***
Дженсен в моменте словно отключается, позволяет Богине и Недугу, да и, если быть честным: всей чертовщине на свете заголосить и расцарапать внутренние стенки желудка. «Так оно все и начинается, ты же сам знаешь!», — молвит Богиня даже жалостливо. «Дженсен, ты же знаешь, что ты не идеальный, да? Может ты и вправду проглядел этот момент, когда стал ненужным, а?», — это уже шепчет Недуг. Эклз сглатывает внезапно горькую густую слюну и сам не осознает, что хмурится. Он встает, а Богиня, схватив его за шею, тащит к комнате, где Джаред разговаривает с Киганом. «Давай ты сам убедишься в том, что я пытаюсь донести до тебя», — шипит она уже злобно, поддевая в груди что-то очень уязвимое и хрупкое. Дженсен пару секунд медитирует, но все же прижимается ухом к лакированной поверхности в попытке услышать разговор. Никак не получается разобрать шепот Джареда, и уж тем более не понять, о чем там болтает Киган. Эклз в очередной раз неосознанно начинает колупать заусенец на большом пальце. Он разрывается между тем, чтобы развернуться и уйти, по пути сохранив нормальные отношения с Джаредом, и тем, чтобы ворваться в комнату и… «Поймать на горячем, сладкий, — завершает Богиня, смеясь. — Вперед!». Хочется. До тошноты. Он открывает дверь одним ревностным и злостным порывом. Джаред приподнимается, скользит любопытным взглядом сверху-вниз. — Да, наверное, ты прав. Да, конечно. Почему нет? Слушай, может быть обсудим это завтра? — Падалеки внимательно слушает и кивает, словно собеседник может его увидеть, а пальцы его беззаботно играются с завязкой на просторных шортах, — да-да, давай, чувак, увидимся. — Что-то стряслось? — Это уже адресуется Эклзу, но того словно пикой пронзило, а перед глазами стоял этот глупый и несуразный образ Джареда, дергающий шнурок на флиртующий маневр. — Ты. — Дженсен прочищает горло, — кто тебе звонил? — А, — Джаред пробегается взглядом по чужому лицу, словно силясь понять, как много его нежданный гость слышал, — Киган звонил. — И что хотел? — Даже Эклзу становится неприятно от звука и тона своего голоса: металлического, едкого, с нотками перцовой обиды. Где-то неподалеку слышится перезвон смеха Богини. Чертова стерва. Джаред потирает лицо ладонями и сквозь них же и бормочет: — Попросил поговорить с ним. Дженсен сжимает пальцы в кулаки и делает пару шагов вперед. Эклз не хотел напирать, не хотел поддаваться ни Богине, ни Недугу, ни тем более Кигану. Однако в этот самый момент, когда он заглянул в глаза Джареда и обнаружил там осколки едкого и смущенного вранья, он сорвался: — О чем же?! — Задает вопрос и всем корпусом наклоняется к своему партнеру. Джаред лишь приподнимает брови в удивлении, а затем уже в смятении хрипло мяукает: — Остынь, Дженс. Просто хотел поговорить, я сам не понял. «Он — лжец, с большой буквы Л, скажи?», — Богиня хрипло смеется. «Кажется, ты недостоин знать правды, приятель», — вмешивается Недуг. Дженсен и сам уже не понимает: он ли это делает, или все же им завладела несносная Богиня, или же собственный Недуг, но у него не хватает выдержки противиться. И поэтому его руки грузной тяжестью опускаются на чужие плечи и слегка встряхивают. — Ну что-то же он сказал?! Ведь так? — Глаза его полыхают свирепостью, в то время как жар от собственного стыда вгрызается в щеки. — Да что с тобой такое сегодня? — Не выдерживает Падалеки, — чего ты дергаешься из-за всего на свете? — Его трехцветие также сердито горит. И в этот момент Дженсен словно просыпается и ему становится дико неловко. Он убирает руки, показавшиеся ему на тот момент какими-то свинцовыми и нелепыми. Отходит на шаг назад, опускает голову. И сам не знает, чего ждет. — Да ты прав, извини. Я просто устал. Джаред тянет к нему руки и просит лечь с ним, но, наверное, в этот момент все пошло не так. Ведь за место того, чтобы выкинуть из головы не свои мысли, а кем-то кокетливо вложенные и упасть в желанные родные объятия, он делает один шаг назад и еще один. А затем тихо бормочет: — Не хотел мешать, я иду в душ. Выскальзывает за дверь, оставляя Джареда… И, кажется, частичку себя. Уже находясь под горячим душем, он размышляет о том, куда он катится. Конечный пункт ему не нравится. Донна Тартт написала: «существует ли такая вещь, как трагический изъян — зловещая тёмная трещина, пролегающая через всю жизнь?». И Дженсен на это может лишь иронично засмеяться. Ведь учитывая его опыт, о, да, такой изъян существует, и еще как. Эклз знает, что он красив и имеет чувство стиля. Спасибо изнанке модельного бизнеса, в которую он впервые упал, когда был ребенком. Он прекрасно знает о щепетильно взращённой им же харизме, которую он возвел в ипостась божества. Он знает, что он худо-бедно успешен: съемки, режиссура, концерты, бизнес, акции. Благодать. Он все свои комплексы перемолол в мясорубке и закопал на заднем дворе. И только один, тот самый тарттовский «трагический изъян» все время выбирается наружу, скалится, показывая пеньки желтых зубов. Сверкает бешеными, но совсем не живыми глазами. Н-е-у-в-е-р-е-н-н-о-с-т-ь. Его Недуг. Он то и пролегает через всю его жизнь, бросает до мерзости уродливую тень. Неуверенность в себе, в своих поступках, в выбранном пути. Куда бы Дженсен не пошел, эта болезнь следует за ним по пятам. Она всегда догоняет, как бы он не старался от нее убежать. Цепко хватает за загривок, напоминая о себе. Эклз хлестко бьет ладонью об кафельную стену, брызги пены стекают по стеклянной двери. Он устал. В этой чертовой жизни и так мало смысла, а когда твой смысл сужается и помешается лишь в одном человеке… грешно ли желать, чтобы этот человек всегда был рядом и никогда не покидал тебя? В конце-то концов, не может же он просто запретить Джареду общаться с Киганом! Это веет инфантилизмом и глупостью. Что ему делать дальше? Каждый наделяет свою жизнь собственным смыслом и ценностью. Так что же делать Дженсену, который поставил Падалеки главной ценностью? И что же ему делать, когда эту ценность, вероятно, хотят забрать? Утром Джаред мягко перехватывает Дженсена на кухне и обнимает крепко за плечи. — Извини, бейб. Я не должен был вчера так реагировать. Что тебя беспокоит? Дженсен позволяет себе застыть в этом щемящем моменте нежности. Обхватывает чужую талию и горько вздыхает, ведь понимает, что не может поделиться и долей тех страшных мыслей, что сердитым лаем умещаются внутри головы. «Хэй, Джаред, я тут подумываю о том, чтоб запереть тебя. Чтобы никто не мог забрать тебя…». «Хэй, Джаред, моя неуверенность сожрала весь мозг, поэтому теперь