***
Софья Ивановна Борх, в девичестве Лаваль, была убита горем. Она всё всхлипывала и утирала слёзы платком, постоянно причитая. Возможно, в радости она могла считаться миловидной, но сейчас лицо её опухло и покраснело, под глазами залегли тени и вся она как будто осунулась и постарела. Ортега чувствовал себя неловко. Благо, его патрон успевал одновременно и утешать челу, и расспрашивать её о деятельности мужа, и об обстоятельствах его смерти. Сам же гарка немного понаблюдав за этим действом, попросился в уборную. Накинув на себя морок, он отправился на поиски кабинета погибшего графа. Борхи семейством были зажиточным. В чистом аккуратном коридоре стояли крупные горшки с цветами: левкоем, цикломеном и ещё каким-то, им не распознанным. Стены украшали картины в позолоченных рамах, в основном пейзажи. Двери, оформленные лепниной с купидончиками, на его вкус, выглядели просто смешно, но челы любили излишества. Нав начал с правой стороны, осторожно приоткрывая двери, но услышал чьи-то шаги и попытался скрыться за поворотом. — Анка. Анка! От глухая девка, — недовольно окликнул его какой-то ворчливый старик. — Ты куда так несёшься? Похоже, челу, чей облик он принял, звали именно так. — К хозяйке господа пришли, говорят с Александром Михайловичем какое-то общее дело имели. Вот она и послала меня в кабинет. За документами. Старик удивлённо взглянул на него. — Так ты ж его прошла, — чел кивнул на лакированную дверь, аккурат рядом с ним. –… Задумалась, — буркнул Ортега, ощущая себя в высшей степени неловко. Дед почесал лысину и покачал головой, ворча под нос что-то вроде: «Ну и молодёжь пошла». Проводив его его взглядом, Ортега фыркнул. — Кто тут ещё молодёжь? — буркнул себе под нос гарка и зашёл в кабинет. Магический фон как таковой отсутствовал. Ортега быстро осмотрел комнату на наличие артефактов, пробежался взглядом по бумагам на рабочем столе и перебрал те, что находились внутри выдвижного ящика. Время поджимало. Он выскользнул наружу, осторожно прикрыв за собой дверь и поспешил назад. Убедившись, что его никто не видит, снял морок и вернулся в гостиную. –… Проклятый душегуб! — всхлипнула женщина. Впрочем, стоило ему показаться, всё внимание переключилось с разговора на его появление. — Что-то вы долго. — Слегка заблудился, — извиняющимся тоном произнёс Ортега. — Ох. Простите, что-то я даже не подумала позвать кого-нибудь вас проводить… Простите сердечно, это всё моё состояние. Как Александра Михайловича не стало… — она снова расплакалась. — Ничего-ничего, — неловко отозвался гарка. Плачущие женщины не были его профилем. С таким легко мог бы справиться, например, Бога. А вот он сам предпочёл бы оказаться где-нибудь на поле боя. — Ну, не корите себя, Софья Ивановна, — Сантьяга кинул на него пронзительный взгляд и подал вдове стакан воды. — Не ваша это вина. Коли решил человек стреляться, его разве остановишь? — Ну как же… — чела сделала пару глотков и шумно вздохнула. — Уваров этот негодяй! Да что негодяй, убийца! Вот кто он такой. Вы поймите, мой муж был такой человек… Да он и мухи не обидел бы, коли не за дело. Ортега лично в этом сильно сомневался, но прерывать вдову точно не стал бы. Зато комиссар с абсолютно серьёзным видом закивал. — Разумеется. Александр Михайлович был величайшей души человеком. Разве может кто-то, столь отчаянно любящий искусство, любящий жизнь, поступить так радикально без веской на то причины? «Легко», — подумалось гарке. Но чела всплеснула руками и воскликнула: «Вот именно, сударь! Вот именно». — Он же, понимаете, за себя не пошёл бы. Никогда не пошёл бы. Но этот гадкий