Depths of the sea

— Такой молодой, как тебя только потянуло на эту работёнку? — удивляется старик.       Лодка вновь качается, подстраиваясь под очередную волну, всё ближе и ближе приближаясь к месту назначения. Море вокруг бескрайнее, кажется, и нет вокруг ничего, кроме едва колышущейся водной глади и сереющего от непогоды неба над головой. Кинн не особо спешит отвечать на вопрос, крепко сжимая сумку с личными вещами в руке, с большим нетерпением ожидая прибытия к новому месту работы. — Людей не люблю, — кротко бросает он в ответ. — А сам-то разве не человек? — хмурится мужчина. — Вы молодёжь, вечно привыкли сбегать от проблем. Тебе бы найти нормальное дело, завести семью да жить припеваючи. Неужто провести лучшие годы своей жизни в одиночестве на отшибе действительно мечта для молодого человека?       Больше, чем бессмысленные разговоры Кинн определённо ненавидит непрошенные советы. С самого детства все всегда знают, как ему лучше жить, чем заниматься, с кем дружить и кого любить. Сами-то для начала хотя бы о себе позаботились, а потом уже всезнающе лезли в чужую голову. Парень хмыкает, делая вид, что ничего не услышал, с облегчением замечая показавшуюся в поле зрения верхушку маяка. — Почти приплыли, — подтверждает старик. — Необходимой провизии должно хватить на несколько недель. Связь может барахлить иногда, поэтому для общения лучше использовать стационарный телефон на первом этаже. Свою работу ты знаешь, поэтому и ответственность понимать должен сам.       Кинн согласно кивает. Он и сам прекрасно знает, на что идет, соглашаясь на подобную работу. Один из товарищей его отца, ранее ушедший в отставку маячный смотритель, как-то раз обмолвился о найме нового работника на уединённый остров близь Пхукета. С того самого момента парень так и не смог выкинуть эту идею из головы.       Он мысленно считает это настоящим подарком судьбы и уже через несколько недель размышлений подаёт заявление на отчисление с последнего курса инженерного факультета. Отец называет его глупым, безрассудным идиотом, причитает, что тот ещё пожалеет и в скором времени вернётся домой ни с чем, пропуская при этом самые важные годы своего становления в обществе.       Становление в обществе, как же. Кинн с детства на дух не переносит коллектив. Пока остальные ровесники предпочитают собираться в свои стайки по интересам, заводить отношения и знакомства, он едва горит желанием покидать дом, уж тем более шататься по шумным гулянкам и выносить чью-то компанию рядом с собой. Если бы не репутация отца, заставляющая его изображать из себя иллюзорное подобие идеального человека, то он вероятнее всего предпочёл бы никогда не выходить из дома. — Я вернусь через две с половиной недели, за это время постарайся не встрять в неприятности, — наставляет пожилой мужчина. — Кхун Атти сказал, что ты подавал большие надежды во время своего обучения, поэтому жду такой же добросовестной работы.       Кинн вытаскивает из лодки багаж, вместе со стариком внося провизию в небольшой домик при маяке. Теперь спустя несколько долгих месяцев обучения он, наконец, оказывается здесь. Жилище пускай и не такое богатое, как его квартира в Бангкоке, но довольно комфортное, прошлый смотритель хорошо позаботился об уюте. — Дождь вот-вот начнётся, поэтому мне пора возвращаться, — сообщает мужчина. — Помни, что я сказал тебе о работе, ты на испытательном сроке. Провалишься — поедешь обратно домой. Удачи, Анакинн Терапанякун. — И вам, — вновь без энтузиазма отвечает он старику.       Кинн провожает взглядом уплывающую вдаль лодку до тех пор, пока она не становится незримой точкой на горизонте, исчезая из вида совсем. Так он оказывается здесь, в одиночестве посреди небольшого острова на должности нового смотрителя маяка. И его искренней радости действительно нет предела.       