Рыжий волчонок

Утром ставили разноцветные шатры, протягивая к столбам ленточки, увешанные флажками. Шустро взбираясь наверх, акробаты выполняли эту работу, пока внизу клоуны таскали различную атрибутику, а Элише доверили честь продавать билеты. Стоя рядом с импровизированным лотком-кассой, не забывая почесывать нос сующейся к ней лошади, девочка то и дело поглядывала на разворачивающийся купол, самый большой из всех — там и должно было начаться представление. Несколько дней цирк Хейли должен был провести в этом городе. Громады стульев, скамеек, надувные шары, баллоны с гелием, все это появлялось из множества кибиток, и даже Джером засветился за помощью старшим, привычно задумчивый. Они с девочкой обменялись кивками, но не более того — словно и не были знакомы вовсе. Пританцовывающая женщина со змеей на плечах показалась неожиданно, когда собралось уже достаточно зевак, и заиграла легкая музыка, словно приветствующая ее, самоназванную жемчужину цирка. Макияж на, безусловно, пропитом, но еще красивом лице, подчеркивающий каждую деталь, аккуратный костюм-платье в синем и золотом цвете, имитирующий чешую. Питон, нежно льнущий к ней. Зрелище завораживающее, но от того только отталкивающее. — Покупайте билеты! — воскликнула Элиша, неловко улыбнувшись людям, и кто-то сунул ей первые пятьдесят долларов — стоимость одного желтого квадратика с номером места. Лошадь тихо фыркнула, когда торговля наконец пошла своим чередом, и купюры полетели в коробку, сдача — в руки, и наблюдавший за происходящим директор благодарно закивал. Он часто стоял около «входа на территорию цирка», приветствуя гостей, не забывая уважительно склонять голову и улыбаться — нарисованный рот только делал его еще любезнее. Для отдыха времени не было. Красавица-Мартина, облаченная теперь в перья, нарочито сидела на крыше кибитки, чуть болтая ногами, пока Синтия уже что-то рассказывала группе детей, воздевая руки к небу и глупо покачиваясь куколкой. Они все знали свои роли, были частями целого механизма, но когда любой мужчина проходил мимо танцовщицы со змеями ситуация словно бы на мгновение выходила из-под контроля — и взгляды их вспыхивали. Неужели она тоже была причиной вражды? Из-за туч спустя получас выбралось разгоряченное солнце, согрев плечи продрогшей Элиши. Ее тоже немного подкрасили перед началом, ведь девочка была согласна абсолютно со всем, что ей предлагали сделать или что делали с ней, а потому стала похожей на Пьеро, уж больно хорошо этот образ сочетался с ее бесцветными бровями и волосами, а также белым платьем в черный ромб по кайме — старую одежду все же забрали на стирку, в городе неподалеку как раз находилась прачечная. Цирк встраивался во все, что его окружало, меняя мир под себя, делая его красочным и ярким, будто лоскутный мячик. Пахло сладким, теперь — особенно, и попкорн сыпался во все стороны, а сахарная вата белого и розового цветов облаками разносилась по детским рукам. Счастье, радость и смех гарцевали всюду, и Элиша сама улыбалась, поддаваясь влиянию окружения. — Ночью можно выбраться в город, — вдруг сунулся к ней под руку Джером, усталый и взмокший — только закончил таскать очередную партию бочек с атрибутикой, да и уличил минутку, пока девочка переводила дух, пожевывая яблоко. — Никто следить не будет. — Пол сказал, что не пустит меня на порог, — отозвалась она, качнув головой, скользнув взглядом по загримированному синяку — постаралась костюмерша мастерски, — если я уйду на ночь. В городе — нельзя… — Можно. Скажешь, что со мной была — ему будет похрен, но хоть смекнет, что не просто шлялась, — фыркнул рыжий, тряхнув волосами, и Элиша сунула ему конское яблоко. — Поешь, устал ведь. — Девочка задумчиво склонила голову, собираясь с мыслями. Сисеро наверняка будет зол, они ведь знакомы всего ничего, а она все время ослушивается и сбегает в ночь. Но в то же время возможность повидать новый город и правда захватывала ее. — Мы можем попробовать. — Наконец, решилась она. — Если не будет проблем и… «Ты будешь рядом». — Не беспокойся! Только смоешь эту противную рожу, — хрустнул яблоком Джером, сердито глянув прямо перед собой — почувствовал на себе неодобрительный взгляд одного из клоунов, с которым теперь