совсем не отличаешься от моего отца, — недовольно кривит нос, сжимая пальцы в кулаки. — Но я совсем не такой. И поскольку я пообещал тебе, что больше никогда не брошу, то никуда я не пойду. Не впустишь? Останусь сидеть здесь, — топает ногой, демонстративно усаживаясь на землю, словно ожидает чего-то невероятного.       Чонгук недоумëнно открывает рот, невольно вдыхая слишком много кислорода, от чего хочется кашлять. Чимин просто отменно перекрутил всю ситуацию в свою сторону, выставив альфу виноватым во всех смертных грехах. Главное, что сделал это он настолько тонко, что Чону хочется прямо здесь рухнуть на землю и расцеловать поцарапанные коленки, умоляя о прощении. Он виляет попой перед всей общиной, а извиняется Чонгук.       Альфа отлично осознаёт, что это глупая манипуляция, мол посмотри какой я хороший, а ты жалкий предатель, но сердце всё равно замедляет ритм, а слова «не брошу», приятной патокой растекаются по телу. Если бы он только мог, то стукнул бы его головой об землю, дабы выбить всю дурь, но Чимин настолько ангельски прекрасный в солнечных лучах, что тот боится к нему даже прикоснуться.       Злость накатывает новыми порывами, но теперь она не направлена в сторону омеги. Он злится на весь мир. Злится за то, что он буквально немощный перед ним, а бездействие его убивает. Злится, что не имеет на него никаких рычагов давления и ведётся на малейший зов. Он ненавидит то, где он сейчас находится и то, как он вынужден существовать. — Я ненавижу тебя, — выкрикивает, с силой ударяя рукой металлическую дверь, которая протяжно скрипит петлями. — Ты просто самовлюблённый, взбалмошный, своевольный и невоспитанный омега, которому плевать на общепринятые правила, — резким рывком делает угрожающий шаг вперёд и подхватывает Чимина под локоть, поднимая с земли и несильно встряхивая. — Но я так сильно тебя люблю, будто меня расстреляла толпа купидонов и я пал жертвой их проклятых стрел, — обхватывает руками румяные щёчки, сам пугаясь резкого порыва, но пасовать поздно и не хочется. Целует. Так отчаянно, нежно, трепетно, вкладывая в это соприкосновение губами всё то, что долгое время стоит комом в горле.       Чимин удивлённо распахивает глаза, замирая в немом шоке, ведь совсем не ожидал, что сегодняшняя ссора обернётся чем-то подобным. Альфа напирает, совсем не обращая внимания на то, что блондин не спешит отвечать. У него в голове картинками пролетают все последние события, ещё больше путаясь между собой и создавая неразборчивый клубок ощущений. Выбор свалился ему на голову слишком резко, так что блондин даже не успел подготовиться. Если он сейчас ответит, то альфа воспримет это, как начало официальных отношений, а если нет, то разрушит всё, что между ними было раньше.       Конечно, может Чонгук человек своеобразный и не совсем адекватный, но всё равно любит его. С каждым днём он ощущает это всё сильнее, ведь альфа не скупится на внимание и сюрпризы. Они могут долго болтать ни о чем, вместе тренироваться или читать в саду, что для Чимина стало так привычно. Он потихоньку привыкает ощущать его любовь, поэтому хоть и не уверен, что сможет ответить взаимностью, но лишится этого пока не готов.       Обвивает руками чужую шею, немного приоткрывая рот, а альфа улыбается в поцелуй, радуясь ответной реакции. Когда губы омеги коснулись его, он ослеп, оглох, онемел, понимая, что был рождён ради этого мгновения. То, что Чимин отвечает ему, поражает до бликов перед глазами, а в голове лопаются сосуды, распадаясь на тысячи звёзд. Губы его мягкие, такие, какими он их себе и представлял, словно его касается лунный свет.       Позволяет своим грубым ладоням прикоснуться к прекрасному, обводя чужие хрупкие плечи, пока не останавливается на талии, притягивая его ближе. Чимин мелко подрагивает, зарываясь пальцами в тёмные волосы на затылке и аккуратно перебирает пряди. Поднимается на носочки, дабы хоть немного поравняться с мужчиной и хватается за него, словно за последнюю связующую нить с реальностью. Чонгук целует напористо, словно пытается забрать то, что по праву принадлежит ему и не упускает момент, когда омега немного заваливается вперёд, подхватывая того на руки.       