Уваров, это… Чудовище, он его спровоцировал! «Челы», — тоскливо подумал Ортега, переключившись на портрет какого-то мужчины с пышными бакенбардами. Учитывая внешнюю схожесть, нав бы поставил на то, что это был отец горюющей вдовы. В его понимании это было просто отвратительно. Будучи одной расой, одной семьёй так спокойно расправляться друг с другом. Мало им что ли воин? Мало жертв нищеты и болезней? Что это за забава такая пошла — чуть что идти и стреляться? Честь. Достоинство. Ножны без клинка, вот это что. Бессмыслица. Сантьяга бы сказал… Пустая бочка пуще звенит, вот. Или гремит? Да какая разница, посыл один и тот же. –… К сожалению, мы должны идти, — краем уха уловил он. Слава Спящему, а то притворяться предметом интерьера уже не осталось никаких сил. — Да-да, конечно, я понимаю, — засуетилась чела. — Спасибо, что зашли. Пойдёмте, я вас провожу. У входа слышалась ругань. Графиня нахмурилась и требовательно произнесла: — Что здесь происходит? Анка, девушка, чей облик Ортега принимал, тотчас стала жаловаться: — Софья Ивановна, да Александр Степаныч, похоже, опять за старое. Утверждает, что видел как я в хозяйский кабинет заходила. А я вообще на улице была! — Да, видел! Вот вам крест, — возмущённо вскинулся старик. — За документами для господ. — Господа никаких документов не спрашивали, — хмуро отозвалась вдова, скомкав платок. — А вы, Александр Степаныч, побольше настоечек своих пейте, — ехидно произнесла Анка. — И не такое видеть начнёте. Сантьяга кинул на него весёлый взгляд, какой обычно бывал у него во время какой-нибудь авантюры. Ортега поспешил навести морок — чтобы посеревшие щёки не выдали. — Потом с вами разберусь, — раздражённо отмахнулась графиня и снова повернулась к ним. — Извините за этот концерт. — Ну что вы, — вежливо улыбнулся комиссар, — мы всё понимаем. Ещё раз, примите наши искренние соболезнования. Ортега забрался в экипаж и тут же услышал чужой смешок. — Ни слова, — буркнул он, вновь серея. Сантьяга широко улыбнулся. — Даже не собирался. Что у тебя? — Абсолютно ничего, — тяжело вздохнул гарка. Он терпеть не мог ситуации, когда ему нечего было доложить непосредственному начальству в лице своего же любовника. Как будто он разочаровывал его. — А у тебя? — Некто Фёдор Уваров оскорбил жену Борха и тот вызвал его на дуэль, на который и был убит, — серьёзно произнёс комиссар. — Если я правильно понял, он довольно известный бретёр и значится чиновником Министерства финансов. — Звучит вроде естественно, но… — Но? — с лёгкой улыбкой переспросил Сантьяга. — Я бы всё равно проверил бы этого Уварова, — закончил Ортега. — Лучше перебдеть, чем что-то пропустить. — Солидарен. Предлагаю сейчас разделиться для большей эффективности. Я отправлюсь в Министерство, а ты… — В городской архив, — согласно кивнул гарка. — Дельная мысль. Тогда встретимся вечером в гостинице? — Именно.***
Ортега вернулся в «Демут» поздно вечером, опоздав на ужин. Он, конечно, мог ограничиться минимальным сбором информации, но таков уж был его характер — если уж что-то делать, то обстоятельно и до конца. — Есть подвижки? — поинтересовался Сантьяга, неторопливо потягивая вино в кресле у камина. — Ужин уже остыл, но он хотя бы будет. — Спасибо, — вздохнул гарка, глянув на поднос с едой. — Да, кое-что нашёл. А ты? — Тоже кое-что нашёл. Но сначала ты. Ортега взял с подноса тарелку и опустился во второе кресло. Судя по всему, подавали жаркое с картошкой и овощами. — Уваров Фёдор Александрович, родился в тысяча семьсот восьмидесятом году. Участник Отечественной войны. Камергер, чиновник Министерства финансов, действительный