Лидеру от команды/To the leader, from the team

— Донни, можно тебя кое о чем спросить? Лео лежит на кровати в гараже Донателло, он же мастерская, он же лаборатория, он же все, что нужно в данный момент, очень ожидаемое место, учитывая, что он в очередной раз переусердствовал – или, как бы выразился Раф, поступил очень глупо – и получил травмы, заслуживающие длительный постельный режим. Он немного пожимал руку, так что капельница слегка покачивалась туда-сюда, потому что это было единственное, что ему было позволено делать. Братья были настолько непреклонны в том, чтобы дать ему отдохнуть, что даже о книге не могло быть и речи. Поговорим о властности, на самом деле. Честно говоря, нужно ли было это? Он почти уснул в коме и, возможно, умер от какого-то яда, но было ли в этом что-то новое? Нет! Однако братьев это, похоже, не волновало. — Ну конечно, — кивает Донни, все еще не сводя глаз с экрана компьютера. Майки ерзает на стуле у кровати, но продолжает прогонять усталость, уткнувшись лицом в белое одеяло, Лео позаботился о том, чтобы младшему было удобно. Раф сидит рядом с Донни, его панцирь прислонён к столу, прямо здесь, на полу, и он тоже спит, по каким-то причинам. Лео думает, что они чересчур переживают за него, но не озвучивает этого. — Ты… ты действительно ненавидишь Сенсея? «Ой» Донателло не нужно много времени, чтобы понять, о чем именно идет речь. Конечно, Леонардо так сильно нуждался в том, чтобы поговорить об этом конкретном моменте, что это почти причиняет ему боль, иногда даже физически. В любом случае мафия затаилась относительно глубоко, и они не будут брошены в очередную войну против мутантов-линчевателей, так что сейчас самое подходящее время для упомянутого разговора, и место подходящее. Кроме того, размышлял про себя Донателло, Лео теперь не в состоянии бежать из-за (наверняка) грядущего разочарования и вообще не сможет причинить себе вред. Действительно отличное время. — Да, — красновато-коричневый взгляд гения блуждает по комнате, затем, наконец, останавливается, чтобы встретиться со взглядом темно-синих глаз лидера. Он вздыхает и, вставая, придвигает стул ближе к кровати, чтобы легче было говорить. Заметив, что Лео извивается, Донни очень несчастно выдыхает и обязательно поправляет кровать, чтобы Лео оказался в полусидячем положении. — В этой конкретной ситуации? Со всей имеющейся у меня информацией? Да. Я даже ненавижу его. — Ты не можешь так говорить, — качает головой Лео. — Это просто... — Лео, — гений резко заставляет брата замолчать. — Он сказал, что умереть - это нормально. Что это не только хорошо, так же и то что это нормально, если умрешь конкретно ты, даже очень желательно. — Это было из лучших побуждений… — слабо протестует Лео. Ну да, может быть это было из лучших побуждений! Какой ужасный отец не имеет добрых намерений по отношению к своим детям! Но это было так давно… Черепахи были совсем детьми, внезапно брошенными в хаотичную войну с инопланетянами, и понятия не имели, как и даже зачем им нужно было так яростно сражаться. Возможно, Сплинтер никогда не рассчитывал, что его слова будут иметь такой подтекст, может быть, он просто хотел, чтобы Лео, лидер, ощутил на себе всю тяжесть всего, что должно было произойти, и все же… — Поэтому он звал только тебя, когда вся команда была в моей мастерской? Разве благие намерения заставили его сказать вам наедине, что, когда на карту поставлен мир, не имеет значения, чем или кем нужно пожертвовать? — Донни шипит себе под нос. Он до сих пор помнит, как Лео говорил об этом, рассказывая им об этом учении, как если бы это было нормальным, ни в малейшей степени не обескураживающим. Как же тогда был зол на сэнсэя Донни! — Донни... — Лео, — Донателло не дает говорить брату. Он кладет свою руку на ладонь брата, отмечая, насколько холодной - холоднее, чем обычно, - она чувствуется, отмечая про себя обязательно провести некоторые анализы позже, чтобы убедиться, что тело лидера полностью восстановлено. Трехмесячная кома без должной медицинской помощи вызывала проблемы и сейчас, а знаменитое мутантное эксклюзивное лечение черепахи почему-то не сработало. — Его намерения не важны. Однако важно то, что Сэнсэй превратил тебя в самоотверженного, возможно, склонного к суициду