Чимин испускает тихий писк испуга, на секунду отстраняясь, но альфа надавливает свободной рукой ему на спину, вынуждая вернуться к поцелую. Второй ладонью проводит по оголённым бёдрам, несильно сжимая между пальцами и от ощущения налитой кожи, несдержанно рычит. Омега чувствует лёгкую вибрацию в животе, сильнее выгибая спину и полностью зарывается пальцами в чёрные волосы, позволяя чужому языку проникнуть в рот.       Чонгук горячий. Он словно огонь, уничтожающий всё на своем пути, но позволяющий блондину согреться его теплом. Чимин хочет его до поджимающихся пальцев на ногах, а руки не могут найти себе места, блуждая по телу альфы. Сильнее охватывает ногами его талию, совсем переставая держаться и позволяя мужчине самому себя удерживать. Он и сам не понимает, почему настолько сильно доверяет человеку, который несколько минут назад пытался выгнать его из общины.       Чонгук напирает сильнее, нежно прикусывая нижнюю губу и немного оттягивает назад. Резко разворачивается, припечатывая Чимина к распахнутой металлической двери, вжимаясь в омегу всем телом. Мелкие электрические разряды прошибают тело, приятной болью расползаясь к конечностям так, что хочется завыть от удовольствия. Мнёт обеими руками небольшие ляжки, получая мазохистское наслаждение, когда блондин начинает недовольно ëрзать от ощутимого дискомфорта.       Чимин закидывает голову назад, дабы немного отдышаться и поднимает глаза к небу, закусывая раскрасневшуюся губу, когда Чонгук начинает беглыми поцелуями покрывать его подбородок и медленно спускается к шее. Облака, стремительно плывущие сверху, становятся безвольными свидетелями открывшейся картины, а ветер разносит по лесу первый томный стон, когда альфа прикусывает пульсирующую венку на чужой, покрытой испариной шее.       Чимин открывает рот, стараясь захватить больше желанного кислорода, пока Чонгук несдержанно толкается бёдрами, упираясь чем-то твердым ему в ляжку и забирается пальцами под кромку шорт, сжимая чужие ягодицы до белизны костяшек. Белые волосы прилипли к лицу, а маленькие пальчики хватаются за плечи альфы, сильно комкая чужую футболку. — Минни, — выдыхает в ключицу, проходя языком по ещё алому следу, который оставил несдержанно наслаждаясь бархатной кожей. Она у омеги нежная, словно ситцевая, так что каждый поцелуй оставляет после себя метку, которая позже нальëтся фиолетовым. Запах лаванды просачивается в поры, напитывая живительным ароматом внутренности и питая обворожительные цветы, которые распускаются от каждого соблазнительно вздоха блондина.       Чонгук позволяет себе отстраниться лишь на несколько секунд, прислоняясь своим лбом к лбу омеги и горячо вдыхает кислород, который тот выпускает через губы. Дышать с ним одним воздухом — сбывшаяся мечта. Взгляд голубых глаз затуманенный, неловко опущенный куда-то вниз, а грудь, словно в противовес, вздымается ввысь, стараясь ещё немного отдышаться.       В лесной тишине отчётливо слышно, как бьётся сердце альфы, прорывая грудную клетку и оставляя багровые следы на внутренностях. Дыхание его сбитое, а пальцы продолжают рьяно сжимать оголённые ляжки, аккуратно поглаживая ладонями распалëнную кожу. Холодный контраст железной двери сзади и горячее тело спереди, создают невероятный коктейль ощущений, от которого омегу бьет мелкой дрожью. — Хочешь? — произносит на выдохе, опаляя жаром чужую кожу, которая мгновенно покрывается мурашками. Чимина от низкого тембра ведёт ещё сильнее, поэтому он закидывает голову назад, подставляя шею и несколько раз кивает. Чонгук оставляет лёгкий поцелуй на кадыке, а затем резко прикусывает, от чего омега испускает наглый стон. — Отвечай, — сильнее сжимает чужие бёдра, ощущая выпирающие косточки. Он не будет делать этого, пока не убедится, что Чимин полностью отдаёт отчёт своим действиям. — Хочу, — скулит, бестактно толкаясь вперёд бёдрами.       