Воробьи в Германии

В четверг, примерно в полдень, стояла жаркая ясная погода. Господин Н забрёл в один из каких-то испанских музеев. Ну как каких-то, на самом деле очень посещаемых и больших. И чтобы понимать, в каком значении сказано слово «больших», придется хотя бы описать первый этаж. Представлял из он себя при входе обширное пространство с множеством ответвлений, в которых можно было без труда запутаться, какие из них ведут на другие этажи, а какие в отделы, которые, по правде говоря, ничем не отличались. Можно было заметить, что некоторые, заходя, растерянно осматривали всё помещение и вглядывались в нарисованные лица в надежде найти в глазах указатели к нужным частям здания. Это забавляло господина Н. Далее, преодолев препятствие в виде картинного лабиринта, нужно держать путь прямиком к скульптурам. Они не понравились Н, потому что отражали по большей части тело, а не человеческую натуру как таковую. И большинство из представленных ему бюстов и фигур так же, как и картины, были совершенно одинаковы. Совсем не как в жизни. Но что-то же должно было заинтересовать его? Этим что-то неожиданно даже для самого Н. оказалась скромная фигурка молодой девчушки прямо в углу, между всех этих бездушных этюдов. Рассматривая ближе, мужчина заметил многое: во-первых, скульптура относительно всех других казалась свежей, будто вчера доделанная безымённым мастером; при чем она смотрелась молодой как из-за не слишком потрескавшегося камня, так и из-за молодости облика ребёнка: средний, почти маленький нос, пухлые щёки, подстать пухленьким губам, и запутанные, будто темные волосы. Во-вторых, нельзя было не заметить тяжкий труд, особенно выделенный для точной передачи совсем маленьких точек по всему лицу, ранок на губах и блеска в детских любопытных глазах. Даже, кажется, маленькие реснички в складках глаз чуть подрагивали. И третье, что было поразило голову Н., так это то, что девочка была жуть как знакома. Он точно видел именно её когда-то: и блик в глазах, и маленькие реснички щечки. Неужели именно так в наших головах надолго остаётся полюбившийся образ? Именно ли так мы вспоминаем его, когда, считай, он точно выпал из нашей памяти? Вот и Н. вспомнил её, ту темноволосую непоседу. Как он только посмел забыть то наполненное молодостью время? От возмущения на самого себя хотелось выбежать из этого странного давящего места. Н.Н. давно не вспоминал ту неделю. На неё будто бы пролили темную краску, вычеркнули её из памяти темным углём. В душе после встречи с португалкой зародился клубок неведомых до этого момента чувств, но господин видел от них исходящий свет и приятный холодок. Клубок заставлял в некоторые моменты сдавливать все чувства, брать сознание за узду и лететь в неведение, как это было при встрече со статуей девочки. Мужчина не был глуп, но то, что появилось в нём, требовало больше воспоминаний о тех днях, но для чего? Тем не менее Н. тоже хотел восстановить забытые эпизоды жизни. И как же хорошо, что он знал, как это сделать. Прямо сейчас он рассиживал на скамейке со статно вытянутой осанкой около вальяжно сидевшего старичка. На глаза того была спущена шляпа, чтобы не светило солнце. Оно уже давно лучилось в противоположную сторону, но и господину тоже просто хотелось находится в тени. Сколько же старичок тут просидел? Впрочем, господина Н. так распирало от того чувства, когда надо срочно высказать нечто, хранившееся больше десяти лет в его душе. Вот и сейчас он начинал исповедание (в какой-то мере можно было так сказать) спящему, возможно, даже глухому человеку: - Не могу сказать, надо ли мне с вами здороваться, будить вас, но, пожалуй, я хотел бы начать свой рассказ, — говорить со спящим было для Н. нелегко: а вдруг он понимает русский язык, проснётся, а ему какой-то сумасшедший на лавочке что-то рассказывает. Хотя Н. сам уже не помнит, что было это в прошлом, но единственным способом забраться в тайники своей памяти - это заставить её заработать, — было бы странно и, пожалуй, ненормально вот так всё выдавать незнакомцу, однако вы первый из всех понравившихся мне