Дорога на дно

      Долгие прогулки с императрицей быстро утомили Чонгука. Она кругами водила его по саду, рассказывала бесконечные истории про своих предков, Ителею, замок и отношения соседних стран к ителейцам. Чонгуку не интересно, чем живёт страна, и он лучше Эрмы знает её историю. Изменения в мире он видел собственными глазами и мог бы на главной площади рассказывать про все империи, однако его мысли заняты исключительно Тэхёном. Время быстро пролетает, а Эрма не умолкает, с улыбкой говорит о природе Ителеи, её богатстве и о прекрасных синих водах Дэи. Более хвастаться нечем, потому что империя четыре века не развивалась и заслуги, записанные в книгах, принадлежат очень далёким императорам Ителеи. Когда одностороннее общение дошло до темы армии, Эрма вовсе взахлёб описывала, насколько велика мощь её империи. Только когда на её короткие вопросы Чонгук прекратил даже кивать, она приказала ему идти в замок.       Чонгук устал от её нескончаемых потоков слов, хвалебных песен Ителее и пророчеств про светлое будущее степей. Самое отвратительное в общении с ней — звучат чужие голос и смех. Чонгуку нужен голос хозяина, к которому привык настолько, что без его звучания начинается ломка. Предплечья чешутся, появляется нервозность, а взгляд постоянно блуждает по двору в поисках Тэхёна, но вокруг лишь любопытные лица слуг и стражи.       — Я предлагаю тебе множество преимуществ в своей империи, — Эрма, придерживая подол белого платья, поднялась по ступенькам, и воины в поклоне перед ней открыли двери замка. — Почему ты всегда отказываешься от них? — она оглянулась на идущего позади Чонгука и обиженно добавила: — Даже подарки не принимаешь! У Кан в гостях лучше? Что вы в ней находите?       Она раскрыла веер и продолжила ворчать, а Чонгук задумался над жизнью чокнутого гомункула. Тэхён велел искать разницу между гомункулами, изучать их и вспоминать жизнь с самого её начала. Последнего Чонгук боится, а про гомункулов знает только из книжек и ориентируется на скудные воспоминания о ферме. Расспросить бы Эрму про её низменные дела с гомункулом, но цена за любопытство слишком велика: подогретая историями прошлого женщина способна воспринять вопросы как заинтересованность в отношениях с ней. Чонгук предпочтёт слушаться Тэхёна, чем дать Эрме повод думать о новом любовнике. Она достаточно рассказала про Джонсока, и каждая история о нём оканчивалась упрёками и возмущениями на его непослушание. При этом Эрма оправдывается за решение сделать Джонсока любовником, будто она и Чонгук когда-то давали друг другу клятву верности. Каждое её оправдание, тон жертвы обстоятельств и томные вздыхания раздражают Чонгука до колик на спине. Хочется накричать на Эрму, приказать наконец-то заткнуться, вернуть Тэхёна и открыть ворота.       Возвращаясь в заполненный мебелью зал, Эрма попросила Чонгука подождать её за столом и угощаться вином и виноградом, а она вернётся, когда вновь сменит платье. Она стремится показать свои лучшие наряды, устроить романтический вечер и провести ночь со страстью, но Чонгук, осматривая зал, будто впервые его видит, остаётся глух и слеп к знакам её внимания. Он думает над гомункулами и вновь склоняется к мнению, что у Кан вино пил Джонсок, который неплохо разбирается в политике, а Эрме от злости сказал, что её любимый Чонгук тоже вхож, как минимум, в гостиную Кан. В лесах Ителеи чокнутый Чонгук собирал кости, а в замке Эрмы отказался жить и пользоваться благами, поэтому в гостях Кан не засиживался бы и не вёл беседы про то, до чего умом не дорос. Да и кости он собирал с одержимостью идеей, а вампиров в замке не найти, как и нет во дворе могил, в которых могут лежать их останки. Полового влечения гомункулы не знают, поэтому бедолага Чонгук попросту не понял, что от него Эрма требует и на что намекает. До какого уровня у них дошла любовь, меченный Чонгук предпочёл не знать, но легко предположил любые низости, ведь на основании экспериментов в постели взялся диагноз «импотенция».       