Альфе дважды повторять не нужно, ведь от скапливающегося в животе возбуждения, начинают неметь ноги. Омега кружит ему голову, покрывая сознание пеленой тумана. Чонгук не помнит, где они и куда нужно идти, ведь перед глазами чужое лицо стоит, а сладкие вздохи щекочут уши. Там, внутри, где-то между беспокойным сердцем и тугими рëбрами, он заполнил всё сияющим светом. Ныряет рукой под чужую майку, очерчивая выпирающие рёбра и приятные кубики пресса. Чимин — высший пилотаж. Возможность прикасаться к нему — самый лучший подарок. Если бы он только мог, то заперся бы с ним в комнате навеки, безжалостно выбросив ключ и наслаждаясь запахом его волос вечность. — Гук, — вздыхает, когда альфа задевает шершавым пальцем выпирающие бусинки сосков и сильнее прогибается в спине от проскочивших разрядов тока. Чонгук несдержанно рычит, понимая, что его имя с этих прекрасных губ звучит, как самая откровенная мелодия. Признаёт, что это была жалкая война, в которой у него не было шансов. Чимин победил, лишь один раз взмахнув ресницами, а он пал словно от удара мечом.       Возвращается руками к ляжкам, немного подбрасывая омегу вверх, дабы удобнее умостить и быстро ныряет в тёмные тоннели катакомб. Блондин сильнее обвивает его шею, целуя так, что у мужчины подкашиваются ноги, но такое сокровище он не уронит. Двигается он неразборчиво, несколько раз спотыкаясь в темноте о камни и заваливается на стену, расчëсывая себе кожу руки, но даже не обращает на это внимания, слишком увлеченный горячими устами омеги. Чимин каждый раз хохочет ему в губы, сильнее обвивая ногами чужую талию на особо опасных поворотах.       Влетают в общину они горячие, с взъерошенными волосами и помутневшим взглядом, а все в коридорах удивленно оборачиваются, ведь Чонгук даже не думает останавливаться, практически бегом пересекая центральный корпус. Брюнет сильно вцепляется пальцами в маленькую попу, прикрывая оголённые ягодицы и тем самым показывает всем глазеющим ранее альфам, кому здесь принадлежит Чимин. — Запри дверь в восточной части, — отрывается от поцелуя на несколько секунд, бросая удивлëнному Хенджину, который увидев бесстыдно пожирающую друг друга пару, замер столбом. Чонгук всё-таки обязан заботиться о жителях общины, поэтому успевает вспомнить, что оставил проход открытым.       Влетает вихрем в свою комнату, ведь комната омеги расположена гораздо дальше, мгновенно сбрасывая Чимина на кровать. Тот пищит от резко окатившего холода, но Чонгук быстро падает сверху, вдавливая хрупкое тело в матрас. Поцелуй выходит жадный, скомканный, ненасытный, а руки мужчины не могут найти себе места, оглаживая рёбра и постоянно спускаясь к ляжкам. Чонгук кажется нашёл свой личный фетиш.       Омега прогибается в спине, вцепляясь пальцами в плечи альфы, когда тот покрывает поцелуями грудь, нежно прикусывая раскрасневшуюся бусинку соска и мгновенно зализывает повреждение. Чонгук так близко к нему, но этого всё равно мало. Аромат лаванды давно заменил кислород, но альфа не может им насытиться, проводя носом по ситцевой коже. Он точно путник мучимый жаждой, хочет испить его без остатка, слиться воедино и стать бесконечной частью вселенной. Чимина всегда мало. Хочется больше, ближе, жарче, поглотить его целиком и не оставить миру даже кусочка. Он дрожит, шепчет его имя и томно стонет от каждого прикосновения, а у Чонгука вселенные в голове взрываются, прокладывая млечный путь к наслаждению.       Омега нетерпеливо подцепляет край его футболки, но руки млеют, от чего альфа быстро избавляется от ненужного атрибута сам, а Чимин позволяет себе открыть рот в удивлении. Татуировок ещё больше, чем он себе представлял. С левой руки они расползаются на грудь, красивой дорожкой очерчивают кубики пресса и исчезают где-то под поясом штанов. Сегодня он хочет изучить каждый рисунок, поцеловать каждый мазок чернил на чужом, покрытом испариной теле. Чонгук рычит, вцепляясь пальцами в короткие шорты, а по комнате проносится звук треска ткани. В любом случае, больше он ему не позволит носить подобное. Чимин охает, но вытягивает руки вперед, дабы мужчина вновь лег сверху и призывно открывает рот. Альфа никогда не позволит себе отказаться от подобного удовольствия, ведь губы его это революция. Мимолëтом заглядывает в затуманенные голубые глаза, видя бушующее море и надеется, что однажды оно не выбросит его на берег.       