Хенджин был безнадёжным романтиком, одним из тех артистов, которые влюблены в концепцию самой любви.
Его мама всегда говорила, что он слишком добрый и нежный для этого мира, и его друзья всегда нянчились с ним не потому, что он не был способен позаботиться о себе, а потому, что он был слишком предан человечеству, это обычно оканчивалось болью. Над ним много издевались в школьные годы, одноклассники называли его "девчонкой", но Хенджин всё еще не мог понять, что плохого в том, чтобы быть девчонкой или девчушкой, а затем "педиком", потому что они поняли, что "девчушки" было недостаточно для страданий Хенджина. Когда он был маленьким, ему было очень больно, их слова и смех ранили прямо в его мягкое сердце, но он вырос и научился быть словно "глухим" к таким злым, бессмысленным словам. Его друзья-хёны очень помогли с работой. Минхо всегда насмехался за его нежную душу, с которой он родился, щипал его за бедра каждый раз, когда он погружался в мысли, полные мечт, и называл его "мечтательный малыш". Но Минхо-хен также был первым, кто готов укусить любого нарушителя спокойного, безмятежного моря, которым было сердце Хенджина. Чонин тоже не был шутником, но он казался намного безобиднее по сравнению с Минхо. Его лицо всегда украшала улыбка и легкий, непринуждённый хихикающий смех, кружащийся в воздухе. Однако Чонин мог бы заставить любого замереть от внезапной смены настроения и самых холодных ответов, если он просто услышал один неприятный смешок о своём друге. Но нежная душа Хенджина не ограничена недостатками, иначе ему бы не стоило продолжать так жить. Мягкость Хенджина позволила увидеть ему вещи по-другому и уловить красоту во всём, что его окружало. Руки Хенджина превратили это ведение в искусство, будь то эскизы, рисунки, картины или фотографии, он всегда знал, что нужно использовать, чтобы раскрыть свой внутренний мир, чтобы другие люди могли наслаждаться. Вот почему его родители, в отличие от большинства других корейских родителей, не были против того, чтобы он поступил в Художественную академию вместо какого-нибудь другого "нормального" курса и карьерного пути. Тем не менее, Хенджин просто хотел быть художником, который вывешивает свои картины для платных посетителей на выставке. Хенджин хотел использовать свое искусство. Благодаря этому импульсу он обнаружил, что работает в социальном кооперативе для подростков и молодых людей, борющихся с психическими заболеваниями, зависимостью, неврологической инвалидностью и многими другими ситуациями, приводящих к необходимости реабилитации и арт-терапии. Он работал с кучей структур, в основном тех, которые заботятся о подростках в группе риска, он был более уверен в себе, работая с детьми и подростками, общение с ними было более естественным, он им нравился, и с ними было легче раскрываться через искусство. Но одна из его коллег была беременна, и поскольку это была тяжелая беременность, ей пришлось остаться дома по наступлению шестого месяца беременности. Их боссам пришлось изменить расписание и разделить ее проекты между учителями, в итоге Хенджин получал 4 часа в неделю в реабилитационном центре для молодых людей. И он нервничал из-за этого. Ему сказали, что в центре принимают разного рода пациентов, людей, выздоравливающих от расстройств пищевого поведения, глубокой депрессии и тревожности в сочетании с зависимостью, будь то наркотики или алкоголь. Это было ново, и он чувствовал большую ответственность, чем когда-либо, когда босс доверял ему и его способностям. — Ты отлично справляешься, - Сказал ему Минхо после того, как выплеснул свою неуверенность за чашечкой теплого чая в хорошем кафе. Хенджин оторвал взгляд от чашки, — Ты так думаешь? Я впервые работаю с пациентами из группы высокого риска. Губы Минхо изогнулись вверх, пока он не увидел свои передние зубы, выглядывающие из под его улыбки, — Хен, они дали тебе должность, потому что ты одаренный. И с каких это пор ты отступаешь от испытаний?, - Он прав, Хенджин может быть сопливым и слабым, но он никогда не был ни трусом, ни лодырем. И все же это было самым большим его страхом после интервью с главным психоневрологом, который объяснил ему все, что он должен был знать о структуре и основных патологиях пациентов. Он боялся потерпеть неудачу и устроить кромешный хаус или беспорядок. Доктор, похоже, был не очень рад видеть молодого учителя, берущегося за работу, поскольку большинство пациентов были его ровесниками. — Он сказал, что это может быть рискованно, - пробормотал Хенджин, вспоминая разговор и скептический взгляд, который бросил на него мужчина, — Может мне просто позвонить Сэри и сказать ей, что я не готов работать в такой обстановке, - Хенджин продолжал бормотать, кусая внутреннею часть щеки. Минхо слушал со своим обычным терпением, зная, какой Хенджин. Ему нужно немного поплакать, попаниковать и выплеснуть все эмоции, прежде чем встать и посмотреть ситуации в лицо. Хенджин винил во всём свой знак зодиака, но Минхо никогда не верил в астрологию и в духовное дерьмо. Он всегда был более прагматичным человеком, и единственная прагматичная вещь, которую он мог сделать для своего друга, когда тот был так погружен в свои мысли, так это выслушать и позволить отговорить ему себя от своей неуверенности.***
