Холод

Прохудившаяся лачуга. Убогий сарай. Здесь сыро, вода капает с прогнивших балок, выбивая дыры в бетонном полу. Этот мерный стук в тишине сводит с ума. «Кап-кап». Худшая пытка – тягостная неизвестность. Будто жизнь вокруг и время остановились, жив только ты, а еще это «кап-кап», которое выбивают удары сердца. Это не похоже на сладостно-томительное, предвкушающее ожидание хищника, сидящего в засаде. Это как… анабиоз, кома. Разум, чтобы не рассыпаться мириадами снежинок, не обратиться талой водой на все еще теплой ладони, засыпает. Неумолимо и незаметно притупляется мироощущение, ты теряешься в пространстве. Ты перестаешь существовать, а остается только замерзший и замерший во времени мир. А еще это «кап-кап». Здесь холодно. Царит чертовский мороз, ледниковый период. Ощущаешь себя неандертальцем в своих тщетных попытках раздобыть огонь. Даже солнечный свет, отражающийся от снегов бескрайней пустыни, – и тот холодный. Как и все внутри. Сердце замерзло. Лишь кровь, грязная, но где-то там еще горячая южная кровь, обессилено ползущая по венам, не дает целиком обернуться в высеченную из ледяного массива статую. Она зовет, зовет сделать что-то, зовет открыть глаза, зовет за собой вырваться из холодной пещеры, зовет по имени… – Д-Диего, да просн-нись же ты уж-же! С гневным вскриком мужчина соскочил с тюков, где до сего момента, неудобно скрючившись, пытался хоть немного поспать. Снег на обмороженных щеках растаял и потек за ворот толстого светлого свитера. Изрыгая проклятья в адрес того, кто бесцеремонно потревожил его покой, Диего принялся стирать с горячей шеи ледяные капли. – Нехрена д-дрыхнуть. Засн-нешь, окоченеешь, и с-с концами! – оборвал поток вдумчиво подбираемых ругательств гость. Диего резко обернулся, и из его груди вырвалось нечто, больше похожее на глухой звериный рык. Ему вдруг остро захотелось высказать всю свою злобу из-за прерванного сна, безграничной усталости, голода на протяжении нескольких дней и треклятой стужи. А лучше будет даже не высказать, а выместить. С душой так, с чувством, а потом смотреть, как горячая кровь, заливаясь в трещинки в остывшем бетонном полу, исходит паром. Но ему, однако, хватило беглого взгляда на человека, стоящего рядом с ним, чтобы осознать и всю глупость, бабскую истеричность душевного порыва. Он ведь не один такой. Жалкие ошметки когда-то грозной группировки ютятся сейчас, как продрогшие дворовые коты, на территории заброшенного исследовательского лагеря. Когда-то грозной, а теперь их осталось лишь пятеро: вожак и четыре прихвостня. И ничего и никого больше. Ни еды, ни дома, ни толкового оружия, ни надежды на подмогу. Те, кто выбрали себе имя «Люди пещер» – не слишком лестное прозвище, если подумать, не так ли? – перестреляли, перебили их, втоптали в снег, нажились на шкурах противников. Причем Диего приходилось не хуже всех. Тощий заморыш Зик, кутаясь в какую-то рваную хламиду, стучал зубами и побрякивал костями, насильно впихнутыми в мешок неподатливой кожи. Сальные патлы из-под этой самой хламиды, в которую тот замотался с головой, падали на бледный лоб, клочкастые брови нависали над лихорадочно блестящими, застиранными, запавшими вглубь черепа глазами. Жалкое зрелище. Диего не раз ловил себя на мысли, что было бы куда лучше, благороднее, что ли, прирезать его во сне любимым охотничьим ножом. Болезный только мешал, ведь теперь, когда перестало хватать даже самых базовых ресурсов, они превратились в свору, где каждый сам за себя, а выживает сильнейший. Сейчас, как бы смешно это ни звучало, у них остались только они. Поодиночке в этой синекалильной стуже не выживешь, а чем больше людей, тем больше вероятность протянуть еще несколько деньков. Отсрочить смерть от руки врага или друга и открыть путь гибели от голода или обморожения. Еще совсем недавно у них было если не все, так хотя бы что-то. У главаря – шайка, у Диего – возможность спокойно выспаться, у Зика – запас белоснежного порошка. А сейчас… А что сейчас?.. – И тебя волнует моя жизнь – с каких пор? – мрачно поинтересовался бандит, затоптав внутри волну бесконтрольной жалости к самому себе. – С-сдалась она мне! – криво усмехнулся бледными губами торчок. – Мне м-моя дор-роже. Но б-без тебя Сот-то нас со-сожрет. Диего деловито одернул куртку, надетую поверх своей и украшенную несколькими неаккуратными дырочками на груди и бурыми пятнами, окружающими их. Босс всегда говорил, что доверять безоговорочно он может только Диего. Это льстило и было едва ли не единственной вещью, которая ещё связывала истощённого, замерзающего бандита с реальностью. Он вышел в другую комнату, небольшую, залатанную всем тем, что могло бы хоть самую малость, а послужить для