О клубнике и переговорах

Шаги слышатся далеко за кабинетом. Размашистые, громкие, приближаются быстро. Вскоре дверь распахивается, впуская в помещение облик Доктора, разгоряченного удачными опытами и в целом хорошим днём. Он нарочно громко цокает каблуками, по-хозяйски подходя к Девятому, что конечно же занят бумагами. Он всегда занят, всегда сначала игнорирует, всегда Иль Дотторе сначала не подаёт виду, что тихо бесится с этого. Подходит к столу Панталоне, неаккуратно сдвигает бумажки вглубь поверхности собственной задницей, садится почти перед коллегой на край грузного и дорогого дерева. — Добрый вечер, Регратор, — развязно сложные друг на друга ноги и руки, оперевшиеся на бумагу за спиной, чтобы немного откинуться. — Как ваши дела, дорогой и уважаемый? — улыбка привычно растягивается на лице, не выказывая ничего иного, кроме хищной сущности. Возможно, всё-таки стоит сбежать в окно? Панталоне снимает очки, смотрит на улицу, ставшую размытой, и вздыхает. Шаги Дотторе он узнает в любом состоянии. Наглый. Банкир делает вид, что ему плевать. Но сегодня он раздражён больше обычного, поэтому ладонь с хорошим звуком прилетает на бедро Дотторе, шлепая. — Ты перепутал мне все бумаги, — ровным, ледяным тоном чеканит мужчина, тут же хватаясь за документы и начиная их перебирать, теперь игнорируя существование коллеги. — Ой, как жаль, — ухмылка неприятная, как и весь этот человек, особенно, как не было бы странно, в хорошем настроении. Ладонь Предвестника пару секунд растирает место, по которому прошлось чужое недовольство. — Что тут путать? Лежат в одной стопке, значит об одном и том же, не ври мне ради выдуманного раздражения, — Доктор внимательно смотрит за тем, как холодно в его сторону и обречённо в положение документов проходятся взгляды Девятого. Верхняя из сложенных ног чуть покачивается в наблюдении. Остолоп. Он и все его клоны — чёртовы остолопы и сплошная головная боль для Банкира. Панталоне ворчит про то, что документы надо сортировать и относятся они к разному, но негромко, потому что не слишком желает пояснять Второму что-то. Только разобравшись с бумагами и разделив их на несколько стопок на краю стола, подальше от вредной задницы, Девятый поворачивается к коллеге. Скрестив руки на груди, он откидывается на спинку кресла. И смотрит снизу-вверх на Дотторе взглядом мрачным и хмурым. Аметисты глаз недобро щурятся. — Ну и зачем вы навестили меня, господин Второй Предвестник Фатуи? — Я? С одной простой целью, — рука запястьем упирается в край стола, корпус мужчины наклоняется вбок, к Панталоне. Улыбка только шире, острые зубы снова обнажаются в чем-то непонятном эмоционально. — Ты пьёшь настойки? Я тут баловался, теперь у меня есть кое-что сладкое, — будто заигрывает низким голосом, сквозь маску есть ощущение, что смотрит куда-то ниже глаз. — Ты же хорошо относишься к клубнике и молочному шоколаду? — нет, он точно заигрывает, уже почти флиртует. Панталоне не отодвигается дальше, потому что дальше просто некуда. Он делает вид, что ему плевать, упираясь в спинку кресла всем телом и слегка раздражённо глядя на невольного любовника — иногда, конечно же. Только когда хочется развлечься, но не хочется рисковать связью с какой-нибудь проституткой. — Откажусь. Алкоголь вредит здоровью, — демонстративно вскинув руку, мужчина загибает один палец. — И твоя компания тоже. Особенно ментальному, — загибает второй, чуть кривя губы в лёгкой усмешке. Хотя, безусловно, звучит заманчиво. Но Панталоне никогда не соглашался на затеи Доктора моментально. — Прекрасно, я рад, — пока Девятый не опустил руку прихватывает её своей, подносит к лицу, прижимает костяшки пальцев ко рту, не лишаясь поднятых уголков губ. — Тогда в девять часов буду ждать у своих апартаментов, — более тихо и с вдохновленным оскалом, игнорирует отказ. Кисть собеседника отходит от довольного лица, на неё обращают внимание. — Кстати, тебе не кажется, что так выпячивать своё богатство совсем не соответствует статусу? Кольца в светском обществе, — пока говорит пальцами трогает и прокручивает украшения, разглядывая более внимательно. — Носятся с определённым смыслом, порядком, а если они просто есть, чтобы кичиться — тот, кто все это нацепил — невежда, — издевательский тон и лёгкий наклон головы к плечу. Вот же… ублюдок. Панталоне отдергивает руку и едва ли не скалится, слегка выбитый из равновесия. Иль Дотторе прекрасно знает, насколько чувствительны его руки, даже сквозь перчатки. Прикосновения ощущались огнём возбуждения, дыхание — пламенем и приливающей кровью. — Ошибочно полагать, что я не знаю, какое кольцо что значит. Ожидаемо от тебя, — изящным движением поправляет очки, после чего снова скрещивает руки на груди. — А ещё я отказался, Дотторе. Или ты оглох? Демонстративно отодвигается вместе с креслом чуть дальше от Второго Предвестника. — Но я ведь знаю, что ты придёшь, — видя, как от него отмахиваются, встаёт на ноги. Буквально за шаг оказывается почти вплотную к коллеге, всё ещё стоит ровно, смотря сверху-вниз. Обувь предвестников шахматным порядком идёт на полу, при перемещении центра тяжести с бедра на бедро колено Дотторе задевает чужое, вот настолько близко он стоит. — Ещё никогда не отказывался. Тем более, смеешь ли ты сомневаться в том, что из-под рук учёного, вроде меня, может выйти плохой алкоголь? — скрывает ладони в карманах, снова наклоняя голову, но теперь в вопросительном варианте этого движения. Панталоне прикрывает глаза, чтобы уйти взглядом от чужих глаз. Один вид Иль Дотторе будит в нём что-то трепетное и иррационально нежное, что нужно запрятать поглубже и никогда никому не показывать. Раз уж уничтожить не вышло, то пусть сгниёт, само и постепенно. Дурная влюблённость, точно подросток, право слово. — Нет, — и всё-таки, справившись с собой и своим сердцем, что дурным галопом зашлось, поднимает взгляд на учёного. Жутко хочется хлопнуть самого себя по коленям, призывая Дотторе опуститься на них, и стянуть с него эту дрянную маску. А потом зацеловать до припухших губ, до стонов… Нет, для этого будет время чуть позже. Когда будет оправдание в виде алкоголя. Правда, Панталоне никогда не отказывался. Потому что под хмелем можно распускать руки, язык, эмоции и находить всему творящемуся простое и достойное оправдание, за которое Дотторе точно не спросит. — Нет, я в тебе не сомневаюсь. И да, ты прав. Я приду. — Замечательно, — наклон только туловищем, так, чтобы сровнять их лица в близком контакте, расстояние не более десяти сантиметров. — Тогда до встречи, Господин Девятый Предвестник. Игриво и ласково, чтобы точно пришел и не смог отказать ни в коем случае. Далее ровная стойка, руки покинули складку одежды, совершенно спокойный шаг к двери. Второй покинул кабинет, оставляя за собой странную, неразборчивую, чуть ли не пошлую атмосферу. До запланированной встречи