Ты наливаешь себе водки, и всем становится страшно

Данис мягко улыбается чему-то своему, проворачивая ключи во входной двери в небольшую двушку на четвёртом этаже. В квартире свет не горит. Тем не менее, он в коротком свете лестничной клетки, проникавшего во внутрь ещё секунду назад, увидел, что Юрины кроссовки были на месте. О, Юра дома. Конечно, Юра дома — на дворе одиннадцать часов. А Агиделю-старшему не в привычку возвращаться так поздно. Может, даже спит. Данис улыбается ласково, проворачивая ключи во входной двери и задвигая плотную щеколду. Он идёт в спальню, открывая бесшумно дверь в неё и тенью заходя, чтобы вдруг не спугнуть сон. Юра под одеялом вздрагивает. Агидель-младший максимально тихо и незаметно сворачивается под большим куском ткани, подтягивая к груди ноги, и поздно думает, что ложиться надо было лицом к двери. Лицом к двери страшно. Легче смотреть пристально в стенку, узоры обоев на которой уже расплывались — от того, как долго он не сдвигал взгляда хоть на сантиметр в сторону, от того как глаза вновь начинают становится мокрыми. Щелчки замков были слышны, в отличие от его шагов — в квартирке на четвёртом этаже очень тихо, и всё равно!.. Я могу быть в Монте-Карло, в Челябинске или Одессе. Юра же не может не быть дома — неделя отсутствия была бы очевидно подозрительной даже для его лучших друзей. У Юры же всё нормально. Юра просто поспорил с агаем и не хочет его видеть. Костя и Аня знают, что они любят поссориться — что уж, склочные и импульсивные люди, но помирятся ведь, братья же. А ещё родители Кости и Ани знают, что Юре почти семнадцать — за такого взрослого подростка и не страшно, что родители хватятся. Тем более, у Юры в семье всё нормально. У него амбициозная, уехавшая покорять Москву, сестра, у него очень надёжный и заботливый брат. И доказательства о его заботе он, не включая экрана, так цепко сжимает в потных ладонях.             27 февраля       Брат: Кустым.       (21:03)       Брат: Нам надо серьёзно поговорить.       (21:03)             28 февраля       Брат: Ты меня не понял?       (22:54)       Брат: Нам надо поговорить.       (22:55)             1 марта       Брат: Кустым, вернись домой.       (19:17)       Брат: Кустым!       (19:17)       Брат: [пропущенный звонок]       (19:20)             2 марта       Брат: [пропущенный звонок (4)]       (20:13)       Брат: Кустым, пожалуйста, ответь.       (20:21)             3 марта       Брат: Пожалуйста, пойдём домой, кустым.       (23:44)             4 марта       Брат: Кустым, ответь мне.       (18:02)       Брат: [пропущенный звонок (3)]       (21:37)       Брат: Юра!       (22:21)             5 марта       Брат: Как долго ты будешь меня игнорировать?       (23:12) Он сжимает телефон, на котором три процента, в руках так, что он, кажется, схлопнется, сломавшись. Не подходи. Только не подходи. Посмотри, да. Не подходи. Не подходи. Уйди. Не надо. Не подхо… — Ты же не спишь, кустым? — на его шею опускает холодная, холоднее всего, что могло бы существовать хотя бы в пределах их квартиры, рука, передавливает легонько то, что там из вен-артерий у него есть, и отмеряет заполошный пульс. — Конечно, не спишь, ещё же так рано… Пальцы, оставляя после себя будто вымороженный на коже след, покидают его кожу. — Зачем врать, кустым? Юра считает, не зная, угадает ли: раз, два… Поднимается на кровать резко, садясь, пока агай не успевает схватить его пальцами-капканами за плечо. — Не трогай меня! Что бы тебе не кричали, ты всё равно ничего не слышишь. Силуэт старшего брата, стоящего не раздевшись над его кроватью с протянутой рукой, виден только из-за того, что из окна, неплотно зашторенного, проникает свет. Он секунду разглядывает короткие, чуть вьющиеся русые волосы, в темноте кажущиеся чёрными, и острые, сияющие влажным глаза. Агай улыбается едва-едва. — Мы должны поговорить о твоем поведении, кустым. От него пахнет спиртом. Ты наливаешь себе водки, и всем становится страшно. Юра слетает с кровати, ногами путаясь в одеяле и избавляясь от того только у