***
— В общем, милая, — начал говорить Доуг. — Я вижу, что у вас с Делайлой всё ещё возникают тёрки по разным поводам и ты как-то слишком предвзято относишься к ней. Мне это совершенно не нравится. На улице стоял холодный поздний вечер. Часов уже восемь или девять где-то. В такой холод практически никто не гулял, поэтому задний двор был пуст. Это место-то отец и выбрал для серьёзного разговора с дочерью. Долли сидела рядом с ним и смотрела в небо, на звёзды, слушая отца лишь вполуха. — Я понимаю, что ты скучаешь по маме, но пойми — прошлого не вернуть, — продолжил отец. — Нужно двигаться дальше. — Звучит так, как будто бы ты просто оправдываешься, что променял маму на неё, — даже не посмотрев на Доуга, стараясь скрыть ненависть, произнесла Долли. — Нет-нет, никто никого ни на кого не променял! Так получилось... Ты просто пока слишком маленькая, чтобы понять это, но... Жизнь, она, знаешь ли, довольно сложная штука, милая. — Все вы говорите, что я чего-то там не понимаю. Но в последнее время мне кажется, что я-то всё понимаю, просто вы не можете аргументировать свою позицию или объяснить её превосходство над моей. — Часто случаются такие штуки, которые довольно сложно объяснить. Что-то вообще не поддаётся объяснению, понимаешь ли. Это, я повторюсь, сложно очень. В детстве все привыкают к тому, что абсолютно всё можно разделить на определённые категории и что всё в жизни очень просто делается, но чем старше ты становишься, тем больше ты начинаешь понимать, что тех самых категорий, в которые можно всё распределить, становится всё меньше и меньше. Этого не стоит пугаться, так и должно быть. — Зачем ты закатываешь мне эту философию? Лучше скажи, почему вы вообще решили с мамой разойтись? — Я же уже говорил — наша любовь просто угасла. Мы поняли, что не созданы друг для друга. Мы слишком разные. И чтобы не жить в напряжении и не превратить наши отношения во взаимную ненависть, мы решили разбежаться. Это ведь могло плохо повлиять и на вас, наших детей. — Ваше расставание и так на нас повлияло не в лучшую сторону, знаешь ли. — Не спорю, но останься мы вместе, это имело бы последствия ещё хуже. Ты когда-нибудь это поймёшь. На самом деле, Долли это очень хорошо понимала. Дилан отлично помог ей это понять. — Прости, пап, но я не могу воспринимать Делайлу как новую маму, — тяжело вздохнув, сказала далматинка. — У меня всегда такое впечатление, что она относится к своим родным детям лучше, чем к... Ну, к нам. Но после сегодняшнего я вообще не понимаю, ценит ли она хоть кого-то из семьи. Мне кажется, что семья ей нужна только для галочки, а по-настоящему ей плевать... Ну, может, только на Дилана не плевать. — Тебе так только кажется, — Доуг погладил дочку по голове. — На самом деле, она любит вас так же, как и родных детей. У тебя сейчас просто подростковая нестабильность, но это скоро пройдёт. Из-за неё у тебя и такие мысли, скорее всего, появляются. — Не думаю. Но, всё-таки, мне грустно, что наша семья такими темпами уменьшится в скором времени... Уже не будет как прежде... — Как я тебе уже много раз говорил, жизнь на месте не стоит. Всё рано или поздно меняется. Просто надо научиться это принимать и встречать изменения с улыбкой на мордочке, видя в них только хорошее! Долли посмотрела на Доуга печальными глазами: — Что хорошего в распаде семьи? — Ну... В доме больше свободного пространства будет, — он нервно хихикнул. — Какая-то сомнительная позитивная вещь, знаешь... — Может быть, но в любом случае... — Пап, я не узнаю тебя, — перебила его дочь. — Раньше ты всегда выступал за сплочённость и говорил: «В тесноте да не в обиде!», что случилось с тобой? Куда делся тот папа, которого я знала? Доуг сначала смутился, а потом тихо хмыкнул: — Ну, всё меняется. Моё отношение поменялось. «Не отношение твоё поменялось, а Делайла свою позицию тебе в голову вбила» — подумала Долли, но вслух это озвучивать не осмелилась, а лишь промолчала, снова уставившись куда-то в небо. — Кстати, раз уже речь зашла о семье. Почему тебя так взбесило то, что Докинза продали? Тебя же он, вроде как, раньше не особо интересовал, — резко поинтересовался Доуг. «Поверить не могу, что у нас всех есть какая-то цена... Мне всегда казалось, что любая жизнь — бесценна». — Ну, да, но мы с ним стали очень близки в последнее время просто, — не стала врать Долли. — Мне будет очень больно, если он уедет от нас. Ещё и в какую-то другую страну. Мы тогда даже видеться не сможем! Да и к тому же... Данте будет ещё больнее, чем мне, из-за его отсутствия. В последнее время они тоже стали прямо-таки очень близки. Не знаю, впрочем, как они до этого дошли, потому что у них нет вообще никаких общих интересов! Или уже появились, но это неважно сейчас, я про другое! Мне кажется, что Данте этого не перенесёт, он и так всегда раньше был невесёлый из-за комплексов и, ну, сам понимаешь, а если у него ещё Докинза отнимут, то, боюсь, он вообще раскиснет. Доуг задумался и почесал подбородок. — Я думаю, ты слишком драматизируешь. Рано или поздно он тоже смирится с тем, что Докинз теперь живёт далеко. Да и вообще, что помешает этим двоим поддерживать связь с помощью гаджетов? «Смешно, папа, смешно. Я бы тебе сказала кое-что, но я обещала держать это в секрете». — В общем, я не знаю. Но меня всё ещё не покидает ощущение, что Делайла умышленно это всё затеяла. Что есть всё-таки у неё какие-то корыстные цели. Отец вздохнул: — Ты слишком плохого о ней мнения. Приглядись: она ведь хорошая. И она делает всё, чтобы ты чувствовала себя частью семьи. — Что-то не видно... — далматинка огрызнулась. — Она для меня просто как жалкая копия мамы. — Слушай, я понимаю, что никто не сможет заменить тебе маму, — Доуг снова погладил дочку по голове, на этот раз более нежно, и слегка приобнял. — Делайла не пытается заменить её, она просто хочет, чтобы ты видела в ней не какого-то врага, а того, кто может поддержать и помочь. Я