утепления. В самом центре стояла бочка, в которой теплился костерок. Озорные искорки подпрыгивали над пламенем, горячий воздух зыбкой массой кружил над языками огня. Довольно долго им не удавалось растормошить стихию, заснувшую в холоде, как и все остальное. Диего, наверное, вновь провалился в забытье и не услышал восторженных выкриков сотоварищей по несчастью, когда им всё-таки удалось разжечь огонь. Он тут же метнулся к бочке, жадно потянулся к пламени. Руки тут же заломило, закололо тысячами иголочек, стоило только теплу объять их. Глаза бандита закатились, и он блаженно зажмурился. Такое светлое и всепоглощающее чувство затопило его душу, что, казалось, как у довольного жизнью кота, из его груди вот-вот вырвется удовлетворенное урчание. Боже праведный, ниспославший огонь неандертальцам, как же хорошо… Из состояния, приближенного к эйфории, Диего вывел удар двери о стену и нервный вскрик Зика: – За-закройте, уроды! Огонь пог-гаснет! Мужчина оглянулся. Две фигуры в белых костюмах, едва ли не целиком заметенные снегом, усиленно оттряхивались на пороге. Торчок вертелся тут же, взволнованно сетуя на то, как бы не задуло ветром спасительный огонь. Скинув маскхалаты, пришедшие быстро пошагали к костерку. Один, крупный, даже тучный, стал отогревать руки; второй, среднего телосложения, но с массивными надбровными дугами и крутым лбом, сразу вынул из-под слоев одежды флягу, прогрел ее над огнем и сделал пару судорожных глотков. Затем он неохотно передал ее товарищу, и тот тоже приложился к горлышку посиневшими губами. Скрестив на груди руки, Диего терпеливо дожидался, пока челюсти этих двоих перестанут выбивать шифр азбукой Морзе. – Ну, – наконец поинтересовался он, – с чем пришли? – Ой, отвали, дай согреться, а? – раздраженно отмахнулся второй, пряча флягу обратно. Диего сощурился и открыл было рот, но достойный ответ оказался оборван очередным хлопком, но уже другой двери. Бандиты разом вздрогнули, когда низкий и тихий, но навевающий священный ужас голос спросил: – Оскар, Ленни, результаты разведки? Едва ли не подскочив на месте, разведчики принялись наперебой докладывать, но босс оборвал их взмахом руки. – По очереди, – рыкнул он, становясь рядом с угрюмо молчащим Диего. – Мы нашли их лагерь! – радостно воскликнул Оскар, протягивая главарю вновь выуженную фляжку. – Сколько и как далеко? – осведомился Сото, благосклонно приняв подношение. – Их тоже мало, неплохо нам удалось их почикать, – злорадно усмехнулся бандит. – Недалеко, пару часов ходьбы при хорошей погоде на север. – Что-то еще? – Сото внимательно посмотрел на физиономию подчиненного, на которой читалось неприкрытое предвкушение. – О да, босс! В том их лагере осталась одна баба главного… со своим отпрыском. Вожак в одно мгновение переменился в лице. Заострился нос, засверкали глаза, он стал похож на оголодавшего зверя, увидевшего наконец-то свою долгожданную добычу. Одно только это уже говорило бандитам, что скоро их ждет реванш, в котором противник любой для них ценой потерпит поражение. – У в-вас есть план, б-босс? – решил подтвердить общую догадку Зик. Сото поскреб ногтями густую щетину, в которой хаотично переплетались седые и темные волоски. – Да, – ответил он почти ласково. – Уже есть. Прихвостни, затаив дыхание, уставились на него, но их ожидало разочарование. – Идем, Диего, – позвал главарь, – есть разговор. Они прошли в комнату, из которой Сото явился. Здесь была своя бочка, здесь была и панцирная кровать с матрасом, и стол – словом, всё, чего не было у них четверых. Диего был уверен, что здесь есть и еда, которая им не достанется. – Мы заставим их пожалеть. Это наш долг послать им весточку, которую они никогда не забудут. Мы похитим сопляка. – Сото положил тяжелую ладонь на плечо стоящего перед ним бандита. – Ты, Диего, похитишь его. Разумеется, под нашим прикрытием. – Киднэппинг? – изумленно переспросил тот. – Не-ет, что ты. Мне не нужен за него выкуп, мне нужна его шкура. Его папочка лично положил половину всех моих парней, его люди, как грязные падальщики, раздели трупы и теперь носят нашу амуницию. Око за око, согласен? – Покажем им, что значит связываться с «Саблезубыми», – не потратив и минуты на размышления, решительно кивнул Диего. – Я не сомневался в тебе, – удовлетворенно улыбнулся главарь. – Атакуем на рассвете. Покачнувшись от напутственного хлопка по спине, Диего вышел из комнаты. Где-то внутри, в душе, где завывала ледяная вьюга, не было ни толики сомнения в том, что он поступает так, как должно. Наоборот, там зрела отчетливая решимость, холодная уверенность. Холод арктической пустыни, наметенные барханы снега, ледниковый период безраздельно царили как вокруг, так и внутри.