так полюбила проводить время его матушка. — Конечно смою. Элиша протянула очередному подошедшему посетителю желтый квадрат билетика, после сделав реверанс — эту манеру поведения ей подсказала Синтия, мол, людям нравится, когда к ним относятся с уважением. Ну, раз нравится… — Представление будет завтра! — щебетала вечером одна из клоунесс, одухотворенная и счастливая, перед огнем костра стирая с лица улыбку, держа зеркало на вытянутой руке. — А мы готовы в сто раз лучше, чем… — Чем кто, стерва? — вспылил ее до этого молчавший сосед, и девушка тут же стрельнула в него взглядом, картинно надув щеки. — Чем любой из вас! Наблюдавшая за этим из угла с ящиками сена Элиша лишь коротко выдохнула. Она уже давно убрала грим, оставалось только переодеться во что-то «нормальное», но «нормального» у нее не было — единственное свое платье упорхнуло в прачечную. Значит, придется выглядеть немного странно и глупо. Как и всегда, впрочем. Джером сказал, что лучше дождаться, пока его мать опять будет с кем-то… любиться. Он назвал это другим словом, но смысл был один, а потому девочка предпочла не опошлять, сухо пожевывая зефир и запивая водой. Когда взойдет луна, и все будут готовиться к предстоящему выступлению, настанет идеальный момент и… — Пошли! — рыжий, похоже, научившийся левитировать, столь незаметен он был во тьме, заставил Элишу невольно вздрогнуть. — Давай, — кивнула она, шустро соскользнув с ящика. Мимо кибиток, огромного шатра, цветастых флажков и телеги с бревнами. Мимо делающего мостик на земле акробата, одноколесного велосипеда клоуна Томми, посапывающих лошадей в разноцветных лентах. За воротами, которые весь день ставили цирковые, был холодный и серый асфальт. Город. И что в нем можно делать?.. разве что идти вперед, не оборачиваясь, будучи уводимой все дальше. — Ты уже был здесь? — Каждый год, — Джером и правда вел ее словно бы знакомой тропой, иногда что-то тихо насвистывая себе под нос. — Тогда куда мы идем? — Элише приходилось мчаться за ним вдогонку, цокая небольшими каблуками туфелек, чтобы не отстать — ее особо не ждали, но в то же время позволяли себя догнать, что уже говорило о многом. — Узнаешь. Однозначные ответы не пугали, скорее будоражили интерес, и девочка покорно топала за ним все дальше, мимо вывесок, закрытых кафе и темных переулков, что так напоминали родные углы Готэма. Интересно, здесь тоже опасно? Настолько же? Или меньше? В то, что может существовать город, который будет хуже ее родины, Элиша очень сомневалась, ведь большее скопление отморозков всех мастей было представить не то что сложно — невозможно! А потому лучше было даже и не представлять. Фальконе. Марони. Две пасти, рвущие и режущие пополам все, что было знакомо девочке. Теперь они не дотянутся до нее, даже если очень захотят, ведь именно этого боялась мама, пускай и никогда не говорила подобного вслух. Она страшилась криминала, чужих людей, темноты и ночных клубов, словно диких зверей, и ужас ее передался дочери с кровью, сделав ее излишне осторожной, излишне аккуратной в словах, но, вот парадокс — доверчивой. Джером не хотел навредить ей. Ни сегодня, ни вчера, ни когда-либо, ведь раньше они не были даже знакомы, и в центре города, покупая в какой-то лавке сигареты, он держал Элишу рядом, пока она тихо позевывала, мягко оглядываясь. Было прохладно, но — терпимо, когда он помог ей взобраться по пожарной лестнице, ведущей на крышу невысокого здания, где они и присели, и рыжий сумел затянуться, запрокинув голову. Вид на город открывался чудесный. — Будешь? — протянул Джером зажатую меж пальцев сигарету, но девочка только отрицательно качнула головой, любуясь далекими огнями цирка и ближними отсветами в окнах домов, похожих на открытые рты. — Я все время думаю о доме, — вдруг призналась она, подперев щеку рукой, боязливо нагнувшись вперед, смотря себе под ноги, — о том, что осталось там. Первые дни с цирком мне было очень плохо, и я даже плакала. — А уж я как плакал… когда родился здесь, ха. — Рыжий предостерег ее, коснувшись плеча. — Не свались, я скорее уж сам тебя скину. — Чтобы не мучилась? — Что-то вроде. — Согласился он так легко, но в то же время явно шуточно, выдув перед собой облако дыма, пахнущего древесной