***
— Опять тебя бросили, да? Громкий смех Акура-У сопровождался тяжестью его руки, обхватившей плечи Томоэ. Ухмыляясь, Томоэ провёл пальцами по своим волосам, его глаза сузились и встретились с глазами Акуры. — Вовсе нет. Мы использовали друг друга. Она только согревала мою постель. — Это жестоко, Томоэ, — Акура отразил его ухмылку, усмехнулся и покачал головой. — Скатертью дорога. Сучка, которая притворяется, что ты ей нравишься, чтобы ты ослабил бдительность, заслуживает смерти, — он притянул голову Томоэ ближе и игриво взъерошил ему волосы, чем вызвал рык. — Вы, лисы, со своими прихорашиваниями. Не будь таким серьёзным. Прижав уши к голове, Томоэ пальцами расч`сывал путаницу в своих длинных волосах. — Обязательно всегда так делать? — в ответ Акура стал теребить его уши — действие, которое он терпел только от короля демонов и не терпел от всех остальных. Хоть это и был акт поддразнивания, Томоэ понимал всю серьёзность происходящего — слова, которые Акура никогда бы не произнёс вслух. — Давай, Томоэ, разобьём лагерь на ночь. Становится холодно, — ещё одно грубое поглаживание по голове; на этот раз Томоэ ничего не сказал, а последовал за своим товарищем вниз по оврагу, который они выбрали на окраине города. Пока Акура бросал палки и щепки от ствола дерева в середину примятой растительности, Томоэ расстилал одеяла для них двоих. Они работали в тишине, пока не разбили лагерь, а потом Томоэ сел на край своей импровизированной кровати, разжёг пламя между двумя пальцами и направил его на хворост, приготовленный Акурой. Он выпустил огонь из-под своего контроля, удерживая его на небольшой площади, и наблюдал, как голубое пламя поднимается выше, распространяясь по дровам. С усталым вздохом Акура опустился на одеяла рядом с Томоэ. Некоторое время оба ничего не говорили, лишь тупо смотрели на пламя. Ночное небо над ними казалось густым, темнее чёрного, усеянным миллионами крупинок, похожих на бриллианты. Томоэ периферийным зрением наблюдал, как Акура поднял подбородок, его глаза следили за призрачной линией Млечного Пути над ними. — Знаешь, мы очень одиноки в этом мире — ты и я, — начал Акура, и Томоэ напрягся, понимая, что сейчас ему предстоит услышать его очередной длинный монолог. — Они не созданы такими, как мы. Мы всегда были и всегда будем на виду. Томоэ слабо кивнул, наконец поднял голову, чтобы тоже посмотреть на небо, на ками, шествующих перед ними по небесному пути. Ему не было дано даже холодного утешения от осознания того, что они наблюдают за ними, двумя изгоями в мире, слишком слабом, чтобы сдержать их силу. — Раньше я думал, что было бы неплохо быть таким же, как другие ёкаи — глупым, живущим в своих звероподобных стаях без всякой заботы в этом мире. Я бы хотел, чтобы мне было с кем поговорить, понимаешь? — тут Акура рассмеялся, а затем лёг на спину, сложив руки за головой и продолжая смотреть на небо. — Но таких, как мы, нет. Мы совсем другой уровень. Как боги. Лучше, чем боги. Вот что их так пугает. Следуя примеру Акуры, Томоэ тоже улёгся, сложив руки на животе, заворожённый мерцающими сущностями над ними, призраками давно минувших времён. Что-то в словах Акуры поселилось в его сердце, заставив его задрожать. Из периферийного зрения он увидел, как Акура повернул голову, и его взгляд остановился на нём. — Вот почему нас всегда будут ненавидеть. Я думаю, лучше смириться с этим. Никто не будет заботиться о таких, как ты или я. Так что хорошо, что ты узнал об этой сучке и исправился. Люди потащат тебя пинками и криками прямо в ад, если ты им позволишь, — он сухо рассмеялся. — Я никому не доверяю. Тогда Томоэ наконец заговорил, повернув голову, чтобы встретить взгляд Акуры, его собственный был сверкающим и диким, опасным и свирепым. — Ни единой души? — его хвост дёрнулся, и на лице появилась ухмылка. Тут Акура