Земли касаются первые капли дождя, вынуждая парня скорее вернуться в свой новый дом. Он включает свет, производимый силой двух солнечных батарей наверху и запасного дизельного генератора, встроенного в нижний этаж маяка. Внутри довольно холодно и сыро, но уж с этим фактором можно смириться без проблем.       Кинн подключает к сети старенький шумно гудящий холодильник, раскладывая в него привезённые заранее продукты, чувствуя впервые за долгое время такую обескураживающую гармонию с самим собой. Уже становится всё равно и на обидные слова отца, брошенные ему в спину перед отъездом, и к внешнему миру более он не чувствует никакой тяги или желания вернуться в привычное русло.       Дождь за окном усиливается, шумно тарабаня по стеклу. По радио невнятно говорят, что подобная непогода сохранится ещё в ближайшие несколько недель, заставляя маячника немного напрячься. Шторм может доставить достаточно проблем, заставляя испытать трудности ещё в первые дни работы. Видимо, ему действительно придётся доказать, что он заслуживает находиться здесь.       Маяк в основном работает на чистой автоматике, смотритель здесь требуется скорее для чрезвычайных случаев, ремонта аппаратуры и контроля исправности общей системы. На небольшую зарплату, получаемую за такую работу, Кинн может позволить себе закупить провизию на месяц, а более ему ничего и не требуется.       Чайник издаёт заливистый свист, пуская столб горячего пара вверх. Смотритель несколько раз проверяет мигающий индикатор отсутствия связи на экране телефона, в конечном счете, просто отбрасывая его куда-то на стол за ненадобностью. А есть ли кому, вообще, звонить?       Быстрорастворимый кофе без сахара словно отрезвляет своей горечью на языке, выдёргивая Кинна из ненужных мыслей. Та жизнь остается позади, больше не о чем сожалеть. Голова начинает болеть, то ли от мыслей, то ли от проведённой ночи без сна, и он позволяет себе опуститься в мягкое кресло с накинутым поверх старым одеялом и прикрыть глаза хотя бы на несколько минут.       Кинн и сам не замечает, как стремительно пролетает время, открывая глаза, когда пасмурный день сменяется мерцающими звёздами на ночном небе. Остывший кофе так и остаётся нетронутым стоять на столе, теперь его судьба лишь стать обречённо вылитым в раковину. Ему действительно стоит начать исключать привычку бессмысленно растрачивать продукты.       Дождь за окном стих. У нового смотрителя не было времени осмотреть остров снаружи, к тому же ужасно хочется курить. Он нехотя встаёт с места, накидывает лёгкую ветровку на плечи и, преодолевая печально скрипнувшую дверь, оказывается снаружи. Впервые в жизни тишина ощущается им так оглушающе.       Кинн нащупывает в кармане измятую в дороге пачку сигарет, зажимает её меж пальцев, с большим раздражением поджигая лишь с третьего раза. Сизый клубок дыма развивается на ветру, а затем уносится куда-то в сторону морских глубин. Водная гладь, наконец, оказывается спокойной, лишь слегка поддаётся небольшому ветру, разбрызгиваясь и разбиваясь о камни.       «Теперь здесь только ты и я», — усмехается парень. Шум моря теперь совсем не ощущается, наверное, в будущем и вовсе стихнет, становясь обычным фоновым звучанием. Кинн прикрывает глаза, поддаваясь моменту, тишину которого совершенно спонтанно прерывает совсем не вписывающаяся мелодия чужого голоса.       Из людей на острове есть только он один, по крайней мере, смотритель считал так до этого момента. Чужое пение мурашками проносится по коже, совсем дивно оседая где-то в сердце сбивающимся ритмом. Кинн оглядывается по сторонам, в спешке тушит сигарету ногой и поддаётся вперёд прямиком к воде. — Здесь кто-нибудь есть? — спрашивает он у пустоты.       Но песня стихает, словно в страхе обрывается и исчезает бесследно. Впервые за долгое время маячник ощущает тоску. Она охватывает душу, совсем незваная, шевелит внутри давно утраченные эмоции, вызывая неизвестное наваждение после. Чтобы это ни было, Кинн действительно надеется, что больше не столкнётся с этим вновь.       