ещё два часа, он успеет закончить дела в лаборатории и привести себя в порядок. Второй уходит, оставляя после себя напряжение и бурю, и Панталоне с тихим стоном утыкается лицом в собственные ладони. Он мог влюбиться в кого угодно, и это было бы куда проще и менее болезненно, чем в этого учёного идиота! Два часа не пролетают незаметно для Девятого, нет. Напротив, они тянутся так, будто вселенная обозлилась и заставила ждать несколько суток. Документы отложены, ибо мозги не соображают, и почти всё время Панталоне мается думами, сам себя сжирает и пытается убедить не идти. Приходит. Всё равно в назначенный час стоит у дверей, привычно с коробкой сладостей в руках, потому что «не доверяет» Второму и якобы закусывает только своим. Дурость, оба понимают, но от привычки Девятый не отходит. Костяшки пальцев стучат по дереву двери, ведущей в кабинет. Иль Дотторе в этот момент сидит на диване перед стеклянным журнальным столиком, естественно подготовился, в блюдце клубника, рядом двухлитровая бутылка крепкого алкоголя, который предвестник уже втихаря пригубил, чтобы встретить гостя более тепло, чем вероятно стоит. Слышит стук, подходит к дверям, естественно, открывает с мягкой улыбкой, ему некого ждать, кроме Панталоне, ещё и за минуту до назначенного времени. — Здравствуй, дорогой. Заходи, — встаёт вполоборота, чтобы пропустить в комнату, выполненную в тёмных-синих сдержанных тонах. Сам одет достаточно откровенно — полупрозрачная зелёная рубашка, чёрные брюки, в целом всё. Маски на лице предусмотрительно нет, только очки, чьи линзы на несколько сантиметров крупнее в оправе, чем у партнёра, просто другая модель, что лучше подойдёт к лицу формой. Что ж, хотя бы без маски, значит, помнит правила. Панталоне устало улыбается, проходя в комнату мимо коллеги; коробка конфет с тихим шуршанием ложится на стеклянный столик. Клубника и что-то алкогольное, что пахнет просто потрясающе. Потянув носом, мужчина скидывает с плеч тунику Предвестника и, небрежно сложив, роняет на подлокотник дивана. Что ж, Дотторе подготовился. Кажется, даже выпить успел, судя по состоянию. А Панталоне только слегка перекусил, чтобы не совсем на голодный желудок употреблять алкоголь. Опустившись на диван, Девятый Предвестник решает оставить все распри и игры там, за дверьми кабинета. Пока ещё рано для откровенности, но стоит выпить пару глотков… И равных в эмоциях и прикосновениях Панталоне не будет. Он становится чрезмерно тактильным и болтливым обычно. — Что ж, уже аромат твоего напитка доказывает, что ты, как всегда, неплохо потрудился. — Спасибо, — Второй хвостиком следует за гостем, прикрыв до этого двери. Выслеживая каждое движение и действие Девятого, тоже садится на диван, но не откидывается на нем, сидит ровно. Несколько секунд смотрит на Панталоне, что-то для себя цепляет в его виде. Взгляд на сладость — очевидно дорогой горький шоколад, другого и ожидать не стоило. Тянется к бутылке. — Думаю, мы сразу выпьем? — горлышко в правой руке, пробка вытягивается, напиток разливается поровну в два стакана. — Вижу, ты устал? Я готов слушать, — теперь уже можно с тарой в ладони сесть более расслаблено, повернуться к собеседнику, подтянуть тарелочку с ягодой поближе, чтобы после будущего глотка закусить. Слушать. Панталоне усмехается уголком губ, качает головой — слушать уж его точно не надо. Ноль желания поднимать темы работы тут, между ними двумя, в обстановке, которая призвана отвлечь. Ладонь — без перчатки, что удивительно, — обхватывает один из стаканов. Девятый звонко и легонько стукает его о стакан второго предвестника, сухо улыбается одними губами и выпивает несколько глотков первым. Горячо, но вкусно. Алкоголь опаляет язык и горло своей крепостью, но почти моментально дарит необходимый расслабляющий жар внутри тела; вот-вот возьмётся за голову, позволив всё дурное, что кроется в Панталоне. — Восхитительно, — голос похож на хрипловатое мурлыканье. Девятый заигрывает, наклоняет голову набок и прихватывает губами одну из ягод, но не спешит что-то с ней делать. Смотрит из-под длинных ресниц на Доктора, ждёт, одним своим видом призывая. — Ты такой молчаливый, — запивает слова горячей в градусе жидкостью, смотря Девятому в глаза. Внимательно пялится на него, пьёт намерено много. Стакан с характерным звуком соприкосновения стекла со стеклом оказывается на столе, в пальцах сразу появляется ягода, съедается с зелёным хвостиком. — Что-то не так, или ты не в настроении? — в не трезвой голове происходит беглый и поверхностный анализ. — Я, кажется, ни в чем не провинился, чтобы обделять меня беседой. Вот же… болтливое чудовище. Панталоне закатывает глаза, садясь ровно и съедая клубнику в одиночку. Что ж, хочет поболтать? Хорошо. Но пусть потом не жалуется, что Девятый не в духе или что-то испортил. — Не в духе, ты прав, — стакан неторопливо отставляется на стол, легонько звеня стеклом о стекло. — Ты не провинился. Кроме того, что опять перепутал мне все бумаги, — легонько фыркает, в противовес словам улыбаясь чему-то. — Просто, когда ты целуешься, ты звучишь лучше, чем когда болтаешь. Закинув ногу на ногу, берёт со стола завернутую в шумную и яркую фольгу конфету, начиная неторопливо раскрывать её. — О чём ты хочешь побеседовать? Только, умоляю, не о моей работе. Мне её и так хватает. За глаза. Но о своей можешь рассказывать что угодно. — Ох, то есть мы сразу перейдём к таким темам? — вскинув брови Дотторе улыбается чуть шире и откидывается спиной к спинке дивана. Что-то он перестарался со спиртом в этот раз, даже заранее. — Хм, мне кажется, тебе нужен отпуск, — великий советчик проснулся в Иль Дотторе, хотя, зная его, это ошибка, никогда и не засыпал. — Раз так отзываешься о деле. Что до меня… Будни сливаются в один цикл своим подобием, совершенно не интересно, если относиться как к должному, — лекция, как на уроке философии, тоже не заставила себя ждать. — Но я доволен, два проекта благоприятно развиваются и уже показывают себя блестяще. Кхм, — осекается от желания говорить без остановки и как-то больше поворачивается на Панталоне, на языке тела это могло бы значить интерес к собеседнику. В миг становится более серьёзнее, переводит взгляд на стакан предвестника, после обратно на его лицо. — Пей, — будто непринуждённо, но навязчиво, тон ровный. Что ж, Панталоне — влюблённый придурок. Иначе как объяснить, что он сидит тут и действительно с интересом слушает, что рассказывает ему Иль Дотторе? Отсалютовав мужчине стаканом, Девятый опрокидывает алкоголь в себя и небрежно закусывает небольшой ягодой. Создаётся ощущение, что он сейчас напьётся и будет пьяно буянить. А потом вырубится. И что у них тут не своеобразное свидание, а клуб из двух алкоголиков. — В бездну отпуск, работы слишком много, — чуть кривясь от палящего алкоголя, Панталоне пальцами касается горла, обнажённого