Чимин призывно выгибается в спине, самостоятельно стягивая мешающую майку и предстаёт перед альфой полностью нагим. Чонгук на несколько минут замирает, разглядывая выпирающие рёбра, небольшие синяки и шрамы, а по одному проводит большим пальцем татуированной ладони. Они почти незаметные, белые и сливаются с кожей, но альфа видит их отчётливо, пропуская через себя ту боль, которую тот ощутил обретая их. Чимину хочется прикрыться, дабы избавиться от изучающего взгляда, но альфа подобные вольности пресекает, аккуратно наклоняясь к бедру и оставляя невесомый поцелуй на зажившем порезе. Целует каждый из них, блуждая губами по трясущемуся телу и неожиданно хватает омегу за запястье, поднося ближе к лицу, дабы рассмотреть в полумраке. Чимину хочется провалиться под землю, ведь он никогда не хотел, чтобы кто-либо узнал о попытке самоубийства, но порезы навеки остались уродливым клеймом на руках. — Никогда больше, — выдыхает Чонгук, прикасаясь губами к шрамам и выжидающе смотрит омеге в глаза. Это не вопрос, а утверждение, словно альфа обещает, что никогда более подобного не допустит.       Чимин поджимает губы, прислушиваясь к собственному сбитому сердцебиению и смотрит в тёмные глаза напротив из-под подрагивающих ресниц. Брюнет проводит ладонью по его щеке, аккуратно поглаживая большим пальцем и вновь припадает к губам, но теперь вкладывая в поцелуй дикое желание забрать чужую боль себе. От досады хочется плакать, ведь время сыграло с ним злую шутку. Почему оно решило, что он должен появиться в жизни Чимина именно сейчас? Если бы он нашёл его тогда, то предотвратил бы столько трагедий, но теперь приходится мириться с тем, что имеешь и надеяться, что подобное не произойдет в будущем. Чонгук не может обещать, что спасёт его, но клянётся, что сделает всё, на что будет способен.       Чимин обвивает руками его шею и немного раздвигает ноги, дабы альфа мог лечь между, мгновенно полностью прижимаясь всем телом к накаченной фигуре. Брюнет закрывает его собой полностью, так, что если сейчас бы кто-то вошёл, то подумал бы, что он здесь один. Только выглядывающие с двух сторон маленькие ножки с поджатыми пальчиками напоминают, что здесь творится любовь.       Чонгук быстро обхватывает его под коленями, закидывая стройные ноги себе на плечи и руками цепляется в талию, блуждая поцелуями в районе пупка. Омега зарывается пальцами в чёрные волосы, запрокидывая голову назад когда горячее дыхание опаляет интимную зону. Перед глазами проплывают галактики, взрываясь в сознании и разрывая сосуды, которые смешиваясь с сияющей пыльцой, осыпаются на землю. Грудная клетка ритмично вздымается, а сердце заходится новым приступом, когда альфа оставляет лёгкий поцелуй на головке, аккуратно проводя носом по розоватой коже.       Чимин даже забыл насколько это приятно, а точнее никогда не знал. То, что кто-то пытается доставить ему удовольствие, а не заботится лишь о себе — новинка. Омега привык в половых отношениях только отдавать, ничего не получая взамен кроме спасательной таблетки экстази, но это совсем иной вид наслаждения. Ощущать, что ты желанный, нужный, важный — настолько крышесносно, что он готов кончить только от осознания этого.       Невольно сжимает чёрные волосы в кулачках, сильнее стискивая зубы и зажмуривает глаза от наслаждения, когда альфа вбирает в рот полностью, кончиком языка дразня уретру. Чонгук продолжает опалять дыханием его пах, поэтому в животе скручивается тугой узел, приятно отдающий пульсацией в ноги. Чужая слюна стекает на ляжки, которые альфа время от времени легонько прикусывает ради контраста ощущений, а Чимин сильнее сжимает его голову бёдрами, приподнимая таз от бушующего в груди удовольствия.       Чонгук чувствует, что теряет сознание и не может оторвать взгляд от дрожащего омеги. Белоснежная кожа покрылась испариной, перекатываясь напряжёнными мышцами, а белые волосы прилипли ко лбу закрывая омеге обзор. Он выгибается в спине, дрожит ресницами, а когда мокрые от слюны губы открываются и в агонии шепчут его имя — он готов поклясться, что потерял связь с реальностью, окунувшись на миг в райские небесные сады. Чимин точно ангел-искуситель, явился дабы поработить нечто большее чем его тело: здесь идёт борьба за душу и Чонгук явно проигрывает.       Проводит руками по маленькой попе, аккуратно надавливая большим пальцем на колечко мышц, а омега задыхается, вновь выкрикивая его имя и зажмуривает глаза до ярких бликов. От прошибающих разрядов тока, сводит конечности и Чимин не может понять, хочется ли ему спрыгнуть или насадиться сильнее. Пальчики на ногах непроизвольно поджимаются, а когда влажный от слюны палец входит по фалангу, блондин вновь прогибается в спине, заставляя альфу заглотить глубже и кричит до хруста суставов в челюсти. Чимина начинает сильнее трусить, от чего он несколько раз дергает ногой, ударяя Чонгука по спине, но тот на подобное внимания не обращает, ведь сам готов заскулить от желания.       