статский советник. Правнук владимирского помещика Федора Михайловича Уварова. Службу начал сержантом семнадцатого апреля семьсот девяносто шестого года в Семёновском полку. В апреле восемьсот четырнадцатого был отправлен в отпуск и в это время женился. Он прервался, отправив в рот ложку. — Женился на Екатерина Сергеевне Луниной, семьсот девяносто первого года рождения. — Уж не декабриста Лунина ли сестра? — хмыкнул Сантьяга. — Она самая. У них есть сын. Александр, родился в восемьсот шестнадцатом. Так вот… Уваров этот после суда над декабристами начал судебный процесс за наследство шурина. — И как? — Получил отказ от самого императора за два дня до Нового года. Ещё я выяснил адрес, где Уваров с семьёй сейчас проживают. Что у тебя? — В обществе Уваров получил прозвище «Чёрный», — начал комиссар. — За то, что на дуэлях не щадит противников. Говорят он очень обидчив. Это довольно очевидный факт, если учитывать, что к сегодняшнему дню он провёл около сорока дуэлей. Ортега подавился картофелем. — И до сих пор ни разу не проиграл? Не был ранен? — Поразительная удача, правда? — несколько ядовито отозвался Сантьяга. — Феноменальная, — согласно фыркнул он, опустошив тарелку. — Наведаемся к нашему дуэлянту? — Да. Но сначала я бы хотел съездить ещё кое-куда. Дело в том, что мать одной из жертв Уварова, как говорят, распространяет интересные слухи. — Интересные слухи? — Да. Она утверждает, что бретёр не только был ранен на дуэли с её сыном, но ранен смертельно. И при этом даже не пошатнулся. Называет его нечистью. Естественно, — комиссар опустил на столик пустой бокал, — все считают, что она просто двинулась. — Прекрасно, — мрачно буркнул Ортега. — То есть у нас ещё и нарушение режима секретности. — Похоже, что так, — вздохнул Сантьяга. — Продолжим завтра утром. Я хочу спать. — Да, я тоже, — согласился гарка. — Надеюсь, на этот раз ты не распластаешься звездой по всей кровати, согнав меня на самый край. Любовник ответил ему лукавой улыбкой.***
Довольно жутко наблюдать за кем бы то ни было, кто ещё не умер, но живёт лишь ожиданием смерти. Галина Андреевна Ситцева была именно такой. Седая, с потухшим взглядом и отсутствующим лицом. — Что вам нужно? — прохрипела она, глядя даже не на них, а куда-то в стену за ними. — Сударыня, не сочтите, что мы пришли сыпать соль вам на рану, но нам очень нужна ваша помощь, — галантно произнёс Сантьяга. — Мы пытаемся выяснить подробности гибели нашего боевого товарища и друга, — подключился Ортега. — Мы слышали, что он пытался отстоять свою честь на дуэли с неким Уваровым… — Не упоминайте этой фамилии в моём доме! — вскрикнула пожилая женщина. — Эта мерзкая тварь забрала у меня единственного сына! На мгновение гнев словно оживил её, но затем и эти искры жизни в серых глазах затухли. — Простите нас. Мы лишь ищем ответы, — кашлянул комиссар. — И отмщения, — встрял гарка, подавшись чуть ближе. — В конце концов, не может же сукину сыну всегда везти. Один из нас мог бы вызвать его на… Сантьяга пронзительно глянул на него, но ничего не сказал. — Нет, одумайтесь, — устало вздохнула чела. — Вы его не убьёте. Не сможете. — Почём вам знать, сударыня? Я хороший стрелок, — продолжил гнуть свою линию Ортега. — Вы не понимаете. Это… Чем бы оно ни было, не человек. Может это демон, вырвавшийся из Преисподней. Может сам Дьявол во плоти, я не знаю. — Почему вы так решили? — мягко спросил Сантьяга. — Ох… Вы мне не поверите. Никто не верит, — старуха покачала головой. — Оттого моё горе ещё тягоснее. Сына не спасла и других не спасу… — Расскажите, как всё было, — попросил Ортега. — Если нам