Так в неспешном темпе проходит первая неделя его новой жизни. Он усердно старается выполнять свои обязанности, уже успевает привести в порядок вышедший из строя генератор и использовать радиосигнал во время густого тумана несколько дней назад. В целом дела идут хорошо, только вот странное состояние самого смотрителя никуда не уходит.       Неизвестный голос появляется каждую ночь из ниоткуда, насмешливо издеваясь, вызывает собой множество неизведанных чувств и исчезает, словно являлся лишь глупой шуткой одинокого разума. Кинн несколько раз пытается выследить нарушителя своего спокойствия, но безуспешно возвращается ни с чем, глуша досаду в сигаретном дыму.       Сегодня он впервые просыпается от солнечных лучей, надоедливо проникших в комнату из окна. Это первое солнце, которое ему удалось увидеть здесь за всю неделю. Прошлой ночью погода решила разыграться не на шутку, буквально грозясь разрушить бедное здание сильнейшими потоками ветра и бьющимися о берег волнами. Кинн уснул лишь к утру, всё это время внимательно контролируя яркий луч света, указывающий дорогу попавшим в шторм кораблям.       Ему ещё предстоит оценить масштаб катастрофы снаружи, по представлению в голове не предвещающий ничего хорошего. Смотритель залпом выпивает горячий кофе, пытаясь хоть немного проснуться и наконец приступить к своим рабочим обязанностям.       Снаружи оказывается достаточно тепло, и если бы не разбросанные по всему берегу ветки деревьев, то и не скажешь, что ранее здесь обосновалась настоящая катастрофа. Кинн тяжело вздыхает, шагая дальше. Он спускается к берегу, осторожно передвигаясь по сырым камням, с большим спокойствием наблюдая за ласково приветствующим его морем.       «Ну и заставило ты меня побеспокоиться вчера», — недовольно хмурится маячник. Парень ступает вперёд, сворачивая в сторону восходящих скал, а затем испуганно замирает в стороне, не в силах двигаться дальше. Когда-то компания друзей его брата вытащила Кинна в кино, на просмотр весьма нудного фильма о русалках. Только вот ожидал ли он тогда, что когда-либо увидит нечто подобное своими глазами?       Парень перед ним, если его, конечно, можно так назвать, лежит абсолютно без сознания. Вода едва касается его тела, но даже так она не может смыть кровавые разводы вокруг. По всей видимости, прошедший шторм тяжко пережил ни один Кинн, и раненный прибившим к берегу камнем русал — полное тому подтверждение. — Что за чёрт? — Кинн усердно трёт глаза, но даже так странная галлюцинация не пропадает из вида, оставаясь вполне реальной.       Смотритель маяка оглядывается по сторонам, абсолютно не зная, как ему стоит поступить в данной ситуации. Если судить о том, какое мнение бытует о русалках среди людей… И вообще, разве адекватно взрослому человеку размышлять о подобных глупостях? Он нервно выдыхает, быстро разворачивается к дому и абсолютно обыденно идёт обратно. Просто сделать вид, что ничего не было — отличное решение проблемы.       Только вот даже переступая уже успевший стать родным порог он не может перестать думать о том, что увидел. Кинну определённо не нужны проблемы, лишние заботы он тоже взваливать на себя не спешит, именно поэтому он открывает кран в ванной, стремительно возвращаясь обратно на солнечный берег.       Незнакомец всё ещё здесь. Увы, смотрителю не просто привиделся его раненный мерцающий на свету хвост. «Ну почему это не могли быть ноги?», — с досадой думает он. Будь незнакомец обычным человеком, то Кинн просто позвонил бы в береговую службу и проблему, внезапную и абсолютно ненужную, увезли от него куда подальше.       