Орнитария

      Покинув место, где пришлось перевести дух, Ива и степняк шли без остановок до самого вечера, но теперь делали это куда осторожнее. Орнит то и дело оглядывался, прислушивался и даже порой принюхивался, пытаясь вовремя распознать чужое присутствие.       Девочка, следуя за ним, недоумевала, куда он вообще идёт и какие преследует цели. В раздумьях она и не заметила того, как начало темнеть. Внимательность вернулась к ней лишь тогда, когда тело стал пробивать озноб, а изо рта пошёл едва заметный парок.       Ива огляделась: солнце садилось, унося зной за пылающий горизонт. Вокруг темнело и стремительно холодало. Озябшая девочка обхватила себя за плечи, но это, конечно же, не помогло.       — Степняк! Эй, степняк! — позвала она, ускорив шаг и быстро догнав своего молчаливого попутчика, — Может, всё-таки разведём костёр и погреемся, а? Холодно!       Степняк недоумённо глянул на неё, оценил частоту дроби, которую выбивали зубы Ивы, но с просьбой её не согласился. Вместо этого через пару минут он отыскал взглядом подходящую для ночлега пещерку, побродил вокруг неё, собирая какие-то спутанные меж собой стелющиеся растения, и в конце концов скрылся в густой тьме естественного убежища.       Ива, так и не дождавшись приглашения, решила, что вариантов у неё всё равно нет, и вошла в пещерку вслед за орнитом.       Она впервые собиралась ночевать в таких жутких полевых условиях, и потому сильно растерялась, не зная, куда себя деть и что делать дальше. Оставалось только утешаться мыслями о том, что всё это, по крайней мере, удивительное приключение, участием в котором вряд ли сможет похвастаться хоть кто-то из её сверстниц.       Степняк же, наоборот, как всегда являл собой образец спокойствия. Пользуясь остатками света от закатного зарева, он разложил собранный зелёный материал на полу пещерки, разровнял, создав нечто бесформенно-плоское, но достаточно широкое, чтоб застелить собой чуть больше квадратного метра площади. Дальше орнит принялся разглаживать пласт из цепких, чем-то похожих на земную мокрицу, растений, приминать, выдавливая из них густой, пряно пахнущий сок.       Иве оставалось лишь молча наблюдать за действиями аборигена. Она вообще постепенно привыкала к этой вынужденной молчанке, хотя поговорить хотелось ужасно. Даже клёкот и карканье орнита порадовали бы её теперь, но как назло приходилось довольствоваться лишь тем, что имелось.       А степняк меж тем приподнял край получившегося изделия, и лишь тогда Ива наконец поняла, для чего он всё это затеял.       Орнит свалял нечто вроде полотна — грубого, но вполне подходящего для того, чтобы постелить вместо матраса или укрыться, как одеялом. Липкий сок растения быстро высыхал, склеивая между собой стебельки и листья.       Ива несколько раз перевела удивлённый взгляд со степняка на полотно и обратно.       — Это для меня? — спросила она, почему-то шёпотом.       Степняк лишь на секунду отвлёкся от своего изделия, чтобы бросить на девочку какой-то непонятный, задумчивый взгляд.       Ива чувствовала себя довольно странно. Приятно было ощущать чужую заботу, пусть это и не дорогущий статусный подарок, а всего лишь травяная подстилка-покрывало.       Вздохнув, она заметила, что уже почти стемнело. Коврик представлял собой лишь прямоугольник примерно метр на полтора, но и его девочка, по-прежнему дрожащая всем телом, с удовольствием накинула бы сейчас на плечи. Будто прочитав её мысли, степняк, шевельнувшись еле заметной чёрной тенью, сам завернул свою попутчицу в травяное покрывало.       Некоторое время девочка продолжала трястись, едва ли ощущая, что начинает потихоньку согреваться, а ведь ещё предстояло как-то улечься спать. Сперва она долго не могла решить, как использовать сплетённое орнитом полотно: в качестве подстилки или одеяла. Ложиться на голую землю совсем не хотелось, но пробиравшийся в пещеру вечерний холодок заставил её сделать выбор в пользу последнего. То есть, укрыться. Тем более что степняк напоследок натаскал в убежище всё той же травы и, не возясь больше с формированием полотна, просто разложил на земляном полу.       Импровизмрованные лежанка и одеяло, хоть и были сделанным наспех, всё же немного спасали от холода. Иве, правда, казалось, что уснуть в таких условиях ей не удастся.       Над горизонтом уже поднялась луна. Большую и удивительно яркую, луну эту, словно лучистая аура, окружал сияющий ореол, раза в полтора больше самого светила. Ива невольно загляделась. В лунном свете дремал в своей чудно́й позе чёрный степняк — лучший и, похоже, единственный друг Ивы по крайней мере на ближайшие две недели.       Что ему снится?       Ива вздохнула. Лично ей очень хотелось бы увидеть сестру, хотя бы во сне. Пусть хоть там они найдут друг дружку.       Несмотря на то, что сплетённое степняком полотно всю ночь кое-как спасало Иву от знобящего дыхания сквозняков, к утру она всё же замёрзла: проснулась от стука собственных зубов и с глубочайшим сожалением вспомнила спальные полки в погибшем МИБе. Как бы кстати пришлась сейчас одна такая! Иве и в голову не пришло бы жаловаться на её неудобство.       