Hier kommt Alex

Алекс шел сквозь всего два цвета, оставшихся в мире – белый и зеленый. Белый стелился под ногами мягким ковром, зеленый окружал неприступными стенами. *** Он сразу понял, что его девушка на этот раз не просто влипла в неприятности, и даже не тонет в них, как в трясине, а уже находится где-то на самом дне. Если это дно не пробито ко всем чертям. Он понял это еще до того, как она попросила привезти ей липовый паспорт. Сердцем почувствовал, как бы там мелодраматично это не звучало. И все же, когда Призма рассказала ему в чем дело, наедине, о том, что по телефону не стоило озвучивать так же, как оставлять отпечатков на паспорте, Алекс пережил шок безо всяких преувеличений. *** Он любил ее. Он ее очень сильно любил. Предполагал раньше и убедился теперь, что готов ради нее пойти на все. Включая предательство. Что там Родины, хрен бы с ней и такими казенно-шаблонными понятиями. Включая убийство - если не останется другого выбора. Ради Призмы Алекс предал Призму. Предал ее доверие. Чтобы спасти ей жизнь! Пятьдесят лет за решеткой без права на обжалование приговора – это все равно, что смерть, с преждевременным погребением заживо. *** Поняв, что другого выбора не остается, Алекс связался с властями, выторговал им с Призмой свободу в обмен на похищенный ей вирус. Само собой, не забыв записать разговор. И переслать куда надо. С указанием обнародовать, если что. *** «Если что» грянуло откуда он ожидал меньше всего, когда арестовавшая его ФСБшная «шишка» тем самым гнилым «фруктом», который следует за все это «благодарить», и оказалась. Что Алексу в его планах отступления помогло меньше всего. Все чуть было по пятиконечной звезде не пошло, но как бы кто не облажался, всем остальным оставалось лишь блюсти честь мундира. Ведь кто тогда иначе, зная о кидалове со стороны Конторы, захочет хоть когда-нибудь заключить с ними новую сделку. *** Алекс получил обратно свою свободу практически сразу. Уже зная, что Призма вырвалась на волю гораздо раньше него, утекла у Конторщиков между пальцами прямо тогда, на крымском причале, что поддерживало его в темные дни единственным теплым лучом света. *** А теперь было белое и зеленое, на пути к ней. Было, разумеется, и синее – небо над головой, но Алексу приходилось смотреть под ноги, поэтому ничего, кроме снега он не видел, ну и вечнозеленого соснового леса, все равно закрывавшего обзор не хуже местами дырявой крыши. *** Прошло невыносимо долгих полгода, прежде чем Призма сообщила Алексу, где он может ее найти, так, чтобы всякие там «товарищи майоры» этого не поняли. Она снова доверилась ему. Она тоже не переставала его любить. Она поняла его. И не могла не простить. *** Ему всегда было так хорошо рядом с ней. Душевно уютно, комфортно и радостно сердцу. Было так сладко, так нежно, так тепло и так горячо, прижиматься к ней хотя бы щекой к щеке, целовать ее почти невесомо и мимолетно. Прижимать ее всю к себе со всей силы и прижиматься к ней засыпая, а потом просыпаясь, не перестав обнимать. - Тут для тебя достаточно холодно? – спросил Алекс вместо приветствия и даже вместо «Прости», которое не успел ей сказать в свою очередь. А еще он улыбнулся. Кажется, впервые с того дня, когда видел Призму последний раз, днем, чуть было не ставшим навсегда последним. Точно, впервые с тех пор. - Тут, конечно, не мексиканская деревушка, но чем хуже канадская? – улыбнулась и Призма, так же вспоминая тот их разговор, и, не дожидаясь ответа, кинулась к нему объятия. «Прости!» и «Люблю!» прозвучали одновременно, в унисон, было даже не разобрать, кто сказал одно, а кто другое. Точней говоря, одно и то же, просто двумя разными словами. Выражающими, по сути своей, одно и то же. *** Невозможно быть далеко от самого близкого своего человека.