Парень присаживается рядом, с интересом рассматривая лицо незнакомца. Похоже, удар пришёлся не только на хвост, кожа над бровью тоже рассечена, но даже без этого, лицо русала остаётся достаточно привлекательным. Смотритель проводит пальцем по чешуе на отблёскивающем хвосте, всё больше убеждаясь в том, что это не просто чей-то глупый розыгрыш, а вполне себе отрезвляющая реальность.       «Ну и что с тобой теперь делать?», — вновь задумывается маячник. Рана, нанесённая во время шторма оказывается достаточно глубокой, уплыть с такой обратно в море будет достаточно проблемно. Кинн не считает себя добродетелью, более того, он всегда придерживается лишь одной позиции — не делай людям столько, сколько не можешь сделать себе сам.       Но перед ним не человек вовсе, поэтому смотритель неуверенно снимает с себя мешающуюся ветровку, подхватывая бессознательное тело на руки. К моменту его прихода в дом ванна набирается полностью, едва не выливаясь через край. Он аккуратно укладывает раненного незнакомца в воду, присаживаясь на стоящий рядом стул. — Ну и зачем ты, вообще, свалился на мою голову? — недовольно хмыкает Кинн.       Русал молчит в ответ. «Может, он помер?», — внезапно осознаёт смотритель. Но не успевает Кинн приблизиться к незнакомцу, как тот резко распахивает глаза, с ужасом рассматривая просторы небольшой ванной комнаты и человека сидящего совсем рядом. Он опирается руками о бортик, в панике размахивает раненым хвостом, разбрызгивая по сторонам прохладную воду. — Эй, прекрати! — строго кричит ему Кинн, прикрывая лицо от брызг рукой. — Не убивайте меня! — взмаливается незнакомец. — Молю! — Да и не собирался я, — смотритель тяжело вздыхает, уже предвкушая масштаб созданной собственноручно проблемы. — Тебя к берегу прибило, хотел бы убить — просто оставил бы там и ушёл. Поэтому будь добр, прекрати крушить мой дом и успокойся.       Русал замирает, с недоверием пялясь на Кинна. Тот цокает недовольно, а затем скрывается за дверью ванной комнаты, чтобы через мгновение вернуться уже с аптечкой в руках. Незнакомец подозрительно рассматривает странные баночки и тюбики, выставляемые перед ним на бортике, и пытается отодвинуться подальше, но поскольку пространства для этого оказывается не так много, то он лишь вновь поднимает воду, выплёскивая немного на пол. — Просил же успокоиться! — рявкает смотритель. — Твои раны нужно обработать. Чем быстрее они заживут, тем быстрее отправишься обратно. — С чего бы тебе, вообще, помогать? — не унимается мнительное существо. — Хочешь продать меня? — Чем слушал? Сказал же, что отпущу тебя обратно, как только поправишься, — Кинн откручивает крышку дезинфицирующего средства и смачивает небольшой кусочек ваты. — Может немного щипать, терпи.       Незнакомец дёргает головой, не позволяя прикоснуться к ране над бровью, но под строгий взгляд со стороны всё же подставляет лоб к чужим рукам. Он закусывает губу от неприятных ощущений, не сводя недоверчивого взгляда с человека. Если тот прямо сейчас попытается выкинуть что-то, то он будет готов отбиваться до конца. Смотритель заклеивает рассечение пластырем, отчего-то не позволяя себе при этом заглянуть незнакомцу в глаза. — Имя-то у тебя хоть есть? — неожиданно интересуется Кинн. — Какое тебе дело до того, как меня зовут? — в голосе русала явно прослеживается презрение, а ещё парню кажется, что он точно где-то слышал его звучание раньше. Маячник подавляет в себе очередную волну гнева. Ему начинает казаться, что он ведёт диалог с самим собой. Таким же неблагодарным, недоверчивым и нелюдимым, и это невероятно раздражает. — Я, вообще-то, спас тебя. Не хочешь быть повежливее? — вскидывает густую бровь смотритель. — Моё имя Кинн. Теперь, ты тоже должен представиться в ответ. — Порш, — тихо произносит он.       