Прогуливаясь по залу и избегая столкновения с мебелью, Чонгук подумал, что ему очень не повезло уметь отбирать у вампиров эмоции и чувства. Да, таким образом он становится ближе к человеку, но и проблемы получает человеческие. Тэхён поцелуями и нежностью рук убедился, что ему попался гомункул, способный не только ощутить возбуждение, ласку и страсть, но и понять их. Без понимания любое влечение превращается в животную похоть, а Тэхён не терпит грубость по отношению к себе. Его всегда ставили ниже любого вампира и сравнивали с людьми, поэтому он в таинственной для него любви находил утешение, воображал её, как что-то, что отличается от грубых слов и в чём нет места унижению. Чонгук очень нервничает по этому поводу, потому что никогда не занимался сексом, а мужчины в кабаках хвастались дикой страстью в постели. Попадались истории нежных любовников, но их почему-то высмеивали и называли цветочными мальчиками. Однако даже они имели опыт в сексе, а Чонгук не представляет, что это такое и к каким чувствам готовиться.       Приближаясь к клетке с манулом, он отвлёкся от мыслей и осмотрелся в комнате в поисках воды. Из-за любви ителейцев к цветам на одном подоконнике между цветочными горшками служанка оставила лейку с длинным носиком, а подходящей чашки или блюдца, чтобы в него влезла морда манула, нет. Чонгук забрал лейку и подошёл к клетке. Объяснять животному, что нельзя слепо и беспечно следовать за Тэхёном, нет смысла. Инстинкты в мануле берут верх, поэтому ему кажется, что с Тэхёном безопасно и он обязательно приведёт к родной земле. А раз Тэхён пошёл в замок, значит, манулу тоже необходимо следовать по пятам.       — Что мне с тобой делать? — Чонгук открыл клетку и присмотрелся к настроению животного.       Сидит, напыжился, уши прижал и смотрит исподлобья, не понимая, как относиться к тому, кто не является представителем ни одной известной расы. Следуя примеру Тэхёна, Чонгук сунул руку в клетку, позволяя любопытному кошачьему носу ознакомиться с запахом. Параллельно он проворчал, что манул ел его еду, поэтому из благодарности должен хотя бы не укусить. Животные никогда не проявляли к нему агрессию, однако Чонгук учитывает тот факт, что манул морально и физически истощён, поэтому способен вести себя нетипично для его поведения. Или же, наоборот, поведёт себя с Чонгуком как с любым человеком, решив, что может доверять только тому, кто пахнет Холодным морем.       Манул отказался его нюхать, чему Чонгук оскорбился и невольно понюхал себя. Он налил в ладонь воду и приблизил к пушистой морде. Посмотрев настороженно, животное отказалось пить, и Чонгук оскорбился дважды: из его рук волки ели, а гордый кот с обезвоживанием нос воротит.       Чонгук остановил взгляд на животном и принялся думать, как поступить, чтобы позже не жалеть о решении. Жрица говорила, что манула надо убить, чтобы не разлучать Чонгука и Тэхёна. Неизвестно, намерена ли Эрма избавиться от животного, но Чонгук может оставить его в замке и жить с Тэхёном долго и счастливо. Если же кот вырвется на свободу, всё равно не сможет пройти горячий источник Мортеры, или будет долго обходить его, а к тому времени Чонгук и Тэхён приедут в Элифут. Манул — не гомункулы, которые действуют на нервы Чонгуку. Гомункулов надо убить, чтобы избавиться от чувства ревности и от двойников в мире, а манул — не конкурент и из рода кошачьих. Пока Чонгук следил за лесами Берфая, помогал Таэю и работал в империях людей, остальные гомункулы занимались отвратительным вещами. И пусть Чонгук знает только про дела Чонгука из Ителеи, ему этого достаточно, чтобы сделать набросок возможностей остальных