я немного псих. В общем, желаю, чтобы Киган исчез из нашей жизни, ведь боюсь, что могу потерять тебя… Боюсь, что я недостаточно хорош для тебя…». «Хэй, Джаред, моя ревность не дает мне покоя, поэтому не мог ли бы ты позволить мне поглотить тебя?». Такое уж точно не скажешь ранним утром перед рабочим днем. — Не хочешь говорить? Я понимаю, только не замалчивай, хорошо? Знай, что я всегда готов выслушать, — шепчет ему Джаред в ухо. Чертов идеал! Дженсен вздыхает еще тяжелее и рука его ведомая сладкой мечтой, забирается под чужую хлопковую футболку. Данный жест не несет какой-то сексуальной перспективы. Дженсен лишь хочет утолить тактильный голод. Коснуться теплой и распаренной после утреннего душа кожи. Но Джаред моментально напрягается и быстро выпутывается из объятий. — Извращенец, — смеется он, но все же делает шаг назад, — можешь хоть раз не приводить все к сексу? Дженсен моргает медленно, обнаружив в словах огромнейший упрек, который подтверждается в глазах цвета павлиньей лазури. — Давай завтракать, скоро выдвигаемся. — Джаред на секунду хмурит брови, видимо, по-своему истолковав молчание. А Дженсен и не знает, что и сказать. Агонией проносится мысль: «Что же мне делать?».***
Киган бредет по площадке и морщится от головной боли. За болезненное любопытство он получил штраф от Провидения в виде опухшего лица после бессонной ночи. Пока луна светила в небе, он лежал на кровати и глядел в потолок воспаленными глазами. Размышлял о многом, старался договориться с собственной уязвленной гордостью. Видимо, кто-то сверху решил проверить его на «вшивость», иначе не объяснить эти странные события, участником которых он стал. Подсунули ситуацию: давай, Киган, действуй! А мы поглядим, какие выводы ты сделаешь и какие решения ты примешь. Безобразные и странные мысли и эмоции, что медленно тлели внутри не давали и шанса мыслить рационально. (они и сейчас тлеют, Киган боится: как бы они не превратились в полноценный пожар). «Все беды от Дженсена», — пришел он к злостному выводу и, ведомый скорее упрямством и темным отчаянием, просто набрал Джареда. Он даже не мог подумать о том, что друг поднимет трубку, ведь по грозным заверениям Эклза им есть чем заняться. Однако, после трех гудков трубку подняли, а Киган от удивления совсем растерял весь свой едкий запал. Он пролепетал извинения, а потом начал молоть какую-то чушь о работе, чтобы в конце своей сбивчивой речи пригласить Джареда на стаканчик пива. Еще больше его удивило чужое согласие. Поэтому, смущенный своей выходкой, Аллен не мог уснуть до пяти утра. Он задавался вопросом о том, что с Эклзом, черт возьми, не так. Они ведь неплохо пообщались тогда в баре. Киган даже не спрашивал ничего странного и компрометирующего, просто хотел выполнить свою работу на сто процентов. Самое странное вот что: Дженсен же тогда отвечал на все вопросы, улыбался и шутил, а на съемки пришел разъяренным тигром готовым вцепиться своими острыми клыками в чужую шею. Киган размышлял о том, что он мог как-то обидеть Дженсена, например, неловким словом или неаккуратным действием, но тут же отмахивался от этой мысли, ибо этого просто не могло быть. Киган ни разу не сказал ничего дурного. Если хорошенько подумать о всех моментах, которые произошли на площадке, то можно хоть как-то оправдать Эклза: устал, запарился, сорвался, поддразнил. И только на один вопрос Киган так и не смог найти ответ: что, черт возьми, с ним случилось за те две недели? Он надеется, что в оставшиеся дни он сможет разгадать эту животрепещущую загадку. В павильоне он крутит головой. Ищет Джареда, ибо горит исполинским желанием поговорить с ним… о многом. Но не находит и в досаде сжимает губы. «Да где его черти носят?!», — возмущается он в собственной голове. «Не черти, а черт», — поправляет он себя, когда замечает эклзовское кресло. Движется к нему прыгучим шагом и почти дрожит от любопытства: какая надпись на этот раз? «Сын Алана и Донны», — гласит спинка стула. Киган хмыкает и видя рядом полупустой стаканчик с кофе, стоящего возле ножек, приходит к выводу, что Эклз пришел раньше. Киган снова вертит головой, но уже для того, чтобы обнаружить хоть кого-нибудь и задать вопросы, что стервятниками клюют виски. Он находит глазами помощника оператора и почти бежит к нему навстречу. — Где Джаред? — интересуется он запыхавшимся голосом, — привет, кстати. Помощник оператора глядит удивленно, но все же отвечает: — Доброе утро. Он и Дженсен ушли на фотосессию. Они решили сделать это до того, как соберется весь состав. Подожди немного, — хлопает по киганскому плечу, — скоро приступим к съемкам. — А где именно они фотографируются? — Спрашивает Киган и надеется, что его тон голоса не слишком давит на собеседника. Последний словно и не замечает его беспокойства: — В том павильоне, — махнул рукой в левую сторону. — Туда лошадь повели. — Лошадь? — Киган в удивлении распахивает глаза. — Зачем им лошадь? — Ну, — помощник чешет нос, — захотели сфоткаться с лошадью, наверное. Я ж откуда знаю? Иди и сам спроси, — кидает последние слова с каплей раздражения. Киган кивает и чуть язвительно отвечает: — Этим и займусь, — уходит стремительно. Он заворачивает за угол и видит, что парни уже вовсю смеются вместе с фотографом, а рядом пофыркивая, стоит темная лошадь с забавным белым пятном на морде. На эклзовской черепушке очередная глупая кепка. Джеи в одинаковых джинсовых рубашках выглядят до нелепого органично. «Господи, спасибо, — думает Киган, пока глядит на них, — спасибо тебе огромное за то, что эти жуткие глаза скрыты солнечными очками». Аллен все еще не знает, как Эклз отреагирует на тот факт, что он не собирается плясать под чужую дудку. Дженсен тем временем ласково поглаживает ладонью лошадь в успокаивающем жесте, пока Джаред забавно охая, взбирается в кожаное седло. Эклз тут же ненавязчиво помогает. Его пальцы, казалось, привычным жестом обхватили чужую лодыжку (до чего же узкая!) и чуть подтолкнули вверх. Джаред уже удобно устроился в седле и в благодарность кивнул. Затем корпусом придвинулся ближе к Дженсену, сложил руки крестом, да так и замер. Эклз наблюдает за ним пару секунду, усмехается, а затем поправив кепку, хватает прикреплённый к лошади подбородный ремень и тоже встает в позу. Джаред же растягивает губы в такой н-е-ж-н-о-й улыбке, а глаза его — кристально-чистое море, где штиль, покой и благодать — светятся удивительным умиротворением. Безмятежное лицо. Безмятежное и счастливое… Кто сделал его таким? Киган ведь помнит какими