рассмеялся. — Никому, кроме тебя, лисёнок. Мы кровные братья. Навсегда. Навсегда. Это слово казалось Томоэ чужим, если только он не думал о продолжительности своей жизни на этой земле. Казалось, что вечность — это слишком много, чтобы обещать кому-то. Но когда Акура произнёс это слово, внутри у него что-то обострилось, а горло сжалось. — Да, навсегда, — сказал он, на мгновение задержав взгляд на Акуре, и это слово показалось ему странным на вкус, оставив после себя приятное покалывание. Второй ёкай улыбнулся и снова посмотрел на небо. И Томоэ тоже посмотрел, чувствуя себя так, словно его завернули в тёплое, мягкое одеяло. Возможно, это и было то самое чувство из разряда семейных. Возможно, именно здесь его место — рядом с Акурой до скончания веков.***
Томоэ выпил остатки очередной бутылки, алкоголь медленно ослабил боль, заменив её чем-то жгучим и приглушённым, его воспоминания поблекли со временем, как старая киноплёнка, посеревшая и почерневшая по краям от чрезмерного использования. Это было верно; он не мог доверять никому. Нанами могла быть его женой, но она никогда не поймёт, что значит быть ёкаем, быть вынужденным жить среди людей и скрывать свою истинную природу. Она никогда не сможет принять эту его сторону; она всегда будет скрывать его сущность от всех в своей жизни. И он хотел вернуться с ней в прошлое, показать ей своими глазами, какой была жизнь, почему он ненавидел эту маленькую шараду. Как раз в тот момент, когда он остановил бармена и заказал ещё одну бутылку саке, ширма сместилась в сторону, и вошла изящная, знакомая фигура. Томоэ едва не поперхнулся саке, когда их взгляды встретились. Похоже, Тануко всё же нашла его. К этому моменту он был уже навеселе и не доверял себе, чтобы не выболтать ей все свои проблемы. Но она не обратила на это внимания, улыбнулась и подошла к нему, небрежно обмахиваясь веером и моргая своими подведёнными углём глазами. — Томоэ-сама! — поприветствовала она с улыбкой, наполовину спрятавшись за веером, на её щеках появился лёгкий румянец, и она захихикала. — Я и не думала, что встречу вас здесь. — Да, но мне нужно было побыть среди других ёкаев, — он сделал паузу, затем добавил позорное полу-извинение, которое вылетело из его рта, прежде чем он успел подумать об этом. — Мне жаль, что я не смог поговорить с тобой даже по-дружески. Моей жене это не нравится, — похоже, алкоголь подействовал на него. — Я понимаю, — сказала Тануко, её улыбка казалась теперь более жёсткой. — Я познакомилась с твоей женой. Она красивая девушка, — последняя часть была произнесена с некоторым колебанием, лицо Тануко стало ещё более розовым. Возникла короткая пауза, и Томоэ сделал ещё один глоток саке, чтобы выиграть немного времени. — Ты не против, если я посижу с тобой несколько минут? Обещаю, что это не более чем встреча со старым другом, пока я жду. Томоэ должен был отказаться, он и так был на взводе. Но перед ним была Тануко, и она была готова посидеть с ним, и он знал, что она его выслушает. Никакой платы не было, и никакого физического контакта не было. Наконец, он вздохнул. — Хорошо, — бармен снова появился, на этот раз с дополнительной чашкой для Тануко. Прежде чем Томоэ успел налить из новой бутылки, Тануко протянула руку. — Позволь мне оказать честь, — сказала она, слегка поклонившись, улыбка снова стала яркой. Он не стал возражать, и она налила ему порцию, а когда опустила бутылку, он поднял чашку, встретившись с ней глазами на короткое мгновение. Она тихонько хихикнула. — Так что ты здесь делаешь? — спросил Томоэ между глотками, с любопытством глядя на неё. — Меня наняли для частной вечеринки наверху, — улыбка Тануко померкла. Тут она понизила голос. — Но хозяин — гашадокуро, да ещё и жестокий. Поэтому мне нужно было выпить, прежде чем идти, — теперь, когда она упомянула об этом, она стала часто оглядываться