тоже хочу, чтобы ты видела в ней хорошую собаку. «Да она просто промыла тебе мозги своими красивыми словечками, папа! Как ты этого не понимаешь?!» Но вместо слов Долли лишь фыркнула. — Не трать свои нервы, просто наконец разгляди в ней хорошие черты, милая. — Я пыталась несколько раз угодить ей, сделать приятное что-нибудь, чтобы считаться хорошей падчерицей, чтобы она тоже видела во мне хорошее, но всё без толку. Дилан всё равно самый замечательный и прекрасный, а Долли плохая и ничего не умеет! Отец чуть крепче обнял её: — У них семейная история тоже не прекрасна, поверь мне. У каждого из нас есть свои обиды, страхи и загоны, но нам просто нужно научиться принимать друг друга такими, какие мы есть, дорогая. «Тогда почему же Делайла не в состоянии этого сделать? Почему не прощает мои проколы? Потому что я не её дочь — вот и всё. Вряд ли наши отношения всё-таки когда-нибудь наладятся. Каждый раз, когда я думаю, что всё наконец-то пришло в норму, то через некоторое время всё снова возвращается к исходной точке. Мы никогда не найдём общий язык, папа. Я не буду извиняться перед тобой за то, что не могу воспринимать твою нынешнюю жену, что не могу с ней подружиться, что она для меня не авторитет и что наши ценности различаются. Я не обязана быть идеальной. Если вы с ней хотите, чтобы у нас с вами была общая позиция по поводу всех вопросов, в особенности по вопросу о том, что нашей семье следует найти каждому своего питомца, то вы никогда не дождётесь этого, потому что я больше не буду прогибаться под твою новую жену, мне надоело. Я — отдельная личность и я не буду слушаться ваших указаний» — хотелось сказать Долли, но в таком случае она довела бы отца до слёз, поэтому он сочла разумным просто промолчать. — В общем, я надеюсь, что у вас скоро наладятся отношения с Делайлой, — в заключение сказал Доуг. — И не относись, пожалуйста, к ней слишком предвзято. Ради меня, — он сделал милые глаза, которым Долли уж точно никак не могла бы отказать. Стараясь не смотреть в глаза отцу, далматинка всё же сдалась и ответила: — Хорошо, папа, хорошо. — Спасибо, милая, — далматин отпустил свою дочь. — Это правда много для меня значит. Я вас обеих очень сильно люблю, поэтому у меня сердце кровью обливается, когда вы ругаетесь. — Я всё поняла, папа, — кивнула Долли, стараясь вызвать доверие у отца, но всё же поспешила сменить тему. — Уже поздно, а мы ещё не ужинали. Может, пойдём и исправим это недоразумение? — она улыбнулась. — Я только за! — радостно ответил отец, при этом завиляв хвостом. — Побежали! И двое далматинцев со скоростью пули бросились к крыльцу, стараясь обогнать друг друга, при этом нарушая вечерне-ночное спокойствие громким радостным лаем.***
— Прошу, входите и не бойтесь, — произнесла питомица Делайлы, открывая перед новой посетительницей калитку, ведущую на задний двор, где вовсю бесились далматинские щенята. Женщина с покрашенными в синий волосами и длинной тонкой косой с одной стороны головы неспешно шагнула на постриженный газончик, от которого ещё не отошёл запах недавно скошенной травы. Анна осмотрелась вокруг: создавалось впечатление, что это не совсем хорошие условия для содержания такого огромного количества собак — явно тут и половина бы не поместилась, чтобы всем хватило места для игр и никто бы ни в кого то и дело не врезался. С другой стороны, этот дом ведь и не был рассчитан на такое сборище, просто незадачливая хозяйка не доглядела, отчего теперь вынуждена терпеть шум и грязь от стольких щенков. Но нельзя было сказать, что двор был прямо-таки совсем неухоженным. Как раз наоборот. Главная проблема только в том, что он слишком маленький. — Не бойтесь, они не кусаются, — заверила хозяйка дома. — Самое страшное, что они могут сделать — это вылизать вас полностью, из-за чего всё ваше лицо будет в слюнях, и чтобы привести его в порядок, вам вряд ли хватит одной пачки салфеток, так что не позволяйте им лишнего, — она улыбнулась, глядя в лицо Анны. — Спасибо за предупреждение, — произнесла та, не глядя на Доди, поскольку всё её внимание было сосредоточено на паре-тройке щенков, весело резвившихся у неё под ногами. Анна аккуратно переставляла собственные ноги, чтобы ненароком не наступить и не раздавить кого-нибудь. Она с удивлением для себя отметила, что все собаки, находящиеся во дворе, выглядят вполне себе ухоженно. Не сказать, конечно, что они прямо в точности повторяют изображения с сайта, так как любому будет понятно, что для успешной продажи фотографии всегда корректируют и подставляют продаваемое под лучшим углом, но, признаться честно, Анна ожидала зрелища похуже. С другой стороны, вряд ли бы человек, живущий в одном из самых «блатных» районов столицы одной из европейских стран стал бы продавать некачественные «товары» за огромные деньги. — Я точно не помню, где сейчас Докинз, но, вроде бы, в последний раз, когда я его видела, он был в доме. Сейчас за ним схожу. Вернусь через пару минут, — предупредила хозяйка и уже исчезла за дверью. «Не очень умно с её стороны — оставлять совершенно незнакомого человека в собственном дворе с кучей дорогостоящих собак без надзора» — подумала Анна и снова огляделась. Нигде тут не было камер или охраны, что показалось ей подозрительным. Не может же человек, имеющий немыслимое количество денег, быть настолько наивным, чтобы не обезопасить своё имущество и дом! С одного из окон верхнего этажа за новоприбывшей наблюдала Долли, стоя на одной из коробок и положив передние лапы на подоконник. Рядом с ней на полу сидел Докинз и смотрел куда-то в пустоту, при этом держа в лапах выключенный планшет. — Нет, ну ты только посмотри на неё! — обратилась к нему сводная сестра. — Разве эта полупокерша-байкерша лёгкого поведения — хорошая хозяйка для тебя?! Оторвавшись от ничего неделанья, Докинз привстал на задние лапы и выглянул в окно. Зрение у него было не ахти, но общие черты женщины он всё