Золотые дети

      Чан как на иголках сидел в жёстком протёртом кресле напротив врача, который днём ранее помог родиться на свет его сыну. Радость от первой встречи с ребёнком быстро сошла на нет, сменившись вязкой тревогой. Так было со всеми: новоиспечённый отец ни первый, и не последний, кто в этом кабинете нервно потирал ладони о шероховатую ткань джинс, провожал обеспокоенным взглядом каждого проходящего мимо медработника, ожидая вердикта по анализу крови. Ещё столетие назад подобный комплексный анализ занимал чуть ли не неделю, теперь же с развитием медицины это время сократилось до 37 часов. Тем не менее эти 37 мучительных часов ощущались как вечность, а оттого не позволяли даже на секунду прикрыть глаза. Пока у родителей на руках не окажется заветного листочка с результатами, покоя не будет никому, ни едва пережившим роды матерям, ни вынужденным стоически ждать оглашения воли судьбы отцам, ни врачам, для которых каждый раз как ножом по сердцу смотреть на искренние слёзы молодых людей, ни младенцам, которым конечно же передавалось родительское беспокойство. Нет, справедливости ради, надо сказать, что чаще всего медсёстры наблюдали улыбки облегчения на лицах родителей, которые тут же кидались друг другу в объятья, узнав хорошие новости. Но случаи, когда боль от осознания ужаса ситуации сгибала даже самых крепких на вид мужчин, у всех в памяти оставались как самое невыносимо тяжёлое зрелище.       Чан не отрывая взгляда смотрел на электронные настенные часы и дышал, дышал, дышал. Это всё, что ему оставалось. Если бы он верил в Бога, то наверное молился бы сутки напролёт, но он вырос в нерелигиозной семье, а потому рассчитывал только на теорию вероятности. Где-то в лаборатории на другом конце города кровь его первенца, разлитая по многочисленным пробиркам, уже была просканирована по всем параметрам, а какой-то сотрудник неторопливо вбивал полученные данные в электронную таблицу. Оставались считанные минуты до момента, когда спящий в кресле напротив уже довольно пожилой человек в далеко не белом халате, проснётся и уставиться в монитор своего компьютера. Он, повидавший уже несколько сотен таких вот зловещих табличек с латинскими буквами и цифрами, волновался меньше всех и не собирался бодрствовать всю ночь, в отличие от Кристофера. А посему с вечера совершенно обыденно поведал молодому человеку о том, что собирается вздремнуть до получения результатов анализа.       Наконец писк будильника заставил всех вздрогнуть, врач мгновенно очнулся и привычным движением руки включил компьютер давно устаревшей модели. Отец ребёнка, чья кровь была материалом для этого анализа, тут же придвинулся ближе и наклонился к экрану. - Ну что ж, - начал мужчина, вводя один за другим пароли, - главное сохраняйте спокойствие, молодой человек. - Да куда уж тут, сердце сейчас выпрыгнет, - Чан не скрывал своего страха. Он же человек в конце концов. - Так-с, - тихо продолжил врач, словно разговаривая с самим собой, - что тут у нас получается… Что по превышению нормы…       Видно было, как его зрачки быстро бегают по строчкам, слева направо и сверху вниз, и Чан следил за его самыми малейшими движениями, чтобы ничего не пропустить, и поэтому, когда через секунду лицо врача вытянулось в беззвучном шоке, а глаза теперь хаотично заметались, словно ища выход, отец ребёнка обескураженно закричал: - Что там, что? - Чан нетерпеливо вскочил с кресла и обошёл стол, желая поскорее увидеть злосчастные цифры своими глазами.       Ему самому потребовалось некоторое время, чтобы обнаружить причину такой реакции пожилого мужчины, буквы расплывались из-за уже выступивших слёз, ведь чтобы там ни было в этой таблички, информация была достаточно пугающей, чтобы удивить опытного врача, а значит самый худший сценарий начинал разворачиваться прямо сейчас. Найдя наконец, строку, обозначающую конец их прежней жизни, Чан пошатнулся, будто бы тело не могло больше держать его, все ниточки надежды оборвались и теперь молодому отцу хотелось только упасть и зарыдать. Как-то само вырвалось ругательство. Слёзы уже выкатились, а за ними и неразборчивые причитания.       Врач резко развернулся к нему и заговорил тихим, но жёстким, даже требовательным голосом: - Слушайте меня внимательно. В ту же секунду, как данные о вашем ребёнке появляются в общей базе, начинается охота. Вам нужно немедленно покинуть это здание и ехать так далеко, как только сможете, используйте как можно больше разного транспорта, меняйте направления, сходите с поездов на полпути, просите водителей автобусов останавливать в глуши и добирайтесь дальше автостопом, потом вам лучше залечь где-то, чем дольше, тем лучше, на год в идеале. - Я не понимаю, - еле слышно, глотая слёзы проговорил Чан. Взгляд его был рассеян, казалось, слова врача не долетали до него через пелену панических мыслей о том, как его семье жить дальше, - Как же так... - Даже не думайте обращаться в полицию или больницу, - настойчиво продолжал старик, - у шахтёров везде свои люди, вам повезло, что я не один из них. - Мой мальчик…, - где-то внутри Чан уже оплакивал только вчера родившегося сына.       Доктор схватил его за плечи и резко дёрнул, потом ещё и ещё. - Очнитесь сейчас же. Если вы не хотите, чтобы ваш ребёнок провёл 16 лет в заточении и умер в муках, вам нужно бежать, сейчас же. Последние фразы отрезвили, Чан всё-таки смог сосредоточиться, встать и последовать за доктором к двери на выход из кабинета: - Не показывайте никаких эмоций, вам ясно? Забирайте ребёнка и тотчас уходите. Я вызову вам такси.       