безжизненными были падалечьи глаза месяц назад. Помнит, как что-то Джареда сломило и оставило глубокие отвратительные шрамы на лбу и щеках. Все слова, что говорил ему Киган в попытке поддержать, разбивались об толстую броню, что тот водрузил на себя в простой и такой человеческой попытке с-п-а-с-т-и-с-ь. Джаред был не в себе и балансировал на краю самой страшной пропасти. А сейчас Падалеки остротой отвечает на эклзовскую шутку и смеется звонко. Все просто и ясно. Он, наконец-то, в порядке. «Что-то его спасло и бережно отвело от края», — думает Киган и переводит взор на бескрайнее небо, обращаясь с молчаливым «спасибо». Дженсен же — образец безусловной антейской силы и с этим же квинтэссенция безграничной надежности. И наблюдая за тем, как он бережно поправляет падалечью ногу, Киган приходит к выводу, что Эклз — это не только антейская сила, но и крепость, сила, щит. Преграда. Аллен снова глядит на Джареда и замечает интересный жест: тот кончиком указательного пальца касается эклзовского плеча. Можно было бы сказать, что Дженсен никак не реагирует, но киганский сканирующий и пытливый взгляд замечает мимолетный отклик: чужие уголки губ почти незаметно приподнялись. Аллен решает вернуться обратно, пока его не увидели. Уже шагая обратно, до его ушей доносится голос Эклза, а следом перезвоном звучит падалечий счастливый смех. Может не что-то Джареда отвело от края, а кто-то? Выступила горечь на языке. Лучше об этом не думать. Киган хлопает в ладоши. Сам себя приободряет, лишь бы не провалиться в уничижительные мысли. День обещает быть жарким. Спустя десять минут парни возвращаются. О чем-то увлеченно болтают, пока синхронно шагают в направлении эклзовского кресла. Там и расходятся. Кигану больше нельзя следить за ними, ибо наступили съемочные хлопоты. Сегодня у него нет сцен, он мог бы остаться дома, но желание найти ответы на терзающие его вопросы оказалось сильнее. Поэтому сейчас он сидит без дела и просто наблюдает за работой остальных. Съемочная группа крутит-вертит камерами, а актеры превращаются в собственных персонажей. Вот уже Корделл шагает с Джерри по дороге. После двух снятых дублей, Эклз вдруг встает со своего места и подходит к Падалеки. Все люди на площадке замерли в ожидании — еще бы! — стать свидетелем того, как режиссер отчихвостит их босса хотел каждый. Дженсен тем временем нравоучительным тоном роняет: — Джаред, эту реплику, когда ты говоришь с Джерри… Собеседник глядит сосредоточенно. Меж бровей появилась складка, а зубы терзают нижнюю губу. Люди вокруг не дышат, ведь всем интересно узнать: как себя поведет их исполнительный продюсер? Киган не дышит вместе со всеми. Но вопреки всему, лицо их босса вдруг приобретает расслабленный вид. Он хлопает по эклзовскому плечу и отвечает: — Точно! Да, ты прав. Кажется, в толпе послышались разочарованные вздохи. Все глядят и н-е-п-о-н-и-м-а-ю-т. — Эй, — не выдерживает помощник оператора, — он же даже не закончил предложение! Джаред удивленно глядит на народ, а затем прочистив горло, совершенно обыденно изрекает: — Ну, я-то понял. — Что это, черт возьми, было? — вмешивается помощник режиссера, — на каком языке, вы, парни, говорите? Джаред и Дженсен переглядываются и улыбаются дурашливыми ухмылками. — Ну, — подает голос Эклз, — за пятнадцать лет и не такому научиться можно. — Подмигивает и хлопнув по падалечьему плечу, возвращается на свое место. Киган морщится от, несомненно, горделивой ноты в словах режиссера. Съемка возобновляется, а Киган двигается к кофейному автомату. Ожидая, пока бумажный стаканчик наполнится спасительным напитком, он прокручивает в голове произошедшее. И наблюдая за процессом, он вдруг вспоминает о старой мысли, что потрясла его вчера в вечерних сумерках. Не то чтобы он с филологическим анализом подходил к древнегреческой трагедии и проводил параллели между Джеями и героями гомерских произведений, однако все же мысли крутились вокруг их отношений. Многие люди до сих пор спорят о том, кем же приходились друг другу Ахилл и Патрокл — друзьями или любовниками? В некоторых источниках есть информация о том, что Ахилл начинал как учитель Патрокла, а затем стал его любовником. Киган снова прокручивает в голове эту почти бессловесную сцену между Джаредом и Дженсеном и пытается вспомнить, как последний себя вел. Вдруг также кристально уясняет: Дженсен не командовал даже, он лишь глядел наставническим взглядом и просто ждал пока его оппонент поймет его задумку. Киган моментально морщится от глупой параллели и делает глоток кофе. Честно сказать, он не ожидал, что его безумное воображение нарисует жуткую параллель с гомеровскими героями. Он допивает кофе, и, сминая бумажные стенки, вдруг понимает, что едкое чувство, что поселилось в глотке, не перебить кофейной сладостью. Выбрасывает скомканный стаканчик и хмурит брови в негодовании. Нужно успокоиться. Поэтому сейчас он двигается не в сторону павильона, где Уокер бродит с Джерри, а в сторону Митча, который сидит с листами сценария в руках. — Хэй, — Киган присаживается рядом, — как оно? Митч отрывает взгляд от бумаги и кивает. — Отлично. А ты чего бродишь тут, как неприкаянный? — Тянется за бутылкой с водой, — жара невыносимая. — Есть такое, слушай… — Киган молчит пару секунд в раздумье, — насчет Дженсена… Какой он? Митч растягивает губы в улыбке и отцовским тоном бросает: — Его харизма и тебя зацепила? — почесывает голову, — он один из лучших парней в мире. Киган чуть приподнимает брови. «Все от него без ума, — досадливо думает, — что в нем такого особенного?». Последняя мысль выскользнула изо рта. Собеседник откидывается на спинку стула. — Когда я только пришел в «Сверхъестественное», то тоже думал, что он высокомерный тип. Ну, — глядит мудрыми глазами, — знаешь, они ведь стали популярными и богатыми рано, а это часто развращает молодых. Однако я понял, что ошибался. Дженсен, в прочем, как и Джаред, чрезвычайно простой, без грамма эгоизма, и твёрдо стоящий на ногах парень, который очень ценит всё, что у него есть. — Хлопает ладонью по киганскому плечу, — вот в чем его особенность, понял? Аллену нечем крыть, поэтому он улыбается и кивает. — А что за интерес? — Митч окидывает его любопытным взглядом, — какие-то проблемы? Киган и рад бы ответить, вот только сам еще не разобрался: есть тут проблема или нет? — Нет, никаких, просто… — смущенно дергает плечами, — мне порой кажется, что он глядит на меня уж очень серьезно. Митч вдруг хохочет добрым смехом и коротко бросает: — Бывало такое, да. Не бери в