слушателей. Так вот, я помню, как сейчас, что после отхода хозяина в какую-то комнату, отец назвал номер моей комнаты на втором этаже и я направился туда. Медленно раскладывая вещи, я находился тогда в каком-то оцепенении, скажу, что в паутине из переполнявших меня тогда мыслей. Я о тех двух ребятах, что я видел на поляне. «Брат и сестра, » — первая мысль. «Друг и его маленькая подруга, » — вторая мысль. «Мальчик и девочка, с которой его попросили посидеть, » — третья мысль. «Нет, если бы они были брат и сестра, они бы были похожи. А те ни капли не походили друг на друга» — четвёртая. «Уж слишком они близки для друзей и… Какая там была третья мысль» — пятая. Как нити они стягивали мой разум и в какой-то мере даже тело, что я встал столбом посреди комнаты с панталонами в руках и глядел в окно. Я словно пытался тогда снова разглядеть их вместе, увидеть улыбки на их лицах и пожалеть уставшего гулять с мелким ребёнком мальчика, а потом услышать их смех: у девочки он был весёлый, глупый, как обычно смеются все дети, а у моего сверстника чуть грубый, но до сих пор ещё ломавшийся из-за взросления. Настолько мне показался светлым и ангельским их образ в свете дня, и голоса их раздавались как бы сквозь толщу воды. И я слышал. Слышал совсем рядом, будто они стояли прямо у моей двери и смеялись над тем, как я стою и глупо смотрю в окно. Когда я осознал, что, возможно, так и есть, я обернулся, но никого не увидел. На секунды я подумал, что мне причудилось, однако вот он появляется опять! Слышен уже не через вату, как было до, а удивительно отчетливо, даже лучше, чем я себе представлял. Он точно раздавался на первом этаже. Я не знаю, что за незнакомое чувство вспыхнуло во мне тогда, которое заставило меня бросить кусок ткани на кровать и ринуться из комнаты прямиком в холл первого этажа. На середине пути я запутался в коридорах (они поразительно схожи коридорами того музея!), однако преодолённые мной препятствия были не напрасны, и я наконец увидел их: сперва девочку в чепчике, которой вафельным полотенцем утирали лицо, а потом мальчика, который её же утирал. Повторилась та же история со смехом, когда представленная мною их внешность далеко не походила на реальную: Ася, как именовал её парнишка, имела тот идеальный образ ребёнка, который хочется видеть, наверное, каждому родителю: маленькая, задорная, поразительно бледная она вызывала в мне затаённые, так и не появившиеся за пятнадцать лет братские чувства. А Гагин, наоборот, был высоким, загорелым, пытавшимся казаться серьёзным, но в какой-то степени он был тогда глуп, совсем как я, потому он и получил от меня имя Иван. И порождал он во мне тогда тоже глупые, немыслимые чувства. Завидев меня на лестнице, мальчик мне тихо улыбнулся и кивнул, как бы приветствуя. На этот вроде бы обычный жест я отреагировал весьма и весьма бурно, покраснев и как-то странно дернув руками. Я ведь даже не знал, что говорить, потому что ответное приветствие казалось мне тогда немыслимо грубым тоном, я хотел соригинальничать. Правда, оригинальничать было нечем, и я стоял столбом также как и тогда в комнате. Их фигуры опять показались мне отдалёнными. Я понимал в глубине души, что облажался аж с первым приветствием, и становилось вдруг так обидно и стыдно за себя, что, с каждой вот так проведённой секундой, идея сбежать превращалась в выход из неловкой ситуации. Наконец, неожиданно, решением проблемы стал владелец гостиницы, приходившимся отцом тем двум, увидавший своих детей. Позвав их, он отвлёк меня, Асю и Ивана от знакомства. Подойдя к детям, он начал им что-то тихо говорить по-русски. Именно тогда я понял, что и Гагин, и владелец гостиницы приняли меня за иностранца, находя в моём опрятном гордом виде то ли англичанина, то ли француза. Одна только Ася, пялившись на меня, когда я вслушивался в тайный разговор, поняла всё сразу. Стоит сказать, что часто она будет схватывать многое раньше всех нас, взрослых. Так вот, шептались они со старшим, как я понял, о каком-то мяснике, решившего поставить свою лавку с колбасами прямо у клумбы гостиницы. Я видел его и колбаски