Парень кивает, больше не желая вести разговор. Вода в ванной медленно становится розоватой из-за крови, с этим нужно что-то сделать. Кинн тянется к аптечке вновь, выуживая оттуда упаковку бинтов, но не успевает он приблизиться к раненому хвосту, как руку с силой перехватывают, бросая при этом испепеляющий взгляд. — Не трогай хвост! — шипит на него Порш. — Отлично, давай я просто отнесу тебя обратно и с радостью посмотрю, как ты сжаришься на солнце и перестанешь испытывать моё терпение, — насмешливо бросает парень в ответ. — Знаешь, не знаю как у вас, но у нас принято быть хоть немного благодарными за спасение. — Можешь делать что угодно, но не трогай хвост, — не уступает ему русал. — Он заживёт сам. — Как знаешь, — произносит Кинн равнодушно. — У тебя есть неделя, чтобы прийти в чувство. Затем сюда приплывут другие люди, поэтому уплывай куда подальше и не создавай мне больше проблем.       Маячник собирает медикаменты обратно в аптечку и протирает мокрый пол тряпкой. И как его только угораздило протянуть руку помощи, ещё и подобному грубияну? Кинн надеется лишь на то, что надоедливая рыбина поправится как можно скорее, а затем вернётся обратно терроризировать морские просторы своим присутствием. Он хмуро окидывает Порша взглядом, уже собираясь уходить, но его вдруг останавливает тревожный голос. — Ты уходишь? — голос русала теряет прежние язвительные нотки, становясь каким-то сломленным и боязливым. — Предлагаешь мне сидеть здесь с тобой? — а вот смотритель не унимает свою раздражительность совсем. — Если что-то понадобится — зови. И покидает комнату.       Остаток дня Кинн тратит на уборку последствий шторма. Он прибирает упавшие ветви вокруг территории маяка, собирая их в одну кучу. Проверяет исправность аппаратуры снаружи и связывается с внешним управлением, чтобы доложить обстановку. О неожиданной находке на берегу решает умолчать, а уж о том, что притащил неизвестное существо на объект — тем более.       Домой удаётся вернуться лишь под вечер. Кинн ещё долго смотрит за тем, как солнце медленно опускается за горизонт, нежно поглаживая последними дневными лучами морскую гладь. Сколько же секретов ещё хранит в себе эта неизведанная пучина? Он действительно надеется лишь на то, что как только отпустит Порша обратно, то навсегда забудет о нём, возвращаясь к прежней давно желанной жизни.       Ужасно хочется есть, а ещё принять душ, с едой особых проблем не возникает, в отличии от желания помыться. И всё лишь из-за того, что он решает поиграть в героя и поселить одну назойливую персону в своём доме. Остаётся лишь один вариант — старая душевая кабина на улице. Ледяная вода пронизывает холодом насквозь, а ветер на улице, обдувающий со всех сторон, делает только хуже.       Теперь предстоит решить проблему с ужином. Сил на готовку совсем нет, поэтому Кинн выискивает на полке две пачки лапши быстрого приготовления и включает чайник. Сегодняшний день убил в нём всё позитивное настроение, заставляя глаза закрываться буквально на ходу. «Может это был просто сон?», — с надеждой думает смотритель. — Эй, человек! — рушит её возмущенный крик из ванной.       Кинн тяжело вздыхает, наспех заливает содержимое упаковки кипятком и накрывает крышкой. Если он сдержится прямо сейчас, и не выкинет недо-Ариэль обратно на морское дно, то ему явно должны выдать премию за самые стойкие нервы среди всего населения земли. Едва парень открывает дверь ванной комнаты, сразу натыкается на плещущийся поток недовольства. — Решил убить меня голодом? — скрещивает руки на груди русал. — Отлично, — усмехается смотритель. — Спасибо огромное вам, уважаемый Кхун’Кинн, за то, что спасли меня от неминуемой гибели. Совсем не знаю, как отплатить вам за такую доброту, но не могли бы вы принести мне немного еды? — Не слишком ли много слов для обычной просьбы? — недовольно цокает языком Порш. — Ты пропал на весь день, кинул меня здесь, скучать и страдать от голода. С чего бы мне раскланиваться перед тобой в благодарностях? — Здесь тебе не отель, — сердито напоминает Кинн.       