Возбуждение накатывает волнами, а жар скопившийся внизу, норовит разорвать живот, вырываясь наружу миллионом бабочек. Альфа нетерпеливо добавляет еще несколько пальцев, а блондин кривится от мимолётной боли, но влажный язык спереди не позволяет на этом сконцентрироваться. — Чонгук, я сейчас… — шепчет, складывая губы в трубочку, а брюнет заглатывает полностью, утыкаясь носом ему в пах и несколько раз сглатывает. Если бы Чимин знал, что это настолько хорошо, то отдался бы сразу же в первый день. Возбуждение достигает своего пика, от чего он сильнее сжимает ляжками голову альфы, а тот мимолëтом подмечает, что подобные наушники ему очень нравятся. Жар внизу полностью отключает мозг, так что он опрометчиво пропускает момент, когда наслаждение достигает своего пика, вырываясь наружу белесыми каплями.       Чонгук отстраняется немного назад, раздумывая несколько секунд, а после сплëвывает на пол, ведь к подобному еще не готов. Чимин сбито дышит, перекладываясь на бок, и старается собрать разбегающиеся мысли в кучу. Конечности отдают приятной судорогой, а простыни липнут к телу. Альфа в этот момент окончательно снимает брюки и резко обхватывает его за лодыжку, сильно дëргая на себя. — Ты же не думаешь что это конец? — падает сверху, мгновенно приникая к влажным губам, а у Чимина срывает крышу от собственного кисловатого вкуса у Чонгука во рту. Альфа хватает его за бёдра, неожиданно подбрасывая в воздухе и переворачивает к себе спиной, обхватывая шершавыми пальцами шею и припечатывает лицом к простыням. Приподнимает в талии и давит на поясницу, дабы омега сильнее погнулся — выстраивает ту позу, которую сам хочет видеть. Чимин сжимает в пальцах одеяло, прикусывая щеку, ведь боится неожиданного рывка, но вместо этого его аккуратно гладят по ляжкам, вновь проникая внутрь двумя пальцами.       Блондин испускает тихий стон наслаждения, а приятная судорога ещё не отступила, поэтому он начинает медленно скатываться вниз, но татуированная рука Чонгука, так удачно умостившаяся на бедре, сжимает сильнее, вновь поднимая его вверх и заставляет замереть в удобной ей позиции.       Альфа нетерпеливо облизывает губы, прислоняясь обнаженным пахом к чужой ляжке и наслаждается приятным теплом влажной кожи. Чимин перед ним — настоящее искусство. Выгнутая спина, на которой можно пересчитать позвонки, оттопыренная круглая попа и пухлые губы, которые омега время от времени кусает. Все картины, увиденные ранее в Тени, меркнут, по сравнению с той красотой, которую блондин позволяет ему лицезреть. Он перед ним обнажённый, но недостаточно, хочется раздеть его до сердца, любить до беспамятства, познавать до безумия. Чимин — его собственный секрет, которым он делиться не собирается.       Наклоняется, покрывая поцелуями запревшую шею и спину, аккуратно пристраиваясь сзади и проникает головкой. Омега шипит, но нежные губы не позволяют сконцентрироваться на боли, создавая внутри непередаваемый контраст ощущений. Альфа прикусывает бархатную кожу, издавая тихий рык наслаждения, когда бёдрами упирается в чужую попу, ощущая, как его плотно сжимают со всех сторон. Чимин напряжённо дышит ртом, плотно удерживая в пальцах простыни и старается привыкнуть к давно позабытым ощущениям. Сейчас неприятно, но он верит, что дальше будет лучше. — Гуки, — хрипло вырывается из пухлых губ, когда брюнет делает пробный толчок, утыкаясь лбом в чужую спину от непередаваемых ощущений. Чонгук последний раз занимался подобным несколько недель назад, когда Чимин уже находился в общине, но чувства абсолютно разные, словно сейчас каждая клеточка тела превратилась в оголенный нерв, молящий о прикосновениях. Еще несколько плавных толчков и омега начинает тихо поскуливать, а альфа больше не может себя сдерживать.       