от обычно высокого воротника. — А ты говори. Мне нравится тебя слушать. Дотторе на такое заявление хмыкает с вопросом. Нравится его слушать? Он же нудный и душный придурок, разве это не слова Регратора? Что ж, в глазах плывёт даже сквозь линзы очков, состояние правильное для выяснения отношений. — С каких это пор тебе нравится слушать меня? — слова не чеканятся привычно внятно, немного мажутся под действием сладкого напитка. Подсаживается ближе. — Объяснитесь, Девятый, — преувеличено деловой тон, а сразу после — жест, рушащий его к чертям — ноги учёного ложатся на ляжки Банкира, не слишком сдержанный смешок срывается с уст. Попался. Панталоне на секунду застывает, осознавая собственный прокол. И смеется, зарываясь рукой в свои волосы, растрёпывая кудри темного цвета пальцами. Он несильно хлопает ладонью по коленкам Доктора, после чего начинает поглаживать место удара. Тактильный контакт — то, от чего и без чего Девятый умирает. Он слишком тактильный всю жизнь, но в то же время от чужаков его едва ли не воротит. А Дотторе не чужак. Дотторе и его тело и тепло — необходимость. — Давно, я очень давно полюбил слушать тебя, — посмеивается сам над собой, с прищуром смотря в лицо Доктора. Красивый. — Но только в рамках наших посиделок. В работе ты все еще ужасен. — Ох, спасибо за очередной комплимент, — заливается усмешкой и смотрит на руку на своей ноге. Приятно чувствовать эти мягкие прикосновения, слышать смех рядом. Просто приятно быть с кем-то, не одному. — Ты, кстати, не объяснил причину, — придираться к деталям Доктор любит, постоянно практикуется в этом, допытываясь до правды каждый раз. — Ты постоянно шлёпаешь в шутку, или мне делать пометку о фетише? — алкоголь, также, убирает некоторые ощутимые рамки в разговоре, делает и так прямолинейного Доктора ещё более нахальным. Какой наглец. Панталоне весело щурится на коллегу, думая, ответить ему или оставить вопрос висеть в воздухе. Алкоголь действует быстро, вот мужчина уже не ощущает себя таким зажатым, скованным и уставшим. Что будет дальше? Он напьётся или таки в очередной раз трахнет Дотторе? Ну или будет трахнут им. — Что, много кто тебе комплименты делает? — с лёгкой насмешкой, наклонив голову набок. Пальцы проходятся массирующими движениями по ноге коллеги, от стопы до колена, потом вниз. — Можешь подумать о фетише, если тебя это заводит, — откровенно веселится, что видно по подрагивающим уголкам губ. Опустив одну ладонь на чужое колено, пододвигается ближе ко Второму Предвестнику. Так, чтобы теперь на Панталоне лежали уже его бедра, тоже попавшие в плен массажа ловкими тонкими пальцами. — Не сказал бы, если мы о честных словах, — благодаря положению без проблем приобнимает Панталоне за плечи. — Ты слишком увиливаешь от моих вопросов, злит. Может и не злит, но точно раздражает. Чутьё на ложь, изворотливость и прочие профессиональные навыки коллеги у Второго прекрасное, а сейчас даже ярче, чем обычно — где придраться найдёт даже в ответе «да». Конечно же приятно чувствовать, что тебя гладят и подминают. А ещё когда стараются быть ближе, и ты можешь ответить на это взаимностью. Не один ведь Регратор тактильный, они оба обременены яркой нуждой в телесном контакте. Именно поэтому предвестник, оперативно проронив что-то вроде «пардон», встаёт на пол, прямо перед Девятым, кладёт ладони на его плечи, чтобы опереться и садится на него так, чтобы между его ног были чужие, лицом к лицу. Стеснения нет от слова «совсем», да и к чему оно? Доктор уверен, что его драгоценный коллега думает о том же, о чем он сам. Опустив ладони на бёдра Дотторе, Панталоне довольно улыбается, как сытый кот, и откидывается спиной на спинку дивана. У коллеги просто восхитительные ноги, под пальцами и слоем ткани ощущаются жгуты мышц, которые так восхитительно щупать. Девятый в тихом восторге; ему хочется попросить Дотторе о том, чтобы тот скрестил ноги на его шее и душил. Или чтобы обнял ими лицо. Регратор — безбожно влюблённый дурак, ещё и пьяный теперь. — Спроси ещё раз, а то я забыл, на что я там ответить должен, — подцепляет пальцем портупею на шее Доктора за кольцо, вынуждая того склониться чуть ниже. Иль Дотторе, подобно ласковому домашнему животному поддаётся каждой физической манипуляции, совершенно расслаблен и доверяет партнёру, не смотря на его… Слегка раздражающие черты характера, такие как намеренная фальш, которой сейчас нет, это очень греет и без того пылающую теплом душу. — Первое: с каких пор и по какой причине ты начал любить меня слушать, — тоном выделяет слово «любить», обнимает плечи Банкира. — Второе было шуткой, я итак отчасти знаю о твоих предпочтениях. Но если есть желания, могу выслушать их ещё раз, — вместе со словами, которые почти чувствуются губами от близости, пальцы гладят тёмный затылок, прочесывают приятные на ощупь прядки. Когда Панталоне пьян, все маски слетают, что отвратительно — и необходимо для него. Поэтому вместо того, чтобы огрызнуться, Девятый продолжает осоловело улыбаться, глядя на любовника. — О, Бездна знает, когда, — с уст едва ли не хихиканье срывается. — Ты такой болтливый, что, должно быть, это стало моей привычкой — слушать тебя. Едва ли не мурлыча от удовольствия, мужчина трётся о гладящую его руку, одним только этим движением призывая не убирать её. Он слишком падок на ласки, если речь идёт о его голове или руках; и столь же быстро возбуждается, если правильно приласкать. Решив отплатить лаской за ласку, Панталоне ведёт руку с бедер Дотторе вверх, забирается тёплыми пальцами под ткань рубашки, сразу же проходясь пальцами по нижним позвонкам. Помнит же, где эрогенные зоны у доктора. — А что такое? Хочешь, чтобы я тебя отшлёпал? — С чего ты взял? — сколько можно, бездна его дери, хочется выгнуться, как девка к рукам своего парня. Но они оба мужчины, давно не дети, как-то неприлично, даже в пьяном виде так глупо вести себя. — К слову об этом, — устраивается на чужих бёдрах поудобнее, поближе. — Страх и возбуждение — очень близкие друг к другу чувства, из-за того, что их вызывают буквально одни и те же гормоны или реакции тела. Предвестник легко улыбается, наклоняет голову — чудесно, его задумка удастся, Панталоне завёлся. Пальцы правой руки все ещё легонько гладят волосы, а левая скользит от плеча к груди, дальше и ниже, останавливается у паха, подушечками пальцы проезжают по складке возбуждения. Игривая улыбка и взгляд в глаза, рука на затылке Девятого теперь без грубости сжала чёрные пряди. — Кровь отливает от головы, туловища, поступает в конечности, — давление ладони на брюки. — Слюна становится вязкой, норадреналин вызывает лёгкое помутнение в сознании и яркие реакции организма на раздражители, чтобы защитить себя. Сбивающееся дыхание и прочие прелести сюда же, — мягкий и короткий поцелуй в губы, усмешка. — Именно поэтому людям нравится, когда