Его первые слова вырвались с легкой дрожью, выдавая своё волнение. Один из медбратьев, который собирался работать с ним во время занятий, Сынмин, показал ему большой палец из дальнего угла комнаты, в которой он стоял. Хенджин громко сглотнул, подавляя последний намёк на нервозность, продолжая объяснять, из чего будет состоять курс рисования, давая введения в основы, начиная с самого слова "Искусство", вовлекая небольшую группу из пятнадцати пациентов в свой урок так, как он делал всегда, даже с самыми маленькими детьми. Мозговой штурм всегда был хорошей отправной точкой, он помогал растворить и преодолеть первоначальную неловкость, плюс это дало ему много информации о складе ума и знаниях учеников. Молодые девушки и парни чувствовали себя немного скованно перед ним, за исключением двух девушек, которые были перевозбуждены и продолжали поднимать руки, выкрикивая свои идеи; остальные ответы казались холодными, забаррикадированными в скрещенных руках и раздраженных взглядах. Хенджин знал, что большинство из них были вынуждены посещать курсы для их плана реабилитации, но всё же он не ожидал, что они будут так пассивны по отношению к нему. Он отбросил свою неуверенность, а им просто нужно было время. В конце концов, он бы проломил их стены с помощью искусства и увидел, как они открываются. Это был не первый его случай с трудными учениками, и он не должен вести себя так, как будто это невозможно. После того, как у двух девушек закончились идеи, в комнате на бесконечные минуты воцарилась неловкая тишина, пока мальчик, сидящий в самом дальнем ряду, не поднял руку, напряг узловатые пальцы, и маленький огонёчек надежды зажёгся в Хенджине. — Продолжай, - Он дал ему разрешение говорить, и парень начал говорить, удивив Хенджина глубоким, но музыкальным голосом. — Сочувствие, - Сказал он с иностранным акцентом, и Хенджин заинтересовался. — Интересно, почему ты так думаешь, не хочешь поделиться? - Спросил он, желая услышать логическую цепочку, стоящую за этим выбором, поскольку люди нечасто поднимали этот вопрос. Мальчик тихо пожал плечами, как человек, который уже сожалеет, что вообще открыл рот. — Ты сказал, что искусство - это олицетворение эмоций, верно? - Хенджин кивнул, и пациент продолжил раздраженным тоном, — Очевидно, ты не можешь передать эмоции, чтобы другие видели их, если ты сам не понимаешь этих эмоций. Хенджин слушал парня даже с его быдловатым отношением, — Так что не было бы неправильным добавить "взаимосвязь" в наш список. Феликс снова пожал плечами, — Ага, я полагаю так... Ты здесь эксперт. — Не-а, - Хенджин ответил, — Этот курс о том, чтобы создавать что-то вместе, а не о том, чтобы я преподавал вам уроки, - Объяснил он мягким тоном, пытаясь уловить выражение лица собеседника. Капюшон на голове, отбрасывающий тень на лицо, делал это практически невозможным, но Хенджин все еще мог видеть бирку, болтающуюся на серой толстовке. — Итак, Феликс, ты все еще хочешь написать "взаимосвязь" на доске или нет? Выбор за тобой. - Хенджин указал на доску за своей спиной синим маркером и ждал ответа. — Поставь "связь" , подходит больше, - Наконец он сказал после долгой паузы, пока другие пациенты смотрели на него с любопытством, будто они ни разу не видели, что Феликс разговаривает или общается. Хенджин кивнул, отворачиваясь, записав на доске "сочувствие" и "связь".***
— Как это было? - Спросила его мама, ставя последнюю тарелку на стол перед ним. Хенджин протянул палочки над несколькими гарнирами, откусывая кусочек, прежде чем ответить ей своими щечками, полными еды, — Великолепно! В ответ она улыбнулась, — Да ну, правда? Его отец оторвал взгляд от своей тарелки, — Ты так боялся, а теперь посмотри на себя! Голодный Хенджин набил рот рисом с соусом, после того, как бегал целый день с одного урока на другой по "занятому" Сеулу, соскучившийся по домашней еде своей мамы, он же теперь живет один. — Они жесткие, вы можете сказать, что у них защита из крепкого слоя холодного льда, но это то, над чем я могу поработать, - Он был уверен, просто сам факт того, что