В ответ кивок и попытка растереть дорожки слёз по лицу. Они вместе прошли по пустынным коридорам, врач дежурно кивал спешащим по своим делам медсёстрам, Чан семенил следом, избегая зрительного контакта с людьми и прокручивая слова мужчины в голове, всё ещё не веря до конца, что их семью затронуло самое большое горе из возможных. Рядом с детской комнатой до них донёсся плач. Это был их малыш, оставленный в одном из боксов, он теперь уже проснулся и кричал, требуя еды и столь нужной в первые часы жизни близости с матерью. К сожалению, ни того, ни другого молодой человек, ещё не свыкшийся с ролью отца, не могу ему дать. Тут же возник вопрос: - А как же Суа? - Вы сами знаете, роды были тяжёлые, она ещё не пришла в себя, ей нельзя передвигаться, - всё тем же твёрдым шёпотом ответил врач. - Хотите, чтобы я оставил её здесь, одну? - Чан спрашивал, наблюдая за тем, как врач ходил по комнате, собирая какие-то вещи в сумку. - Да, и удалите свой номер из её телефона, за ней точно придут потом, чем меньше у неё информации о вас, тем лучше. - Но она же мать этого ребёнка. И она моя жена, - Чан всё ещё пытался спорить, бережно обхватывая малыша. - Забудьте. Она будет обузой. Даже не пытайтесь связываться с ней, ни с каких телефонов. А если возьмёте её с собой, то будете заметнее, медленнее, осторожнее.       Куда уж ещё заметнее: пацан, по которому и не скажешь, что ему перевалило за 18, с кричащим младенцем на руках и глазами, полными страха. Старик всунул ему сумку, а малыша уколол каким-то шприцом. - Успокоительное,- пояснил тот, заметив вопросительный взгляд Чана. - Хватит, чтобы убраться отсюда, не привлекая лишнего внимания.       Мальчик и правда замолк через несколько секунд. Видимо, закончив все приготовления, врач взглянул на экран телефона: - Машина будет у восточного выхода через 7 минут, вам лучше поторопиться. По закону я не имею права скрывать информацию, мне придётся сейчас опубликовать данные о мальчике .       Чан на ватных ногах вышел в коридор, прижимая сына к себе, желая стать для него пуленепробиваемой стеной, но признавая, что он чудовищно слаб, и уже презирая себя за то, что вообще с чего-то возомнил себя готовым к отцовству.       Врач ещё несколько мгновений посмотрел на парня с ребёнком сочувствующим взглядом, похлопал по плечу, прошептав “удачи”, и поспешил обратно в свой кабинет.       Чан понимал, что не может позволить себе ни минуты промедления, но всё же простоял в оцепенении какое-то время, пытаясь придумать план. Потом ноги сами понесли его вниз по лестнице к палате его жены. Он просто не мог уйти, не попрощавшись, не мог не посмотреть на любовь всей своей пусть ещё короткой жизни в последний раз. Ох, какими глупыми и ничтожными казались ему теперь их недомоловки и ссоры. Стоило ценить и лелеять каждый день, каждый час проведённый вместе, чтобы счастливых мгновений хватило на годы вперёд, чтобы можно было жить воспоминаниями, ведь это всё, что им оставалось в нынешней ситуации. От мыслей о разлуке снова хотелось плакать, но Чан тут же понял, что слёзы и так текли не переставая.       Перешагнув порог палаты, он первым делом по совету врача бросился к телефону жены и начал лихорадочно удалять переписки и чистить контакты, и только потом заметил слабое шевеление на постели и тихие стоны. - Суа! - Чан закричал от удивления, врачи утверждали, что её послеродовое состояние крайне тяжёлое, - ты очнулась! Он кинулся к ней, положив ребёнка рядом, начал расцеловывать её бледное лицо. - Крис, ты плачешь? - она звучала обеспокоенно, Чан ненавидел это. - Суа, наш ребёнок…, - он не хотел это произносить, только пристально смотрел в глаза жены, надеясь, что та всё поймёт, учитывая, что у него оставалось ничтожно мало времени на объяснения, - Мы должны бежать, без тебя. - Нет! Нет! - Суа попыталась привстать, но тут же застонала от боли, мгновенно признавая, что у неё нет ни малейшего шанса пускаться в бега вместе с семьёй. - Так безопаснее для него, - Чан пытался звучать успокаивающе, но паника, охватившая его, заставляла его голос дрожать и ломаться.       С этими словами он поднёс малыша к матери и дал им возможность попрощаться. Суа тихо плакала, прижимая к себе младенца, что-то нашёптывала ему, поглаживая его крохотные руки, с надеждой, что он это запомнит, и только крепче обняла его, когда Чан протянул руки, чтобы снова забрать у неё ребёнка. Она беззвучно мотала головой, пытаясь хоть ещё секунду провести рядом с ними. Боль в её глазах разрывала сердце мужчины на куски. - Суа, у нас нет времени, мне так жаль, ты была бы прекрасной матерью для него, - пришлось применить силу, чтобы разжать пальцы женщины и взять-таки мальчика себе, - Я так люблю тебя, Суа.       Она молчала. Её руки теперь словно плети свисали по краям постели. Она бы сказала много напутственных слов и пламенных признаний, но сейчас в ней едва теплился огонь жизни. Чан смотрел ей прямо в глаза, будто бы стараясь телепатически передать всё то, что не было времени произнести вслух. Они прощались надолго, точнее на неизвестно сколько, а что может быть страшнее неизвестности?       С момента, когда Бан Чан вышел за дверь палаты, он был в бегах. По факту. А юридически уже значился, как виновный в похищении "особо ценного человека".