их придушат, шлепнут или укусят в подходящий момент. Прикосновение к начавшему вставать члену выбивает из Панталоне довольный, шумный выдох, почти на грани негромкого стона. Такой податливый, сейчас он едва ли не стелется перед Дотторе, послушно откидывает голову чуть назад, следом за сжавшей волосы рукой. На поцелуй хочется ответить, но Панталоне не успевает, из-за чего разочарованно вздыхает и смотрит глазами глубокого цвета драгоценных камней поверх стёкол очков. Впрочем, отомстить ему есть чем. Пальцы пересчитывают позвонки, идя вверх, массируют. Ладонь нежно проходится по лопаткам, несколько стеснённая одеждой, которую никто не торопится снимать. — Попробовать с тобой нечто такое? — лукавый вопрос, лисий прищур, провоцирующая улыбка. Панталоне до одури хорошо, и он знает, что будет лучше. Дотторе позаботится о нём, а он — о Дотторе. — Твоя портупея на шее, мм, чудесно подходит для лёгкого удушья. Что скажешь, драгоценный? — Почему лёгкого? — из-за приподнятого лица партнёра открывается его же шея, к которой в поцелуях-бабочках льнут губы. — У тебя есть руки, чтобы сделать нечто большее, чем лёгкое удушье. Теперь баловство поцелуями сдвигается на щёку, скоро оказывается у уха. Специально чмокающий звук, чтобы слегка оглушить и лишний раз поиздеваться над любовником. В это же время, не дожидаясь действий Регратора, Доктор сдвигает руку с затылка на шею партнёра, большим пальцем давит на его кадык чуть ощутимо, не чтобы тот почувствовал удушье, скорее, чтобы «надушить» перцем их личное блюдо чувств. — Я итак часто кусаю тебя, этого не хватит? — говорит теперь о предложении опробовать что-то грубое. — Я всё ещё открыт к диалогу, дорогой мой. Если вкусы меняются, — совсем невесомое и ласковое движение по области паха, чтобы лишний раз поддать чувства возбуждения в беседу. — Мы будем менять сценарий. Складывается ощущение, будто ученый пытается выманить из Девятого что-то, постоянно намерен слышать от него что-либо. Или докопаться до его потаённых желаний. На посягательства в сторону своей, по воле судьбы, крайне чувствительный спины с лёгкой дрожью выдыхает, кладёт подбородок на плечо Банкира, немного гнётся к его телу, случайно или намерено уходя от прикосновения. Чмок раздаётся звоном в голове и действительно на несколько долгих секунд, если не десятков, ошеломляет Панталоне. Он шумно всхлипывает, после чего рывком отстраняется и сам себе зажимает рот ладонью. Слишком рано и слишком сильно его повело; но ни шумное дыхание, ни бешеное сердце успокоить не получается. Ощущений от Дотторе слишком много, и они ложатся поверх крепкого алкоголя и эмоций чёртовым ураганом. Вкусы меняются. Панталоне вздыхает, убирая руку, чтобы нежно пригладить ей светлые голубые волосы. А потом аккуратно схватить их и притянуть партнёра ближе к себе, ласково мазнув языком по его губам. — Ты прав… Меняются. Не хочу сегодня ничего грубого, — ласковый поцелуй в лоб, чуть выше линии бровей. Панталоне слегка потряхивает от переживаемых ощущений, но голос удаётся сделать ровным и негромким. Разве что иногда он сбивается, чтобы сделать шумный вдох. — Хочу… Хочу чего-то ласкового. Сможешь, или для тебя это слишком? А ладонь продолжает прижиматься к спине Дотторе, нежно поглаживая чувствительное местечко между лопаток. — Почему ты думаешь, что нежность для меня — это слишком? — вздох, Дотторе становится немного серьёзнее, а всё из-за совершаемых параллельно невероятно приятных движений. Забавно, что буквально вся задняя часть его туловища сойдёт за скопление голых нервов. Прикрыв глаза мужчина на ощупь берет руку партнёра в свою, убирая с собственного затылка, подносит к своему лицу. С прищуром смотрит на чудесное, объективно красивое лицо Регратора, сейчас приятно розоватое у щёк. Целует костяшки пальцев, кожа ощущает также дыхание Доктора, неровное и тёплое. Далее совершается совсем пошлый жест: с тыльной стороны кисти предвестник берет чужое запястье, пропускает между его пальцами свои, приближает ко рту и плотно облизывает ладонь от запястья к концу пальцев. Прохладная линия влаги чувствуется приятно, со стороны Второго слышится шумный глоток слюны, сам завёлся, немного ёрзает на коленях Панталоне, не то чтобы специально, но с долей намерения. — Я так хочу есть, ужасно, — тихонько смеётся в ладошку Регратора, чмокает тонкую кожу, перемещает на щёку и ластится. — Покормишь меня? — на пару секунд обернувшись ставит на диван миску с ягодами, игриво и почти пошло улыбнувшись. Складывается ощущение, что говорит он не о клубнике. Это просто чистейшее уничтожение Регратора как оно есть. Сначала он заворожён тем, что делает Дотторе; а потом еле сдерживает себя, чтобы не опрокинуть этого несносного остолопа, не подмять под себя и не зацеловать его. — Ты… — шумно сглатывает, жмурясь от жгучих ощущений на руке. — Не слишком похож на того, кому не чужда нежность. Ты — сраный ёж, если переводить с мягкого языка Панталоне на человеческий. Потому что дикий, зубастый Дотторе никогда не казался тем, кому нужны мягкие эмоции или кто умел бы в них. Панталоне будет счастлив, если ошибся. И поставлен в тупик. Почувствовав шевеление на бёдрах, Панталоне слегка мстительно вскидывает свои, потираясь напряжённым пахом о промежность Доктора. Что, сегодня всё-таки Дотторе пассив? Регратор целиком и полностью за, ему редко удаётся побыть активным в их постельных отношениях. — Покормить? — осоловело моргает, следит за чужим взглядом. И тихонько посмеивается. Пальцы нежно оглаживают щёку любовника, цепляют линию челюсти. Девятый оставляет целомудренный поцелуй на уголке губ, прежде чем хватает одну из ягод. — С удовольствием. Клубника оказывается зажата между чуть припухших, покрасневших губ. И Дотторе сразу же приближается, чтобы откусить от сочной ягодки свою долю сладости. Сразу принимается целовать чужие губы, не отвлекаясь на то, что они вроде как едят. Слышно, что он сам проглотил кусок клубники. Ещё немного просмаковав поцелуй отстраняется, облизывается. — Ты знал, что у фруктов или той же клубники рН-реакция более кислотная, в отличие от щелочности спермы и это смягчает вкус жидкости? — наклоняет голову к плечу и лукаво улыбается, употребляя сразу ещё одну вкусность. Хихикает сдавленно от прилива дурного смеха и прикрывает лицо рукой, отсмеявшись снимает очки, кладёт в сторону. Панталоне отвечает на поцелуй охотно, но без обычной страсти — теперь он трогает чужие губы намеренно неторопливо, приглашая включиться в эту игру в нежность и ласку. Довольно облизывается, сам свой кусок клубники проглотил едва ли не сразу. Но вот на слова Доктора он невольно вскидывает брови, удивлённо хохотнув. — Слышал что-то подобное про гранаты и ананасы. Слухи, — машет рукой. — Но к чему ты это говоришь, драгоценный? Ладонь аккуратно проходится по чужой щеке, робко трогает губы и чуть оттягивает