противостоит нечто дьявольское, мы тем более должны остановить это чудовище. Иначе убийства не прекратятся никогда. Галина Андреевна долго молчала. Она сцепила трясущиеся руки с чётко выраженными венами и пожевала губами. — Я узнала о дуэли от бывшего соученика моего Петруши, — с болью произнесла женщина. — Он приехал ко мне в спешке, такой испуганный… Так тараторил, что я сразу и не поняла, что случилось. Всё твердил, что пытался его отговорить, да только Петя у меня с детства такой был… Твердолобый. Она шумно вздохнула и запрокинула голову к потолку, промаргиваясь, чтобы не заплакать. — Как только я поняла в чём дело, я сразу поехала к нему. Снова повисла долгая пауза. Ортеге, пожалуй, было самую малость жаль эту женщину. Но точно не её сына. — Я опоздала, — сухо резюмировала она. — Дуэль уже началась. Я бросилась тогда к Пете, думала… Думала хотя бы и своей грудью закрою. Лучше я, чем он. Я своё считай отжила, а он ведь так молод ещё… Был. Чела прикрыла лицо руками. — Не успела. До сих пор те выстрелы у меня в ушах стоят. Старуха замолчала. На этот раз надолго, видимо, заново переживая случившееся. Плечи у неё затряслись. — Все потом говорили, что он не попал. Все видели, что промазал. А я… — Что вы видели? — тихо спросил комиссар. — Видела, что попал. И попал хорошо, хорошо так попал, понимаете? — всхлипнула женщина. — В грудь попал. Может не в сердце, но в грудь-то попал! И кровь была, я видела. Только… — Только? — хмуро произнёс Ортега. — Только не красная она была. Чёрная. Чёрная как смоль, клянусь вам. Ортега переглянулся с комиссаром. Едва ли чела могла ощутить за своим горем насколько усилилось напряжение в этой комнате. Два вопроса теперь волновали их больше всего: «Кто из семьи это был?» и «Почему она видела?». — Вот оно как было, — продолжила чела, утирая слёзы. — А теперь… А что я теперь? Только смерти и жду. Они покинули двор старой помещицы молча. Взгляд Сантьяги был безэмоциональным, непроницаемым, но он чувствовал его злость. Он и сам был зол, говоря откровенно. — Если бы он потерял контроль, увидели бы все, — задумчиво произнёс Ортега. — Возможно, дело в ней, — резко остановившись, ответил его патрон. — Быть может, она природный различитель. Чела потенциально опасна. Вот что это значило. Она уже увидела то, чего видеть не должна была. Пока ей никто не верит, но только лишь пока. Сантьяга внимательно взглянул на него и кивнул. Другого подтверждения Ортеге не нужно было.***
Ночью Галина Андреевна не могла уснуть. Визит тех мужчин, заставивших её снова вспомнить и пережить весь тот ужас, разбередил рану. Бледное мёртвенное лицо сына вставало у неё перед глазами. Она вспоминала, как он рухнул на землю, на ковёр из гниющих листьев, сражённый чужой пулей. Как кровавое пятно расплылось по его одежде, как из уголка губ у него потекла тёмно-красная струйка. Как прохрипел он своё последнее и испуганное: «Мама», глупый ребёнок, который не хотел умирать. Галина Андреевна расплакалась. Теперь умереть хотелось ей. Она ещё не знала, что её желание сегодня будет исполнено. Женщина услышала лёгкий скрип, но испугаться не успела — последним, что она ощутила в своей жизни стал лёгкий сквозняк.***