гомункулов. Выводы неутешительные и не достойны еды вампиров, однако дают понять, что даже выращенные в грунте «овощи» вынуждены прогибаться под обстоятельства и приспосабливаться к большому миру. Разницу между собой и вторым гомункулом Чонгук заметил, предпочёл обдумать её и обсудить с Тэхёном, а иначе нельзя, потому что мнение того, кто жил с гомункулами, очень важно. Для себя Чонгук подчеркнул, что он никогда не ощущал острую потребность в вампирах, несмотря на то, что читал о них книги и контактировал с ними. Неизвестно, как бы он отреагировал на Тэхёна, если бы тот не оказался единственным вампиром на весь белый свет. А второй Чонгук, наоборот, не смог жить без вампиров, поэтому создал себе иллюзию их скорого возвращения, регулярно искал их и, видимо, тешил себя надеждой на возрождение высшей расы. Остаётся загадкой его поведение: почему он решил, что политая на кости кровь гомункула вернёт вампира к жизни? Как понял Чонгук, ему есть, чему поучиться у обычных гомункулов, и как они, он, глядя на манула, выбрал то, что лучше для господина.       Открыв дверь клетки шире, он предложил манулу проваливать на четыре стороны. Тэхён хочет вернуться домой, всем сердцем тянется к своему клану и бредит веком правления Богини Неба, поэтому Чонгук ему уступит, засунет свои желания в самые дальние углы души и не будет капризничать. Да, ему страшно расстаться с Тэхёном. До ледяной корки на сердце жутко думать, что Тэхён сделает шаг в свой век и для Чонгука наступит могильная тишина, в которой нет ни жизни, ни хода часов. Но так правильно, по крайней мере, для гомункула, поэтому Чонгук согнул крючок и петлю, сделал вид побега из клетки и напоследок пожелал манулу счастливого пути и более никогда не попадаться в жестокие руки.       Кот спрыгнул с тумбочки, затем — на пол, лаской пробежался по полу и запрыгнул на подоконник. Скинув с него бокал Джонсока, он оценил обстановку на улице, проследил за ителейцами в лучах заходящего солнца и выбрал прыгнуть на удачу, а не искать выход в коридорах замка. Едва толстый хвост мелькнул за окном, Чонгук подошёл к разбитому бокалу и присел собрать осколки. В этот момент в помещение вошла Эрма и, с высоты своего роста не увидев Чонгука из-за рядов мебели, накричала на служанку, а страже велела искать беглеца. В тот момент Чонгук узнал о ней очень многое. Во-первых, как предупреждал Тэхён, сумасшедший правитель живёт в своём маленьком мире, а за его пределами жителям империи не выжить. Во-вторых, из замка надо бежать. К сожалению, Чонгук не может использовать силу, чтобы выбраться за ограждение. Если Эрма и её приближённые узнают, что Чонгук и Тэхён не люди, утром об этом будут говорить во всех империях и правители объявят на них охоту. Сплетни всегда распространяются быстрее благой вести, поэтому по пути к Тьме действовать необходимо очень аккуратно.       Чонгук сложил осколки на ладонь и встал на ноги. Всматриваясь в Эрму, он решил молчать и слушать, как она властным и командным тоном угрожает убить каждого, кто ослушается её приказа. Впрочем, она убьёт всех, кто находился в смене во время пропажи Чонгука. Она уже не милая ителейка и не влюблённая женщина, а императрица, которую по жизни преследуют неудачи. В сорок семь лет она до сих пор одинока, бездетна и не снискала расположение народа. Она не войдёт в историю великим правителем, о ней не будут слагать легенды, а её имя не упомянут другие правители во время общения про политику. У неё есть власть исключительно над своим народом и состоит она из страха. Влюбиться в сумасшедшего — всё, что ей оставалось, чтобы отдать кому-то нерастраченную любовь. Быть может, сначала любовь проявилась материнским чувством, а позже переросла в нечто большее и безумное, способное подчеркнуть шаткий рассудок императрицы. В любом случае Чонгук