двери, на которой давно сломана щеколда, будучи с корнем выдранной братом. Он бросает взгляд на дверь, зная, что почти точно не получится — не с дрожащими слабыми руками отпирать больно плотный засов, не с дрожащими слабыми руками тыкать в замок ключом, который ещё найти надо в кармане куртки. Пришла беда откуда не ждали. Он совершенно не знает, сколько его брат выпил, чтобы быть уверенным в дальнейшем. Он, долбя кулаком по выключателю, захлопывает через миг за собой дверь в ванную, крутит, колотясь, замок на ручке, ставший в какой-то момент их споров хлипким. Юра не услышит, когда он подойдёт. Выдыхая, он на негнущихся ногах садится на крышку унитаза, только и смотря на белую дверь. Ты неприятен как нападение фашистской Германии. В одиннадцать вечера, как предрассветные выстрелы. Он стучит. Костяшками. — Кустым, выходи. Мы просто поговорим. Ты наливаешь себе водки, и всем становится страшно. Он держится за фарфор и пластик пальцами, желая даже тут подтянуть к себе ноги. Не надо. Я не хочу с тобой говорить. Уйди. Проспись. Не трогай меня. Он стучит. Кулаком. — Ты там оглох? Юра смотрит на ходящий ходуном замок. Я могу сколько угодно спрятаться в ванной — Сколько ещё ненадёжная дверь выстоит Под его ударами? Пожалуйста, не надо. Что я тебе сделал в этот раз? В чём я снова виноват, что я делаю не так? — В чём—! На телефон приходит уведомление. — А ты посмотри, кустым. Может, и объяснишь мне, почему мой брат сосётся с какими-то мужиками? Это же то, чему я тебя учил, да?! Быть нормальным. Быть мужчиной. Плеваться на педиков и дарить цветы и внимание девушкам. На фотографии Юру, невероятно пьяного, в губы смазано целует Енисейский, пьяный не меньше. Ты наливал всем шампанского, и всем становилось весело. Он отводит взгляд от фотографии на дверь, которая тут же сотрясается под сильным ударом ноги. Юре охота вжаться с угол ванны, спрятаться за унитазом, скрыться чёрным пятном в полностью белой ванной комнате. Он не прекращает. Ни через две секунды, ни через полминуты. Когда же ты устанешь?! Ему всё ещё охота спрятаться — он прячется, хотя знает, что без толку. За каждый ударом он вскидывает плечи в дрожи, только и поглядывает из-за бачка и крышки на немного шаткую дверь, только и слушает, как болтается внутри слабый металлический затвор. Сколько ещё ненадёжная дверь выстоит Под его ударами?.. — Давай, выходи, тебе же так нравилось веселиться! Ты наливаешь себе водки, и всем становится страшно Ты наливаешь себе водки, и всем становится страшно. Ты наливаешь себе водки, и всем становится страшно. Он выключает свет. Юра хватается за телефон, чудом ещё не треснувший от того, как он сжимает его пусть и слабыми, пусть и дрожащими пальцами. «0:04». Почему никто не слышит? Почему соседи не вызывают полицию? Да хоть, блять, пожарных, а лучше сразу скорую?! (Почему всем без разницы?!). Два процента. «0:05». Он смотрит на диалоги. Его брат учил его быть нормальным, быть мужчиной, плеваться на педиков и дарить цветы и внимание девушкам. А не целоваться пьяным с парнями. Он учил его не реветь, даже когда он колотит дверь ногами. Он учил его не кричать, даже когда очень хочется. Он учил его справлять с проблемами самому, потому что жаловаться на тяжести — не по-мужски. А не писать другу сообщение в ночи. Кос Костя, Костя, прив Костя, п Костя, пожалуйс Костя, пожалуйста, заб Костя, пожалуйста, забери меня отсюда Костя, пожалуйста, забери меня, я у себя дома Костя, пожалуйста, забери меня, я в квартире с Данисом Костя, пожалуйста, забери меня, я в квартире с Данисом он пьян Костя, пожалуйста, забери меня, я в квартире с Данисом он пьян и может выломать дверь, пожалуйста Костя, пожалуйста, забери меня, я в квартире с Данисом он Костя, пожалуйста, за Костя, по             7 марта       Вы: Костя, поговорим?       (0:06)       Вы: Я заснуть не могу.       (0:06) Он учил его справлять с проблемами самому, потому что жаловаться на тяжести — не по-мужски. Я легко могу понять, насколько хороший я человек, По тому, насколько долго я смогу всем улыбаться.