же разглядел. — Знаешь, мне кажется, она бы больше подошла тебе, — негромко сказал далматинец. — У вас с ней есть что-то общее. — Уж не знаю, что там у нас могло бы быть общее, но даже если оно у нас с ней и есть, то у тебя и неё общего гораздо меньше! — возмущённо сказала Долли. — Ну, можно и так сказать. Они помолчали где-то с минуты две, а потом Долли опять вернулась к теме родителей. — Всё-таки я думаю, что родители поступили очень подло с тобой... Она ведь правда неподходящий питомец для тебя. Совершенно. Похоже, что ма... То есть Делайле и правда плевать на твои собственные желания. Докинз тяжело вздохнул. — Знаешь, я долго думал над этим. Ещё с той вашей взбучки меня не покидали эти мысли. Мамины слова про то, что стоит попробовать, казались мне убедительными. Я действительно думал, что она делает это мне на благо. Но, всматриваясь в эту женщину, мне всё больше начинает казаться, что ты была права, когда говорила о том, что... — по его морде покатилась скупая слеза, которую он быстро вытер лапой. — Маме действительно всё равно и ей хочется от нас избавиться, сплавив совершенно неважно кому. Долли положила ему лапу на плечо: — Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы остановить это недоразумение, только не отчаивайся, пожалуйста, братец, — она слегка приобняла его. — Но если ничего не получится, мне ведь всё равно придётся пойти в неизвестность вместе с этой женщиной, — грустным тоном сказал Докинз. — У меня нет другого выбора. — Другой выбор всегда есть! — поспешила заверить сводного брата Долли. — Может быть, тебе так и не кажется, но он точно есть! Ты всегда можешь вырваться и убежать куда глаза глядят. — Да, но что со мной будет потом? — задал риторический вопрос Докинз. — Я убегу, а потом вернусь, и меня снова отдадут ей. Какой смысл? Я ведь не уличный, я не могу жить вне дома. Долли задумалась, но тут её отвлёк вбежавший в комнату Дилан: — Докинз, тебя там ищут. Пора выходить. На морде старшего брата выражалась печаль. Долли знала, что с того времени, как она выкатила мачехе много гадкого, он всё-таки тоже немного подумал над её словами. А также подумал над тем, что означает для дома отъезд Докинза. Докинза, который упростил им жизнь, создавая всякие штуки для удобства жизни собак в человеческом доме. Докинза, который никогда не отказывался помочь, если вдруг что-то случилось, или остаться за старшего в доме. Без него, скорее всего, дом бы рухнул — понимали это все, кроме родителей, которые просто так взяли и решили за него его судьбу. Долли это очень злило. Ей хотелось верить, что и сводного брата такой расклад не устраивает, но тот почему-то совершенно не стремился высказать своего мнения по поводу данной ситуации. Неужели Дилан боится Делайлы? Докинз нехотя оторвался от окна и медленно пошагал к выходу. Долли с возмущённым видом пошла за ним, с гневом посмотрев на Дилана. Того бросило в дрожь от сурового взгляда сводной сестры, поэтому он невольно сжался, отступив чуть назад. На горизонте показались Доуг и Делайла, которые, только заприметив Долли и Докинза, сразу поспешили подойти к ним. — Я не позволю, — начала было Долли, но Доуг сразу же закрыл ей рот своей лапой. — Милая, мы уже это обсуждали, — мягко сказал он. — Я не хочу переходить на какие-либо радикальные действия из-за твоих капризов. Мы же уже сошлись во мнениях. «КАПРИЗЫ?! СОШЛИСЬ ВО МНЕНИЯХ?! Папа, это точно ты?» — Но вы не можете так поступить! — закричала Долли, пытаясь ухватиться за Докинза, которого Делайла уже закрыла собой и легонько подталкивала сзади, чтобы он поскорее шёл вперёд. — Это же эгоизм по отношению к нему! — она оглянулась на Дилана и крикнула ему. — Сделай же что-нибудь! Но сводный брат лишь сидел, спрятавшись в проходе и виновато глядя на Долли, прижимая уши к голове и выдавливая ту самую виноватую лыбу, которая в последнее время начинала уже подбешивать. Долли оскалилась, старалась удержать выступившие на глаза слёзы. Вот она уже готова рвануть вслед за мачехой и Докинзом. Уже набрав разгон, она вдруг с грохотом падает на пол. Оборачивается. Отец держит её за заднюю лапу и смотрит с виноватым видом и медленно мотает головой из стороны в сторону. — Прости. В этот момент почему-то она не испытывала к нему ничего, кроме ненависти. И это был первый раз, когда она в принципе испытывала ненависть к отцу. Не обиду, а именно самую настоящую ненависть. Делайла вместе с сыном спустилась по лестнице и тявкнула, чтобы привлечь внимание своей питомицы. Та тут же подбежала к ним и взяла Докинза на руки: — Ну наконец-то! А я было уже подумала, что ты куда-то убежал от нас! И чего это у тебя такая кислая мина? Нужно ведь радоваться, что скоро у тебя будет новый дом! Докинз поднял на неё взгляд и посмотрел как на умалишённую, но сопротивляться не стал. Он понимал, что это бесполезно в данной ситуации. Делайла лизнула сына в щёку и прошептала: — Веди себя хорошо у своего человека! Доди Смит вынесла Докинза на улицу, где за Анной уже гонялось штук десять щенков, среди которых были Димитрии и Диззи с Ди Ди. Докинз про себя отметил, что, кажется, двоим младшим сестрёнкам эта дамочка очень даже по нраву. У них тоже есть что-то схожее... Почему она выбрала именно его? Почему не их? — Вот, теперь вы можете посмотреть на него наяву, — произнесла питомица мамы-далматинец и протянула Докинза Анне. Та взяла его на руки. От неё пахло какими-то вычурными духами. Далматинец не сомневался, что они стоят примерно столько же, сколько и их корм на месяц в общей сумме. Её руки были слегка грубоватые, а черты лица, которые теперь он мог разглядеть гораздо лучше, острые, отчего она как бы располагала к себе своей уверенностью. Её движения были грациозны и в какой-то степени величественны. Она аккуратно рассмотрела Докинза со всех сторон, а потом опустила на газон , он встал на все четыре лапы и собирался было убегать, как его вновь за шкирку схватила