большим пальцем нижнюю. — Просто вспомнил, — мгновенно подбирает чужую руку и аккуратно, стараясь сделать это нежно прикусывает палец мужчины. — К пошлой обстановке — пошлые факты. Обе руки снова ложатся на плечи партнёра, Дотторе не нужно далеко тянуться, чтобы обнять его и поцеловать. Он всегда ведёт себя очень чувственно, эмоции ведь даже не пытается скрывать, вот и сейчас от Доктора ощущается страсть, которую он совсем немного старается держать в узде, чтобы не нарушать просьбу любовника и оставаться в рамках тёплых, приятно спокойных игрищ. Как под гипнозом, Панталоне пялится на собственный палец во рту Дотторе. И снова Доктор выбивает его из колеи, снова заставляет задыхаться. Потянувшись навстречу поцелую, Девятый встретил чужие губы невысказанными словами нежности, лаской, аккуратной и практически невесомой. Такой диаметрально другой, нежели ласка Иль Дотторе. Обе ладони забираются под рубашку; одна находит себе пристанище на нижней части спины мужчины, вторая — на подрагивающем и напряженном от возбуждения животе. Обе гладят, ласкают пальцами, обводят натруженные мышцы, надавливая на них в обещании чуть более сильного давления массажа. Сглотнув, Панталоне отстраняется от поцелуя. Но только затем, чтобы прихватить губами очередную ягоду, которую он тоже намерен разделить с Дотторе. Второму предвестнику приходится закусить губу, чтобы не сделать или не сказать чего-нибудь лишнего. Такой уж он человек — резкий и с излишним задором в крови, сразу понятно — уроженец Сумеру. После поцелуя наблюдает за действиями Девятого, всё понимает и намеренно медленно, тягуче и аккуратно приближается к его лицу, приоткрывает рот, нащупывает языком клубнику, откусывает чуть больше половины. Всё это время их губы соприкасаются, дыхание смешивается, тела совсем близко и веют жаром. Иль Дотторе также не собирается только принимать прикосновения к себе, оперативно выправляет из брюк под собой водолазку, раскрытой ладонью ведёт вверх по приятно горячему телу, по сложенным в аккуратный рельеф мышцам, попутно задирая одежду. Говорить хочется намного меньше, когда думаешь только о том, как хочешь человека перед собой. Как внизу живота горит, хотя точнее будет использовать другой глагол — стоит желание трогать его, целовать и слушать каждый, даже самый тихий звук вашего общего возбуждения. Имея одно простое правило — быть открытым и честным в сексе, — Панталоне отзывается стоном на прикосновение рук к себе. Живот дрожит и поджимается, но тело льнёт навстречу ласкающей руке, желая ухватить как можно больше нежности и прикосновений. Отстранившись от поцелуя, как пафосно, клубничного, Панталоне облизывает припухшие губы. Пьяно и шально улыбается, кладя ладони снова на бёдра Дотторе. — Как насчёт массажа, мм? Доверишь мне свою спину? И бархатисто посмеивается, тычась кончиком носа в щёку возлюбленного. — Ох, золотце, — целует Панталоне в щёку, отрывая того от ласкового движения. — Хочешь совсем меня сломать? — усмешка, ведь физиология Доктора не один раз показывала парочке, что такие игры заканчиваются, мягко сказать, быстро для одного из них. Долгий и почти влюбленный, что вероятно подстроил алкоголь, взгляд означает раздумья. Конечно доверит, почему нет, но нужно подумать, как всё это растянуть и посмаковать, они ведь здесь не чтобы пол часа посидеть, выпить, помять друг друга и разойтись. В это время рука шелестит по прекрасному телу: чуть сжимает мужскую грудь, естественно аккуратную и вовсе небольшую, обводит бок и тоже обосновывается на бедре Банкира, вторая перебирает мягкую прядку волос на плече. — Хорошо, если хочешь, я согласен. Ох, ну конечно же хочет! Панталоне улыбается торжествующе, ещё сильнее возбуждённый от прикосновений к себе, предвкушая следующее веселье. Ему всегда нравилось то, каким отзывчивым становился любовник, когда он добирался до его спины. Но сейчас у него в планах не только это, о чём Дотторе необязательно знать. — Ложись, — хлопает по дивану рядом с собой, сдвигаясь так, чтобы мужчине было удобно вытянуться. Сам при этом, аккуратно спихнув возлюбленного со своих колен, встаёт на ноги, терпеливо ждёт. Только взглядом возмутившись тому, что больше не сидит на тёплых ногах Регратора, Дотторе слегка неловко разворачивается параллельно дивану, но первым делом расстёгивает рубашку. Она совершенно не нужна им двоим, поэтому через полторы минуты сходит с плеч и ложится на подлокотник, поверх плаща Панталоне. После перечисленных выше действий все же ложится на живот, тарелку ставит обратно на стол. Он подпирает рукой подбородок, с лёгкой улыбкой смотрит на партнёра снизу-вверх. — Будут ещё пожелания? — хочется ехидничать, а всё из-за волнения и предвкушения, которое может не видно в нем явно, но присутствует. Панталоне дарит любимому воздушный поцелуй, посмеиваясь с его недовольного лица. Дождавшись, пока тот ляжет, мужчина наглым образом садится ему на задницу, обхватывая её бёдрами. На руки льётся масло, найденное минуту назад в привычном месте, капельки тёплой вязкой жидкости попадают на ямку над копчиком, там и остаются. Что ж, в чём в чём, а в массаже Панталоне был умел. И знал, что Дотторе способен это оценить. Руки коснулись плеч, начали нежно и сначала невесомо водить по ним, с каждым движением наращивая нажатие на зажатые мышцы. — Прекрасно, — сам себе под нос мурлычет, откровенно любуясь разворотом плеч и узкой талией. И тем, как прекрасно на всём этом смотрятся его собственные руки. Пальцы проходятся по задней части рёбер, обводят по очереди каждый позвонок, нарочито неторопливо и с нажимом. Начали за здравие, закончат за упокой. Голова Второго лежит на его же руках, плечи постоянно подрагивают от чувств. Прикосновения кажутся такими интимными, аккуратными, точными, что вздохи как-то незаметно для хозяина рвутся вслух. Не меньше доводит до совсем уж рассеянного возбуждения эрекция партнёра, которая периодически ощущается бёдрами, особенно когда Девятый наклоняется вперёд. Напряжение деть некуда, одной рукой приходится вцепиться в край тёмной ткани ложа, нажим на рёбрах — сдавленный собственной рукой всхлип. Панталоне также чувствует, как слегка подрагивает тело под ним, реакция превосходная и её почти не сдерживают, ещё лучше. Какой же Дотторе восхитительный, когда делаешь ему массаж. Девятый сам тихонько мычит от удовольствия: ощущать все мышцы, и то, как дрожит партнёр, верх блаженства. Достаточно. Проходит две минуты процедуры, прежде чем Панталоне понимает — пока что хватит. Он съезжает бёдрами по бёдрам вниз, подцепляет более-менее чистым пальцем кромку штанов Второго и стаскивает ниже, вместе с бельем. Свободная рука ласкает ямочки над обнажающимися ягодицами, но противная ткань не желает слезать окончательно и так просто. — Приподнимись, — просит со вздохом, сдавшись в этом бою. — Ты… Что ты хочешь