голову. В «Сверхъестественном» к этому быстро привыкли. Что-то типо профессиональной деформации, — хлопает себя сценарием по ноге, — время от времени в нем просыпается «Дин». Киган хмыкает. «Какой там Дин, — мыслит он, — скорее чудище какое-то», — однако не позволяет этим размышлениям выпорхнуть изо рта и переводит тему: — Что сегодня снимаем? Митч глядит на сценарий и отвечает: — Так, ну у меня две сцены на сегодня запланированы, а потом парни вроде поедут в театр, чтобы подготовиться к съемкам концерта. Круто они придумали, скажи? — Разве это не идея сценариста? — Кигану уж совсем надоело слушать дифирамбы в честь кое-кого. — Ну, насколько мне известно, то наши позвонили Эклзу и предложили, а последний сразу же согласился и накидал идеи. Это совместный труд, — Митч снова пьет воду и встает. — Ладно, пойду в гримерку. Киган кивает и остается один. Впервые за всю жизнь проклинает время, которое так долго ползет. Он замечает парней: Дженсен сидит на своем «именном» кресле, а Джаред на соседнем. Киган прикладывается к бутылке, не отрывая взгляд от звездного дуэта. Занятно, что между ними нет никакого пространства. Сидят, как прилепленные. Дженсен тем временем наклоняется к падалечьему уху и, прикрываясь ладонью, что-то шепчет. Джаред же корчит нелепую мордашку и смеется. Киган вдруг вспоминает странное и глупое: «Падалеки неплохо целуется, знаешь…». Дергается от неожиданности. Одетт Эннэйбл положила ему руку на плечо. Она тоже смотрит на парней, а затем хитро бормочет: — Неразлучны, но не вместе. Есть повод для аппетитных сплетен, скажи? — Да, согласен, — отвечает он честно и кивает головой. Ему становится чуть легче от факта, что не он один заметил это подозрительное поведение. — Тут видели, — тем временем продолжает актриса, — как они обмениваются записками, в прочем, — вдруг в досаде морщится, — никто их не понимает. Там какие-то отсылки к фильмам, то просто восклицательные знаки. На одной так вообще было эклзовским почерком написано: «козел». Нам стоит смириться с тем фактом, что они где-то на Солнце, пока мы на Земле. — Чего? — переспрашивает Киган и прикусывает губу в непонимании. — Ну, — продолжает она тише, — я к тому, что нам их никогда не понять. — Ммм, — неопределенно тянет Аллен и снова пьет воду. — Может ты и права. «Пока они на гребанном Солнце, — злобно думает он, — я же на чертовом Нептуне сижу». На языке все еще ощущается горький вкус… Зависти. После пары снятых дублей Киган подходит к сидящему в теньке Джареду и протягивает тому упаковку «мишек Гамми». У Падалеки глаза загораются как у ребенка, который только что увидел свой первый снег. — Чувак, — тянет он радостно, — огромное спасибо! — Тут же закидывает одного мармеладного медведя в рот. — Не за что, — отвечает Киган и широко улыбается. — Одна птичка напела, что ты их обожаешь. Падалеки закидывает еще горсть сладостей в рот и кивает головой. — Мм, кажется, я знаю, что за птичка, — смотрит в сторону, — к нам летит. Аллен почти стонет от разочарования, видя, как к ним быстрым шагом направляется Дженсен. — Что это у нас тут? — бормочет тот и хулиганским образом отбирает упаковку из джаредовских пальцев. — О-о-о, мне это надо, — и закидывает пару штук в рот. — Эй, — Падалеки тут же шутливо приподнимается, — это мои мишки! Эклз отмахивается ладонью и снова поглощает мармелад. — Не жадничай, — говорит он с набитым ртом, — откуда богатство? — Мой любимый младший братишка принес, — с гордостью отвечает Джаред и хлопает ладонью по киганскому животу. Дженсен на секунду перестает жевать, сужает глаза и сжимает губы — проявляются забавные ямочки вокруг уголков. Глядит внимательно, пристально, словно что-то для себя решает. — Вот оно как, — тянет он лающе и бьет падалечью руку, — куда тянешься? Я еще не наелся, — и тут же снова проглатывает парочку медведей. Киган же стоит и понимает, что дома ему придется выковыривать эти осколки, что попали в него в момент бессловесной, но зрительной схватки. — Разве ты не боишься есть много этих мишек, — встревает Джаред и пальцами показывает кавычки, — потому что не хочешь, чтобы у тебя появилось такое же пузо, как у них? Эклз широко распахивает глаза и продолжая жевать, отбривает: — Кто так сказал? Нагло врут, — и высыпает остатки мармелада себе в рот. Киган внимательно следит за пройдохой, которая мурчит, выбрасывая пустой пакетик и тут же садится, поглаживая живот. У Кигана такое чувство, что Эклз ел не фруктовую сладость, а что-то иное: лицо у него бледное, а губы искривлены в мучении. Маленькая эклзовская жертва. «Он съел всю упаковку! — Орет киганский рассудок, — Джареду почти ничего не перепало!». — Ну ты и козел, — бросает Падалеки, — это были мои мишки, а ты их все сожрал. Дженсен лениво приоткрывает глаз и мурлыкающе молвит: — Не дуйся, я куплю тебе их, когда поедем в театр. — Ловлю на слове, — улыбается Джаред. — Ты чего такой смурной? — обращается уже к Кигану. — Жара невыносимая, — врет последний и натягивает улыбку. — Скоро поедете? Могу присоединиться, если нужна компания. — А, не стоит, — машет ладонью Дженсен. — Там будет невероятно скучно, — тянет гласные и закатывает глаза. «Он меня совсем за идиота держит, — яростно мыслит Киган, пока буравит взглядом чужое наглое лицо, — врет и не краснеет даже!». — Ты хочешь сказать, что съемка рок-концерта — это скучно? Чувак, да ты… — начинает он, но его перебивают: — Именно это я и сказал, — Эклз садится ровно и мажет зеленью глаз по киганскому лицу. — Знаешь сколько раз мне придется носиться туда-сюда с камерой? И сколько раз парням из Канзаса придется играть одну и ту же песню? Нет? Ну вот и закончим на этом, — снова откидывается на спинку стула. Кигану вдруг становится неуютно до ужаса, ноги словно ватой начинили, а что-то чудовищное разъело желудок. — Да ладно тебе, Эклз, — вмешивается Джаред, — если хочет, то пусть едет с нами. Дженсен моментально припечатывается разъяренным взглядом к Падалеки и скрипуче воет: — Ты серьезно? — ловит кивок чужой головы и мажет языком по внутренней стороне щеки. — Ладно, как хочешь, — дергает резко головой и одним жгучим порывом встает. — Можешь поехать с Джаредом, я поеду со съемочной группой, — обращается он к Кигану. — Но… — начинает Падалеки, но его безапелляционным способом перебивают. — Потусуйтесь вместе, братишки, — язвительно отвечает Дженсен и взмахнув рукой, уходит. Киган же пошевелится не может, все еще не отошел от чужого малахитового взгляда, обращенного к нему. Ему чудится, что он заглянул в пасть дракону. Ведь и вправду заглянул. — М-да, — тянет Джаред расстроенно, уголки губ тут же опустились, — совсем дерганным стал. — Что с ним? — Киган несмотря на неприятные всполохи эклзовского раздражения, что оцарапали лицо, радуется неожиданной возможности остаться наедине с другом. — А, — Падалеки машет руками, — не бери в голову. Он на нервах из-за ответственности, что свалилась на него. — Ладонями трет лицо, — собирайся, скоро выдвигаемся, — и тоже встает, чтобы уйти. «Вот и поболтали, — думает Киган, — ощущение, что меня только что оставили в дураках». Нужно ли говорить о том, что разговора не состоялось и ехали до театра они в беспокойном молчании? От Джареда волнами исходило волнение, и как бы Киган не старался, так и не смог обнаружить причину такого состояния. Падалеки остался без «мишек Гамми», а он же без ответов.***