понимает, что впереди Ителею ждут сложные времена, связанные не с нашествием фанатиков и даже не с сошедшей с ума Эрмой, а из-за окончания терпения ителейцев. В конечном итоге они устанут выполнять приказы больного правителя. Всему есть предел, даже терпению тех, кому некуда бежать из родной империи. Пока Эрма сходит с ума лишь в пределах своих дома и кровати, никому до неё нет дела, но, когда её гнев расширит аппетит, смерти увеличатся, ителейцам придётся боятся её желаний, плата за невыполнение которых — смерть. Проще убить Эрму. Пусть у неё нет наследников, а обезглавленная империя уязвима для врагов, ителейцы не пожалеют о своём решении, потому что отдохнут от страха за свою и детей жизни.       — Ты здесь? — Эрма выпрямила осанку, преображаясь из злобной старухи в дочь аристократов, и от волнения принялась делать частые взмахи веером. — Зачем ты прячешься? Тебе негде сесть?       Чонгук показал ей хрустальные осколки и положил их на стол, после чего Эрма крикнула служанке прибраться в комнате. Чтобы оправдать своё поведение, она сказала, что очень волнуется за предстоящий вечер, ведь не знает, как Чонгук относится к её признаниям и длинной речи про надежду на длительные отношения. Чонгук за несколько часов едва ли сказал десять предложений и выглядел безучастным, поэтому сам виноват в нервозности Эрмы. Она подошла к нему ближе и, высоко задрав голову, мило улыбнулась. Ей очень жаль, что колдун вернул Чонгуку чистое сознание, но при этом привязал к себе, как браслет на запястье.       — Я вас слушаю, Ваше Величество, потому что мне полагается молчать, когда вы говорите, — Чонгук сделал шаг назад и поклонился. — Если вам действительно интересно моё мнение, то я по-прежнему не намерен связывать свою судьбу с вами.       Взгляд её зелёных глаз потяжелел, и Чонгук поклялся, что внутри себя она испепеляет континенты, но на этот раз её гнев бессилен. Прошлый Чонгук послушанием и неуверенностью вселил в неё надежду на личное счастье, а теперь она столкнулась с совершенно другим человеком: холодный, бессердечный и не алчный. По её мнению, только в двух случаях человек откажется от денег: он находится под влиянием магии, либо он влюблён.       — Иди за мной! — она резко повернулась и быстрым шагом направилась в коридор.       Чонгук последовал за ней, предполагая самые страшные муки за неповиновение. Возможно, следовало соглашаться на искушение, тем самым растягивая время до прихода фанатиков, но Чонгук не хочет связываться с Эрмой. У него есть, о ком заботиться и переживать и кому уделять внимание. С каждым днём Тэхён требует больше внимания Чонгука, не скрывает чувство ревности и строит планы на ближайшее будущее. Чонгук даже в вынужденной обстановке не в состоянии подыграть Эрме, если ситуация затрагивает чувства Тэхёна. Иначе он не может поступить, потому что дорожит тем, что с жадностью и без меры впитывает в себя из вампира. Чонгуку нужны чувства и эмоции Тэхёна, и негативными он сыт по горло. Ему до сих пор в мечтах слышится звонкий и заливистый смех, и менять его на печаль Тэхёна, когда он узнает про уединение Чонгука и Эрмы, не согласен. Пусть Тэхён называет его дураком и глупым, пусть напоминает про необходимость пользоваться умом и обзывает тупой едой, а Чонгуку знакома ревность, поэтому он никогда и ни при каких обстоятельствах не даст для неё повода.       Эрма прошла вдоль длинного коридора и повернула налево. Минуя череду комнат, она остановилась возле украшенной бумажными цветами двери и осмотрелась в поисках служанки, но, к её удивлению, коридор оказался пуст. Вместо служанки в дверь постучал Чонгук и потребовал открыть. Кто бы ни сидел внутри, на незнакомый голос точно откликнется.       — У тебя голос, как у того, кто прожил четыре века молчуном! — отозвалась женщина за дверью, и Чонгук сообразил, куда привела его Эрма.       