сделать? — оборачивается на Панталоне, вздохнув перед этим несдержанно и глубоко. Внимательно смотрит на предвестника, не первый и далеко не последний раз подмечая всю его красоту и изящность. Поверхность под телом давит хуже штанов, когда они оба сидели: член уже почти болит от долгого возбуждения и давления, но всё ещё без должного внимания. Не смотря на ещё не полученный ответ Дотторе упирается руками в матрас, поднимает бедра на несколько сантиметров над ним, выполняет просьбу. Он не хочет думать, как сейчас выглядит, а Банкир без препятствий наблюдает эту картину — лицо в целом розоватое, глаза блестят и от алкоголя, и от возбуждения, сейчас зад эротично отклячен, чтобы брюки спустили, спина блестит от масла, что неприлично стекает по телу мелкими каплями. Невероятно заводит. — Массаж, сладкий мой, — совершенно невинно вскидывает брови вверх, улыбаясь самой очаровательной из своих улыбок. — Просто помну твою задницу как следует. Ах, какой ты послушный, я очарован. И первое же, что делает Панталоне, стащив штаны вместе с бельем с пятой точки Доктора, это несильно, но звонко хлопает ладонью по ягодице. Звук выходит восхитительным, а само действие — внезапным. Девятый искренне доволен собой. — Расслабься, ладушки? Пальцы, снова измазанные в масле, начинают разминать мышцы от копчика вниз. Пачкают жидкостью светлую кожу, бережно, но сильно стискивая ягодичные мышцы и проходясь от ямочек вниз и снова к ним. Что ж, задница у Второго действительно бесподобная. Но не только ради неё Панталоне стянул с любовника штаны. От шлепка Дотторе дёргается очень ощутимо и резко вдыхает, слышно какое-то невнятное ругательство. — Тяжело расслабиться, особенно после такого, — наигранное недовольство легко различить, не в силах и дальше смотреть себе за спину ученый отворачивается обратно. Теперь на локтях держась грудью над диваном следит за своими ощущениями — «недобрые» намерения со стороны любовника в прямом смысле чувствуются пятой точкой. Длинный медленный выдох, ах, так он послушный? Прекрасно, есть желание на зло мешать затеям Девятого, но некоторый азарт и естественно никуда не девшееся возбуждение не позволяют начать издеваться. — Такого? Всего лишь легонько тебя шлёпнул, — фыркает Панталоне, разминая симметричными движениями обе ягодицы Второго. Несколько минут, чтобы усыпить бдительность, чтобы расслабить, иногда переходя массирующими полукругом движениями на самый низ позвоночника. Девятый искренне наслаждается всей отзывчивостью, что только есть у Дотторе, забирает и поглощает всё до капли. А потом подушечки пальцев, обильно смоченные в масле, так внезапно и легко скользят между ягодиц. Сверху — вниз, проезжая по колечку мышц и доходя до поджавшейся мошонки. Нащупывают аккуратный шов кожи чуть выше и начинают массировать там, стимулируя, но слишком слабо для полноценных ощущений. Неожиданность порождает всхлип и поджатые к шее плечи — приятно, черт возьми, очень приятно. Чем это он заслужил такую невероятную прелюдию? Стоит хотя бы недельку-другую не опаздывать с отчётностью, будет благодарностью. На рту ладонь, она как-то сама попала туда, от сексуального напряжения хочется хоть куда-то деться. Верхняя часть корпуса опускаются ниже, бедра хочется вскинуть навстречу рукам на них, подтянуться и приподняться всему, чтобы почувствовать что-либо более правильное, то, что по настоящему сейчас нужно, но такого позора за собой Второй не потерпит. Поэтому звуков не сдержит, покажет реакцию и выскажет, если спросят, желания, но подкладываться самостоятельно не станет. — Ты нарочно, — не вопрос, а утверждение, Доктор даже если убеждать будет считать, что над ним глумятся дразнящими прикосновениями. — Нарочно что? — невинным тоном великого святого интересуется Панталоне. В противовес его словам, пальцы от шовчика из кожи добираются наверх. Сначала несколько совсем едва ощутимых движений, щекочущих даже, к подрагивающему колечку мышц. Потом более прямое, массирующее круговым движением, призывающее расслабиться и отдаться целиком. — Ну-ка, не прячься от меня, — вторая ладонь звонко шлепает вторую ягодицу, после чего обхватывает её и оттягивает в сторону, чтобы усилить массаж сфинктера. Масла на пальцах, благо, достаточно. — Это, — злобный почти рык, а не ответ. Отчаянный выдох, хорошо, потерпим. — Сучара, это ещё ты нежности хотел? — снова поворот головы, недовольное выражение лица, но покусанные губы всё выдают — естественно Доку нравится то, что происходит. За спиной Девятого слышно копошение, далее почти игривый, если бы не был грубым точек пятки в спину. — Змея подколодная, — опять отворачивается, уже показушно злясь. Чувствует ведь, что пальцами давят, гладят, что всё это весёлая для них обоих игра, которая рано или поздно закончится, потому что и Панталоне не вечно будут интересовать поддразнивания. — Хотел и хочу. Дразнить тоже можно нежно, — откровенно посмеивается со злости Дотторе, ничуть не купившийся на неё. А вот наглую пятку Панталоне ловит себе, прижимая локтём к своему боку. Отвлекшись от игр с телом Доктора, крепче зажимает его ногу и проходится щекоткой по стопе, особое внимание уделяя тонкой коже у самых пальцев. — Не выёбывайся, дорогой, а то прекращу. Пятка отпускается из плена. Секунда, другая — лёгкая заминка, прежде чем один палец без предупреждения проталкивается в колечко мышц. Без каких-либо проблем, потому что масла много, а Дотторе не слишком зажат, но внезапно. На щекотку реакция подобающая — сокращение мышц и нервный смешок, которого Дотторе не хотел, но выдал. Угроза прекратить сработала, но только наполовину. — Иди на… — прервался из-за чужих пальцев, нарушивших душевное равновесие Доктора. Слышится не слишком громкий хлопок, это рука на рту, чтобы себя заткнуть. Вместо продолжения слов слышится дрожащий выдох, попытка успокоиться. Давно никто ничего не пытался засунуть Второму в задницу, чувство сначала не очень приятное и непривычное, странно ощущать себя наполненным, даже если это всего один мужской палец. Вместе со словами Банкира всё это даже излишне смущает. — Какой ты восхитительно отзывчивый, а, — урчит Панталоне, неторопливо толкаясь пальцем внутрь и обратно, проверяя реакции Дотторе на каждое движение. Сверху добавляется второй палец; движения становятся более плавными, аккуратными, чтобы не дай Селестия не навредить, не доставить дискомфорта. Вторая ладонь, проскользнув по ягодице, дотянулась до спины и провела с нажимом по позвонкам от шейного вниз, до копчика. — Убери-ка руку, драгоценный. Хочу слышать тебя всего. И улыбка такая, лисья. А в блестящих глазах — тонна бесконечного обожания. Благо, Иль Дотторе отвернулся и не видит, каким шальным и поглощающим взглядом на него смотрят. — У нас договор, я разве имею право молчать? — чуть успокоив тон убирает руку с лица, снова дышит глубоко, именно из-за