Дженсена все еще потряхивает от недовольства. Его тошнит. Он даже не может понять: это от жадности по отношению к Джареду? От злости к Кигану? Или же от ревностного и скорого поглощения сладостей, что предназначались не ему? Киган — урод, все же решил воспользоваться той инструкцией, о которой рассказал ему Дженсен в момент уязвленного душевного порыва. Ублюдок! Дженсен так хотел провести эти съемки только с Джаредом. Ведь «Канзас» и «Блудный сын» — визитная карточка их детища, их маленькая мечта, что скоро станет реальностью. Он хотел разделить этот чарующий и волнительный момент только с близким человеком, а выходит, что Джаред приоткрыл дверь в приглашении. Киган пролез в их маленький мирок безобразным способом. Дженсен сам себе признается в моменте: если бы не Джаред, он бы не рвал жилы в попытке устранить все неполадки, связанные с концертом. Работал на процентов 50 ниже. Но сейчас он выжимает из себя все гребанные 100, лишь бы Джаред был счастлив. И, останавливая машину возле магазина сладостей, он с какой-то невероятной тоской понимает, что всегда, абсолютно всегда предает собственные принципы, и… возводит на пьедестал падалечьи интересы и желания. В самом театре, Джаред тут же бросается к Дженсену и отводит его в сторонку. Киган наблюдает за тем, как эклзовское лицо перекосилось от тихой, но не менее жуткой ярости: он что-то горячечно шепчет и почти трясется от недовольства. «Что с этим типом не так? — размышляет Киган, продолжая наблюдать. — И как Джаред противостоит этим едким и ядовитым глазам?». Падалеки в это время поднимает руки в миролюбивом жесте и что-то шепчет, а затем указательным пальцем аккуратно касается эклзовского кулака, сжатого в порыве злости. Удивительно, но это действует: лицо Дженсена вдруг приобретает довольный вид, а затем он хлопает ладонью по плечу собеседника. «Быстро они проблему решили», — липкая мысль проскользнула змеей в голову Кигана. Он дергается в разочаровании. Ему почему-то хотелось, чтобы ссора длилась чуть дольше. Если это и была проверка от Провидения, то он с треском ее провалил. Зависть в очередной раз обожгла язык. Дальше события развивались стремительно: вот уже Питер Ковальски жмет парням руки, а затем увлеченно обсуждает будущую съемку и хихикает. В ожидании прибытия группы Канзас, все присутствующие располагаются в креслах. Киган вдруг замечает как Джаред наклоняется к Дженсену и что-то шепчет. А у последнего расплывается ленивая улыбка на губах, он кивает и хлопает два раза по падалечьему плечу. Джаред же глядит светящимися лаской глазами и вдруг! — кладет свою руку чуть выше эклзовского колена и сжимает плоть пальцами. Аллен быстро отворачивается. Странные мысли, что поселились в лобной доле и время от времени играют звучанием цимбалы, в очередной раз проснулись. Ему некомфортно. Он лишний. Сжимает губы и выдыхает. Канзас, наконец, прибыли. Началась подготовка, звездный дуэт уже поднялся и направился встречать своих кумиров. Во время установки инструментов, музыканты вдруг спрашивают: — Эй, Эклз! Сколько раз ты хочешь, чтобы мы сыграли? Дженсен переглядывается с Джаредом, показывая ему три пальца. Падалеки кивает. — Максимум три раза. Думаем, этого достаточно. Но ему в ответ звучит не «ага» или «поняли». А только до безумия профессиональное: — Мы можем сделать это три раза, можем пять раз, все что вам нужно. Джаред расплывается в благодарной улыбке и показывает жестом, мол, окей. Дженсен же с широкой улыбкой отвечает: — Вы, парни, невероятно любезные и классные! — Хлопает в ладоши, — в прочем, как мы и предполагали. В ответ ему звучит острота: — Ну-ну, слюни подбери. Взрыв добродушного хохота. Киган же сидит и чувствует как нутро пылает от осознания: он здесь лишний. Сидит за стеклянной стеной. Ее не обойти, не сломать, остается лишь сжимать пальцы в бессильной попытке. Он — лишь образ, декорация на фоне. Прямо сейчас жизнь проносится мимо него жгучим и радостным порывом. А он растворяется в туманной и холодно-липкой рутине. Он снова слышит звонкий падалечий хохот. Эмоции, впечатления — все заблокировано, скрыто болотистым инеем эклзовских глаз. «Судьба бывает жестока, но не слепа». Туше. Уголок губы его ползет вверх при осознании забавного факта: Дженсен всегда говорит «мы», а не «я» в моментах, где хоть косвенно присутствует Джаред. Киган стучит пальцами по подлокотнику и весь съеживается. Дуэт перед его глазами двигается единым фронтом. Зависть-зависть-зависть. Размышления прерываются появлением Джареда, который глядит блестящими от восторга глазами. — Эти чуваки — потрясающие! Скажи? Киган проглатывает шипы раздражения и соглашается. Чуть позже, во время съемки третьего дубля, Киган замечает Дженсена — тот танцует и поет во всю глотку за мониторами режиссера. — Это надо заснять, — вдруг роняет Падалеки и достает телефон. — Эй, можешь сказать третьему оператору заснять Дженса? — поворачивается к Кигану и глядит счастливым взором. Аллен сжимает зубы, проглатывает вопрос «зачем?» и уходит исполнять просьбу друга. Оператор хохочет, услышав предложение, но соглашается и разворачивает камеру в сторону орущего и прыгающего Дженсена. — Зачем? — все же спрашивает Киган, вернувшись обратно. Джаред продолжая снимать и, не отрывая гордого взгляда от Эклза, тихо шепчет: — Потому что Джэклз крут, — смеется. — Это можно будет вставить в гэг-риллы. Киган кивает и молчит. А что тут сказать? Перед его глазами медленно проявилась новая истина: как бы он не старался, как бы не рвал жилы в попытке привлечь внимание… Все это не имеет смысла, ведь на падалечьем пьедестале горит лишь одна единственная звезда. Можно ли с таким тягаться? Скорее уж смириться… В