Фредерик Джонс Младший

«С чего я решил, что это будет отличной идеей?» — думал Фредерик, в некотором отчаянии пялясь на мальчика. Пытался вспомнить первопричину, с чего вдруг вообще решил, что справится с ребенком. Его новоявленный сын плакал, держась маленькими ладошками за перила кроватки. Крупные слезы текли по пухлым щекам, а губы жалобно подрагивали. Фредерик в беспомощности стоял перед детской кроваткой с полным непониманием. Он неумело проверял постель, неуверенно предлагал бутылочку и пытался качать кроватку, но всего попытки будто вызывали лишь новую волну слез. — Чего тебе не хватает, в конце концов?.. Фредерик готов был хвататься за голову от незнания. В детской горел ночник, чтобы среди темноты мальчику не почудилось еще больше страхов. Только, видимо, это совершенно не помогало ребенку: он то плакал, то хныкал, чуть ли не дергаясь всем своим крошечным тельцем. Фредерику казалось, что его сына раздражало — или пугало — абсолютно все: от ползунков с машинками до ночника. — Я не знаю, чего ты хочешь, — беспомощно сказал мужчина, словно бы это могло разрешить ситуацию. Фредерик растерянно метался взглядом по детской от одной вещи к другой, пытаясь сообразить, что могло успокоить ребенка. На минутку мальчик стал плакать даже тише, когда ему удалось схватить взрослого за ладонь. Стоило Фредерику подвинуть руку, как раздался новый вой. Фредерик был готов поклясться, что таким звуковым атакам его слух и психика не поддавались даже в доме Му Гамма Тау. А парни оттуда орать умели. Впрочем, он сам сейчас был готов заорать от такого давления со стороны ребенка. Фредерик беспомощно запустил ладонь в волосы. Плач сына не только раздражал его слух, лишал сна, но и странно действовал на… общее состояние Фредерика? На его чувства? Он не помнил, чтобы когда-то чувствовал настолько странные ощущения: сердце болезненно сжималось от вида плачущего ребенка. А может, у Фредерика просто начались какие-то проблемы с сердцем? Нужно будет провериться. Внезапно в голове, словно пожар, вспыхнула идея. Фредерик возложил на нее последнюю надежду. Он медленно протянул руки к сыну, который все дергался всем своим крепким тельцем. И вот ребенок уже был в неуверенных руках Фредерика. — Не дергайся, не дергайся, — повторил Фредерик, нервничая, наверное, больше собственного сына. А вдруг уронит от этих постоянных ерзаний? Он осторожными шагами подобрался к креслу и, оперевшись одной рукой на ручку, опустился в него. Фредерик, почти не дыша, в пару движений уложил сына на себе, поближе к сердцу. Может быть, чужое тепло и близость к взрослому смогут усмирить эту истерику. Мальчик плакал. Продолжал плакать. И плакать. Фредерику казалось, он сейчас сам заплачет: до его подъема оставалось часа два, а он даже еще не ложился. Его большая ладонь с — неожиданной для него же самого — нежностью проходилась по детской спине, голове с пушком в попытке успокоить. И — чудо — Фредерик больше не слышал истошный плач. Не сразу, правда, но скоро Фредерику удалось заметить, что это вовсе не он оглох, а его сын присмирел. От комочка еще слышалось тихое хныканье. Кроме этого, мальчик не упускал возможности вцепиться в большую теплую ладонь. Словно удерживал мужчину рядом с собой. Фредерик чуть спустил очки и устало потер уголки глаз. Ложиться спать не было смысла: солнце уже поднималось. Может быть, ему удастся поспать на обеде. Или прогулять пары без последствий… Он вздохнул и опустил взгляд. На нем мирно дремал — словно бы не он устроил настоящую звуковую атаку — его сын. Фредерик, уставший и сонный, ненадолго прижал его ближе к себе, прежде чем вернуть досыпать в кроватку.