Вновь это противное сослагательное наклонение сыпало ей соль на раны. И девочка, не в силах больше лежать на отсыревшей подстилке, привстала.       Да уж, поспала! Все мышцы ныли, голова болела, от холода зуб на зуб не попадал.       В пещерку пробивались лучи восходящего солнца, и в их пока ещё тусклом свете ясно обозначился тёмный силуэт пробуждавшегося степняка. До той поры неподвижная, фигура его ожила, он встряхнулся всем телом и встал.       Словно зачарованная, наблюдала Ива за тем, как он, высокий, стройный и в то же время мускулистый, потягивается после сна, прогоняя из тела дремотную лень.       Вот он, размявшись, делает шаг, второй к выходу, неожиданно резко отталкивается от земли, взмахивает руками и…       Ива на миг даже перестала дрожать от холода.       Орнит, разумеется, не взлетел. Видно, забылся со сна и попытался сделать то, что было привычным с самого детства. Руки его медленно опустились, плетьми повиснув вдоль туловища, плечи поникли, спина сгорбилась. Словно сила притяжения этого мира увеличилась для него сразу во много раз, чтобы сделать боль ещё невыносимее.       Постояв немного у самой границы света и тени, чёрный орнит, всё такой же понурый, подковылял к выступающему склону того самого холма, внутри которого они с Ивой ночевали, и стал карабкаться вверх.       Свод пещерки не позволял Иве увидеть вершину склона. При этом внутри её крепко засело какое-то необъяснимое беспокойство. Невзирая на дрожь и ломоту в теле, ей во что бы то ни стало захотелось влезть на холм вслед за степняком.       Вряд ли он куда-то денется от неё: для этого у него было слишком много возможностей раньше. И всё-таки на душе у девочки было неспокойно.       Ёжась и безнадёжно пытаясь согреться в объятьях отсыревшего одеяла, Ива вышла на свет нового дня. Вершина холма сильно изгибалась, падая куда-то в сторону и вниз, а потому увидеть отсюда степняка оказалось невозможным.       Девочка дотронулась до тёмно-бурого, кое-где поросшего мхом и пучками травы камня, которые составляли склон холма. На ощупь он был таким же холодным, как и всё вокруг, да ещё и скользким от утренней влаги.       Процесс взбирания по столь ненадёжной поверхности представлялся ей делом весьма неприятным и даже рискованным, да и одеяло для этого придётся оставить внизу. Но Ива от рождения имела одну несомненно положительную черту характера: упорство, которое не позволяло ей так просто сворачивать с однажды выбранного пути, каким бы трудным и опасным он ни казался. И она, смело скинув с продрогших плеч грубое полотно, принялась покорять скользкий, серебристый от росы, склон.       Пару раз ноги её соскальзывали с обманчиво надёжных уступов, и всё это едва не закончилось падением с внушительной высоты, но Ива упрямо продолжала подъём. Острая порода царапала ей руки, но девочка не привыкла обращать внимание на такие мелочи.       Склон перешёл в причудливо изогнутую вершину примерно тогда, когда «маленькая Богиня» взобралась на высоту около двенадцати метров.       Тогда же она увидела и своего печального чёрного товарища.       Степняк стоял на самом краю ниспадавшей арочной вершины, так близко к обрыву, что когти на пальцах ног висели над пустотой. Ива осторожно заглянула вниз и тут же в страхе отпрянула: склон холма там был совсем отвесным, а высоты набралось бы раза в два больше, чем в том, по которому она вскарабкалась сюда.       И орнит стоял на краю этой самой пропасти, заворожено глядя на её каменное дно.       — В-возьмёшь меня с собой, степняк? — Ива почти не задумывалась над словами: они произносились как-то сами собой. — Я, вообще-то, тоже всегда мечтала полететь с высоты. Тем более что такая смерть, наверное, будет лучше, чем от голода и… всего остального. Я же без тебя здесь пропаду.       Степняк повернул к ней мрачное лицо. Глубокая складка пролегла меж его изогнутых бровей, говоря о мучительной борьбе с самим собой.       Ива ощутила, как слова, только что столь удивительно легко лившиеся, начинают застревать у неё в горле, а глаза так и норовят намокнуть от слёз.       — Наверное, мне и впрямь лучше сейчас умереть вместе с тобой… Но… но мне очень хочется жить… Только я ничего не умею, ничего не знаю… Я не Богиня… Я маленькая, глупая девчонка… Я запуталась, я боюсь, я не знаю, что мне делать… Не бросай меня здесь одну, пожалуйста.       И Ива всё-таки расплакалась. Давно, ох как давно не ощущала она эти спазмы в горле, эту давящую тяжесть в голове и глазах. И то, как они постепенно уходят, пожирая сами себя, а заодно и всё то, что до сей поры лежало на душе тяжким грузом, не давая вдоволь порадоваться жизни.       Немного успокоившись, Ива почувствовала, что кто-то положил ей руку на плечо и легонько подталкивает в сторону от обрыва. Конечно же, это был степняк, и он звал её спуститься с холма.