— Я должен извиниться за то, что превратил наш отпуск в работу, — вздохнул Сантьяга, прижавшись к нему со спины. — Кому-то бы всё равно пришлось этим заняться, — флегматично отозвался Ортега. — И раз уж мы здесь, то почему бы не нам? Вместо ответа на его плечи легло несколько лёгких поцелуев. — Мне нравится здесь. В этом городе. Я хотел, чтобы и ты мог насладиться им. И вот как вышло. Ортега взял его за руку. — Но ты ведь успел мне показать какую-то часть — Ничтожно малую… — Сантьяга уткнулся носом в его плечо и прикрыл глаза. — Всё это я уже видел. Так много и так часто, что начал терять к этому вкус. — Но не потерял ведь? — Нет. Когда я с тобой всё это ощущается так ярко. Остро. Как в первый раз, — тихо ответили ему. — Хочу вручить тебе весь мир и посмотреть, что ты будешь с ним делать. Ортега шумно вздохнул и повернулся к нему, и, обхватив ладонями его лицо, поцеловал. — Вручи мне себя. Остальное как-нибудь приложится.***
— Ну-ка… Вот, другое дело, — улыбнулась Катерина, всё-таки повязав ему на шею дурацкий шарф. — А то словно заболеть решил. Фога приподнял уголок губ и поцеловал её, приобняв за талию. Она была такой нежной и хрупкой, что иногда страшно становилось рядом с ней дышать. — Ну всё, красавица, — хмыкнул он, — отпускай. А то опоздаю в Министерство. — Саша, ну где ты? Надо проводить отца на работу. — Да иду я, иду! — раздражённо бросил мальчишка, показавшись на лестнице. Ему, впрочем, недавно исполнилось тринадцать лет. Фога читал что-то о том, что в этом возрасте у челов начинают буйствовать гармоны и они становятся эмоционально неустойчивыми. Так что было бы глупо ругать мальчика за то, что он не в состоянии контролировать. Он потрепал Александра по волосам, испытав некоторое умиление от того, как он надулся. — Удачного дня, — вздохнул подросток. — И вам, — с лёгкой улыбкой отозвался он и вышел из дома. Спустился по каменным ступенькам, быстро преодолел внутренний дворик и завернул за угол. Фога почувствовал их ещё до того, как крытый экипаж остановился неподалёку от него. Грудь сдавило. Он знал, что бежать было бы бессмысленно. Он и не пытался. Дверца распахнулась. Первый помощник комиссара в тёмно-синей шинели выскользнул наружу, и, окинув его суровым взглядом, жестом велел ему забраться внутрь. Фога помедлил. Выходит вот оно как… Он бросил последний взгляд на дом, который искренне считал своим и послушно залез в чёрную карету. — Комиссар, — тихо поприветствовал он, ощущая себя падающим куда-то в бездну. — Здравствуйте, Фога, — абсолютно нейтрально ответил нав в белом пальто. — На вашем месте, я бы сразу начинал рассказывать.***
Фога познакомился с Фёдором Уваровым в мае тысяча восемьсот четырнадцатого года в селе Большая Екатериновка. Бретёр, будучи уже навеселе, угощал за свой счёт в местном кабаке. «Женюсь, братцы. Да-а, женюсь и на ком! На Екатерине Сергеевне Луниной!» — восклицал чел. А затем он обратил внимание на Фогу, искренне не желающего привлекать этого самого внимания к себе. «Эка, братец, мы с тобой похожи!» Это было отчасти правдой. Оба высокие, оба черноволосые и худые. «А что это ты не пьёшь? Неужто не рад за меня? Неужто не уважаешь героя Отечественной войны?» «Не в том дело», — ответил тогда Фога. — «Просто здесь не хватит даже для того, чтобы я слегка опьянел. Не хочу дразниться». Уваров не поверил ему и они стали пить на спор. Чел, разумеется, не только проиграл, но и оказался в состоянии, когда даже самостоятельно удержаться на ногах стало для него проблемой. В итоге именно Фога, основываясь на его весьма туманных указаниях и сомнительных рассказах местной пьяни, дотащил его до дома. Правда, как оказалось, не его собственного, а его невесты — той самой Екатерины Луниной. Девушка показалась ему невероятной красавицей, но глаза у неё были бесконечно грустными. Поблагодарив нава за приложенные усилия по доставке пьяной туши Уварова, она предложила ему переночевать в усадьбе: на улице уже стояла глухая ночь и ему действительно некуда было идти. Спать, правда, ему