идиота, который не слушает голос разума. Леонардо хочет протестовать, правда хочет, но Донни решил не давать ему возможности. — Ты не был таким… как бы это помягче выразиться? Отвратительно глупым, — рычит Донни, — Перед первым вторжением. Да, вы были безрассудны, но мы все были, мы были детьми… А после инцидента на Технодроме? Вы сошли с ума от необходимости защищать нас, предаваясь различным околосмертным переживаниям. Какая бы ни была возможность пожертвовать собой ради блага своей семьи, ты хватаешься за нее, не задумываясь. Честно говоря, думать об этом было больно. Они живут жизнью, полной опасностей, следует ожидать боли, боль в их случае является нормой. Но то количество боли, в которое их старший брат вбрасывает себя абсолютно добровольно, по каким бы то ни было причинам, не является ни нормальным, ни желанным. — Я просто делаю свою работу, — слабо говорит Лео. — Ага, — кивает Донателло с болезненным, грустным вздохом. — Работа старшего брата, ты защищаешь нас. Задача героя, вы спасете человечество. А работа лидера… вы жертвуете всем, чем являетесь, как только ставки достаточно велики. Именно те работы, которые оставил для тебя наш отец. Старший неловко съеживается внутри своей раковины. Донни не говорит, он просто позволяет Лео пока самому разобраться во всем в своем дурацком мозгу. На самом деле пора поговорить об этом, и если Лео начал этот разговор, то закончится он так, как хочет Донни, или кто-то, вероятно, умрет. Кто-то очень упрямый и очень синий. Донни вздыхает при этой мысли. Лео так его разозлил… как можно так долго ломаться и скрывать это, как будто это вторая натура? И гению понадобилось узнать о нездоровом механизме выживания Лео, чтобы наконец понять, что вмешательство — это не вариант, а необходимость. Будь проклят мир наверху за то, что он не лечит черепах-мутантов. — А когда ты разволновался из-за Фуджитоида? Что он пытался занять ваше место в качестве лидера? Заметьте, у него не было такой мысли! И ты это знал! Что ты тогда сделал, Лео? — Я просто... — Ты украл запасную капсулу и камикадзнул трицератонианский флот. Почему? Потому что лидеры должны жертвовать собой. А ты пытался доказать нам, что пытался действовать так, как учил тебя Сэнсэй! — говорит Донни дрожащим голосом. Это стало так ясно, на самом деле. Когда Лео наконец рассказал обо всем, чему Сенсей научил его, как «быть великим лидером». Каждое глупое решение, которое принимал Лео, внезапно становилось уже не таким уж глупым, а ужасно неправильным. И Донни это ненавидел. Он ненавидел, сколько смысла это имело. — Донни. — Что за Донни? — гений устало вздыхает. Он знает, какой братский тон у Лео. "Мы не будем об этом говорить" - тон. Нет, теперь Лео придется слушать. — Я ошибаюсь, Лео? Потому что, честно говоря, я точно знаю. Я прав. Вы намеренно игнорируете эту вопиющую правду, потому что она неудобна для убеждения, которое навязал вам Сэнсэй. Лидеры должны быть принесены в жертву. Вот почему ты остался на Технодроме, совсем не думая уйти. Вот почему ты решил увести крэнгов из нашего логова, и вместо того, чтобы присоединиться к нам позже, ты бросился прямо в объятия Шреддера, полагая, что это отвлечет его внимание от нас — и это произошло, поэтому ты оказался в ловушке, а потом кома... — Донни вздрогнул от воспоминаний. У него до сих пор иногда случается небольшая паническая атака, когда он видит спящего Лео. Честно говоря, все они так делают, и даже сейчас, спустя столько лет, эти «что, если» причиняют столько боли, что это немного забавно. Очень ужасным, ужасающим образом. — И вы могли бы подумать, что кома - достаточное оправдание, чтобы не подвергать себя никакому напряжению… но вот вы были в лесу без сна буквально меньше недели, сражаясь с Крипами… а затем с червяком-мутантом. А затем, едва исцелившись, вы отправились в духовный поиск, в ходе которого узнали, что… — заикается Донни. — В-в-в котором ты узнал, что игнорирование физической боли — отличный способ справиться с вещами! И я был настолько глуп, что поверил тебе! Твоё колено болело, болело так сильно, а я просто плясал под твою дудку, как идиот, веря тебе!.. — Донни, я был в порядке! — Нет! Ты не мог быть! — гений сердито шипит. — Это не то, как работает тело, ни человеческое, ни мутантное. Тебе