Слияние

      Фаланги касаются оголëнной кожи спины, и Тома прогибается со сбивчивым вздохом. Ему неловко от позы, ощущений и невозможности предсказать следующее прикосновение. Всё внутри натягивается струной от переполняющих эмоций — Архонт не спешит, изучая смуглую кожу вдумчиво. — Тома. — дыхание опаляет кромку уха, пуская предательскую дрожь. — То-ома.       От того, как хрипло и рокочаще звучит собственное имя с уст, ведëт. Кажется, не один он на пределе. — Ч-чжун Ли...       Руки сменяются губами; от трепетных касаний и ощущения прохлады меж ягодиц тихий стон срывается с губ, а глаза зажмуриваются под тëмной повязкой на проникновение фаланг. Они входят свободно, надавливая на горячие стенки и размызывая масло. Уста на кромке уха, толчок фаланг. Хриплый стон рвëтся наружу. — Ты подготовился. — зубы слегка прикусывают хрящ на ухе. Руки отчаянно цепляются за постель, не имя возможности зацепится за самого Архонта, пока бëдра дрожат от мучительно медленной ласки. — Я... не мог унять мыслей. — на выдохе шепчет Тома, закусывая губу; насаживаясь на пальцы, так правильно надавливающие на бугорок внутри, он млеет от избытка чувств. — Я хотел... ощутить тебя...       Возбуждëнный член не оставляют без внимания, лаская в такт неторопливой растяжке, словно недостаточно трудов человека. Без осязания всё ощущается куда острее, балансируя на грани, Тома самостоятельно стремится себя подвести к оргазму, когда пальцы второй руки пережимают под головкой. — Чжун Ли... — Не так быстро.       Поцелуи вновь сыпятся, словно град стрел, но дарят успокоение каждым прикосновением. Когда же риск излиться в тот же миг, как Моракс уберëт руку, сходит на нет, нутро освобождается от давление фаланг. Впрочем, как и член остаëтся без внимания, поджатый к животу и дрожащий почти также сильно, как Тома. Шуршание одежды, жар кожи дракона, его вес на теле; всё так правильно и нужно, что человек вжимается ягодицами в пах, закусывая губу. — Дыши. — шëпот касается уха, и Тома ахает, ощущая давление в анальном кольце.       Дëрнувшиеся кисти рук перехватывают, вжимая над головой; один слитный толчок, и Тома глухо стонет, утыкаясь в постель. Губы на загривке пускают сладкую дрожь, когда за первым движением следует второе, а там и третье. Плавно, раскачиваясь и не сбиваясь, выскальзывая почти полностью и входя на всю длину. Кажется, словно сходишь с ума от этих ощущений.       Поддавшись навстречу, стремясь задать собственный ритм, Тома закусывает губу; давление ослабевает и его переворачивают на спину, разводя широко ноги. Истекающий предсеменной жидкостью член свободно скользит внутрь рвано, вынуждая со стоном выгнуться от неожиданности. Свободная ладонь скользит под поясницу, меняя угол проникновения, и искры сыпятся из глаз от каждого толчка. Стоны не смолкают, перемежаясь с звучанием имени Архонта: — М-моракс... Ах, подожди... Это слишком... — Тома... Мой Тома.       Дыхание смешивается, губы встречают другие, а связанные кисти оказываются за шеей, фалангами запутываясь в волосах. Томе хорошо настолько, что он теряется в ощущениях, зажимая ногами распалëнное тело, и жадно целует шероховатые губы. Сплетение тел, жаркое, сбивчивое дыхание, и шëпот, срывающийся на стоны, стоит поцелую прерваться из-за нехватки воздуха. Чувствуя себя на пределе, Тома кусает губу — а ладонь Архонта уже на плоти, обхватывает и ласкает в такт рваным толчкам, доводя до иступления спустя всего несколько движения, замирая вместе с человеком в этом мгновение.       Когда оргазменная нега уходит на второй план, Тома, толком ещё не переведя дыхание, улыбается едва заметно. Он не видит, но точно знает, что на лице Чжун Ли ласкова не только улыбка, но и взгляд, рассматривающий неторопливо, словно стремясь отпечать в памяти каждый миг.       И его извечный шëпот, касающийся каждого уголка души, заставляет трепетать вновь: — Я вижу тебя.       Невозможно не ответить взаимностью, когда ткань больше не закрывает взор, а руки освобождены и льнут к щекам; янтарь в глазах светится изнутри от нежности, таящейся и безмолвной. — И я тебя вижу, Моракс.