тоже. Они, к слову, выглядели поразительно аппетитно и свежо, с некоторых из них даже текли сочные капельки. До того, как я завидел тех двоих в окне, иногда мелькали мысли о пробе тех мясистых сочных колбас, сосисок и сарделек. Сейчас я недостаточно расслышал речь отца ребят из-за промелькнувшей в его голосе хрипоты и совсем тихого шепота, но те, видимо, поняли всё сказанное и врознь кивнули. На Асином лице расцвела улыбка, а Гагин только чуть поднял уголки губ. И вправду, они не могли быть братом и сестрой — слишком много было отличий как внешних, так и поведенческих. Они опять куда-то ушли, толком не побыв дома, — Слова Н только начали идти рекой, как мужчина решил посмотреть на своего слушателя. Тут Н. замолк, увидя, что старик с белой щетиной и потускневшими глазами смотрел чуть ли не ему в душу. Разинув рот, Н. спросил по-испански — Могу ли я продолжить? Сидевший по лавочке сосед не сразу распознал вопроса. Потом несколько раз поднял и опустил голову, дав охотное согласие. Н. не мог начать сразу, смутившись неожиданным поворотом ситуации: — Так… Эм… Они ушли. Я остался в гостинице и больше не выходил из комнаты, — мужчину самого удивило, почему он сказал этот бред. А старик только удивленно на него взглянул, поняв, что долго тянувшийся рассказ вдруг заимел столь странно короткую концовку. Сменив положение полулёжа, незнакомец серьёзно вытянулся, хотя было видно, насколько его старческая спина не может вытянуть такой нагрузки. Казавшийся слабым и немощным, старик глядел на него сильным и крепким взглядом, как отец на сына. Такое изменение странно отозвалось в груди Н. каким-то вдохновением, и поток пропитанных воспоминаниями слов вновь возобновил свой путь: — Да. Они и вправду ушли. В этот момент мой отец, наконец, рассмотрев всё помещение изнутри, пришёл в хол из кухни. Он часто делал так: исследовал какое-либо помещение от и до, заглядывая в каждый уголок; его этому любопытству ещё матушка научила, когда они были молоды и яры в своих чувствах друг к другу, — посмотрев на улицу, он, видимо, решил обследовать и её. Он попрощался со мной по-русски прямо перед хозяином, тем самым раскрыв мой секрет, и открыл входную дверь. Мои чувства сконцентрировались на удивленном взгляде владельца, который я буквально чувствовал спиной. И настолько я был сосредоточен, что не услышал крик отца: — Дрянные дети! Что за беготню устроили! — отец лежал около двери, утирая ушибленное место правой ноги. Не знаю почему, но тогда мне в голову пришла мысль, что этими дрянными детьми могли быть Ася и Гагин. Как оказалось, мои мысли были правдой — Ася, чьё развивающееся белое платье я увидел в окне, неслась через толпу, то и дело всё время поправляя спадавший головной убор. К моему удивлению, Гагин не ловил её и не пытался остановить, наоборот, он убегал куда-то вместе с ней, укрывая от больших взрослых тел. А где-то с другой стороны дворика был слышен разъяренный визг человека: «Воры! Воры!» — Что ты стоишь! — предъявил мне отец. Стоит ли говорить, что обращался он так ко мне очень редко, но его твёрдый голос и наполненные благородностью глаза заставили меня тогда беспрекословно слушать его. — Марш за ворами! И я побежал, наплевав на протяжный хриплый вскрик хозяина гостиницы: "Не утруждайте себя!". Я уже бежал прямиком в толпу, далеко в подсознании понимая, что те двое уже давно могли в ней скрыться, а то и выбежать на другую сторону. Я прорывался сквозь сгусток незнакомцев, двигаемый до селе необъятным чувством то ли справедливости, то ли нужды в чем-то. Я вышел из скопления людей, но, когда уже миновал большую красную башню в конце улицы, полностью потерял их из виду. Вдруг я завидел, как свора собак как-то весело и шустро бежала за каким-то белым пятном по берегу реки Рейн. По интуиции двинулся именно туда, потеряв разум примерно на середине всей погони. В левом ухе я слышал кваканье лягушек, шум плескавшейся воды, шуршание камышей — всё это заглушало проносившийся по всей округе вой псов. И то ли от усталости, то ли из-за этого звукового гипноза моё тело предательски начало отставать