в тот раз так и не пришлось. Екатерина Сергеевна долго укладывала будущего мужа, который начал буйствовать и побил крепостного, что встал на защиту хозяйки, после чего та не выдержала и расплакалась. Фёдор Уваров славился своей раздражительностью и любовью к дуэлям. Он несколько раз дрался со старшим братом Екатерины Сергеевны, таким же безрассудным дуэлянтом, но в конце концов, помирился с ним и выпросил у него её руки. Сначала он показался Екатерине забавным. Да, немного отчаянным, но зато он и правда был героем Отечественной войны, весьма симпатичным внешне, высокого росту, к тому же, острым на язык. Он так высмеивал общих знакомых Луниных и самого Уварова, что чела была очарована. Но теперь она начала побаиваться его, видя каким агрессивным он иногда бывает. Екатерина Сергеевна всё плакала и плакала, а ему было слишком неловко её прервать. Утром она составила ему компанию за завтраком, расспрашивая его о семье, о службе. Конечно, легенда на такие случаи у Фоги была заготовлена. Он представился ей Фоговским Григорием Ивановичем, штабс-ротмистром кавалергардского полка в увольнении. Нав прогостил в усадьбе до вечера. Екатерина Сергеевна играла ему на фортепиано, читала стихи, показала свои рисунки — она увлекалась написанием портретов, а ближе к четырём часам дня из своих комнат выполз сам Уваров. Мужчина долго благодарил Фогу за оказанную услугу и восхищался его стойкостью к спиртному. И пригласил его как-нибудь в гости. Нав пообещал, что заглянет и в тот же день покинул Большую Екатериновку почти на полгода. А когда вернулся, то с удивлением обнаружил в себе желание приглашением воспользоваться. Екатерина Сергеевна на тот момент уже стала Уварову супругой, и, как и ожидалось, большого счастья ей этого не принесло. Фога стал частым гостем в их доме. С Уваровым они пили, играли в карты, в шашки, но удовольствия от общения с бретёром нав получал мало. Зато каждая встреча с Екатериной Сергеевной въедалась в тёмную душу, ранила её видом новых синяков, зашуганным взглядом красивых ореховых глаз и болезненной бледностью. Челы не умели ценить ни своих женщин, ни своих детей. Он знал это и раньше, но теперь это приводило его в ярость, и, постепенно, его отвращение к Уварову начало брать верх. «Зачем же вы приезжаете?», — однажды воскликнула Екатерина, смаргивая слёзы. — «Вижу, вы его едва терпите. Так для чего же?» В этот-то момент Фога и осознал, для чего заявляется раз за разом в этот опостылевший ему дом. «К вам приезжаю, Екатерина Сергеевна». Так он стал появляться в усадьбе Уварова и тогда, когда тот сам в ней отсутствовал. Незаметно подлечивал челе синяки, дарил украшения, краски, ткани. Постепенно женщина снова зацвела и снова стала улыбаться. На щёки вернулся прелестный свежий румянец. Хрупкость её и нежность, искренний тёплый смех, кокетливые игривые взгляды, ямочки на щеках при улыбке — всё теперь влекло его, влекло так, как могло влечь только нава. Отвращение превратилось в ненависть. Фога ненавидел Уварова за каждую слезинку, пролитую Катериной, за всю боль, что он причинял ей. За то, что он даже не пытался сделать её счастливой. Дуэлянт стал подозрительным, ощущая перемены в их поведении. Катерине он был теперь совсем противен, она вздрагивала от его прикосновений и отвечала ему односложно, незаинтересованно. Он собрал крепостных и учинил им допрос. В конечном итоге, кто-то из челов проговорился о их встречах, опасаясь наказания. Уваров был в ярости. Он вновь пригласил нава к себе и у него на глазах с размаху залепил жене пощёчину, да такую, что Катерина потеряла равновесие и