Он хочет сказать что-то ещё, высказать всё своё недовольство этому неблагодарному идиоту прямо в лицо, только вот боится не сдержаться после и точно припечатать его головой о бортик акриловой ванны. Маячник разворачивается обратно, игнорируя речь Порша, и громко хлопает дверью. «Всего неделя», — пытается успокоить он сам себя. Кинн делает несколько глубоких вдохов, стараясь подавить бьющийся внутри гнев, с раздражением бросает металлический поднос на стол и размещает на нём уже успевшую завариться лапшу.       Русал же уровень недовольства совсем не снижает. Он обижено размахивает кончиком плавника, горделиво вскидывает голову вверх, словно игнорируя безалаберного человека. Его нос смешно дёргается, улавливая запах еды, и взгляд мгновенно сменяется с возмущённого на заинтересованный. — Что это? — с недоверием рассматривает неизвестную еду перед собой Порш. — Лапша, — объясняет смотритель. — Большая часть еды уже закончилась, поэтому довольствуемся тем, что есть.       Кинн присаживается на стул рядом, размешивая содержимое своей упаковки. Ему просто хочется побыстрее съесть свой ужин и наконец отправиться спать. Смотритель бросает мимолётный взгляд на Порша, всё ещё со скепсисом рассматривая сомнительное блюдо. Кинн уже думает в очередной раз бросить какое-нибудь едкое издевательство, но русал вовремя отправляет немного еды в рот, удовлетворительно кивая головой. — Вкусно, — заключает он. — Может, хочешь сказать что-то ещё? — в очередной раз подмечает смотритель. — Спасибо, — абсолютно спокойно отвечает Порш, вызывая этим большое удивление. Теперь Кинн, кажется, понимает, что так сильно ему напоминает новый знакомый. Порш невероятно походит на море — то затихающее в штиле, то разражавшееся бесконтрольной бурей, сносящей всё на своём пути. Они ужинают в тишине, молча рассматривая углы ванной комнаты, словно видят их в первый раз. — Доброй ночи, — бросает смотритель напоследок. — И тебе, Кинн, — тихо желает русал в ответ.       В подобном темпе проходит несколько дней. Пререканий между двумя вынужденными сожителями меньше не становится, но в целом смотритель не может, не согласиться с тем, что Порш стал раздражать его меньше. Кинн в очередной раз желает русалу доброй ночи, тихо прикрывает дверь и с большой радостью укладывается на разложенный диван.       В мечтах проспать как минимум до обеда, но разве судьба хоть раз за это время оказывалась на его стороне? Смотритель резко вскакивает с постели, откидывая тёплое одеяло в сторону. Его будит не пение птиц и не ласково светящее через окно солнце, а громкий грохот из ванной комнаты.       Кинн открывает дверь, едва не срывая её с петель. Он в растерянности наблюдает за Поршем, обнаружившимся болезненно выброшенным на залитую водой плитку. Русал словно не в сознании, тянется дрожащей рукой куда-то в сторону выхода, глаза его словно стеклянные смотрят в пустоту, а изо рта едва слышно вырывается набор знакомых для маячника звуков. Кинн точно узнаёт среди них то самое пение, будоражащее его сознание в первые дни прибытия на маяк.       Он подхватывает вырывающееся тело на руки, возвращая его обратно в пространство небольшой ванны. Порш вырываться не перестаёт, поэтому парень соображает лишь удержать его за плечи, всматриваясь куда-то глубоко в пучину поплывших глаз. Его домашняя одежда промокает насквозь, а сон отступает совсем, сменяясь нарастающей паникой. — Порш, приди в себя! — с силой встряхивает он русала в попытке привести в чувство. Тот вцепляется в чужие руки, часто дыша, моргает несколько раз, понемногу возвращая рассудок. Смотритель внимательно следит за каждой эмоцией, старается и сам осмыслить происходящее, а затем шумно выдыхает, опускаясь коленями прямиком на залитый водой пол. — Кинн? — непонимающе рассматривает окружающий погром, полноценно пришедший в сознание Порш. — Что произошло? — Ты чертовски напугал меня, идиот, — сломлено признаётся парень, облокачиваясь спиной о бортик ванной.       