было больно, но ты все еще гордо расхаживал вокруг нас, потому что так поступают лидеры, верно? Потому что Сэнсэй учил вас, что бремя не имеет значения, единственное, что имеет значение, это то, сможете ли вы его нести! — Донни... — И ты можешь нести его, очень даже! Даже слишком способный! Вы знаете, почему это? Держу пари, что нет! — Донни улыбается, голос дрожит. — Но я здесь гений, так что, конечно же, мой брат, у меня есть ответ для тебя! — он думает, что начинает впадать в истерику. Но пока это запоздалая мысль. Ему нужно, чтобы Лео знал. — Потому что ты боишься, Лео. Вы боитесь, что если вы не лидер, то кто-то другой. Кому-то еще, о ком вы глубоко заботитесь, придется столкнуться с учениями, которые Сэнсэй даровал вам. Кто-то другой должен был бы пожертвовать собой, кто-то другой должен был бы пострадать. Потому что это то, что делают лидеры, это то, во что вы верите, что они делают! А ты этого не хочешь! Вы любите нас! Вы же не хотите, чтобы мы пострадали! Потому что ты знаешь, что это неправильно, но ничего не можешь с этим поделать! Потому что ты не воин чести, ты солдат этой дурацкой семьи! — Донателло! — Лео кричит от боли, его дыхание тяжелое. Он сказал это! Наконец-то Донни сказал это! Гений смотрит на своего брата внимательно, но как-то пришибленно. Лео, вероятно, никогда не думал об этом, честно говоря, никто из них не думал. Сэнсэй не воспитал гордого воина, не Лео. Сэнсэй вырастил очень хорошо обученного солдата, который живет и умирает по приказу. Это было глупо. Лео не был солдатом. Лео был его братом. Их брат. Почему его учили умирать, когда это необходимо? Донни судорожно втягивает воздух. — У тебя есть проблемы с тем, что сказал Дон? — раздается раздраженный голос сбоку. Конечно, все эти крики не оставили оставшимся братьям иного выбора, кроме как проснуться. — Потому что ты знаешь, я точно знаю, что он прав. Рафаэль встает с пола, немного потягиваясь, осматривает лабораторию в поисках табурета, который затем придвигает ближе к кровати. Однако он ставит себя слишком близко к Лео, что заставляет Донни хихикать. Почему-то утешительно думать о том, насколько ужасной стала их тревога разлуки. — Мы больше не дети, Лео. И мы понимаем, насколько ужасна жизнь, не нуждаясь в защите от всего. Включая несправедливость отца. И вам, и нам. — Раф, я… — Я не говорю о том, что он играет в фаворитов… — защитник немного молчит, а затем продолжает с ноткой раздражения в голосе. — А может и говорю? Я имею в виду, Сэнсэй учил тебя быть таким, каким был он, он даже просил тебя быть нашим, отцом или что-то в этом роде… ну, ты знаешь, совершенно нормальная вещь, которую ты говоришь ребенку? Чувак, я знал, что после второго вторжения он всегда будет говорить, как попал в холодную воду, но ты обычно не берешь с собой своих родственников, слов или действий, понимаешь? — Смотри, Раф, — голос Донни полон холода. Он топает ногой брата и заставляет сдержанного тихонько взвизгнуть, что, в свою очередь, заставляет Лео нежно улыбаться. Что ж, по крайней мере, от того, что Раф здесь, исходит что-то хорошее. Хотя это было странно. Их отец не был плохим человеком сам по себе, однако он не был и хорошим человеком, он был… он был просто сломленным человеком, который учился с этим жить, и так случилось, что в итоге он воспитал четверых детей. И он действительно совершал ошибки, какие-то серьезные, какие-то не очень… и все же они никогда не могли его не любить. Даже со словами, сказанными Рафом, Донни точно знает, что рыжий брат любит Сэнсэя до чертиков, и сам он никогда бы даже не подумал о том, чтобы не любить его. Но в то же время все его ненавидели. Люди такие сложные. И это все еще сбивало с толку, хотя они были всего лишь наполовину людьми. — Да, извини… — бормочет Раф, затем переводит взгляд на Лео. — Жизнь, которой мы живем, сурова, это несправедливо и она полна боли, больше половины которой мы на самом деле не заслуживаем. И это отстой, это действительно так… но вы знаете, нас всегда четверо, и мы можем пройти через всё, потому что нас четверо. Но ты, о господи, — вздыхает он, закатывая глаза, — ты, кажется, думаешь, что твое место где-то далеко впереди, что каждая проблема так или иначе должна решаться вами, каждое дело - решать вам. Потому что