от воришек. Нет, Ася и Иван не могли быть ворами, я чувственно в это верил, хотя их ангельский образ почему-то стирался в моей голове, а представленный мною их смех приобретал грубые, некрасивые черты. Я быстро мчался, они от меня в скором темпе ускользали. При чем стройный хиленький Гагин заметно уступал активной Асе. Такая беготня изматывала всех, за исключением собак: те могли драть, по всей видимости, весь день. Морально ощущалось тяжелое изнемогание Ивана, и как бы вместе с ним я вдохнул новую жизнь, когда увидел низенькое разваленное строение, похожее на сарай. Так устала моя голова, моё тело, что я уже равнодушно отнесся и к воле отца, и к визгу обокраденного человека. Я думал только о том, чтобы зайти туда, где меня никто не увидит и предаться легкому спокойному сну. Настолько меня вымотала и поездка, и погоня, и девчушка с Гагиным. Тот, видимо, чувствовал то же самое, а потому, обернувшись на меня и слегка тормозя, он ринулся в деревянное убежище, прихватив Асю за нежную ручку. Свора четвероногих друзей ни на метр от них не отставала, а то и перегоняла. Сначала зашли животные, потом те двое, а через некоторое время и я. Мы все заметно падали с ног, и сено, разбросанное практически по всей длине сарая, казалась нам самым мягчайшим во всем белом свете. Лег я рядом с ребятами, прислушивался к их учащённому дыханию и пытался ему вторить. Одновременно мы издали облегченный вздох и по чуть-чуть успокоили себя. Собаки лежали подле нас, и я наконец смог сосчитать, сколько же их было — три. Три больших и, видимо, изголодавшихся животных. От мысли о еде у меня предательски заурчал живот. — Черт возьми, — пробурчал я по-русски. Не подумайте, не так часто я бранюсь, но это событие, наверное, первое, которое выбило меня из колеи. Гагин и Ася удивленное взглянули на меня и спросили меня так одновременно, что моя уставшая голова не успела понять, кому какой вопрос принадлежал: — Ты русский? — Ты ругаешься? Так безразличен мне был ответ на каждый из них, что простого кивка мне тогда показалось достаточно, а потом я прикрыл глаза. В это время у них что-то шуршало и приятно пахло, однако глаза я держал закрытыми, только если немного подглядывая сквозь пелену. Собаки от чего-то весело завыли и явно подошли ближе, чем раньше. Из-за согнувшегося сена я понял, что они тянулись к ребятам. Открытие глаз заставило меня увидеть достаточно объясняющую многое картину: в руках тех двоих было ровно четыре больших и в ширину и длину палок колбасы, три из которых они отдавали каждому из песиков. Руки их скользили из-за сочившегося из колбас сока, а звери ласково пытались слизывать его шершавым языком. Ася резко и со смехом убирала свои тонкие раскрасневшиеся пальчики, дразня тем самым аппетит своры. Гагин благоразумно просто не подставлял их под морды изголодавшихся. Наконец, я смог нормально рассмотреть и Ивана, и Асю, не боясь отвлечься от ещё какого-нибудь незваного гостя. Ася — маленькая девчушка, я бы сказал в какой-то мере дико выглядящая; нет, я ошибся, она совершенно не была похожа на типичного ребёнка: осознанный взрослый взгляд, чаще всего затмевающийся улыбкой, обдуманные, хоть и неожиданные движения и, что важно, почему-то тусклый блеск светлых черных глаз. Одежда не вызывала во мне глубоких вопросов, так как многое соответствовало моде тех лет: и еле бежевое легкое платье, и коричневенькие туфельки, и выпуклый, специально выделявшийся на фоне всего нейтрального, красно-розовый чепчик. Нельзя было отрицать — выглядела она очень миловидно. А Гагин был очень приятной красивой наружности. Обладал мягкой улыбкой, такими же мягкими добродушными глазами и кучерявыми, разбросанными во все стороны из-за бега волосами. Тонкие, не похожие на пухлые Аси, щеки, но прямо между ними расположился по-милому толстый нос, тот самый нос, который, наверное, хотелось целовать и смотреть, как от таких ласок он морщится. Также у него был нормальный для тех лет рост, но, просто к слову, он немного был ниже меня и доставал мне примерно до переносицы. Одежда его мне напоминала одежду воспитанного хулигана: широкая кожаная куртка, фуражка, и почему-то красиво выделявшиеся узкие брюки. Искренне говоря, его вид заставлял моё сердце приятно колоться маленькой иголочкой. Вообще, сравнивая с ним, я выглядел на пол ложечки мужественнее, как любила говорить Ася. Может быть, на это повлиял мой выбор классической, мешковатой одежды, которую моя матушка покупала мне из-за своего восхвалённого чувства вкуса, или от отца твердый настороженный взгляд и воспитанная во мне страсть ко всему человеческому. — Почему ты бежал за нами? — Иван собственноручно отвлёк меня от разглядывания. — Возможно, потому что вы обокрали человека, — я почему-то ответил снисходительно, дерзко. Это было явно не то, как я бы хотел начать наше общение. — Этот мясник растоптал все лилии, подаренные Фрау Луизой! — в наш тихий разговор вмешался смелый голос Асеньки. — Он жадный и вредный. — Ася права, — Гагин поддержал её слова, — батюшка не любит, когда на территории гостиницы стоят продавцы чего-либо, потому мы и решили помочь. А клумба та осталась от покойной матушки. Я замолчал в изумлении. Так защищать честь своих опекунов мне не приходилось никогда, а эти дети осмелились обворовать человека из-за лилий и из-за просьбы отца! Нет, я ничуть не был зол на них или возмущён. Эти молодые люди потрясли меня, что мне даже стало как-то стыдно и за матушку с отцом, и за самого себя. Далее мы с полудня до вечера обсуждали что-то, что я уже не могу вспомнить. Мне было так всё равно, что мой и их отец начнут волноваться, я в целом позабыл о них, рассуждая сначала о звездах с Асей, потом неприятное обсуждение природы с Гагиным (в разговоре я осмелился высказать своё мнение об излишней романтизации природы, но Ивану, видимо, не нравилась моя позиция); но дальше они начали расспрашивать о моей жизни, при чем Гагин не пытался задевать особо нехорошие темы и говорил тихо, спокойно, а Ася наоборот очень чувственно и прямо-таки бойко. Тогда я задал очень интересующий меня вопрос: — Вы ведь брат и сестра, так? По их лицам я осознал, что застал их врасплох. Неловкий момент обрушило вполне умное и приятное для всех предложение Аси: — Может, домой пора? Молча мы гласно кивнули, отряхнулись от прилипшей соломы, тихо попрощались со спящими собаками и вышли наружу. По дороге мы едино сообразили, что оставшаяся палка колбасы до сих пор спрятана в кармане, так же едино решили поделить на три части и съесть до того, как нас увидит мясник. Асенька шла впереди, перескакивая с одной ноги на другую и подпевая собственно сочинённую мелодию. Ветер подхватывал ритм её скачков, иногда специально срывая с неё чепчик и заставляя убегать от нас ещё дальше. Гагин её предупреждал, чтобы она не уходила дальше дозволенного. На эту братскую заботу я реагировал маленькой полуулыбкой. А ещё мне нравилось неспешно идти с Гагиным, даже манера ходьбы для его черт характера казалась мне подходящей. Также неспешно я с ним заговорил, поедая кусочками колбасу: — Так, что вас связывает с Асей? Он повернулся ко мне и я заметил, что изгиб его шеи тоже выглядел весьма красивым. Он нравился мне всё больше и больше из-за каждой мелочи. — Это долго рассказывать. Я расскажу тебе, когда буду готов, — ответ его, отнюдь, удовлетворил меня своей немногословностью. Поедая колбасу я с интересом заметил, что все эти капли сока, стекавшие с них тогда, этот воображаемый мною сочный мясистый вкус совершенно расходился с достаточно разочаровывающим и неожиданно обычным вкусом… Но что-то в нём было, что-то, что я так легко упустил, — Н. закончил каким-то грустным голосом, даже пришлось вытереть пару слезинок с уголков глаз. Секунды оглядев вид старика, он застыл при виде широко раскрытых карих глаз. Крайне редко люди пожилого возраста на него так смотрели: обычно либо с прищуром, либо с усталостью, а то и с укором. Вопрос задан по-испански — Верно, нам нужно прощаться? Эти глаза всё не отрывались от него некоторое время. Вдруг старичок улыбнулся, обнажая ряд зубов с отсутствием некоторых. Пожав руку, он спросил на коренном испанском: «No por mucho madrugar, amanece más temprano.