С чего бы смотрителю, вообще, беспокоиться о ком-то, тем более о самом неблагодарном существе, которое ему только удавалось повстречать? В голове на повторе звучит один и тот же набор звуков, вызывающий мурашки по всему телу, и Кинн впервые в жизни ощущает такую сильную дрожь в руках. — Так это был ты? — внезапно спрашивает он после долгого молчания. — Пел по ночам. — Да, — тихо соглашается Порш. — Для чего? — Это не входит в вещи, которые я могу контролировать, — объясняет русал. — Раньше здесь всё было по-другому. Морские глубины были не только живописным местом, но и домом для сотен подобных мне жителей водного дна. Мы вели беззаботную жизнь, поддерживали и оберегали друг друга от бед, мирно сосуществуя со всеми морскими обитателями. А потом пришли люди. Они бесконтрольно захватывали всё больше и больше территории, жадно отбирая у нас еду, лишая спокойной, мирной жизни. Все мои сородичи спасались бегством, бросали дома, уходя куда-то в самую глубь морских просторов. — А ты остался здесь? — интересуется Кинн. — Почему? — Моя семья была одной из первых, кто попал под смертельное влияние людей. И потом я бы не смог покинуть дом, в котором всё ещё остались счастливые воспоминания о них, — голос Порша пропитан горечью и огромной болью. — Раньше мы использовали песню, когда терялись в морях или находились в опасности. Тогда кто-то из сородичей слышал зов и приплывал на помощь. Но с того самого момента я больше никого не видел.       Отчего-то смотритель враз ощущает свалившийся на него тяжёлый груз вины. Всю жизнь парень оказывается недовольным каждым аспектом своего существования. Он ищет уединения от людей, не видит никакой радости в своём существовании, считая его глупым и однообразным, а на деле ведь так много счастья всегда скрывалось где-то вокруг. И теперь есть лишь Кинн, бегущий от людей, переставая ценить любую ценность общества, и Порш, замеривший в одиночестве, скупо оплакивающий воспоминания о былом счастье. — Прости, — маячник сам не знает, за что конкретно приносит извинения. — Мне очень жаль. — Не стоит, если бы не ты, я бы и вовсе умер там в одиночестве, — улыбается русал. — Я рад, что повстречал тебя, пусть и ненадолго, но я словно оказался в том счастливом времени, спасибо. Теперь я думаю, что точно знаю, чего хочу дальше. — И чего же? — Думаю, что собираюсь отплыть дальше, — решительно сообщает он. — Может, где-то там меня ждут.       Ещё совсем недавно главной целью Кинна было выпустить надоедливого знакомого обратно в море. А теперь? «Ты можешь остаться», — вертится на кончике языка, но вслух не произносится. Порш был рождён в море, просторы небольшой ванной комнаты для него настоящая клетка, и парень не вправе предлагать ему быть запертым.       В следующие несколько дней отношения между ними кардинально меняются. Споры и ругательства сходят на нет, былые обиды забываются и исчезают совсем. И Кинн с большой тяжестью понимает — он привязывается. От Порша больше не хочется закрываться, не хочется язвить и пререкаться с ним, недолюбливать тоже больше не имеет смысла. А потом совсем неожиданно долгожданные ранее слова звучат словно приговор. — Я хочу вернуться обратно, — тихо просит русал как-то вечером.       И смотритель не может ему отказать. Его сердце разрывается в непонятных чувствах, когда Порш крепко держась рукой за его шею, устремляет полный радости взгляд на залитое закатным заревом море. «Вот и конец», — осознаёт Кинн. Русал оказывается в воде, с восторгом рассекая водное пространство зажившим хвостом. Маячник ответного веселья не ощущает, с тоской рассматривая смотрящие на него с благодарностью глаза. — Спасибо тебе, Кинн. Я не знаю, как выразить тебе ту благодарность, которую испытываю сейчас, — впервые так ярко улыбается Порш. — Мы ещё встретимся? — с надеждой спрашивает смотритель. — Я не знаю, — он не собирается лгать, обещать, что это произойдёт. Теперь их пути расходятся и сойдутся ли вновь — неизвестно. — Тогда прощай? — Удачи тебе, Кинн. Я уверен, когда-то и ты найдёшь своё счастье.       