упала. Теперь расправа над бретёром была неизбежна. Тот сам подал идею, бросив на пол перед ним перчатку. Катерина слёзно умоляла их остановиться. Фога заверил её, что с ним всё будет в порядке, хоть и не мог объяснить возлюбленной откуда у него такая уверенность. Дуэль проводилась не по правилам. Без секундантов, почти в лесу, с полными барабанами. Нав позволил Уварову выстрелить первым. И даже попасть. Ему хотелось, чтобы ничтожество осознало, что у него нет шансов на победу и никогда не было. Перепуганное лицо мужчины, когда Фога, растрелянный почти в упор, спокойно подошёл к нему, надо было видеть. Он сломал челу ведущую руку, каждый палец на ней и только затем убил. В том же лесу он сжёг тело. Он вернулся к Катерине под утро, избавившись от копроментирующей одежды и признался ей, что Уваров мёртв. Она была испуганной и так льнула, плакала ему в плечо, в ответ признавшись, как сильно она боялась его потерять. На тот момент бретёр уже провел около двадцати трёх дуэлей и был чертовски опытен и умел в своём деле. Несмотря ни на что, они хотели быть вместе. План был придуман почти за день. Пользуясь внешним сходством, (а так же мороком), Фога занял место убитого Уварова. Они с Катериной переехали в Петербург, чтобы не сталкиваться ежедневно с приятелями убитого, крепостными, знавшими его в лицо и друзьями семьи. Ему пришлось продолжить линию поведения дуэлянта, чтобы не вызывать подозрений. Как это, чтобы Уваров и не стрелялся?! Быть такого не может! И поскольку «умереть» для широкой публики он не мог, ведь тогда ему нужно было бы оставить любимую, он продолжал выходить из этих поединков победителем. Новая напасть пришла откуда не ждали. Катерина оказалась беременна. Разумеется, это был не его ребёнок, представители его расы просто не могли иметь потомства с представителями других. Да что там, все они были «детьми Тьмы» в самом, что ни на есть, прямом смысле. Фога решил, что по-большому счёту, ему всё равно. Он уже сильно рисковал. К тому же, с определённой точки зрения так было даже лучше. Человское общество не станет давить на Катерину, если у них будет ребёнок. Не будет неудобных вопросов на эту тему. Да и сама женщина, очевидно, хотела семью. Вот так, он, в некотором роде, стал приёмным отцом. Мальчику, конечно, никогда не говорили, что его настоящий родитель уже давно мёртв. И только одно беспокоило Фогу: скорое расставание. Он не мог держать морок постоянно, а волосы его не седели, не появлялись новые морщины, он не терял ни в росте, ни в статности. Рано или поздно ему пришлось бы разыграть собственную смерть, какую боль это не причинило бы ему и его другой, человской, семье. Он должен был обеспечить жене и сыну обеспеченную сытую жизнь после своей «гибели». Поэтому, когда брата Екатерины Михаила осудили за участие в восстании на Сенатской площади, он решил, что это шанс. Фога начал судебный процесс за наследство лишённого прав собственности шурина, но, к сожалению, проиграл. Возможно, он успел бы придумать что-нибудь другое, но время работало против него. Теперь же оно вышло окончательно.***