этого подпирает голову ладонью, уложив её на лоб. Он препирается по привычке, не может позволить себе так просто сказать: «да, мне очень нравится, как ты меня трогаешь, дай мне большего». Чувство стыда не даёт покоя. С появлением большего растяжения мышцы появляются и новые звуки — совсем тихое постанывание, свободная от поддержания опухшей от алкоголя и пошлости головы чуть дёргается. Внизу живота уже почти неприятно тянет, есть желание самому потрогать себя и закончить эту муку не уходящего последние десять минут напряжения в члене. А всё это всего лишь из-за проехавшихся по предстательной железе пальцев. — Какой же ты… Непокорный, — у Панталоне смех — точно мёд или патока, сладкий и негромкий, льющийся бархатистым звуком на уши Дотторе. Те самые, очаровательно покрасневшие, что Банкир замечает и нежно, довольно улыбается. — Я в восторге. Движения пальцев становятся совсем медленными. Опыта у Панталоне достаточно для того, чтобы безошибочно найти простату и прицельно толкаться лишь в неё, но вот амплитуды толчков недостаточно для оргазма. А вот для доведения до исступления — безусловно. Чего мужчина и добивается, опуская вторую руку между ног Дотторе и обхватывая пальцами его член у основания. С нажимом проходится вверх, дразнит большим пальцем щёлочку уретры, и снова вниз, на этот раз пережимая кольцом из пальцев в самом низу. — Ну как ты, сладкий? — мурлычет, безумно собой довольный. При каждом четком попадании по железе практически сводит что-то в тазу, а когда чужие руки прикасаются к члену… Это пытка, ни больше, ни меньше. — Нормально, — скорее «терпимо», но слово в голову просто не пришло, поскольку в ней расстелился туман желания. — Массаж простаты полезен, но, может, прекратишь играться? — голос у мужчины сел от многочисленно изданных вздохов, недовольного мычания и почти-что стонов, приятно до невозможности, но естественно ему хочется большего, во всех смыслах. Как же Панталоне собой доволен, словами не передать. Подобно коту, что объелся сметаны и закусил канарейкой, он сладко и нежно улыбается, начиная безостановочно массировать двумя пальцами железу. У него такой восхитительный, отзывчивый и ворчливый любовник, ну просто словами не передать, как он им доволен. — Прекратить играться? — мурлычет, понизив голос, намеренно растягивая слова, пародируя манеру Дотторе говорить. — Никак не могу. Ты слишком восхитительно отзываешься, когда тебя ласкают. Впрочем, скажи мне, чего ты хочешь, м? Как мне тобой заняться? Аристократично длинные пальцы мужчины проходятся вверх-вниз по члену, пока сам Панталоне склоняется ниже. Ложится грудью на спину мужчины, трогает выступающие позвонки языком, собирая солоноватые бисеринки выступившего пота. Кусает светлую кожу, оставляя четко видные следы-полумесяцы от своих зубов. Иль Дотторе с дрожью наклоняет голову, чтобы лбом упереться в мягкий диван. Рот раскрыт в немом стоне, тело само собой прогибается под восхитительные руки партнёра, а его движения доводят до края. Крайне пошло, всё это душно в своей эротике и удивительном уровне доверия, которое возникло между мужчинами. Возникает логичный вопрос — а как вообще возможно ответить, если дыхание перехватывает раз за разом? Пора брать себя в руки и хоть немного придержать окончание игр позорно испачканной тканью под собой. Но это лишнее вождение по его плоти, стимуляция и укус… Сойти с ума Доктор успел задолго до этого момента, но готов повторить опыт прямо сейчас, слишком всё это хорошо и плохо одновременно. — Возьми меня, — между вздохами, сипло и практически отчаянно просит, можно счесть за мольбу, если послушать следующий за словами всхлип. Ну как можно отказать такому Дотторе? Просящему, раскрытому, исступленному; Панталоне сам едва держится, чтобы не начать задыхаться и стонать от того, как сильно его захлёстывает эмоциями. Но кто-то один из них должен хотя бы немного быть в здравом рассудке, и это явно не Второй Предвестник. Обведя языком место укуса — тонкую, прямо на выступающей косточке, кожу, — мужчина выпрямляется и наконец убирает от него руки. Долгий десяток секунд Дотторе выделяется на то, чтобы отдышаться, пока Панталоне занят собой. Болезненно стоящий член наконец освобождается от хватки брюк. Девятый шумно выдыхает, когда нежной кожи головки касается прохладный воздух, и торопится, спешит обратно к любовнику. К горячему телу, что накрывает всем собой, прижимаясь к покрасневшему уху в нежном поцелуе. Влажные пальцы одной руки обхватывают подбородок Дотторе, второй — направляют член Панталоне, жмут головку к раскрытой, покрасневшей дырочке, дразнят этим прикосновением. — Ну-ка, хороший мой, — зубы прихватывают хрящик уха, за ними следует язык, — Попросишь как следует? Секунды молчания грохочут в ушах странным звоном. Как он смеет просить умолять его? Не так уж Дотторе и нужно всё это, если думать рационально. Вот только это невозможно сейчас, когда член приставлен к анусу, Панталоне лежит сверху, такой желанный, прекрасный, умело разыгравший беззащитную суть Второго, невероятно ласковый и чудесно комфортный. Тут… Тут просто нет иного варианта, осталось лишь удовлетворить доминантные потребности партнёра. — Пожалуйста, Лоне, — непривычно высоким тоном скулит предвестник, взявшись за запястье коллеги, ему мало тактильного контакта, хочется держаться друг за друга, целовать, чувствовать каждое чужое движение и эмоцию. — Умоляю, начни уже, — в силу возможности Иль Дотторе ерзает, задницей слегка елозит по чужой головке, совсем слабо и одним качком. Такого восхитительного, послушного и вдруг покорного возлюбленного просто нельзя не наградить. Панталоне стонет в очаровательно покрасневшее ухо любовника, стонет от того, как мольба отзывается в груди, греет и щекочет все тело. Скулящий от желания Второй Предвестник — что за диво, и всё, целиком и полностью, принадлежит только Панталоне. Такой… разрушенный, стоило ему только дать ласки, тактильного контакта и слегка подразнить. Головка члена проскальзывает внутрь тела Дотторе легко благодаря обилию смазки, на которую его любовник никогда не скупится. Теперь очередь Панталоне всхлипывать от ощущений, хватаясь за партнёра, вжимаясь в него всем собой, дрожащим от удовольствия и эмоций. Он трётся грудью о спину, прижимается теснее, чувствуя, как в рёбрах истошно грохочет собственное сердце, точно рвущееся к сердцу Дотторе. — Вот так, мой хороший, — мурлыканье-стон, дрожащий вдох. Пальцы переплетаются с чужими, хватаются, как за последнее спасение. — Ты такой чудесный, Торе. Как же приятно и удовлетворяюще ощущается проникновение, желанное, нужное сейчас. Сорванный вздох слышится и от Доктора, взаимно старающегося ухватиться за любовника. От обилия тактильного контакта голова кружится, от самого секса это самое головокружение чувствуется особенно остро, если это конечно не