Сильно переминает в пальцах мясистые бёдра, сжимая до заметных следов и с каждым разом наращивает темп, а чужие стоны становятся всё громче и развратнее. Чимин вцепляется зубами в простыни, но даже это не позволяет сдерживать крики, а бушующий снизу жар, прошибает всё тело молнией, добираясь до самой головы и заставляя наэлектризовать сосуды. — Тише, — гортанно рычит альфа, ведь сейчас середина дня и в жилом корпусе полно народу. В груди разгорается мерзкое собственническое желание, чтобы каждый стон принадлежал лишь ему и другие даже слушать не могли подобные звуки. Чимин его собственность лишь для личного пользования и он вырвет глаза каждому, кто отныне посмотрит в его сторону. Желание оставить на взопревшей шее метку растёт в геометрической прогрессии, но Чонгук отметает подобные мысли, понимая, что омега еще не готов и в будущем это может вылиться в феерическую ссору.       Громкие шлепки двух потных тел отбиваются от стен, создавая незамысловатую мелодию наслаждения, но стоны Чимину сдержать не удаётся, поэтому альфа резко закрывает ему рот ладошкой, просовывая внутрь большой палец, который тот легонько закусывает между зубами. Татуированной рукой обводит бедра, оглядывая свежие метки страсти и радуется, что теперь каждый сможет лицезреть его старания и понимать, что омега занят.       Толчки становятся рваными, импульсивными, обрывистыми и более грубыми, а у Чимина начинает кружится голова и сознание уплывать в космос. Его окатывает жаром, который остро ощущается со всех сторон, а приятные импульсы по телу мешают сконцентрироваться на реальности. Сильно прикусывает чужой палец, от чего альфа шипит, но не убирает руку, а лишь более остервенело разрывает чужую оболочку. Из покрытого слюной рта вырывает скулёж, больше похожий на хрип, неприятно отдаваемый остротой в горле.       Этот запретный плод оказался настолько сладок, что альфа облизывает губы, наблюдая сверху за картиной проникновения и утробно рычит с каждым новым толчком. Это тело самый опасный наркотик, а Чимин его личный дилер, позволяющий вкусить наслаждение. Он изопьëт его целиком, не позволит пролиться мимо ни капли, полностью присваивая себе и пряча от остального мира. И если после содеянного омега решит сбежать, то Чонгук задушит его этими же руками, ведь если он не хочет принадлежать ему живым, то отдастся мёртвым.       Чимин вновь дрожит, сильнее открывая рот и резко изливается на кровать, мгновенно пытаясь сползти вниз, но крепкие руки удерживают сильнее. Альфа наращивает темп до белых пробелов перед глазами, а омега перепуганно поднимается на руках, когда понимает, что отпускать его не планируют. — Чонгук, нет, — цепляется пальцами за край кровати, стараясь вырваться из мощной хватки, но поза заставляет его полностью подчиняться более сильной особи, делая практически беспомощным. Шальная мысль о том, что альфа выбрал ее специально, прошибает мозг тысячей острых иголок, а в уголках глаз скапливаются предательские слезы. Если всё то, что он изначально принял за любовь, окажется хорошо спланированным фарсом, то он точно вскроется в ванной.       Чонгук удерживает его крепко, отбрасывая глупые мысли в сторону и совершает несколько последних толчков, пока с утробным стоном не изливается внутрь, замирая на несколько секунд. Чимин быстро пытается отползти, дабы не произошло непоправимое, но альфа не разрешает и именно в этот момент все надежды осыпаются осколками под ноги. Сцепка настигает его через несколько секунд и лишь тогда Чонгук убирает руки, позволяя себе упасть сверху на окаменевшего от ужаса омегу.       Чимин тяжело дышит, сжимая в пальцах простыни до белизны костяшек, но больше не от наслаждения, а от мерзкого осознания пользования. Он так хотел принадлежать чему-то большему, чем о сам, но и здесь столкнулся со стеной. Нервно трусит головой, утыкаясь лицом в кровать и сдерживает предательские всхлипы, ощущая теплые поглаживая на спине. Он ведь доверял ему, даже не заикнулся о контрацепции, но сейчас понимает, что зря. Чонгук хотел этого с самого начала, выстраивая ту позу в которой его будет легче удержать во время сцепки. — Не ломай трагедию, — произносит брюнет, услышав чужие душевные терзания и аккуратно целует того в щеку, убирая рукой взмокшие пряди. Он не хочет думать о неправильности своего поступка, ведь верит, что дитя свяжет их невидимой нитью. Чимин просто сейчас этого не осознает, но в будущем, подержав плод их любви в руках, будет очень благодарен за такой подарок, а