носу неприятно защипало, словно туда попала вода. На деле же — лишь блаженный и ликующий джаредовский взгляд. Мысли и эмоции, что тлели в теле Кигана — разгорелись. — Не такой он уж и крутой, — злые слова слетают с языка быстрее, чем он осознает. На него с удивлением глядят рысьи глаза. — Повтори? — чеканит собеседник. Киган же тонет в этих бездонных и темных озерах. …. А говорили, что это в Миннесоте — всегда холодно. Вот они — два колючих, пробирающих до костей айсберга. — Я к тому… — теряется он в лабиринте цветов напротив. — Нет бы закончить быстрее, а он танцует… Все становится только хуже, ведь Джаред моментально встает в позу — ощетинился почти. — Чувак, — тянет он непонимающе, — что с тобой не так? Сам же напросился с нами, чего ноешь теперь? — Нет, извини, — Киган опускает взгляд и чувствует себя жалким тупицей. — Сам не понял, что ляпнул. — Ладно, прощаю, — уже спокойнее отвечает Падалеки. — Но больше, чтобы такого не повторилось, понял? Аллену остается лишь пристыженно качнуть головой. Настроение у него нулевое и почти ушло в минус. Вероятно, стоило послушать Эклза и не соваться сюда. Проходит пол дня и они, наконец, заканчивают съемки. Дженсен резвым щенком подбегает к Джареду. — Эй, мы это сделали! — Орет он после того, как их ладони соединились в радостном хлопке. Падалеки ржет почти от переполняющего его восторга. — Этот зуд, наконец-то, прошел! — Голосит он и лохматит волосы, — отличная работа, Эклз! Дженсен вдруг замолкает и глядит на него влажными глазами. — Мы должны сфоткаться, — молвит он и смотрит только на Джареда, как бы подразумевая только их двоих. Кигану остается тихо сидеть, ведь на фоне сияния дуэта, ему просто не нашлось места. Он наблюдает, как помощник режиссера делает фото парней вместе с группой Канзас: у всех довольные улыбки и блестящие глаза. Потом еще одно фото, но только Джареда и Дженсена. Зависть-зависть-зависть. — Эй, — окликает помощник, — Киган, давай и тебя сфоткаем? У Дженсена так быстро сползла счастливая улыбка, что становится даже смешно. Киган специально встает между злобной колючкой и Джаредом, растягивая губы в мстительной усмешке. Может ему и не тягаться с сиянием легендарного дуэта, зато он может оттяпать себе немного этого тепла и света. Так и заканчивается очередной день. Выходя из туалета, он замечает Дженсена, открывающего дверь и пропускающего Джареда вперед. Киган чувствует, как внутри огонь разгорается все сильнее, полыхает красным маревом. Он подходит к двери и замирает в наблюдении: вот Эклз достает из машины пухлый бумажный пакет и протягивает его Джареду. Тот с детским, восторженным любопытством, заглядывает внутрь, ведет носом и что-то говорит. Эклз же улыбается дурашливо и совсем глупо, нос его забавно морщится от счастья. Затем он вытаскивает из пакета мармеладного червя, прикладывает его ниже носа на манер усиков и строит гримасу. Киган не слышит смех Джареда, но все равно от него дергается. Злость едкой патокой заползает меж зубов. Бац! — и оставили в дураках. Ведь Падалеки — гад, желанные мармеладки-то получил, а вот Кигану ответы так никто не протянул, пусть даже и в бумажном пакете. Зависть прошлась лезвием по сухим губам. Почему Джаред так счастлив? Почему не видит как Киган старается? И ведь старается не только для себя, а для их маленького ребенка «Уокера»! Разве сам Падалеки, будучи исполнительным продюсером не понимает важность иметь хорошие рейтинги? А чтобы были хорошие рейтинги, нужна гребанная химия в стеклянной бутылке. Которая сейчас разворачивается перед его суженными в злобной зависти глазами. Киган ведь даже не успел обговорить место встречи с Джаредом. А все из-за сторожевого пса с бутылочно-зелеными глазами. «Ахиллеса и Патрокла погребли в одной золотой урне, — снова всплывает в его голове запомнившийся текст Эсхила, — тени погибших героев остались неразлучны и в царстве Аида». Он снова переводит взгляд: Джаред забирает червя из чужих рук и закидывает его в рот. Все еще жуя, он садится в машину. Дженсен следует его примеру. Киган же сжимает руки в кулаки и сам себе досадливо говорит: — Эти двое… вполне могут закончить также. Можно ли с таким тягаться? Он вдруг осознает, что тягаться с таким — непосильная задача, но что еще хуже — смириться с этим он не намерен. И в ожидании какого-то гребанного чуда, он открывает дверь и почти бежит к чужой машине. Не то чтобы он хотел именно сегодня пропустить стаканчик пива, однако падалечья улыбка и смех, эклзовская холодная надменность и цинизм — сыграли важную роль в принятии такого быстрого и необдуманного решения. Рука Кигана уже стучит по боковому тонированному окну. Дыхание его рваное, поверхностное, а в голове как на зло ни одной мысли, за которую можно зацепиться. Стекло со стороны водителя опускается. И киганский взгляд прежде, чем утонуть в болотистой тине в глазах напротив, все же успевает углядеть падалечье по-хомячьи надутое лицо. Со рта торчит разноцветная кислая ленточка мармелада. А на его коленях примостился тот самый пухлый пакет. — Чего тебе? — Эклз в раздражении перебирает пальцами по обтянутому кожей рулю. Тук-тук-тук. И уже не понять откуда звук: от пальцев? Иль же от быстрого стука нерадивого органа, что спрятался в груди? Ультрахромистая сталь, возложенная Эклзом посредством хмурых бровей, не менее вмиг потемневших от злости глаз и дергающимся уголком рта — перекрывает кислород и сжимает стенки горла тугим кругом. Однако Киган этого не замечает, не видит обозленного наблюдателя, ведь убил себя в попытке впитать вид расслабленного Джареда, который уже расправился с мармеладкой и вытер рот от сахара тыльной стороной ладони. Эклз поднимает стальной щит выше: поворачивается корпусом в такой заметной попытке заслонить партнера спиной. И все также глядит пугающим, поглощающим любую сущность в округе, цепким болотистым взглядом. Напряжение между ним и Алленом витает в воздухе подобно надоедливой мошкаре в летних сумерках: неуловимое, но слышимое, чувствуемое, раздражаемое. Кигану хочется произнести речь несмотря на этот разъяренный взгляд. Ну и пусть! Он выйдет в свет этих хризолитов и скажет что-то холодное, такое ядовито-циничное, чтобы до костей, до спинного мозга пробрало. Он делает глубокий вдох. — Приятель? — К нему уже обращается Джаред, по всей видимости удивленный молчаливой дуэлью чужих взглядов. — Мы… — воздух горячий и спертый, обжигает губы и изнанку рта. — Мы можем поговорить? И скрещивая кинжалы — взгляды с соперником, сглатывает и заканчивает