это то, чему тебя учил Сэнсэй. Он учил тебя не быть одним из четырех, а быть тем, кто прибавляет к трем. Вы считаете, что это правильно. И это не так. — Раф качает головой. — Это никогда не будет верным. Независимо от того, чего ты достиг или чего тебя заставили достичь, что тебя заставили выполнить. Донни крепче сжимает руку старшего брата. Слова Рафа задели и его самого. Лео всегда казался отстраненным с момента первого вторжения по вполне понятным теперь причинам. — Ты когда-нибудь думал об этом, Лео? Вам никогда не нужно было пополнять семью Сенсея, но там вы были ранены и искалечены Ногой, пытающейся вернуть Караи снова, снова и снова. Тебе никогда не приходилось сталкиваться с Шреддером, он никогда не был твоим врагом, он был врагом Сэнсэя, и все же там ты сражался с ним насмерть каждый раз, когда встречался... Тебе никогда не нужно было, чтобы какие-то инопланетяне признавали тебя, и все же здесь ты брал чертову ракету, Лео, вместо королевы Хиидралы, которая в то время не видела в тебе ничего, кроме неприятностей. — Раф кажется измученным. — Единственное, что вам нужно было сделать, и даже это сомнительно, — это сражаться с Крэнгами, потому что они угрожали миру, в котором мы жили, и нашему другу, а затем и семье. Вот и все. И ты больше не стремился стать героем… ты просто хотел быть достойным. Чтобы стать идеальным лидером, Сэнсэй хотел, чтобы ты стал - заставил тебя хотеть этого... Это… было на самом деле много, чтобы принять. Для Донателло, в том числе. Донни бесчисленное количество раз чуть не потерял своего старшего брата... из-за стремления Лео стать больше, чем ему когда-либо нужно было быть. Что ж, теперь Донни снова злится на Сенсея. — А ты такой совершенный, что сводишь с ума, — смеется Майки, пробивая себе дорогу и показывая, что он на самом деле не спал, по крайней мере, в течение некоторого времени. Нахальный чертенок, как обычно. — На самом деле, мы тоже. — Майки… — почти с трепетом выдыхает Лео. У него очень уникальное выражение лица, которое было позволено видеть только Майки, поэтому Донни выглядит пораженным тем, насколько мягкими становятся глаза его старшего брата, как нежно он наклоняется вперед и полуобнимает Микеланджело свободной рукой. О, Донни понимает, он все еще сжимает другую руку Лео. И совсем не собирается отпускать. — Все в порядке, я не буду ругать тебя, как эти двое, — говорит Майки, наслаждаясь объятиями, которых он наверняка ожидал все это время. — Я просто… я хочу, чтобы ты знала, что я, нет, что мы чувствуем каждый раз, когда ты выступаешь в роли лидера. — Младший судорожно выдыхает. — Ты… действительно думаешь, что нужен нам, только как простая жертва? Ты думаешь... это действительно нормально - истекать кровью где-то далеко ради нас? Ради миссии? Мне было пятнадцать, — говорит он, и Донни вдруг еще сильнее сжимает свои руки на чужой ладони. Он пошел туда, Майки действительно пошел туда! Теперь нет возврата, только выпустить все наружу. — Когда мой старший брат, моя самая близкая семья, настолько, что он был для меня больше отцом, чем мой настоящий отец… был брошен на меня, как куча мусора. Истекая кровью и почти до смерти избитый, шансы на выживание были настолько ничтожны, что все мы могли только молиться о том, чтобы он проснулся. Чтобы ты проснулся, — Майки выпрямляется, встречаясь с тяжелым взглядом Лео. — И ты тоже был всего лишь пятнадцатилетним мальчишкой… три месяца купался в ванне. Ни с нашей, ни с твоей точки зрения ни один ребенок никогда не должен сталкиваться с этим. Но мы сделали, мы все еще делаем, у нас нет возможности остановить это, и на данный момент это норма. — Но, черт возьми, это не должно быть так, — вмешивается Раф отчаянным голосом. — Потому что нас четверо. И мы тоже ниндзя, так что мы приходим кланами, мы не какие-то наемники или что-то в этом роде. Мы клан… мы семья, Лео. Если один упадет, другие вскоре последуют за ним. — Ты не можешь, — говорит старший. — Поверь мне, братья, это не то, что мы контролируем, — грустно улыбается Майки. — Это верно и для тебя, но ты ужасный испуганный кот, поэтому ты делаешь все возможное, чтобы убедиться, что тебе не придется пережить это. — Что означает, что мы единственные, кто живет этой истиной. — Донни завершает мысль. — Это