Чонгук будет благодарен ему. Семья — это ведь мечта любого омеги… *** Две недели спустя       Джокер перебирает заполненные химическими формулами бумаги, опускаясь на корточки когда карандаш валится из рук. Он никогда не был настолько неряшливым, но в последнее время не может собрать мысли в кучу, постоянно возвращаясь к светлому образу, плотно поселившемуся в голове на долгие три недели. Чимин не навещает даже Монстра и альфа потихоньку познал еще одну неизведанную ранее эмоцию — переживания. Ночами ему снилось, что с омегой случается нечто ужасное, но на утро он не мог вспомнить ничего конкретного, а сны напоминали о себе неприятным покалыванием в груди и дрожащими пальцами.       Безрезультатно он старался отвлечься на работе, но и здесь ожидала полнейшая феерия неудач. Хосок во время первой операции потерял сознание, после этого заперевшись в своей комнате и долго рыдая, на что Джокер лишь покачал головой, позволив ему немного отдохнуть. Иных вариантов у него не было. Второй раз был ещё более запоминающимся, ведь впечатлительного шатена стошнило прямо на медицинское кресло, где ожидал своей участи уже зараженный альфа. Тэхен тогда и вовсе усомнился, что Хосок действительно врач, но тот мгновенно парировал тем, что вставлять иглы в чужие глаза не входит в его полномочия. В третий раз Юнги решил не явиться на операцию, напившись до потери пульса и уснув полуголым в собственноручно высаженном саду. Такое поведение для альфы было абсолютно нетипичным, но Джокер всплесков агрессии не замечал, поэтому не смог догадаться, что тот больше не пьет таблетки, а спихнул всё на кризис среднего возраста и неразделëнную любовь, ведь Хосок его показательно игнорировал.       Отбрасывает перепутанные бумаги на стол, устало потирая лицо ладонью и решает, что на сегодня с него достаточно. Достаёт из внутреннего кармана старенький плеер, который уже давно не соответствует современным технологиям, но Тэхен готов залепить пощёчину общественному мнению. Непослушными пальцами распутывает наушники и достигает мнимого душевного умиротворения лишь тогда, когда уши будоражит лёгкая мелодия французского джаза. Музыка вытесняет ненужные мысли, но не избавляет от них, а лишь приостанавливает на время. Это его личная наркотическая доза, которая благо не разрушает мозг, ведь тот ему еще пригодится в будущем.       Запихивает руки в карманы бежевых брюк, лениво прогуливаясь в сторону комнаты и разглядывает давно привычные стены, но в этот раз с поддельным интересом. Джокер всегда умел контролировать своё сознание и направлять в нужное русло, что и выделяло его среди остальных людей. Он не позволял себе лишнего даже в мыслях, ведь именно они выстраивают личность и определяют характер. Хранить в своём сердце созидательное чувство вселенской любви, пожирающее его изнутри — отвратительно, потому что он не может это контролировать. Будто твоё тело больше не принадлежит тебе, но Джокер знает, что больше не принадлежит и сердце.       Раньше Чимин приходил часто и всегда навещал его. Они много разговаривали, ведь Тэхен знал, что люди не любят слушать и позволял омеге излить душу, тем самым делая морально зависимым от общения, но кажется не получилось. Может стоило ему больше рассказывать о себе? Исключено. Его разговоры легко могли затронуть тему вкусовщины и тогда он сказал бы нечто до одури неприличное. Например, что ему кажется, что море такое синее-синее, потому что это Чимин, только в более божественном обличии.       Опускается на заправленную кровать, упираясь глазами в покрытый трещинами и влагой потолок. По периметру комнаты расставлены множество шикарнейших картин, которые стоит давно оценить критикам и потерять сознание от тончайшего искусства, но Джокер от них устал. Резко сдëргивает наушники, дабы убедиться, что случайный шум был частью песни, а не психозом, но вокруг тишина. Вероятно, он просто оказался оглушëн шумом внутренней тревоги. Странно, что альфа перестал ощущать сколько градусов в помещении, не понимает, испытывает ли он чувство голода или это проблемы с желудком. Всё, что он чувствует — это чëртово чувство тоски по непонятно чему. Хотя на самом деле он знает, но никому не скажет, даже самому себе.       