мама и потащила обратно. Докинз от недовольства скрестил лапы и скорчил недовольную морду. Это увидела Анна и поразилась. Потом, придя в себя, выдала: — Нет, ну точно беру! Доди Смит радостно улыбнулась: — Хорошо, в таком случае, сейчас я покажу вам его паспорт и принесу корм на первое время, парочку игрушек и переноску. Надеюсь, у вас без сдачи? — Да, конечно. «Нет, ну как они могли?! Они даже не дали мне попрощаться с ним!» — вертелось в голове у Долли, которую отец так и не выпустил из дома, пока Делайла с питомицей отдавали Докинза этой женщине. Зато она наблюдала за всем этим, глядя в закрытое окно на задний двор. Сейчас же, когда загадочная незнакомка, которую, как Долли поняла, зовут Анной, ушла вместе со сводным братом в неизвестном направлении, далматинке снова разрешалось бегать, где она хочет. Выбежав во двор, она начала принюхиваться, пытаясь уловить запах иностранки и пропавшего Докинза. — Поверить не могу, что всё это взаправду! — сказала она сама себе. — Неужели родители не понимают, как плохо они сделали?! Была бы здесь моя мама, она остановила бы это безумие! Она не позволила бы... Не позволила... Всё-таки Долли не выдержала и заплакала. Ей было очень обидно из-за собственного бессилия и несправедливости. Докинз старался следовать темпу Анны, идя на поводке рядом с ней и при этом не путаясь под ногами, чем обычно грешат щенки, только-только вышедшие на прогулку с питомцем. Далматину не нравились ни поводки, ни шлейки. Они всегда будто бы сковывали его движения. Ему было обидно за то, что его собратья-собаки в большинстве своём настолько непослушны и непоседливы, что людям всё же пришлось изобрести для них эти адские предметы, вечно что-то натирающие. Сам по себе Докинз был спокойным и никогда ни на что не отвлекался, так как считал это признаком слабого интеллекта собаки и, как следствие, потакание дурацким инстинктам. Что-что, а себя надо уметь сдерживать, иначе как произвести хорошее впечатление? — Ну что, готовься к перелёту на самолёте, — обратилась к нему женщина, при этом даже не взглянув на него. Докинз повернул на неё голову и опять стал рассматривать её лицо. Неужели она теперь в действительности будет его новым питомцем? — Можешь не привыкать ко мне, — вдруг продолжила Анна. — Ты у меня ненадолго. «Что? Как это — ненадолго? А куда же мне тогда...» Женщина достала из кармана телефон и начала что-то печатать. Докинз подумал, что, может быть, из-за того, что она не местная, она ищет маршрут к какому-нибудь месту. К отелю, например, в котором остановилась. Или к ресторану, чтобы пообедать, потому что уже почти обеденное время. Или, может быть, она гуглит маршруты местных автобусов... Наконец она перестала печатать, внимательно что-то рассмотрела в телефоне, потом снова убрала его в карман, чуть не уронив переноску и не рассыпав лежавший там корм вместе с игрушками, к которым Докинз по какой-то причине уже начал испытывать лютую ненависть. Развернулась на девяносто градусов и пошла дальше. Далматинец медленно последовал за ней, не желая отставать, чтобы не испытывать натяжение от ужасного поводка. В это время суток на улице солнце шпарило активнее всего, поэтому в конце концов и Анна, и Докинз успели изрядно вымотаться. Почему-то женщине не пришло в голову захватить шляпку или бутылку воды. «Нам точно не по пути, потому что я намного организованнее тебя» — подумал Докинз и, пока шагал следом, обернулся в ту сторону, в которой, как ему казалось, был его родной дом. Его уже не видно за всеми другими крышами многочисленных построек, располагавшихся здесь. Далматинцу стало вдруг очень тоскливо. Почему-то он думал, что больше сюда уже никогда не вернётся. И не сможет повидать родных. Никогда. И никто не побежит за ним. Не догонит на полпути, не пожелает удачи. Не обнимет на прощание. Всё это время ему казалось, что он что-то забыл. Что-то очень важное. И тут Докинза вдруг осенило: глаз принцессы Позитрон! Он не успел захватить его с собой! Как он мог забыть про него? Далматин опять ударил себя лапой по лицу, в мыслях отчитывая себя за дезорганизованность. Но всё же ему казалось, что в доме осталось что-то гораздо важнее, чем глаз его старой, любимой игрушки. Дилан заметил из дома, что его сводная сестра стоит во дворе и смотрит печальным взглядом на калитку, будто бы хочет убежать, но что-то удерживает её здесь. Он решил выйти к ней. Неосторожной поступью далматин приблизился к Долли со спины, но та и ухом не повела в его сторону. — Эй, всё в порядке? — осторожно поинтересовался Дилан, уже поравнявшись со сводной сестрой. — Почему?.. Почему?! — воскликнула она, медленно повернув голову в его сторону. — Почему... Что? — недоумевал далматин. — Почему ты ничего не сделал?! — наорала на того сестра. — Почему ты не остановил их?! — Долли, я... — хотел было оправдаться Дилан, но Долли его перебила. — Ты сидел так спокойно и ничего не сделал, чтобы остановить маму и папу! Как будто Докинз для тебя ничего не значит! Держу пари, он рассчитывал на то, что ты поговоришь с мамой и попробуешь её переубедить, потому что она прислушивается только к твоему мнению! — Не думаю, что я бы смог как-то повлиять на эту ситуацию, Долли, — тяжело вздохнул Дилан. — Мне кажется, ты и сама это понимаешь. Если мама с папой что-то задумали, то их уже не остановить, так всегда было. — Не переводи свою ответственность на них! Сейчас разговор о тебе! Ты ничего не сделал, чтобы помочь брату избежать этой участи! Тут Дилан не выдержал и тоже начал кричать на Долли: — Знаешь, мне кажется, что Докинза такой расклад вполне устроил! По нему совсем не было видно, что он не хотел уходить отсюда! — Не все так ярко проявляют эмоции, как мы с тобой, особенно в стрессовых ситуациях, когда нет надежды на то, что тебе кто-то поможет, представь себе! Ожесточённый спор услышали Диззи и Ди Ди, и обе очень заинтересовались происходящим, поэтому подошли к