по сторонам, хотя надо было хорошо знать её, чтобы заметить это. Если Сакурако была более романтичной из его любовниц, то Тануко всегда была более дружелюбной, сохраняя честное товарищество с ним даже в своей привязанности к нему. И он всегда вступался за неё, чтобы защитить её в прошлом. Сейчас ничего не изменилось, даже если они больше не могли дружить. — Тануко, — сказал он, опуская чашку, — если тебе будет угрожать опасность, как в прошлый раз, когда ты переспала с гашадокуро, просто скажи. Я вытащу тебя из ситуации и сохраню твоё достоинство. — Я знаю, что так и будет, — Тануко сделала ещё один глоток саке, её глаза опустились на стол. — Но всё в порядке. Это моя работа, — она улыбнулась ему. От её храбрости и оптимизма перед лицом опасности у него защемило в груди, слишком сильно напомнив ему Нанами. — Тебе не нужно беспокоиться о том, что ты потеряешь работу, — Томоэ поднёс чашку ко рту. — Мидзутама поймёт. Она не хочет, чтобы ты была в опасности, — он посмотрел на неё поверх своей чашки. — Ты сказала, что этот ёкай жесток. Если он причинит тебе вред, я разрублю его на столько частей, что ему не нужно будет гнить, чтобы стать единым целым с землёй. Румянец залил щёки Тануко, и она мягко улыбнулась. — Спасибо, Томоэ-сама. Вы не представляете, как я благодарна вам за то, что вы защищали меня и заботились обо мне все эти годы. Я никогда не смогу отплатить вам, хотя мне бы хотелось, чтобы вы мне позволили. — В этом нет необходимости. Преданность вознаграждается преданностью, — Томоэ улыбнулся ей, хотя и с грустью по краям. Он прикоснулся рукой к своей щеке. Только потом он осознал всю тяжесть того, что сказал ей. — Прошу прощения за то, что был так откровенен. Я слишком много выпил. — Я понимаю. Вы беспокоитесь о том, что подумает ваша жена, — Тануко отвела глаза в сторону, нахмурив брови. Она прикрыла рот рукавом. — Не стоит беспокоиться. Вы не перешли со мной черту. Мы просто старые друзья, верно? — тут она рассмеялась. — Я бы солгала, если бы сказала, что вы не были моим любимым клиентом, потому что я обожала каждую секунду, проведённую вместе. Вы всегда были добры, заботливы и милы со мной. Я бы хотела, чтобы больше моих клиентов были такими, как вы. Томоэ напрягся при мысли о том, что этот гашадокуро сделает с ней то, что делали с ней другие её клиенты. Это заставило его кровь закипеть. А ведь много лет назад она отвергла его предложение помочь ей вырваться из этой жизни. — Оплата твоих услуг не даёт никому права издеваться над тобой. Это бессмысленно. Ты этого не заслуживаешь, — он сделал ещё один большой глоток. — Спасибо, — Тануко снова прикрыла рот рукавом. Затем: — Хватит обо мне. Если вы здесь, значит, вас что-то беспокоит. Я буду рада выслушать. Это меньшее, что я могу сделать. Это горько и сладко — наконец-то услышать, что кто-то готов меня выслушать, подумал Томоэ, проглатывая очередную порцию саке, настолько расстроенный, что стиснул зубы и глубоко прикусил язык. Он на мгновение приостановился, чтобы почувствовать вкус крови, и слегка вздрогнул. Только потому, что он был очень близок к опьянению, он ответил. — Дело в моей жене, — выпалил он, чувствуя кровоточащее чувство в центре груди. — Она отказывается говорить людям правду о нас и о том, кто мы такие. Её друзья не верят, что мы не просто помолвлены. Тануко нахмурила брови. — Почему? В этом нет никакого смысла, зачем ей скрывать, что вы её муж. — Это самое сложное, — признался он, отводя взгляд. — Она настаивает, что говорила им об этом не один раз. На самом деле, я был свидетелем того, как она им говорила, но она не будет настаивать или углубляться в этот вопрос. Она многое от них скрывает, и это меня беспокоит. — Наверное, так и должно быть, раз вы — бог обмана, — Тануко отпила саке. — Что она скрывает, если уже сказала им, что вы женаты? При