Голубые глаза скользят по стене напротив, разглядывая бесконечную серость, которая медленно начинает давить на мозг. Тэхен не любит мрачные оттенки, но его жизнь давно превратилась в серый поток рутины, словно он отрицательный герой в сказке о любви.       Подскакивает в места, хватая стоящий на прикроватной тумбе баллончик белой краски и приближается к стене, несколько секунд выстраивая в голове экспозицию. Мысли совсем не собираются в кучу, но голова непроизвольно поворачивается влево, где альфа сталкивается с собственным взглядом в отражении. Сапфиры переливаются в полумраке комнаты и Тэхен подмечает, что ничего так не подчёркивает красоту глаз, как безразличие.       Трусит рукой, дабы размешать краску и проводит первые линии. Они выходят неровные, но наполненные смыслом больше, чем всё его существование. Джаз приятно отдаёт в барабанные перепонки, поэтому альфа начинает подпевать, нашептывая незамысловатую мелодию себе под нос. Из ящика вытаскивает несколько баллончиков голубой краски разных оттенков и с подозрительным воздержанием продолжает разукрашивать стену. Впервые он оказывается довольный проделанным результатом настолько, что в груди загоняется непонятное чувство умиротворения. Капли краски падают на пол, а несколько окрашивают красивые лакированные ботинки, но Тэхен не настолько педантичен, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.       Делает несколько шагов назад, разглядывая сотворëнное на скорую руку произведение искусства и деловито обхватывает большим и указательным пальцем подбородок, немного наклоняя голову в бок. Со стены на него смотрят его собственные глаза. Немного уставшие, опустившиеся, но с нездоровым желанием жить, захлебнувшимся в морской пучине. Странно. Тэхен никогда не горел желанием существования.       Разглядывает ещё несколько секунд, устало опуская взгляд, когда осознает, что даже эти глаза не принадлежат ему. Со стены на него смотрит Чимин и это так красиво. Это лучше чем гроза в июле, фруктовый чай, запах краски или взволнованное море. Это самое нежное воспоминание, размытая плёночная фотокарточка, ленивое приятное утро и билет в другой город. Чимин — лучше чем искусство, лучше пятниц, и даже лучше, чем крутиться в кресле. Он пахнет его несбывшейся мечтой с нотками лаванды. С ним он забыл имена и дороги до самых лучших городов, ведь все дороги вели к нему, а омега был единственным городом, который он хотел взять штурмом, наступлением, но всегда одерживал лишь горькое поражение.       Злостно хватает красный баллончик, неровными буквами перекрывая картину. Шрифт выходит неаккуратный, а краска растекается, оставляя за собой алые подтёки, словно кровавые слезы из голубых глаз. На шершавой стене, прямо поверх самого тонкого искусства было выведено: ты заставил меня чувствовать…       Падает лицом в подушку, сильно комкая простыни и зажмуривает глаза до белых бликов. Ангельский образ продолжает таранить сознание, но Тэхен не хочет признавать, насколько сильно он, чёрт возьми, соскучился. Ему нужно впитать в поры чужой запах, ощутить как дрожат чëрные ресницы и увидеть обворожительную улыбку, которую омега регулярно приносил ему в презент.       Чувство тоски смешивается в груди с неподдельным чувством ревности. Он знает, что Чонгук может позволить себе наслаждение лицезреть его каждый день и даже, возможно, спать в одной кровати. Одна мысль об этом заставляет волосы на затылке встать дыбом, а пальцы сжимают одеяло до белизны костяшек. Кровь растекается по телу бешеной лавой, остужаясь резко накатившим чувством бессилия и страха. Он никогда ничего не боялся, но сейчас готов признать, что если омега больше никогда к нему не придёт, то он сдохнет где-нибудь в туалете от тоски.       Каждую эмоцию он ощущает в десять раз острее, чем любой другой человек. Столько лет они хранились внутри за десятком толстых цепей, а теперь вырываются наружу, устраивая в душе настоящую революцию и селя анархию там, где подобному нет места. Любовь губительна, но любовь психбольного смертельна.       Он ненавидит себя за эту слабость, но лекарства от проклятой заразы нет. Залог спокойствия души — отсутствие души, но у него она, как оказывается есть. Сердце болезными ударами таранит грудную клетку, но альфа старается дышать ровно, тихо шепча в подушку: — Хотя бы приснись…