корой и кленом. Знакомый запах, пусть и терпкий до кашля. — Что-то вроде… Эли, что думаешь насчет того, чтобы остаться здесь? — На крыше? — Почти. Просто здесь, в каком-нибудь захудалом городишке, где нет гребаного цирка. — …тогда я никогда не увижу маму, — ответила она неожиданно для себя, тут же стиснув зубы — ответ неправильный, болезненный, не тот, который должен был прозвучать, но уже было поздно, и Джером вздернул брови, искоса глянув на нее. — Что, небось какая-нибудь шишка в этом твоем Готэме? — спросил он, ехидно подметив: — Не то что моя, да? — это был вопрос обо всем и сразу. Не то что его, да. Не пьющая, не бьющая, не кричащая имя на всю улицу, множество бесконечных «не», но в то же время… — Я не знаю. Элиша вздохнула, чуть поболтав ногами, гоняя во все стороны вечерний воздух. На плечи ее лег теплый кардиган, когда распалилась вторая сигарета. — Если сляжешь здесь, то точно с Богом свидишься. Тут даже к Полу ходить не надо. — Спасибо. Нет, они не стали друзьями за три дня, и даже знакомыми тоже не стали — стена меж ребятами была крепка и высока, и лишь толщина ее неуклонно снижалась, ломаемая обоюдным интересом. Элише хотелось знать о парне ровно столько, сколько было бы ей позволено, а Джерома, казалось, ничего не интересовало вовсе, но он приходил, и это было самым главным. Наверное, он просто был одинок. Наверное, даже немного догадывался об этом. — Я бы хотела остаться, — девочка все же кивнула, все это время обдумывая его слова, — но не сейчас. Знаешь… быть беспризорницей это не самое плохое, что может случиться. — Это точно. А ты знаешь, что самое плохое? — Каждому свое. Я жила на улице, совсем немного, но… нам с мамой было очень тяжело в это время. Я была ребенком. Ну, большим, чем сейчас, — Элиша вытянула вперед руку, словно пытаясь пощупать звезды, — и мир казался мне огромным, а узкие улицы бесконечными. Я тогда думала, что у меня точно все будет хорошо. — Что, сейчас иначе думаешь? — съехидничал Джером, глядя теперь туда же, куда и его собеседница. — Хлебнула жизни-то, а? — Ага. Обратно они шли молча, и вновь нужно было чуть ли не бежать за рыжим, припрятавшим пачку сигарет к зажигалке в карман рубашки. Он был привычно быстр, но ждал ее, изредка словно бы ненароком сбавляя шаг. Интересно, Пол уже заметил пропажу своей невольной соседки? Сильно ли он зол? Будет ли ругаться? Пустит ли ночевать? Ведь не подняли весь лагерь на уши из-за пропажи пары ребят?.. к удивлению Элиши, этого и правда не случилось, словно они не покидали застенок цирка. Неужели никому нет дела до того, что двое актеров, притом детей, самовольно пришли и ушли? Это казалось девочке немного диким, но в то же время радовало ее — значит, свободы чуть больше, чем казалось изначально. Джером прошелся с ней до самого фургончика предсказателя, после мягко сняв с плеч новоявленной спутницы кардиган и картинно откланявшись. — …удачи, — шепнула она одними губами ему в спину, ныряя в крашеную дверцу. — И где же ты была, скажи на милость? — встретил Элишу вопрос в лоб еще тогда, когда она начала стягивать с левой ноги туфлю, так и замерев на месте, чудно балансируя практически на носке. — Я ведь сказал… — Еще не утро. И я пришла. — Решив умолчать о прогулке, девочка опустилась на табурет в углу, глядя на Сисеро, слепо «смотревшего» в ее сторону с видимым укором. — Кормила лошадей. — Нет у нас такого табуна, — устало бросил Пол, качнув головой. — Иди уже спать, и не шляйся попусту. — Хорошо. Во сне ей виделись рыжие волосы, слышался сигаретный дым, ощущалось тепло кардигана на плечах, и это все казалось таким родным и желанным, что хотелось никогда не просыпаться. Элише уже начинало казаться, что в цирке она росла всегда, и Готэм был лишь ошибкой, которая теперь исправлена, и жизнь течет своим чередом. У нее еще будут красивые платья, как у Мартины или Синтии, тонкие ленты в волосах, как у лошади Марты, новые туфли, как у многих других. У нее будет все. А самое главное, она не будет больше одна, хотя бы в физическом смысле, ведь рыжий волчонок прибился к ней рефлекторно, почти на уровне инстинктов, и теперь они были фигурами одного поля. Оставалось только взять билет и — наблюдать за тем, что подбросит жизнь дальше.