воспоминании о том, как она сказала ему, что не хочет, чтобы они знали, что он ёкай, его губы дрогнули, и он уставился в стол. Сохраняя низкий голос, он сказал: — Она заставляет меня прятать уши и хвост, когда мы находимся с другими людьми. Возможно, это не беспокоило бы меня так сильно, если бы я не чувствовал, что она стыдится того, что я ёкай. Она сказала, что не хочет, чтобы другие люди знали об этом. Он сделал паузу, чтобы выпить очередную порцию саке, алкоголь щипал ранку на языке, но он не обратил на это внимания. — Я ненавижу необходимость скрывать часть себя только потому, что ей неприятна правда. — Мне жаль, — Тануко протянула руку и коснулась запястья Томоэ, её взгляд смягчился и стал сочувствующим. — Это риск, связанный с миром людей, не так ли? — она слегка нахмурилась, разомкнула губы, как бы желая сказать что-то ещё, но затем закрыла их, похоже, передумав. — Ты говоришь мне то, что я и так знаю, — усмехнулся Томоэ. — Она всегда ратует за отношения между ёкаями и людьми, но в то же время сама… — он покачал головой. — Вот почему такие отношения редко работают, — он выпил ещё один глоток, ощущая гул в ушах, его лицо стало слишком горячим. — Хм… Тануко приложила палец к подбородку, выглядя задумчивой. На мгновение она замолчала. Затем: — Томоэ-сама, вы ведь когда-то любили человека, верно? Я слышала истории об этом от Мидзутамы. — А Мидзутама слышала истории от других, — ответил Томоэ. — Она была совсем ребёнком, когда это случилось — едва ли достаточно взрослой, чтобы помнить, — он положил подбородок на ладонь и встретился взглядом с глазами Тануко. — Мне не хотелось бы тебя разочаровывать, но я тоже мало что помню. Ты же знаешь, что мои воспоминания о том времени были запечатаны. — Кажется, это доставит больше хлопот, чем того стоит. Мне просто стало интересно, как вы тогда справлялись с этим, — Тануко расслабленно обмахивалась веером. Томоэ потягивал сакэ, опустив глаза. — Насколько я помню, она тоже обижалась на меня. Мне кажется… она даже ненавидела ёкаев, — тут он невесело усмехнулся. — Был случай, когда она ударила меня ножом. Она не хотела, чтобы я прикасался к ней. При этих словах лицо Тануко побледнело. — Она ударила вас ножом? — Да, но это было на раннем этапе наших отношений, насколько я могу судить, — он покрутил саке в чашке, хмуро глядя на своё отражение. — Возможно, она не понимала меня в то время. Это вполне правдоподобно. Я был страшным ёкаем — - одним из самых могущественных. А она была не более чем человеческой женщиной, в которую я влюбился, — тут он хмыкнул, опустив уголки рта. — Должно быть, с её стороны это было довольно пугающе. Тануко тоже усмехнулась, звук был тихим, её лицо исказилось в сочувствии. — Ну, сначала я тоже тебя боялась. Но я бы никогда не ударила тебя ножом. — Ты совсем другая. И ты — ёкай, — глаза Томоэ полуприкрыты, выражение лица мрачное. — Кроме того, у тебя не было другого выбора, кроме как вести себя хорошо. — Я бы всё равно не хотела причинять вам боль, — надулась она, лицо её порозовело. — Я знаю. Приношу свои извинения за то, что намекнул на это, — он сделал глоток своего напитка. Отмахнувшись от него, Тануко настаивала: — Всё в порядке. Я просто не понимаю, что изменилось. Как ты мог жить с кем-то, кто ненавидел тебя? Томоэ закрыл глаза. — Я не могу сказать. Я не помню, но мне кажется, что она передумала. Я не могу представить, что смог бы полюбить женщину, которая причинила мне такую глубокую боль. Хотя, подумал он, любовь ёкая совсем другая. Любовь к кому-то была постоянной, опасной. Если он заинтересовался ею, то этого было достаточно, чтобы он переступил черту. Может быть, он мало что помнил, но одно воспоминание сейчас выделялось на фоне других — воспоминание о том, как он спас её от нападения ёкаев, когда он едва стал богом, когда он отдалился от неё, потеряв