алкоголь, разогнанный горячей кровью. На долгие мгновения от настолько комфортных и сильных, ярких чувств хочется признаваться в любви, без остановки говорить что-то похабное и приятное другому, но все стопорится с первым же стоном, что сдавливает глотку Второго Предвестника. Не часто они «меняются» ролями, от этого и возникают необычные эмоции. Ученый оперативно подстраивается под позу, принимает немного более удобное положение. Спиной прогибается к чужой груди, прижимается, весь в ласке и нежности сжимает чужие пальцы в своих. Очень восхищает, что такие люди, как они, в принципе ещё способны на особенно чувственное взаимодействие, такое, как доверительный и, между прочим, влюблённый в каждое взаимное движение половой акт. Освободившаяся рука обхватывает Иль Дотторе поперек груди, прижимая ближе, хотя, кажется, что в такой позе ближе уже некуда. Панталоне на секунду теряется, потому что желает сделать всё и сразу, но его слишком мало для всего желаемого. Рот прижимается к шее, целует-кусает-целует, оставляя краснеющие следы на мягкой бархатистой коже. Держать ритм движений бёдрами тяжело, и как же восхитительно хорошо от того, что Дотторе сам подаётся и весь тянется навстречу. Очередной поцелуй укус чередуется с почти что жалобным стоном; Панталоне ведет кончиком носа вверх, выцеловывает чувствительное местечко за ухом любовника, срываясь на сбивчивый шёпот. Там, в запальном голосе и тонне эмоций, слова о том, какой Дотторе восхитительный и отзывчивый, чередуются с признаниями в любви. Что-то ломающее душу, уничтожающее и собирающее вновь, точно по крупицам цветное стекло… Панталоне кусается — почти болезненно. Оставляет чёткий след зубов, до кровоподтёка, на плече возлюбленного, предупреждая о скором оргазме. А Дотторе, откровенно говоря, молиться готов на этот шёпот и чужое знание его эрогенных зон. Слов не хватит, чтобы описать весь спектр испытываемых чувств и физических ощущений, которые полностью выдаёт каждый стон, каждый вздох и наплыв дрожи, преследующие предвестника. Хочется отдать то же, что ему дают — прикусить, поцеловать, наболтать откровенностей, а сил, как бы не было обидно, на это нет. Они есть лишь на волнительные звуки и раскаляющие собственное желание покачивания в такт движениям Панталоне. Боль от укуса ушла в грудь, там захлебнулась в пошлости, которой переполнена суть мужчин в их акте любовного интереса. Оба скоро закончат, особенно в этом нуждается раздразненный до неприличия Доктор, чьи мысли во что-то внятное уже и собраться не могут. Только в довольное мычание, как ответ и готовность завершить утехи фееричным зрелищем оргазма. И он, что совершенно не удивительно, накрывает в первую очередь Дотторе — задержанное дыхание, дрожь и выстрелившая несколько раз сперма, без чужой помощи, без прикосновений к члену, кончил лишь от проникновения чуть ли не по команде, невероятное зрелище, завершающееся дикой отдышкой и не ушедшим удовольствием от толчков ведущего. Задохнувшись на вдохе, Панталоне изливается внутрь Дотторе, толкнувшись в него до конца. Замирает на долгие секунды оргазма, что вспышками вспыхивает под веками, жмурится и весь вжимается в возлюбленного. Пережидает, задержав дыхание, прежде чем обмякает и весь ложится на партнере. Тёплый кончик носа утыкается в шею; Девятый словно мурчит что-то, слепо шарит руками по чужому телу. Одна ладонь гладит запястье, трогает выступающую косточку и проходится по едва заметным белёсым шрамикам; другая слепо шарит по груди, протискиваясь между кожей и диваном. Пальцы находят сосок и игриво, в полуоргазменной неге щипают его, пока сам Панталоне хихикает в чужое ухо. — Как ты, хороший мой? — вопрос задан охрипшим полушёпотом. — Прекрасно, — без какой-либо иронии или сарказма выдыхает Второй, подтягивает руку Панталоне, что гладит его собственную, к лицу и целует, молча благодаря. — Вымотался я с твоими игрищами, — смешок и наклон головы к чужому виску, чтобы соприкоснуться. — А ты? В порядке? — нежность, нежность и ещё раз нежность — вот так лежать, все ещё близко, тепло, удовлетворённо и тихо. — Чудесно, — Панталоне облизывает пересохшие губы и всё-таки находит в себе силы приподняться. Но только для того, чтобы отодвинуться вбок и протиснуться между Дотторе и спинкой дивана, ложась рядом с ним. Поморщившись от неприятного ощущения воздуха, мужчина спешит исправить это недоразумение и обнимает Дотторе обеими руками. Теперь, вот в такой позе, куда удобнее: можно и лица друг друга увидеть, все еще покрасневшие после секса, и поцеловать друг друга. Это мужчина и делает, чмокая возлюбленного в уголок губ. Одна рука при этом все-таки пробирается ниже и… нагло щипает Иль Дотторе за задницу. Пока сам Панталоне проказливо улыбается, готовый к тому, что его сейчас как минимум укусят за такое. Никаким перемещениям мужчина не сопротивляется, а вот от наглости дёргается, скривив лицо в удивление на секунду. Вот же проказник. — Что за дурость, милый мой? — произносит якобы спокойно, на деле коварно улыбаясь и этим показывая все свои намерения. Руку, щипнувшую его, поднимает и снова подносит к лицу — кусает пальцы, как и предсказал Девятый. Нарочно так, чтобы было слегка больно. Смотрит при этом в глаза, выслеживая реакцию, прикусывает несколько раз, от начала третьей фаланги почти до ногтя. Собственную игривость Панталоне не объясняет, да и знает, что не нужно. Если многим хочется после секса лежать и дышать, то ему — трогать, играться, дразнить. Дотторе наверняка привык к этому. И скорее всего ожидал чего-то подобного и в этот раз. — Ай, — как зачарованный, мужчина смотрит за тем, как острые зубы неприятно, но всё равно осторожно проходятся по его пальцам. И задорно посмеивается, подпирая голову второй рукой. — Хороший мой, хочешь, чтобы я снова завелся? Понизив голос до урчащего, Панталоне тянется ближе к лицу возлюбленного и касается своим кончиком носа чужого. — Может быть и хочу, кто же знает? — ответом был ещё и поцелуй, раз Панталоне позволил себе приблизиться к хищнику. Мягкий, неторопливый, спокойный и ласковый, без напора или намёка на продолжение. Весь половой акт Девятый провел за спиной Второго, поэтому по поцелуям, которые обожает, предвестник успел соскучиться. Что ж, поцелуи тоже хорошее дело, которое устраивает их обоих. Одарив своего любовника довольным стоном, Панталоне обхватывает его уже обеими руками, охотно отвечая на поцелуй. Кажется, учитывая их любовь к контакту губ, поза для секса была выбрана не самая удачная… — В следующий раз попробуем другую позу, — отстранившись, Девятый довольно облизывает припухшие губы, с прищуром смотря на возлюбленного. — Чтобы целоваться было удобно. — Полностью согласен, — победный поцелуй, короткий и улыбчивый в уголок губ, пока руки ответно проникают под тело чтобы тоже обнять. — И надеюсь, этот следующий раз случится скоро.