довольно эгоистично, если я сам так говорю. Опять же, это похоже на единственное, в чем ты эгоистичен, так что трудно тебя за это винить. — …прости, — голос Лео тихий, почти безмолвный. Донни улыбается. — Не буду. Это не твоя вина. Это никогда не было твоей ошибкой и никогда не будет. Просто… — он проводит глазами по обычной траектории - четыре шага вперед, три шага вправо, несколько десятков шагов вперед. Очень знакомый путь к самому безопасному месту дома... место, которое все так ненавидят, место, которое всем им так дорого. — Тебя так воспитали. Нас так воспитали. И это отстой, и мы ничего не можем с этим поделать. — Мы все равно попробуем, черт возьми, — рычит Рафаэль, заставляя Майки хихикать. — Что? Мы будем! — Ага, — кивает Майки. — Навсегда. Тишина не прерывается, кажется, целую вечность. — Мне… мне жаль, что я доставил вам столько неприятностей... Слова их тупого старшего брата заставляют Рафа откровенно смеяться, слишком громко и жестко, как бы надрывно. Майки присоединяется к нему с нервным тихим смехом. Донни лишь усмехается. — Каваксас найдет способ выползти из ада быстрее, чем ты поймешь, что не виноват во всем, а, Лео? Иногда я также ненавижу тебя только за это. Донни видит, как мир замирает в темно-синих глазах его брата. — Но я слишком сильно тебя люблю, чтобы даже думать об этом. Леонардо опускает голову, не зная, что сказать, и как-то только сейчас понимает, что обе его руки взяты в заложники младшими членами семьи. От этого что-то щелкает в его голове. «Может быть, яркая мысль для разнообразия», — думает Донни, впервые чувствуя, как хватка со стороны Лео усиливается. Однако это слабая хватка, и… такая нежная, что даже смехотворно. — Я тоже… люблю вас всех. Извини... я не могу, я просто, если это либо ты, либо я, тогда... — Заткнись, — рявкает Раф, ударяя Лео по голове, от чего Донни подпрыгивает. — Раф, он все еще болен! — Да, он болен! На голову! — тишина падает. Раф откашливается, игнорируя нахальную улыбку Майки. — Ладно, мой плохой, он болен на голову… в любом случае. Никаких тогда или либо. Нас четверо, или никто из нас. Понятно? — Это… — слабо пытается возразить Лео. — Так это будет. Хочешь ты того или нет, лидер. Мы делаем здесь революцию. — Майки протягивает свою свободную руку к Дону, слишком явно пытаясь досадить старшему, от чего Лео оставалось только смущенно наблюдать за ними. — Как вы можете совершить революцию и по-прежнему иметь меня в качестве лидера? Революция требует смены главы… — Как ты смеешь привносить в это логику! Теперь, брат мой, ты должен быть наказан. Тебя ждет суровое наказание… — с этими словами Майки взлетает вверх, быстро становясь прямо на своего брата, который издает болезненный визг, все еще прекрасно выполняя свои функции, когда приходиться обхватить рукой тело Майки, чтобы гарантировать, что младший не упадет с кровати. — Смерть от объятий!!! — Майки! Он. Все. Ещё. Болеет! — Не знаю, шеф, он по мне кажется уже мертвым. — Ты не помогаешь, Раф! — День, когда я помогу тебе, станет днем ​​моей смерти. — Вы все невыносимы… Лео, не трогай капельницу! Клянусь добрым именем Токка, я привяжу тебя к кровати, если ты хотя бы взглянешь на капельницу! — Но Майки неудобно, когда из моей руки торчит капельница… — Мне плевать на Майки! Ты. Болен! Смех Майки и Рафа — это не натужный смех, который Донни слышал пару мгновений назад, а чистый, радостный звук, и лицо Лео озаряется красивой, хотя и немного болезненной улыбкой, которую Донни так любит, что тоже начинает улыбаться. Лео, вероятно, не получил ничего из того, что ему сказали, и все равно будет продолжать вести себя жертвенно ради семьи. И это глупо. А их брат самый глупый человек на свете. Но это нормально. Потому что все именно так как сказал Раф. Их четыре. Их останется четверо и в жизни, и в смерти. Хочет этого их лидер или нет. В конце концов, он не единственный глупый. — Убирайтесь из моей лаборатории сию же минуту, вредители, или эоны станут свидетелями вашего конца…! Подожди, нет, Лео, я не имел в виду тебя…! Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО УБЬЮ ВАС ВСЕХ…! Для глупого лидера команда такая же глупая, предполагает Донни, сердито преследуя Рафа и Майки со шваброй, в то время как Лео нежно посмеивается при виде этого.