надежду на то, что она полюбит его в ответ, что она примет его. Нет, подумал он, она никогда больше не хотела меня видеть. Маленький голосок в его голове заговорил, заверяя его — Нанами не хотела, чтобы он уходил. Это хоть как-то успокаивало. Возможно, поначалу она и боялась его, но это было недолго — и она быстро изменила своё поведение. Она была той, кто пришёл к нему, желая заключить настоящий брак, напомнил он себе. Он фыркнул, когда в его голове всплыла ещё одна мысль — что это не значит, что она приняла его как ёкая. В конце концов, она была человеком, а он — лисом. От этого факта никуда не деться, и преодолеть этот разрыв будет непросто. Но если он и его прошлая возлюбленная помирились, сошлись, значит, они, должно быть, решили эту проблему и примирились. Чувствуя себя неловко, он продолжил, пытаясь рассуждать сам с собой. — Должно быть, в какой-то момент она приняла это, потому что я помню, что какое-то время мы жили вместе. Даже с клеймом ёкая я не помню, чтобы скрывал, кто я. — Несмотря на то, что ёкаи и люди не должны быть вместе? — Тануко поймала его взгляд, любопытство горело в её глазах. — Ну, да. Конечно, тогда был другой мир. Наши отношения были запрещены, а её, скорее всего, выгнали из человеческой деревни за связь с аякаши, но я не помню, чтобы она просила меня измениться. Не из тех воспоминаний, которые всплыли недавно, — он вздохнул, взгляд стал далёким, ностальгическим. — В те времена люди верили в ёкаев. Уголком глаза он заметил, как Тануко прикусила губу, что-то нерешительное мелькнуло на её лбу. — Томоэ-сама, — сказала она через мгновение, произнося слова медленно, осторожно, — хотите ли вы вернуться в этот мир? Или вы любите свою жену? — тут она остановилась, удерживая его пристальный взгляд, глаза светились чем-то глубоким и тоскующим. Её вопрос застал его врасплох; он опустил свою чашку, моргнул и перевёл взгляд на неё. Подобный вопрос разорвал его на две части, его мысли крутились, как неуправляемый компас, неспособный зацепиться за цель. Опустив взгляд на чашку, он нахмурился, глядя на своё отражение, ненавидя то, что воспоминание о прощании с Нанами заставило его сердце заколотиться. Прежде чем заговорить, он допил содержимое своей чашки. — Это неуместный вопрос. Я женился на ней. Она — моя спутница жизни. Конечно, я собираюсь остаться с ней, и если она захочет остаться в мирской жизни, я поддержу это. — Вы не ответили на мой вопрос. Что вы чувствуете к ней? Помимо преданности, — Тануко продолжала смотреть прямо на него, что-то почти печальное играло на её губах. Когда Томоэ ничего не ответил, она добавила: — Мне просто неприятно видеть вас в таком состоянии. Я хочу знать, что она будет заботиться о вас. — Она пытается, — пробормотал он. Её слова всколыхнули что-то внутри него, и он вдруг обнаружил, что его захлёстывают эмоции, которые он изо всех сил старался запрятать подальше. — Это не значит, что она меня не расстраивает, — наконец признался он, выплевывая слова. — Я не знаю, что я чувствую, когда нахожусь рядом с ней. Я хочу предоставить её самой себе, но в то же время мне хочется вбить в неё немного здравого смысла. Она импульсивна, безрассудна и упряма. Временами она заставляет меня страдать, — он сжал переднюю часть своего кимоно, стиснув зубы. Затем он ослабил хватку, выражение его лица смягчилось. — Но в то же время она тёплая, отзывчивая и настойчивая. Иногда она слишком добра. И когда она прикасается ко мне, я чувствую себя спокойнее. Тануко вздохнула. — Значит, у вас есть к ней чувства? — Я не могу сказать. Я знаю, что хочу быть рядом с ней. Я хочу защищать её. Я отчаянно хочу, чтобы она приняла меня. И когда она приглашает меня к себе, я не могу отказать, — застонав, он обхватил голову руками. — Я не знаю, что со мной происходит, когда я рядом с ней. Я не могу найти слов, и моё