старшим. Усевшись недалеко от ругавшихся Дилана и Долли, они пристально начали вслушиваться в каждое их слово, надеясь, что эмоции захлестнули старших настолько, что их не сильно-то заинтересуют подслушивающие внимательно Диззи с Ди Ди. — Хорошо, допустим, но как тогда ты объяснишь то, что он сам не предпринимал никаких попыток к побегу?! — Он говорил, что не сможет убежать! Да и к тому же, неужели ты не видел, как твоя мать притаскивала его всегда обратно, как маленького непоседливого щенка?! Я больше чем уверена, что он рассчитывал на нашу с тобой помощь, но мы оба оплошались! Оплошались из-за твоего бездействия! — Почему ты постоянно винишь во всём меня?! — Потому что ты вечно мнишь себя главным старшим, но при этом ты всего-навсего маменькин сосунок, который и слова против её позиции боится сказать! — Сама-то хороша! Тоже ведь не можешь отстоять свою позицию перед отцом! И тут Долли вдруг выпучила глаза, как будто до неё вдруг дошло что-то такое, что плавало на поверхности, но при этом раньше никогда не приходило в голову. — Да тебе же выгодно, что Докинза больше здесь не будет! Ты ведь всегда комплексуешь из-за того, что у него всегда всё получается лучше, чем у тебя, а его умственные способности на порядок выше твоих несмотря на разницу в возрасте! — Я не... — осёкся Дилан, сбавив тон и отчего-то погрустнев. Помолчал немного, а потом продолжил. — Моё отношение к нему правда так похоже на то, что мне в радость его отсутствие?.. — Да, идиот! Другого объяснения твоему поведению я не нахожу! Дилан сел на землю и посмотрел под лапы, потом тихо произнёс: — Иногда я немного ему завидую... Ладно, много, но я совершенно не желаю ему зла. На самом деле, мне он так же дорог, как и тебе или Данте, но просто в последнее время у нас с ним отношения складывались не очень почему-то и я всячески старался проявлять к нему равнодушие, за что мне очень стыдно. Мне очень жаль, что тебе показалось, будто бы мне наплевать или выгодно, что его отправили неизвестно куда с неизвестно кем... Долли подсела рядом с Диланом и наклонила голову, заглянув в его глаза. Немного помолчала, а потом ответила: — Прости, я вспылила на тебя. Я не хотела... — в её голосе прослеживались нотки грусти. — Я в последнее время сама не своя. Просто понимаешь, с появлением маминой питомицы в доме будто бы что-то изменилось не в лучшую сторону, меня это раздражает. Плюс ко всему, Данте мне очень близок и он как-то говорил, что Докинз принёс в его жизнь краски, когда они стали ближе общаться и он начал показывать ему всякие научные штуки, и поэтому я переживаю, что из-за отсутствия Докинза он снова раскиснет и перестанет радоваться. У него же особо-то больше никаких радостей в жизни нет. — Я думаю, ты очень сильно преувеличиваешь насчёт Данте, — немного подумав, ответил Дилан. — Он же не маленький уже, справится с этим. — Я знаю, почему ты так говоришь, Дилан, — вздохнув, сказала Долли. — Тебе просто уже настолько осточертело присматривать за всеми в доме, что ты перестаёшь воспринимать братьев и сестёр как отдельных личностей. Для тебя они все — одна сплошная куча лап и хвостов с пятнами. Я могу тебя понять в этом. Однако, остаётся, всё же, то, что мне совершенно непонятно: неужели у тебя нет реально никого из всех братиков и сестрёнок, кто был бы близок тебе по духу? Дилан вдруг отвернул голову от Долли и из-за чего-то всхлипнул. — Что случилось? Ты плачешь? Почему? — Просто, понимаешь... Мне грустно от того, что у всех, кроме меня, всё лучше получается... Будто я какой-то никчёмный отработанный материал. — Что ты имеешь в виду? — Ну вот возьмём, к примеру, тебя, — Дилан опять всхлипнул. — У тебя хорошо получается со всеми находить общий язык. Все сёстры и братья будто бы любят тебя больше, чем меня, потому что ты всегда придумываешь разные игры, веселишь их, поддерживаешь, когда их настигают тяжёлые жизненные ситуации, а я... Меня они воспринимают как какого-то зануду, который только и может, что наложить поесть да сводить в парк и то под строгим надзором, запрещая всё... Или Докинз. Он столько всяких приборов нам сделал и отремонтировал! А я всё время их только ломал... — Но ведь Докинз всегда считал тебя тем, на кого стоит ровняться, — напомнила Долли. — Разве он не близок тебе? — Хочешь скажу честно? Я никогда не подпускал его близко к себе как раз из-за своего упрямства и комплексов. Это не зависть, это именно комплексы. В последнее время мы с ним пересекались разве что на кухне да на всеобщих сборищах у телевизора. У меня создаётся впечатление, что он променял меня на Данте, потому что я постоянно видел их вместе. — Как он мог променять тебя, если ты сам его от себя отталкивал всё время? Поняв, что эпичного срача больше не предвидится, разочарованные в сегодняшнем дне Диззи и Ди Ди с грустными мордочками встали и тихо удалились с локации, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. — Я как-то над этим не подумал... — Я уверена, что Докинз бы очень хотел наладить с тобой дружеские отношения, но в какой-то момент он просто понял, что ты не собираешься отвечать ему взаимностью из-за своих личных загонов, поэтому и переключился на Данте. Они ведь раньше тоже не в ладах были из-за разных взглядов на религию. Но ничего, как-то сдружились же. — Какой же я всё-таки эгоист... — тяжело вздохнув и опустив уши, произнёс Дилан. — Мама так боялась, что кто-то из нас унаследует, как она говорила, эгоизм отца и.... Он не успел договорить, потому что Долли его перебила: — Не надо тут про маму, я тебя прошу! Когда же ты начнёшь уже воспринимать себя как отдельную личность и перестанешь потакать своей матери? Ты разве не видишь, как это разъедает твою уверенность в себе? Неужели ты до конца жизни хочешь быть маменькиным сыночком и слепо верить всему, что она говорит? Даже если её убеждения полностью противоположны твоим? Возьми себя в лапы наконец и докажи сам себе, что ты — отдельная личность! Что ты сам можешь принимать решения и иметь собственные взгляды! — она взяла морду Дилана в свои лапы и подставила её к своей собственной морде. — Я ведь по глазам твоим вижу, что в глубине души ты тоже считаешь, что то, как ваша мама обошлась с Докинзом — это совершенно несправедливо и очень наплевательски по отношению к нему! — Но я ведь ни на что не годен... — Но так никто не считает! Родители всегда больше расположены к тебе, потому что ты ответственнее всех вместе взятых здесь. По крайней мере, по их мнению. Но что мешает тебе потрудится и стать тем, кем ты хочешь быть? На кого хочешь равняться? Неужели твои цели не стоят того, чтобы за них бороться? — Всё это звучит очень ободряюще, сестрёнка, — тихо произнёс Дилан. — Но, боюсь, я никогда не стану кем-то выдающимся и дорогим для других... Такое отношения Дилана к самому себе всегда бесило Долли. Это и послужило причиной их разлада. Сначала далматинка хотела было что-то ответить, но поняла, что это бессмысленно — Дилан всё равно будет стоять на своём. Он никогда не слушает её и не прислушивается к её словам в достаточной степени, чтобы вынести что-то важное или, по крайней мере, полезное для себя. Долли отодвинула сводного брата в сторону и тяжело вздохнула. — Если уж так, то поступай, как знаешь. Не вижу смысла дальше говорить тебе ободряющие вещи, ты всё равно не предпримешь ничего. Как и всегда. Но ты знай: когда Данте вернётся с очередной вечеринки Поршии на кладбище, то точно не обрадуется, когда узнает, что ты не помешал родителям отдать Докинза чёрти куда. Она встала и неспешным шагом пошла в дом, чуть склонив голову с задумчивым видом, смотря куда-то себе под лапы. Дилан остался сидеть на газоне и тупо смотрел ей вслед. Когда сестра исчезла из виду, далматинец повернул голову в сторону калитки, откуда часом или двумя ранее вышла женщина с его братом и ушла навсегда. Казалось, Дилан всё-таки о чём-то задумался.***
Выйдя из местного зоомагазина с новым приобретением — специальной бутылочкой для воды для прогулок или поездок с собаками — Анна снова достала телефон и начала искать маршрут до отеля по картам. Докинз всё это время следовал за ней, стараясь не отставать. А шаг у неё, при всей своей величественности, был большой и быстрый, надо сказать. Докинз раньше посещал многие районы города, сбегая ночью, потому что это, как ни странно, было единственное время, в которое на него было всем плевать. Но в этом районе ему не доводилось бывать ранее. Мама с Доугом всё время просили Дилана и Долли не водить щенков дальше парка на прогулке, потому что они могут потеряться. К сожалению, это правило касалось и щенков возраста Докинза, поэтому они были вынуждены проводить свой досуг, помогая старшим развлекать в парке младших. И парк этот уже ой как сильно Докинзу надоел, поэтому в последнее время он по возможности старался оставаться дома, ссылаясь на неполадки в собственных изобретениях. Теперь же он чувствовал какую-то глубокую грусть оттого, что больше никогда не посетит этот парк. Несмотря на то, что Докинз почти наизусть помнил карту Лондона, которую так подробно изучал, будучи дома, сейчас он был совершенно дезориентирован. Какой смысл знать просто карту, если в жизни никогда не видел эту местность? Но он отчего-то доверял Анне. Не в том смысле, что она своим видом вызывала доверие, а, наверно, ему просто хотелось верить, что ей не всё равно, что с ним будет. — Что-то ты подозрительно тихий, — вдруг обратилась женщина к далматинцу. — Мне, вроде как говорили, что когда тебе что-то не нравится, ты начинаешь орать. А сейчас идёшь с недовольной рожей, но молчишь. Докинз лишь посмотрел на неё непонимающими глазами, потому что она вдруг перешла на какой-то другой язык, с которым он до этого ни разу не сталкивался. — Поразительно: пёсик ведёт себя лучше, чем большинство мужиков! — воскликнула Анна. — Никогда бы не подумала, что так может быть. Далматинец внимательно её слушал, но не понимал ни слова. Она так хорошо говорила по-английски, что ему показалось, будто она коренная англичанка, просто переехавшая в другую страну. Но, похоже, к Англии она не имела никакого отношения. Ему стало страшно. Страшно от того, что если она захочет завести его в какое-то опасное место, то он даже не поймёт, куда они следуют. Анна аккуратно погладила Докинза по голове. Её ладони были влажными от пота. На улице всё ещё стояла жара. — Сегодня вечером вылет, — сказала Анна сама себе. — Надеюсь, тут будет без задержек. А не как с нашим блядским «Аэрофлотом»! «Аэрофлот»... Это слово казалось Докинзу знакомым. Да это же авиакомпания! Неужели они и правда полетят на самолёте? И как скоро? Вдруг недалеко от них на огромной скорости пронеслась машина и окатила их двоих грязью. — Ах ты хуемразь ебаная! — крикнула Анна вслед машине, так как завидела на водительском кресле бухого мужика. Вот уж не ожидала она увидеть в столице Великобритании такое же быдло, как и у неё на родине. От громкости её голоса Докинз подскочил и спрятался за ноги женщины, украдкой глядя на уносящуюся вдаль машину. Нет, ну Долли бы она точно понравилась — такая же громкая, как и сводная сестра. — Ладно, дружок, — на этот раз Анна обратилась уже к Докинзу, чуть сбавив тон. — Пойдём в отель и захватим вещи, а потом пойдём в аэропорт занимать «почётный» бизнес-класс. Она слегка дёрнула поводок, и Докинз неспешно поковылял за ней.***
