***
Иву тащили куда-то, заставляли бежать и временами падать на землю. Она окончательно перестала что-либо соображать, не могла вымолвить ни слова и просто неслась вслед за провожатыми — то за окровавленным вожаком, то за кем-то ещё. Но все, кто попадал в поле зрения, были крылаты. Орхот так и не появился. Зато со всех сторон девочку окутал тошнотворный, всепоглощающий кошмар. Стойбище погибло. Всюду, где тела не укрыли рваные пологи юрт, они лежали разбросанными по чёрной земле: разорванные на части, смятые, отброшенные навзничь куда придётся. Дети, женщины, мужчины… Молодые, старые и те, кого уже не опознать. Иве хотелось покрепче зажмуриться, но помимо воли глаза так и прилипали к чудовищным картинам, от которых волнами подступало безумие. Взрывов не было уже долго, но Ива лишь поражённо оглядывала страшное месиво из шкур, обломков балок и изувеченных пернатых тел. Где-то горело, и дым разъедал глаза и горло. Её вместе с остатками женщин и детей куда-то спешно гнали. Должно быть, подальше от стойбища. Ей всучили в руки совсем крохотного птенца, наспех перевязанного пропитанной кровью полоской ткани. Малыш не шевелился, но его мать (кажется, уже не совсем адекватная) почему-то настаивала на том, что именно «Маленькая Богиня» должна нести его. Якобы в её руках есть какая-то особая целительная сила. Ива с тоской глядела на умирающего ребёнка, но не перечила. Не было сил.***
Скрываясь за грудами шкур и трупов, в которые превратилось стойбище, Орхот кое-как передвигался к его окраинам. И больше всего на свете хотел сейчас умереть — попасть под удар летящей смерти и уже не видеть, не слышать, не осознавать то, к чему он привёл свой народ — единственное, что у него было. Он никогда не вменял степнякам в вину свои обрезанные крылья и вырванный язык, потому что заслуживал этого. Самый сильный молодой вожак в Степи — и такого накуролесил… Отпустил прислужницу Злого Бога, с таким трудом захваченную стаей в самом сердце вражьей земли. И если сперва Орхоту было просто до смерти стыдно за это, то теперь он вообще не понимал, как Степь всё ещё носит его. Кровь! Здесь всё в крови! В крови степняков… А виноват он, Орхот. Он не был вполне уверен в том, что движется в верном направлении, но что-то тянуло идти. Казалось, что только так он сможет сохранить рассудок — если, конечно, не ошибся в своих предположениях и выбрал правильный путь. Нет, его не должна настигнуть смерть до тех пор, пока он хотя бы не попробует что-то исправить. Желать себе погибели сейчас — это самая гнусная, самая отвратительная и презренная трусость. А Орхот не трус и никогда им не будет! Конечно, мучили мысли о Маленькой Богине, за судьбу которой он поручился перед самим собой и Великой Доброй Богиней, но когда пришёл в себя после первых ударов белых, то издали видел, как один из вожаков уводил девочку туда же, куда направились выжившие. Это немного успокаивало.