— Дела, — вздохнул Бога, отхлебнув кофе. — Даже жаль юнца. Фога и правда был ещё совсем юным, ему не было и пятиста лет и он только недавно получил право покидать Цитадель. И уже столько успел натворить. Ортега испытывал по этому поводу протеворечивые чувства. Мотивы Фоги были ему понятны и даже в некоторой степени симпатичны. К тому же, он был молод, когда ещё совершать ошибки, если не в это время? С другой стороны, он, без сомнения, подвёл семью и нанёс ощутимый политический ущерб. — Самую малость, — наконец, ответил он, закончив отчёт о проведённом расследовании. — Думаешь, сильно прижмут? — Как решит комиссар, сам знаешь. Лёгок на помине, Сантьяга заглянул в кабинет. — Ортега, пойдёмте со мной. — В чём дело? — несколько беспокойно спросил он, следуя по правую руку от начальника. — В Фоге, разумеется, — отозвался тот, сложив руки за спиной. — Ты тоже вовлечён в дело, так что я подумал, что это блестящая возможность. — Блестящая возможность для чего? — осторожно поинтересовался Ортега. — Для того, чтобы набраться опыта, — ответил Сантьяга, остановившись у нужной двери. — Я хочу, чтобы ты сам определил наказание для него. — Я? — изумлённо переспросил он, несколько запаниковав. — Подожди, но… Это ведь… — Ортега, — перебил его комиссар, — во-первых, если что-то пойдёт не так, я всё ещё здесь. Во-вторых, если однажды случится, что меня здесь в нужный момент не будет, мне бы хотелось знать, что система всё равно продолжит работать. — Хочешь научить меня быть тобой? — немного мрачно отозвался гарка. Сантьяга задумался и склонил голову набок, сверля его взглядом. — Да, пожалуй. Я бы сказал, что-то в этом есть, — он приподнял уголок губ, но эта полуулыбка тотчас сошла с его лица. — Просто представь, что меня нет и спокойно веди дело. Давай. Ортега тяжело вздохнул и открыл дверь, вторгаясь в зону «полога». Комиссар тенью скользнул за ним и остался у него за спиной. Фога сидел с отсутствующим видом, сжимая в руках шарф. Ему, в сущности, беспокоиться было уже незачем — он знал, что с женой больше не увидится в любом случае. Ортега устроился напротив, внимательно оглядел его, стараясь сохранять абсолютно нейтральный вид. И как только Сантьяге это удавалось? — Итак, — наконец, вздохнул он, вспоминая свой же отчёт. — Я изучил все нюансы вашего дела. — Не знал, что этим теперь вы занимаетесь, — тихо откликнулся Фога. «Я тоже», — ворчливо подумал Ортега, но ничего по этому поводу не сказал. В конце концов, это к делу не относилось. — Вы повинны в нарушении режима секретности, смерти лица, передающего информацию Тёмному двору, а следовательно, в нанесении политического ущерба семье. Я принял во внимание тот факт, что вы не были осведомлены о его функции. Ортега постарался не отвлекаться на взгляд Сантьяги, пронзающий его спину. — Если вам есть, что дополнить, говорите сейчас. Фога покачал головой. — Нет. Я признаю вину. Разве что прошу учесть, что в моих действиях не было злого умысла по отношению к семье. — Принято, — кивнул гарка. — В таком случае… Мой вердикт таков: вы получите сорок ударов дисциплинарного кнута. По одному за каждую дуэль, которая останется в человской истории. Вам запрещается покидать Цитадель следующие пятьдесят лет. И, наконец, с вас будет взыскан штраф, размер которого вам сообщат сразу после расчёта минимального возможного ущерба нашему Великому Дому от ваших действий. У вас есть вопросы? — Нет, господин первый помощник, — вздохнул Фога, взглянув через его плечо. — Вопросов у меня нет.***
— Это было тяжелее, чем я думал, — признался Ортега, уронив голову Сантьяге на бедро. Тот шумно вздохнул. — С семьёй всегда труднее всего. Иногда всё в тебе против решения, ведь речь идёт не о чужаках. Но так нужно, — изящные пальцы огладили его скулу, — внутренний порядок необходим, без него невозможен порядок внешний. Ты не был жесток, ты предотвратил появление трещины в фундамете Цитадели. Гарка дёрнул уголком губ. — Иногда ты звучишь как Князь, честное слово. Сантьяга хмыкнул. — Может быть. Но выгляжу-то я в любом случае, лучше, правда? — самодовольно произнёс он. Ортега усмехнулся ему в ответ.