***

В Испании садилось солнце. В городе, в котором пребывал Господин Н.Н., это событие было по-настоящему особенным. Вот, как это обычно бывает. В отличие от полудня, солнце не пыталось как можно чаще выходить из тяжёлых толстых облаков, а пряталось за тоненькими, как пёрышки, сгустками пара. Их же она окрашивала в пестрый красный, счастливый желтый, в фиолетовый с переливом на алый и, конечно, не забывала о своем любимом - янтарном с примесью рыжего. Первым делом свет она забирала из города. В это время зажигались фонарики, окна в домах, выделялись вывески, а дети игрались в уходящих лучах. Солнце не торопилось и распределяла каждый уход по минутам, так оно было пунктуально в этом городке. А когда наступало время лишать самого крайнего дома своего огня, наступал новый этап - горы. Кстати именно на них, сидя на оглаженном камне, расположился господин. Подле него, на изысканной скамейке сидела молоденькая испанка. Она была одета в модное пышное платье, вроде, лимонного цвета, читала такую же модную испанскую книжку, держа на своих коленях зонт. Тот, напротив, не в угоду всему наряду, выглядел старым, потрепанным и ношенным кем-то. Лицо у неё выглядело чувственным и меланхоличным. Выглядела девушка не высокомерной, а будто преисполненной в понимании чего-то. Учитывая эту модную дамскую книжку, в любви. Между ними завязался разговор: неторопливый и спокойный. Она говорила о своём отце, о детях и о городе. Он ей рассказывал про людей, страны и мир. Было бессвязно, неловко и предсказуемо, а утопающее в темноте солнце будто специально медленно опускалось, растягивая время. Наконец, подул ветер, последние лучи оказались у ног говорящих, и Н.Н. решил, раз уж их диалог не клеится, разбавить обстановку родной русской речью. — Думаю, вы часто бываете в *** музее, - и посмотрел на слушательницу. Та пыталась не подать виду, что удивлена поворотом событий, поэтому, по-дамски элегантно подняв подбородок, захлопала ресницами. Её руки в чистых перчатках заинтересованно заиграли пальцами. Действия её были быстры, после чего она спросила по-испански: "Что?". — Музей ***. Я посетил его сегодня, он мне не понравился. Однако мне довелось встретить одного хорошего человека рядом с этим местом. Наверное, он бы вам тоже пришелся по душе. — ¿Museo ***? Mis hijos van mucho, — дополнила девушка, поняв только первую часть реплики. — Sólo hablas de una cosa todo el tiempo. Sabes, recuerdo a alguien muy parecido a ti. Esa tarde también me habló de la familia, del padre y de los hijos. — пожалев вежливую испанку, он заговорил на испанском. Судя по всему, последнее предложение занятно встрепенуло мадам. — Háblame de esa noche, por favor. En ruso. — Н.Н. с улыбкой заметил интригу в глазах слушательницы. Видимо, эта книжка не настолько удостоилась её внимания, как рассказ незнакомца. — Ну что ж. Раз уж вы просите. Единственное, что я не рассказал человеку у музея, так это вечер в Л. Когда мы вернулись в гостиницу, пахнущие колбасой и соломой, родители встретили нас прямо у порога. Владелец гостиной сразу бросился на потаённых воришек и обеспокоенно расспрашивал о произошедшем. Мой родитель же чуть кивнул и, о чем-то задумавшись, ушёл. Смотря на своего отца и отца Гагиных, мне стало стыдно. Мне, вроде как, велели поймать воришек, а вместо этого я вернулся с пустыми руками, ещё и в испачканной одежде. Странно было то, что я не видел разочарования ни в глазах Гагина-старшего, ни своего отца; и если с первым многое было понятно, то со вторым у меня закрались... Сомнения. Мне думалось, что так он на меня зол за поступок, что совсем не реагирует на мой поздний приход. Я тоже на него тогда молча разгневался: почему