предложение, пробирается через эту стальную крепость: — Наедине. — Переводит дыхание, не моргает. В глазах уже металлические стружки, что попали в момент смелого вторжения в чужой рай. Падалеки кажется сбитым с толку, он кидает удивленный взгляд на Дженсена и чуть-чуть пожимает плечами. Киган на этот жест впечатывается в крышу машины рукой и сжимает пальцы — показались бугорки костяшек. Хочется закричать от удушающей злобы, что облизала каждый гребанный позвонок. «Он что просит разрешения?!». Все вслушиваются в едкую тишину, что кишит личинками сомнений, тараканами страха и мерзкими червями надежды. В данный момент последние поселились в киганском желудке. — Да, чувак. Что-то стряслось? — Джаред обращается к нему, конечно, к нему, но взглядом обхватывает мимику Эклза, словно читая, прикидывая в каком состоянии находится его компаньон. — Нет, но вчера мы не закончили, — киганские рассуждения перебиваются звуком оброненной зажигалки. — Идите поболтайте. Я подожду. — Дженсен достает зажигалку и с последним обращается уже к Падалеки, — давай быстрее, — машет зажигалкой и лезет в бардачок за сигаретами. Джаред все еще чем-то обеспокоенный, бережно снимает пакет сладостей с колен и выходит из машины. Киган переводит дыхание и позволяет маленькой победной улыбке очертить его губы. Этот раунд за ним. Они отходят на приличное расстояние, оставляя курящего Дженсена в машине.***
«Почему он хочет поговорить с тобой наедине?» — чуть было не спросил Дженсен. Ему даже пришлось закусить язык и задержать дыхание, чтобы не позволить этим словам выйти наружу. Но они прямо тут — пузырятся в животе. Голова пульсирует. Его снова тошнит. Он хотел… Нет. Ему нужно было проблеваться еще до съемок в театре. Сейчас мармеладная сладость желчью обжигает стенки горла. Он докуривает сигарету и проглатывает густую слюну. Он мажет малахитовым взглядом по лобовому стеклу и отмечает, что Джаред хватается за чужие плечи и у-л-ы-б-а-е-т-с-я. «Жалкий-жалкий-жалкий», — смердит Недуг внутри черепа. Дженсен цокает и кладет голову на руль в надежде, что дома он не будет чувствовать себя таким больным — в прямом и переносном смысле. Он чувствует эту неприятную потребность — глубоко в скелете, в бунтующем животе и в горящем желчью горле: как бы вылезти из кожи и проникнуть в Джареда? Вау, он действительно больной, представить только… Тогда бы они навсегда были вместе. Неадекватный. Он поднимает голову как раз в тот момент, когда Киган хлопает Джареда по плечу и уходит. Падалеки трет шею и движется к машине. — Поехали? — Вместе с Падалеки в салон пробирается прохладный воздух весеннего вечера. — Я покурю и поедем, — Дженсен, конечно же, ловит эту искорку недовольства в глазах напротив, но все равно чиркает зажигалкой. Сейчас ему хочется поставить в приоритет свои желания. Сейчас в нем эгоизма больше, чем любви. Он крепко затягивается, почти что до кашля и выпускает дым через нос, даже не отворачиваясь от Джареда. Падалеки хмурится и приоткрывает окно со своей стороны. — Что, не нравится? — хрипит Дженсен, прикрыв глаза. Чувствует, как внутри, где-то под ребрами, распускается цветок ненависти. Не понятно, к чему или к кому: к ситуации, к Кигану, к Джареду или к себе? — Нет, не нравится. Меня тошнит, — канючит Падалеки и морщит нос. — Тоже самое. Привыкай, — в ответ шипит Эклз и чувствует тупую пульсацию в висках. Это второй поворотный момент, который направляет Дженсена в глубокую адскую яму. Он глядит на собеседника отмечая строгое, но вместе с этим расслабленное лицо и думает: «Мне когда-нибудь будет достаточно?». И ответа не находит. Переводит взгляд на чужие губы и снова думает: «Что ты сидишь? Ты поцелуешь меня или нет?». Господи, какой же бред… Нет, не так. Боже-боже-боже. Все совсем не так. Мысль отскочила от черепной коробки, прошлась по носоглотке и уселась на языке: «Это я хочу поцеловать эти губы снова». «Ну почему нельзя сидеть так целую вечность?», — досадливо думает Дженсен и продолжает с-м-о-т-р-е-т-ь. «Я боюсь его потерять, действительно боюсь», — мысль больно расцарапала горящее лицо. Он снова делает затяг и старается вместе с никотином проглотить те ревностные вопросы, что уже прожгли диафрагму: «Что ему было нужно?»; «О чем вы говорили?»; «Зачем ты его трогал?»; «Зачем ты улыбался ему?». «Жалкий-жалкий-жалкий». Джаред вдруг вздыхает и спрашивает: — Ты чего такой? Эклз громко сглатывает и опасливо думает, что Джаред вероятно услышал это звук. Ведь вокруг — тишина, что щекочет кожу. Он вдруг понимает, что больше не может молчать. — Джаред, у нас точно все хорошо? Упомянутый глядит серьезно и кивает. Однако сидит, пряча руки меж ног и глядит на Дженсена прямым и, казалось, пустым взглядом. Эклз же от переизбытка эмоций не может сделать и вдоха — весь контроль уходит на то, чтобы не вывалить на Падалеки его пугающие, темные, засасывающие чувства. Дженсен просто знает: это оттолкнет Джареда. И вот тогда Эклз пропадет в пучине этой ненужной любви, злостной ревности и никчемной злости. — О чем вы говорили? — Дженсен может и ведет себя как идиот, но ему жизненно необходимо узнать п-р-а-в-д-у. Неизвестность давит на уши и на глаза, и его прямо сейчас вывернет наизнанку, если он не получит ответ. Пот медленно скатился по спине. Мерзкое ощущение слилось с хриплыми выдохами Богини. Ей весело. Стерва. Он снова делает затяг и выпускает дым прямо в руль, в надежде, что никотиновая вуаль скроет его бешеные глаза. Джаред кашляет слегка показательно и следом бурчит: — Ты не мог бы курить в окно? — а затем еще тише добавляет: — Ни о чем важном, просто договорились о встрече. Дженсен прикрывает глаза и снова делает затяг, позволяя пеплу упасть на педали и немного на обувь. Плевать. Он старается сдержать дрожь и слепую ярость. — Ты… — голос его срывается до свистящего воя, — ты согласился? Он дергается от беззаботного падалечьего: — Да, а почему нет? — И когда? — Голос его тихий. Сам он — сломленный. Джаред смотрит в окно, а затем переводит встревоженный взгляд на Дженсена. — Ну, в пятницу. — Я могу присоединиться? — Дженсен спрашивает и внутри него взрываются петарды раздражения и… надежды? Что ж. Он должен был готов к такому ответу. Должен был. Но он не был. И когда услышал «извини, он просил встречи наедине», то почувствовал, как что-то внутри с мучительным стоном сломалось. Дженсен смотрит на собеседника и скорее сам себе кивает, а после прикусывает губу в смятении. «Это всего лишь встреча. Ничего страшного в этом нет, успокойся», — он пытается заземлить