С тех пор Порш больше не объявляется.       Кинн постепенно возвращается к прежней жизни. Он даёт очередной отчёт о работе, монотонно выполняет поручения и старается не думать ни о чём, кроме своих обязанностей. Только вот одиночество никуда не уходит.       Смотритель жадно скуривает последнюю имеющуюся сигарету, найденную где-то на дне дорожной сумки. Внутри тлеет небольшой огонёк надежды, что вот-вот, когда он вновь надолго засмотрится в морскую пучину, оттуда выплывет знакомый силуэт, улыбнётся своей дурацкой улыбкой и навсегда останется рядом.       Но Порш не возвращается. Ни на следующий день, ни через сутки, даже через три дня всё остаётся неизменным. Кинн ещё никогда не ощущал такой тоски по кому-то. В первый день после их расставания он по привычке заваривает две порции лапши, лишь доходя до дверей ванной комнаты неожиданно вспоминая — там больше никого нет.       Больше нет привычных споров, нет недовольного ворчания, эхом разносящегося вокруг. От присутствия внезапного знакомства в его жизни больше не остаётся ничего. Разве возможно так сильно привязаться к кому-то за такой короткий промежуток времени? Но теперь жизнь действительно начинает казаться Кинну по-настоящему бессмысленной, а долгожданное одиночество чуждым.       Даже спустя неделю смотритель всё ещё оказывается здесь. Сидит на стуле прямиком перед пустой ванной, всматривается в пустоту и всё ещё не хочет принимать факт того, что теперь он действительно стал зависим от кого-то. Его брат как-то раз, собираясь на долгожданное свидание со своим молодым человеком, обмолвился фразой: «Людей начинаешь по-настоящему ценить лишь тогда, когда они покидают твою жизнь». «Глупости», — подумал Кинн тогда. А оно вот как на самом деле — больно.       Поэтому, когда в ночной тиши впервые за долгое время смотритель слышит знакомый голос, просто не может поверить, что ему не кажется. Он выбегает во двор, стремительно спускаясь к подножию небольшой скалы, судорожно оглядывается вокруг, но не замечает никого. «Неужели, показалось?», — зарождается тревожная мысль в голове. — Порш? — спрашивает Кинн у пустоты. — Это правда ты?       Он опускается на колени, равняясь с выплывшим из воды до боли знакомым лицом. Русал смотрит с не меньшей радостью во взгляде, и от этого бедное сердце смотрителя вновь заходится очередным неровным звучанием. — Я думал, ты больше не захочешь видеть меня, — честно признаётся Порш. — Я собирался вернуться к остальным, плыл несколько дней в неизвестность. — Ты никого не нашёл? — с сожалением интересуется парень. — Я не стал, — отрицательно кивает русал. — Потому что уже нашёл тебя.       И Кинн поддаётся порыву, обхватывает мокрые от морской воды щёки, прижимаясь к холодным губам. Порш даже так не перестаёт счастливо улыбаться в чужие губы, промачивая руками свободную рубашку смотрителя. Они отрываются друг от друга, лишь когда воздух полностью заканчивается в лёгких, а голова начинает идти кругом из-за долгожданного воссоединения. — Порш, — шепчет маячник, прижимаясь лбом к чужому. — Забери меня с собой. — Ты действительно этого хочешь? — тяжело дыша интересуется русал. — Хочу быть там, где есть ты, — ликующе улыбается Кинн. — Это и есть моё счастье.       Порш вновь втягивает парня в очередной поцелуй, менее жадный, словно успокаивающий. Он обхватывает его шею, а затем с силой тянет на себя, утягивая прямиком в тёмную морскую пучину. И Кинн не сопротивляется и не боится, чувствуя лишь большое счастье, наконец обретённого смысла своего существования.       Старый лодочник прибудет только с рассветом. Он удивлённо осмотрит окрестности, заглянет в старый домик, но никого там больше не встретит. И никто из живущих на земле о молодом смотрителе маяка на отшибе больше не услышит.