Сынмин подтвердил ему, что чаще всего Феликс был агрессивным непокорным пациентом, заставили его довериться своим способностям. — Мы, конечно, рады видеть тебя таким энергичным, но не выгорай, малыш, - Мама дотронулась до его руки, опасаясь, что "Такой сложный пациент может выжать все силы". Она хорошо знала его. Хенджин был склонен слишком сильно привязываться к своим ученикам. Когда он только начинал работать, он всегда приходил домой в слезах, отсутствие близкого контакта было не в его стиле. Даже чрезмерное участие могло причинить ему боль, но он все равно не считал это каким-то недостатком. Поскольку Хенджин - это Хенджин, он не мог остановить свое сердце от соприкосновений с болью других людей.***
Через несколько недель Хенджин уже многое знал о своей маленькой группе пациентов. Если даже делать предпочтения было неправильно, он не мог остановиться волноваться перед Йеджи и Черен, к двум энергичным девушкам, которые с самого начала встречали Хенджина тепло, с восторженными вздохами. Две девочки придавала классу "погоду" немного громко, но не в плохом смысле, они хихикали и смеялись, пытаясь подбодрить унылого Хенджина каждый раз, когда он предлагал классу новые задания. Одна медсестра сказала, что эти две девушки - курицы, жаждущие мужского внимания, но Хенджин не обращал никакого внимания на её злобные комментарии. Даже если так, это его не волновало, Йеджи весьма талантлива, а Черен, казалось, любила поиграться с цветами и их оттенками и всегда старалась изо всех сил: это все имело значение для Хенджина. Он пришел сюда, чтобы научить их новому способу выражения эмоций, будь то плохих или хороших, и передать их внутреннее переживание как способ расширения возможностей сквозь искусство. Но каким бы не был двигатель, он работал, и Хенджин был рад видеть людей в своем классе. Некоторые подростки, такие как Бомгю, Субин и Кай, которым только исполнилось восемнадцать или девятнадцать, постепенно начали открываться перед Хенджином. Они просили его о помощи, делились идеями вслух и застенчиво повторяли за ним в моменты перерисовки, ведь Хенджин почти мог игнорировать два горящих глаза, внимательно изучающих, следя за каждым движением. После того первого урока - Феликс снова закрылся, говорил только тогда, когда спрашивали, и лениво выполнял задания, часто витая в облаках во время рисования, не слишком обращая внимания на Хенджина и его советы, но он выполнял задания. Хенджин знал о нем довольно, дабы не нарушать его личные границы. - Феликс, в сотый раз говорю, сними этот капюшон. - Сынмин отругал его, патрулируя ряды с холстами, пока все остальные были заняты работой. Хенджин подошел поближе к ним, наблюдая, как Феликс взволнованно стягивает капюшон с головы, и короткому ругательству не удалось не сорваться с губ парня. Взъерошенные волосы освободились. Он посмотрел на Сынмина, мол, "Доволен?" Сынмин с кивком закатил глаза и ушел, - Мистер солнышко, как всегда... - Пробормотал он скорее удрученно, чем рассержено. Хенджин сделал несколько шагов и встал за Феликса, бросив взгляд на его холст, где он рисовал углем фигуры деревьев, и что-то на подобии заката, грустное ощущение уже витало над этими нарисованными фигурами. Он ничего не сказал о рисунке, в конце концов, задача заключалась в том, чтобы нарисовать что-то, что могло бы передать их истинное внутреннее состояние, и если Феликс чувствовал это, то Хенджин ничего не скажет, его работа по-прежнему заключалась в том, чтобы попытаться установить связь. - Закат или рассвет? ,- Спросил он, заметив небольшой толчок в тощей, невероятно крошечной фигуре парня. Феликс посмотрел на него, останавливая его руку от других меланхоличных строк, - Пока не знаю...- Его ответ был таким простым, и Хенджин поймал себя на мысли, что светит своими черными глазами, погруженными в рисунок, словно эти линии могли подсказать ему, что делать дальше. Хенджин хорошо разбирался в искусстве, чтобы понимать, какой силой они обладают. - Искусство - это процесс, - Сказал он. - Ты не написал это на доске, - Феликс издевался над ним, припоминая первый урок. Хенджин улыбнулся ему, качая головой, -Обучение - это тоже процесс, ты не можешь сделать второй шаг, не пройдя и первый. Феликс продолжил творить, начав с описания еще одного сухого мертвого куста возле сучковатого дерева, - Забавно, мой терапевт всегда говорит одно и то же о выздоровлении, - Вдруг шепчет его голос, - Но не важно, сколько шагов, я до сих пор не могу поймать восход солнца. Между ними воцарилась глубокая тишина, но не прошло и несколько секунд, как Феликс приоткрыл свои губы в форме сердечка, чтобы добавить, - Я думаю, это будет закат.***