отец Гагиных обнимал и ласково целовал детей, а мой только кивнул чему-то невидимому и отвернулся? Ни слов тревоги, печали или радости? Ох, как же я тогда хотел крикнуть ему хотя бы что-то на весь дом... Неужели ему было трудно проявить хоть каплю озабоченности? Впрочем, я тоже тогда только нахмурился и зашел в дом. Меня волновал только запах моей одежды и рук, которые в мойке я гневно оттирал десять минут, ужасно пахнущим мылом, лишь бы оно отбило запах колбасы. Вытерев руки полотенцем, я также злобно бросил его в корзину. В комнате я пытался найти панталоны. Водя свечой над кроватью, под ней, у стены, на потолке, на тумбе, я ничего не нашёл. Во время поисков я немного вспотел, из-за чего мои ноги сильнее и отвратительнее воняли колбасой. Горячий воск как-то попал на кожу моих рук, которая жглась из-за долгого мытья. Не трудно догадаться, как же мне тогда от этого было больно и обидно. На глазах наворачивались слёзы из-за казавшейся мне тогда несправедливости. От моих с каждым разом нарастающих проблем меня избавил неуверенный стук в дверь. В грязных штанах и ночной рубашке я раздражённо открыл двери и увидел пред собой Ивана. — Добрый вечер, Н., — вежливо начал он, — как ты? Этот вопрос не разозлил меня. Напротив, он звучал так по-доброму, так по-дружески. Так же должен был говорить мне отец. — Всё в порядке. Что-то случилось? — и голос мой с ним был тих и смирен. Тогда в уголке разума я понял, что моя злоба появилась по какой-то глупой и бессмысленной причине. — Ужин. Тебе не стоит его пропускать, — насмешливо оценив мою одежду, он добавил, — Он будет через полчаса. Ситуация, безусловна, была абсурдной: от меня несло потом, колбасой и мылом, в руках у меня были пыльные панталоны, на голове, естественно, полных бардак. Уж перед кем, а перед Гагиным я бы никогда не хотел показаться в таком виде. — Ты что-то искал в этой кромешной темноте? - парень улыбнулся, — что ж, тогда тебе надо было включить зажечь свечки - Я стеснялся попросить спички, - ни разу. Просто не додумался до этого. Юноша, улыбаясь, постепенно приносил добавлял толику света в комнату. Но навсегда я запомню момент момент, когда он зажигал свечу рядом со мной и тянулся к моему лицу и опалял его выдохом, прямо у моих губ. Сердце в миг пропустило оглушительный, разрывающий моё сознание удар. Это был один из таких ударов, которые происходят во время страха перед чем-то опасным или неожиданным, но сила его была куда разрушительнее. Я смотрел на него ошарашено. Он, как ни в чем не бывало, вернулся в положение и начал осматривать мою комнату так, будто никогда не видел её. Парень невольно морщил нос из-за запаха в моей комнате. Так как я стоял столбом, ему пришлось протиснутся через меня, чтобы открыть окно. Он шёл как-то неуверенно, словно эта комната не была для него похожа на все остальные, являлась чем-то новым. Впрочем, маленькую форточку он открыл, при этом рубашка с большими рукавами оголила его кисти и локоть. Благодаря этому я отлично разглядел белизну, аккуратность и худобу его кожи. Казалось, стоит мне её коснутся, и она будет нежной, как шёлк. Внутри меня что-то опять ёкнуло. — Я оставлю тебе форточку, чтобы ты не замерз ночью, — мне неохотно вспомнились такие же слова мамы из детства, заботливые и осторожные, — Что-то понадобится, я в гостиной. Мне обидно показалось, что он специально по-быстрому ушёл. После его ухода стало значительно прохладнее в помещении, но хотя бы он немного дал света в мою комнату. Остановка. Кучер что-то кричит лошадям, одновременно открывая дверь в карету. Господин Н.Н. только успевает увидеть, как быстро уходит дама в перчатках, а также то, что она напрочь забыла о своей книге.