Часть 1
5 марта 2023 г. в 23:00
Стакан горького кофе и овсяная каша уже стояли на столе, когда Чечня прикатил на кухню на инвалидной коляске. Он знал чьих это рук дело, кто каждый раз готовил ему завтрак, обед и иногда ужин, знал, но ничего не говорил. Без лишних слов и эмоций он ел всë, что лежало на столе, что приносилось курьером, что готовилось сиделками.
Внезапный звонок в дверь на секунду заставил его вздрогнуть, он оторвался от тарелки, отпил кофе и всë же покатил коляску в сторону коридора, а после и двери.
– Кто там? – голос его звучал грозно и даже злобно, путь он и понимал, что в подъезде могла быть снова заказанная сиделка.
– Откроешь? – послышалось спокойным голосом по ту сторону двери, и Чечня потянулся за ключами.
Вот он, тот, кто готовил ему, присматривал, прикрывал, делал всë, чтобы привлечь внимание, но всë скрывался в тени, будто стыдился своих дел или боялся наказания за инициативность своих действий. У него были ключи. Он ведь вошёл сюда пока Чечня спал, приготовил еду и снова скрылся, а сейчас, зная, что хозяин квартиры проснулся, решил всë же постучать. Чечня отдал назад, повернул коляску и вернулся на кухню. За столько лет просиживания задницы на множестве ей подобных, он научился пользоваться коляской как собственными ногами, когда те ещë были способны ходить.
– Ну и как ты тут? – тихо посмеялся гость, проходя вовнутрь. Бледно-зелёные обои, которые он и клеил, тёмные двери в ванную и кухню, проход в комнату и гостиную, где всë так же было пусто, и кроме пары гантель и кресла не было ничего.
– Нормально. – ответил Чечня без всякой заинтересованности в диалоге. – Опять города бомбят.
– И без тебя? – иронически хохотнул гость, но Чечня не ответил тем же, а лишь продолжил есть. До обеда у него ещë куча времени, он успеет созвониться с Россией, выяснить дела на фронте и...
– Слушай, прошло уже 23 года, как мы победили, не хочешь отпраздновать? – снова подал голос гость, так же спокойно и немного радостно, торжественно, он старался втереться в доверие Чечни.
– Что ты хочешь, Ингушетия? – Чечня повернул коляску к гостю. – Пир во время чумы? Может ещë лезгинку на костях солдат наших потанцуем? – Он смотрел на Ингушетию, чья улыбка теперь сползала с лица.
– Я лишь пытаюсь помочь, ты уже как двадцать лет не можешь нормально начать жить, забился в своём коконе, общаешься только с Россией, как будто он тебе брат родной, скалишь зубы на тех, кто действительно тебе близок. – Ингуш нахмурил брови. – Оглянись, это всë Россия сделал?
Чечня смотрел на друга и поджимал губы. Отвёл взгляд. Всë это не Россия, всë это он. Да, Чечня знал, кто делал у него ремонт, кто выбирал столы, гарнитур, обои, двери, он знал и молчал, ни слова благодарности, ни слова упрёка. Он не знал, что ответить. Ингушетия же продолжал.
– Я ведь стараюсь для тебя, брат, а ты только и делаешь, что ищешь помощи в том, кто даже не всегда вспоминает тебе деньги отправить. – несмотря на суровый вид, хмурое выражение с широкими бровями, сдвинутыми к носу, Ингушетия говорил спокойно, размеренно и чётко. – Ичкерии уже давно нет, а ты всë ждёшь от русских подачки, – Он подошёл к Чечне и взял коляску за рукояти сзади, поведя того в гостиную.
Он всë это знал. Но молчал. Не знал, что сказать. Ни слов гнева, ни похвалы. Он, как старший брат, должен был помогать Ингушетии, наставлять его на путь истинный, но теперь сам Ингушетия поучал его как правильно жить. И именно жить, а не существовать. Он поучал, а Чечня молчал.
– Знаешь, что нашёл? – голос его снова стал немного весёлым, Ингушетия подкатил Чечню к компьютерному столу и полез в сеть. – Я отправил тебе это видео, но, я знаю, что ты его не смотрел, так что, – Ингушетия пару раз щелкнул мышкой по монитору.
– Слушай, мне это не интересно, у меня куча дел, давай в другой раз, – ему не было интересно. Совсем. Зачем всë это. Его устраивала такая жизнь. Устраивали занавешенные шторы, серый цвет в квартире, переговоры с Россией по интернет-связи, редкие поездки по Грозному для заявлений и решения важных дел, но ничего более. Все было хорошо. Ему даже не нужна эта дружба с Ингушетией. Но он молчал. Ни слова возрожения, ни слова согласия.
Видео загрузилось. Снятое на старую камеру, оно начиналось с демонстрации танков русский войск, Т-72. Снизу плёнки белым цветом была подписана дата и время, 03.01.1995 г. Чечня, ещë молодой и зелёный выглядывает из танка и вылазит одним скачком, садится на корму. Сейчас он смотрел на это как на пришествие Христа. Перед ним он, только даже немного улыбающийся, здоровый и сильный.
– Сейчас мы находимся у железной дороги, – говорил молодой Чечня, – Грозный уже наш, – вдохновенно звучал он с радостным гоготом. Достав сигарету, он закурил, – Я хочу обратиться к ичкирийцам и лично к Джохару Дудаеву, не смейте стоять на нашем пути, ни то за свою жизнь мы будем драться до конца. – камера снимала его максимально близко, и несмотря на серьёзный взгляд, в глазах его блестели огоньки азарта. Он был готов идти до конца, готов штурмовать хоть Президентский дворец, мстить за каждого убитого и раненного, взятого в плен.
Чечня смотрел на него. На себя. Шибутной. Резвый. Злой. Такой живой, такой верный, сильный. Тот самый волк с острой пастью, хватающий добычу побольше за хвост. Это была его война. Запутанная, страшная, кровожадная. Он был псом войны. Еë ребёнком. Кровь – его молоко, танки – женская грудь. Он был жив.
– Посмотри на себя. – подал голос Ингушетия, – Я помню тебя таким, мой друг – брат – что готов был защитить и помочь. Я просто хочу, чтобы всë стало так, как иначе.
Чечня это знал. Сиделки, завтрак, письма, ремонт, слова – Ингушетия всегда был рядом, он держал его за плечи и тянул к солнцу. Чечня знал. Но он помнил горы. Помнил бой один на один с Ичкерией. Она и он. Выстрел, те взрывы, грохоты, что последовали за ним. Жизнь пролетела перед глазами, а он не успел за нее зацепиться и упустил. Он знал это. Но...
– Прости. – сказал Чечня, поднимая взгляд на Ингушетию, – Ты всë таки прав.