себя и свое встревоженное сердце. Но вместе с этим, Богиня лишь смеется громче. И все воет и воет одно и тоже: «Все так и начинается, сладкий. Сам же знаешь…». Дженсен лишь трясет головой и выкидывает окурок в пепельницу. Ему сейчас так некомфортно в своем теле. Его словно разрывают на мелкие лоскуты изнутри. Он не знает, чего хочет больше: ругаться, драться, убивать, рыдать или… И зацепившись полуслепым от ярости взглядом за чужие поджатые в недовольстве губы, хочет… Ц-е-л-о-в-а-т-ь-с-я. Хотя бы на миг коснуться, просто чтобы уверить самого себя, и Богиню и Недуга, что между ним и Джаредом все Х О Р О Ш О Он не думает, а просто тянется к этим пленительным губам, но встречается лишь с щекой. — От тебя несет никотином, Дженс, — бурчит Падалеки, уставившись в открытое окно хмурым взглядом. И словно пытаясь смягчить ситуацию продолжает: — И мы на улице. Эклз цокает и возвращается на место. Заводит машину и чувствует, как чертова Богиня булавкой разочарования прокалывает его измученное сердце. — Почему ты себя так ведешь? — все же спрашивает Дженсен, уставившись на дорогу. Он слухом регистрирует, как его партнер закрыв окно, открывает пакет и копается там в попытке найти кислого мармеладного червя. — Как? — интересуется Падалеки уже с набитым ртом. Дженсен не позволяет грубому и едкому, а не как обычно ласковому и нежному «как сучка» выпорхнуть в салон.***
Дом встречает прохладой и тишиной. Но сейчас эта тишина — некомфортная. Она поглощает, накрывает, душит своей звонкой частотой. От такого хочется избавиться. Они молчат. Джаред относит пакет на кухню, а Дженсен сбегает в ванную комнату. И проводя вечерние ритуалы, решает вести себя как обычно, оставляя медленно тлеющий росток сомнения и медленно гниющую ревность внутри своего существа. Он буравит взглядом мыло в виде оранжевой рыбки: красивое, ручной работы, крепко пахнущее апельсином. Глаза ее — голубые, переливаются океанскими красотами. Она уставилась на него киганскими глазами. И это самое время, чтоб остановиться, выдохнуть и выйти из ванной комнаты. Но Дженсен хватает эту рыбку и колупает голубые кружочки трясущимися руками. Это действие от бессилия, от тихой злобы, от отчаяния, что поселились в костях. Когда кончик хвоста ломается с громким звуком, он словно приходит в себя. Откидывает злополучное мыло и все же выходит из ванной. Его потряхивает. Ему страшно. Паника, гонимая Недугом, распространяется по центральной нервной системе. Эклз находит Джареда сидящим на диване. В фокусе эклзовских глаз остается только этот нежный изгиб шеи и первый позвонок, нескрытый футболкой. Дженсен медленно подходит к Падалеки и пальцем касается мягкой кожи, чуть ниже волос. — Напугал, — Джаред вздрагивает и поворачивает голову. — Что такое? Эклз молчит. Позволяет звонкому недовольству и свирепой обиде взять вверх над собой. Он ведет пальцами чуть дальше и обхватывает чужую шею на удушающий маневр. — Дженс? А упомянутый просто буравит воспаленными глазами свою руку. Чувствует дернувшийся кадык, скрытый собственной ладонью. Если он сожмет пальцы и лишит Джареда кислорода на пару секунд… Может тогда этот идиот поймет, что чувствует Дженсен каждый раз, когда видит эти искры заинтересованности в киганских глазах? Все его нутро моментально покрывается инеем. «Какого черта?!», — орет он у себя в голове, все также продолжая держать в захвате чужое горло. «Отпусти его, идиот!», — но рука его остается на месте. — Дженс, хватит, — Джаред обхватывает эклзовскую кисть и слегка ее поглаживает, но не смотрит в глаза. — Посмотри на меня. — Это точно его, Дженсена голос? Глубокий, хриплый и леденистый. — Посмотри мне в глаза! Джаред все же отталкивает чужую руку и полностью поворачивается к партнеру. — Какого хрена, Дженс? — Смотрит ядовито, крепко. Этот взгляд, как взорвавшаяся бомба, как землетрясение, как конец света. Больно. Бесит. И это очередной момент, чтобы извиниться, ласково чмокнуть в лоб и уйти спать, но Дженсен за сегодняшний день продолжает выбирать тропинку в преисподнюю. Снова и снова. Поэтому шипит: — Отсосешь мне, детка? Вау, если бы взглядом можно было бы убивать, труп Эклза уже валялся бы за диваном. Джареда это оскорбило. Или по крайнее мере удивило. Он молчит и лишь глядит из-подо лба проклятием трехцветия. — Нет? — Дженсен наклоняется почти нос к носу, касается чужой головы, пропускает через пальцы шелк волос, чуть поглаживая. — Я соскучился. Джаред выглядит совсем сбитым с толку, он хмурит брови и снова этот чертов… умоляющий жалкий взгляд И снова эта неуютная тишина. Она давит на грудину и царапает глаза. — Хочешь я? — продолжает Дженсен и обходит диван. Бухается меж чужих ног на колени и уже хватается за резинку спортивных штанов. Ему хочется рыдать от отчаяния. Ему нужно хоть что-то сделать. Хоть как-то коснуться. Сделать хоть что-нибудь! Иначе пропадет. Ему чудится, что все вокруг рушится. — Дженс, что на тебя нашло? — Джаред перехватывает чужие руки. Замечает, что они дрожат. Эклзовское ничего не выражающее лицо и не менее пустые, словно остекленевшие глаза его пугают. Дженсен яростно трясет головой и снова лезет в чужие штаны. Так мало понимания, мало разговоров, мало криков — лишь слезы и похоть остались. Больно невероятно ломать себя каждый раз. Скрывать то, что на душе, снова и снова повторять ошибки прошлого. Как ему еще выразить то, что бренчит в теле? Как рассказать Джареду о тех страшных мыслях, не потеряв его? Как раскрыть эту припаянную крышку и выпустить всех демонов на волю? Страшно ведь: их так много, выберутся и сразу загрызут, обглодают падалечьи кости и ничего не оставят. — Я еще не ходил в душ! — Предпринимает очередную попытку Джаред, чувствуя чужие поглаживания через ткань трусов. — Мне все равно, — Дженсен почти что медитирует, глядя на свою руку. Ему и в самом деле все равно. Абсолютно. Кристаллически поебать. Ему просто хочется к-о-с-н-у-т-ь-с-я Джареда, почувствовать, что все это — реально. Что они — реальны. Что это не плод воображения. Джаред здесь — все еще принадлежит ему. Они все еще вместе. Почему ему кажется, что скоро конец? Нужно утолить тактильную необходимость подтверждения собственных чувств и чувств Джареда: услышать, увидеть, потрогать, попробовать на вкус. Угомонить Недуг. Заткнуть Богиню. Но ему не дают этого сделать. Джаред выпутывается из ласковой западни. — Я пошел в душ. Я не могу так. Я весь потный и грязный. — Смеется и исчезает из комнаты… оставляя после себя холодное место на диване и ледяное — в сердце Дженсена.