сердце бьётся так быстро. Она заставляет меня делать глупые, бессмысленные вещи. И мысль о том, что ей стыдно за меня, заставляет меня… — он хмыкнул, подыскивая нужное слово. Немного смутившись, он пробормотал: — …грустить. Кивнув, Тануко сочувственно улыбнулась, слегка наклонив голову. — Я думаю, она вам нравится, — сказала она певучим, теплым тоном. Она хихикнула, услышав его рычание и то, как он спрятал лицо в ладонях. — Да ладно, вы всегда были романтиком. У вас должен быть выход для этого, если вы больше не можете приходить ко мне. Хоть мне и грустно отпускать вас. — Дело в том, что я не уверен, что Нанами считает меня романтичным, — Томоэ наконец опустил руки и устало посмотрел на стол. — Между нами, между нашими культурами и воспитанием, существует разрыв, который трудно преодолеть. Если быть до конца честным с тобой, иногда я скучаю по тому, как легко было находиться рядом с другими ёкаями, — он поднял на неё взгляд и покачал головой, понимая, что сказал слишком много. Его уши поникли. — Иногда, когда она разговаривает, кажется, что она говорит на другом языке. Я не понимаю и половины того, что она говорит, — он сухо рассмеялся. — Наши миры так далеки друг от друга. В последний раз, когда я был свободен, эта страна воевала сама с собой. Приоритеты и ценности были другими. Она никогда не поймёт того, что я видел и пережил. Незаметно пролетели минуты, и Томоэ выпил ещё саке в наступившей тишине, не в силах больше смотреть на Тануко. Такая открытость не была для них редкостью, но это уже казалось чужим, словно он снял повязку, чтобы показать ей всё ещё сочащуюся рану под ней. Это было неуместно, подумал он сквозь густой туман опьянения. Но его язык был свободен, необуздан; сердце было диким, как необъезженная лошадь в неудержимом галопе. — Тебе одиноко, верно? — Тануко наконец спросила, её тон был спокойным, взгляд мягким и ласковым. И тут он увидел это — искру понимания, сочувствия. — Да, — уши и хвост Томоэ обвисли. — Я всегда был до невозможности одинок, — одиноким настолько, что было больно дышать. Одиноким настолько, что он чувствовал себя невидимым. С тех пор как они с Акура-Оу расстались, он чувствовал это в глубине души. Но он убеждал себя, что ему никто не нужен. До тех пор, пока в его жизни не появилась Нанами. Остановившись, Тануко допила свою первую и единственную чашку, а затем встала. Она наклонилась и, прежде чем Томоэ успел остановить её, нежно поцеловала его в макушку, между ушами. — Скажите ей, — сказала она, встретившись с его взглядом. — Расскажите ей всё, что рассказали мне. Обещайте мне, что расскажете. Если это облегчит ваше сердце. Если я не смогу сделать это за вас. — Только если ты пообещаешь позвать меня, если тебе будет больно, — сказал Томоэ, чувствуя, как от неё исходит дискомфорт, и взгляд его загорелся. — Я никому не позволю причинить тебе боль. Никогда. — Спасибо, — Тануко вымученно улыбнулась ему, затем закрыла веер. — Мне пора идти. Давайте скоро снова встретимся. Удачи, — она поклонилась и отвернулась. Томоэ смотрел ей вслед, пока она не скрылась за ширмой, а её ноги не исчезли на деревянных ступенях. Он сидел и размышлял над их разговором, допивая свою бутылку саке. Он пожалел, что излил ей своё сердце. Но было слишком трудно держать это в себе, даже зная, что Нанами была той, к кому он должен был обратиться в первую очередь. Это касается лишь наших отношений, с сожалением подумал он, и в наших отношениях нет никого, кроме нас самих. И всё же он боялся, что она не поймёт его, что она будет настаивать на том, что в этом нет ничего страшного, что она делает не то, что, по его мнению, она пытается сделать. Но дело даже не в этом, думал он, глядя на свою чашку. Дело в том, что он чувствовал. Несмотря на данное самому себе обещание, он махнул бармену, чтобы тот заказал ещё одну бутылку.