Вечером того же дня Дилан всё-таки набрался смелости и подошёл к родительской комнате, когда большинство щенят уже уложилось спать. Дверь в комнату мамы и папы была приоткрыта. Заглянув внутрь одним глазом, но при этом ведя себя тихо, чтобы оставаться незамеченным, Дилан решил посмотреть и послушать, о чём толкуют родители. Кажется, они говорили о Долли. — Знаешь, мне почему-то кажется, что мы не совсем разумно поступили с Докинзом, — тихо проговорил Доуг. — Почему ты так думаешь? — а это уже мама. — Долли сказала мне, что они с Данте не перенесут такой удар. Она всё ещё уверена, что это нанесёт ей непоправимую травму. — Знаешь, я думаю, что она просто пока ещё не свыклась с мыслью, что рано или поздно другие наши дети тоже покинут дом, да и она сама тоже может это сделать. Может быть, она даже влюбится в кого-нибудь и сбежит вместе с ним в неизвестность, забыв про нас всех. Жизнь непредсказуема, мы с тобой на своей шкуре это знаем, — мама тяжело вздохнула и уставилась куда-то в окно. — Извини, что снова поднимаю эту тему, но вот даже я. Я покинула ферму, где мои родственники жили поколениями, ради Сантьяго, и куда меня это привело? А я ведь тоже думала, что у нас всё серьёзно, любовь, семья, все дела. А он просто взял и оставил меня одну с пятью детьми и питомицей. И ушёл, сказав, что не хочет обременять себя такой ношей, что это всё было ошибкой. Что он пошёл не по той дороге. Слишком горько мне тогда было, что даже не хотелось возвращаться на ферму, поэтому нам с питомицей и детьми пришлось поселиться в другой части, — по щеке Делайлы покатилась слеза. — Я не хочу, чтобы Долли тоже пришлось испытать что-то подобное. Да и вообще кому-либо. Это ужасно. Но никто не знает, куда судьба забросит. Доуг нежно обнял её и понимающе покачал головой, но ничего не сказал. Дилан был поражён тем, что мама упомянула отца, так как в последнее время о нём никто и не вспоминал. Почему-то его лапы подкосились. Биологический отец запомнился ему хорошим и добрым псом, который заботился о семье. Дилану казалось, что что-то в этой истории всё-таки остаётся недосказанным, потому что в его голове никак не могло уложиться, что у отца хватило наглости просто взять и оставить их одних, ведь они были так дружны всё это время! — Понимаешь, я всем желаю только лучшего, — продолжила Делайла. — Мне кажется, что Докинзу будет лучше, если он будет жить у других людей. — Но как ты пришла к такому заключению? — спросил Доуг. Делайла отвела взгляд и ничего не ответила. Будто бы ей было нечего отвечать. Будто бы она сама не знала, почему придерживается этого. Дилана вдруг бросило в дрожь от пришедшей мысли. «А что, если мама видит во всех нас копии отца и хочет быстрее избавиться от нас? Что, если мы и правда всего лишь разменная монета? Может, мы для неё тоже «ноша», как и для отца?..» По лицу далматина поползла слеза. Кажется, всё сходится. Стараясь не издавать лишнего шума, на ватных ногах он аккуратно отошёл от двери в родительскую комнату, и хотя за ней всё ещё слышался разговор Делайлы и Доуга, Дилан в их слова уже не вслушивался. Ему нужно найти Долли. Срочно. Долли обнаружила Данте сидящим в самом тёмном углу чердака. Она бы даже и не наткнулась на него, если бы, проходя по темноте, не навернулась и чуть не упала через него. — Ты что тут делаешь? — спросила она брата, не заметив из-за мрака вокруг его печальной морды. — Пойдём вниз. — Не хочу, — коротко ответил Данте. — Депрессуешь тут сидишь? — попыталась пошутить Долли, но, услышав тяжёлый, полный грусти вздох брата, перестала. — Слушай, я понимаю, тебе грустно, но давай всё-таки пойдём ужинать? Ты единственный, кто не ел. — Я не хочу, — грустно сказал Данте. «Так и знала, что он снова впадёт в уныние! И папе всё равно! Почему только мне не всё равно?» Глаза Долли привыкли к темноте, и её взгляд сфокусировался на передних лапах Данте. Он аккуратно держал в них... глаз принцессы Позитрон. Данте заметил, что её взгляд прикован к остатку плюшевой игрушки Докинза, и негромко, тоном, полным отчаянья и печали, сказал: — Он даже не взял его с собой... А я даже не успел с ним попрощаться... Почему никто не сказал мне, что за ним придут сегодня? Я бы остался и провёл время с ним, а не пошёл бы к этой швали, будь она неладна!.. Долли испытывала к нему искреннее сочувствие. А к себе жалость, что ничем не может помочь. Она на дух не переносила, когда её любимый брат настолько сильно отчаивался. Далматинка положила лапу ему на плечо и нежно потёрла его: — Если тебе от этого станет легче, то мне тоже не удалось с ним попрощаться, — тихо произнесла она, а потом посмотрела в глаза Данте: они были наполнены слезами, но он не хоте выпускать их наружу и всячески пытался сморгнуть. — Я хотела остановить родителей, но папа меня схватил и не дал ничего сделать. А Дилан... Дилан просто стоял в стороне. Я окликнула его, но он так и остался стоять на месте. Потом мы поговорили, но уже после всего этого, я так и не получила внятного ответа, почему он ничего не сделал. Но у меня такое впечатление, будто он боится своей мамки и поэтому не хочет перечить ей. Данте тихо всхлипнул. — Типичный Дилан. — Да. — Но ты не отчаивайся, мы что-нибудь придумаем. — Что, например?.. — Пока не знаю, но я не могу смотреть на твою грустную мордочку, поэтому постараюсь сделать всё возможное. — Спасибо, — Данте аккуратно обнял Долли. — Ты самая лучшая сестра! — Пока не за что, дурачок, — улыбнулась Долли и обняла его в ответ, заметив, что он чуть-чуть приободрился и теперь хотя бы не смотрел на неё грустными глазами. — Долли! Вот ты где! — раздалось с лестницы, ведущей на чердак. Данте и Долли синхронно обернулись на звук голоса и заметили в проникавшем из коридора свете Дилана, который еле-еле как пытался забраться на чердак. — Чего тебе надо от неё? — с гневом, но без ярости спросил Данте. — Да, что тебе от меня нужно? — отпустив брата, произнесла сестра, пристально глядя на другого. — Подождите, не злитесь на меня! Мне нужно кое-что сказать, — Дилан полностью залез на чердак и подбежал к двум другим далматинцам. — И что же? Что кого-то опять продали? — Нет-нет! Вовсе нет! — замотал головой Дилан. — Я хотел поговорить с родителями про Докинза и... — Да ладно?! Ещё про что напиздишь?! — гневно перебил его Данте. — Да подожди ты, дай ему договорить, — одёрнула родного брата Долли. — Вдруг это что-то важное. Данте неудовлетворительно фыркнул, и Дилан продолжил: — В общем, мама упомянула моего отца и сказала, что он бросил нас на её плечи, а сам куда-то ушёл, назвав нас «ношей» и «не той дорогой». Когда твой папа спросил, почему она думает, что для Докинза будет лучше жить с другими людьми, она ничего не ответила, и мне показалось, что она озадачена. Почему-то ко мне в голову пришла мысль, что она считает нас такими же, каким считает теперь и отца. Что ей больно видеть нас рядом с собой, потому что мы напоминаем ей о нём... И она хочет от нас избавиться... — последние два предложения он произнёс чуть ли не срывающимся голосом. Долли стукнула кулаком по полу чердака. А Данте просто сидел и молчал, опустив взгляд в собственные лапы. — А я всегда знала, что что-то не то у неё на уме! Похоже, что она забила голову папы своим мнением полностью, и теперь они вдвоём лишь используют нас, чтобы мы присматривали за братьями и сёстрами вместо них! Чёртовы эксплуататоры! Я говорила, что есть у неё всё-таки какие-то корыстные цели! — возмущённо, но не громко произнесла далматинка, а потом опомнилась и посмотрела на Дилана. — Мне жаль, что так вышло... Прости. — Тебе не за что извиняться, сестрёнка, — всхлипнув, сказал сводный брат. — Я сам как дурак вёлся на всё это. Мне и расхлёбывать теперь... Я думал, что она любит нас. Она говорила, что, несмотря ни на что, всегда будет на нашей стороне, будет помогать, защищать, поддерживать... Чтобы мы не отчаивались... А в итоге... Долли обняла и его. Как давно она не обнимала Дилана... — Сейчас мне вдвойне стыдно за то, что ничего не сделал, чтобы помочь Докинзу, — вытерев со щеки стекавшую слезу, проговорил далматин. — Он ведь, можно сказать, был единственным, кто был поистине дорогим и любимым братом... — Не был он тебе ни дорогим, ни любимым! — завёлся Данте. — Он постоянно рассказывал мне о том, как на протяжении всей своей жизни пытался помочь тебе, восхищался тобой, а ты только и делал, что гнал его от себя и срывался на него, когда он что-то не так делал! — он явно был в гневе. Казалось, что ещё чуть-чуть, и он вцепится в горло Дилану. — Так-так, спокойно, — втиснулась в разговор Долли и постаралась пресечь назревающий конфликт, отодвинув обеими лапами двух братьев друг от друга. — Сейчас бесполезно ругаться и разбираться, кто прав, а кто виноват. — Думаю, ты дело говоришь, — согласился Дилан. Данте лишь недовольно уставился на Дилана, смотря на него сверкающими от гнева глазами, так ничего больше и не сказав. — Давайте лучше подумаем, что мы можем сделать, — продолжила Долли, переводя взгляд то на Дилана, то на Данте. — Нам нужно как-то вернуть Докинза домой. Данте и Дилан задумались, глядя в потолок. Трое далматинцев просидели в молчании где-то минуты три, и наконец Дилан выдал: — Я знаю, что та покупательница, которая приходила к нам, прилетела из России. Мама как-то упоминала это, — он постарался напрячь свои извилины. — Кажется, из Санкт-Петербурга. Но последнее не точно. Стоит перепроверить. — Ты намекаешь на то, что мы могли бы полететь за ним? — догадалась Долли и схватила его обеими лапами за плечи. — Да? Да? — Именно! Только будь потише, а то нас могут услышать! — Хорошо, хорошо, — уже шёпотом сказала далматинка и села на пол, продолжив слушать. — Итак, мы могли бы полететь туда и отыскать его, — закончил Дилан. — Хорошо, а как ты предлагаешь отыскать его среди множества собак этого города? — поинтересовалась Долли, пристально глядя на сводного брата. — У местных всегда можно спросить, видели ли они кого-нибудь, кто был бы похож на Докинза, — негромко сказал Данте. — Или по запаху. Или, опять же, у местных полицейских собак по базе попросить пробить данные о таком жителе. По-любому же у всех домашних собак там данные из паспорта в какую-то систему вносятся. — Данте, это Россия, там до такого вряд ли ещё додумались... — начал Дилан, но его снова перебила Долли. — Вот давай без твоего занудства! Даже если и так, то есть же, получается, ещё масса способов отыскать Докинза. Не думаю, что это так уж нереально! Как сказал кто-то крутой откуда-то: «Нет ничего невозможного!», поэтому у нас всё получится, если мы приложим усилия! — Вот именно поэтому, Дилан, братья и сёстры больше любят не тебя, а её, — фыркнул Данте. — А? — недоумевающе произнёс старший далматин. — Долли подбадривать и утешать умеет. А ты — только орать и жаловаться. А, ну и ещё ныть. Долли засмеялась. А Дилана это явно обидело, потому что он отвернулся и скрестил лапы на груди. — А что ты дуешься? На правду не обижаются, — продолжил издеваться Данте. — Да и, плюс ко всему, как ты с другими, так и они с тобой. Не возмущайся. — Мы потом с тобой это отдельно обсудим, братец, — надменно произнёс Дилан, при этом прибавив к последнему слову какое-то отвращение, что ли. — Ребят, ну вы опять? — вздохнув, сказала Долли. — Я повторю, давайте не будем ссориться. Лучше объединить усилия и сплотиться самим, чтобы у нас всё получилось. — Окей, я согласен, — немного помолчав, произнёс Данте, а потом повернул голову в сторону Дилана. — Прости меня, просто я всё никак не могу перестать злиться из-за того, как ты поступил с Докинзом. — Да всё нормально, я понимаю. Не обижаюсь, не злюсь, — выдохнул Дилан. — И раз уж мы закончили на такой ноте, то давайте-ка пойдём на боковую, — предложила Долли, указав пальцем на выход с чердака. — Утро вечера мудренее. Завтра что-нибудь придумаем на отдохнувшую голову. — Да, поддерживаю, — сказал Дилан, уже направившись вниз, но на ходу обернулся и произнёс. — Спокойной ночи, господа. А потом исчез в проходе. Долли проводила его взглядом, а потом повернулась к Данте. Сестра посмотрела брату в глаза. Тот стоял в неуверенной позе и чём-то думал, может, даже правильнее будет выразиться, переживал. Долли положила передние лапы ему на плечи: — Я тебе обещаю: мы вернём его домой. Данте слегка улыбнулся, а по его щеке скатилась слеза.