Она стоит довольная, ведь Чонгук за ней поухаживал, не позволил ей выполнить работу прислуги и взял на себя роль спасителя её чести. Этот жест она восприняла, как намёк на согласие поиграть в любовь. Но Чонгук не играет с чувствами, а пожирает их.       Когда женщина открыла дверь, Эрма отругала её за медлительность, а Чонгук увидел молодую ителейку с глазами старухи. Она смотрит на мир, как на скучную картину, о которой может говорить часами, но молчит, потому что её слова поймёт лишь тот, кто прожил её жизнь. Живёт она в комнате с убогими удобствами: отсутствие окон, в дальнем углу туалет отгорожен плотной выцветшей шторой, а кровать и старый стол расположены рядом. Женщина, как угадал Чонгук, является колдуньей не хуже жриц фанатиков, и служит Эрме. На Чонгука она смотрит пристально, поглощая его жизнь через радужку глаз и принимая каждое видение со знанием тайн мира. Сколько лет этой женщине и что она видит, сидя в четырёх стенах, невозможно угадать, однако не зря Эрма приковала её цепью за ногу, чтобы не сбежала со службы.       — Проверь его! — Эрма вошла в комнату и сразу пустила в ход веер, отгоняя от своего лица смрад туалета. — Есть на нём проклятия? Любовный приворот? Любое магическое воздействие?       Женщина зажгла несколько больших свечей, неспешно собрала длинные волосы в хвост и связала куском тонкой верёвки. Нервозность императрицы её нисколько не торопит, Чонгук вовсе не интересует, а приказ расценивает по-своему, будто ничто и никто в этом мире ей не указ. Взяв со стола толстую свечу, она приблизилась к Чонгуку и жестом подозвала к себе.       Чонгук немного наклонился к свече и посмотрел колдунье в глаза. Они потеряли насыщенный зелёный цвет, даже зрачок стал серым, будто впитал в себя полутень комнаты и отражает серость старых страниц книг, разложенных на столе. Сколько в действительности лет колдунье, Чонгук не хочет знать и до судороги в руках захотелось разорвать цепи. Ему кажется, что нельзя держать на привязи тех, кого природа пометила даром, сделала ближе к себе, своим подобием. Они будто дети, похожие на своего родителя и вобравшие в себя его таланты, неподвластные пониманию большинству населения планеты, но легко подчиняющие время и стихии. Дар необходимо развивать, а не удерживать в плену и томить тягучестью дней.       — Ваше Величество, — колдунья погрузилась в темноту глаз Чонгука и сквозь огонь изучила образы прошлого, — на нём нет ни капли магии.       — Ты уверена? — Эрма переполошилась и подошла ближе к Чонгуку. — Хочешь сказать, что я ему противна?       — Нет, Ваше Величество, — колдунья убрала свечу и под звон ржавой цепи направилась к столу, — он не умеет любить, — она поставила свечу и оглянулась на Эрму. — И он бесплоден, поэтому наследника от него вы не родите. Поймите, рождённый из семени, своё семя не посеет.       Пока Эрма возмущается загадкам, Чонгук тревожится. Он настороженно смотрит на женщин и ждёт, когда Эрма потребует объяснений. Быстро обдумывая слова и ситуацию, он заметил, что колдунья не предупреждает Эрму про опасность нападения фанатиков и молчит про вампира. Невозможно не увидеть рядом с Чонгуком того, к кому его душа тянется, как птица в небо. Блеклые глаза видят сущность гомункула и то, как его туго связала судьба с вампиром. Кажется, даже пленница восстала против Эрмы и намерена ценою собственной жизни избавить Ителею от правителя.       Колдунья нагло врёт:       — Мне надо провести ритуал, чтобы посмотреть на него глубже. Не исключаю, что над ним поработал сильный колдун, который поставил печать защиты. Но вам, Ваше Величество, необходимо покинуть комнату ради вашей безопасности.       Эрма посмотрела на неё, затем — на Чонгука, будто оценивая уровень доверия, и предупредила, что выйдет из комнаты на пятнадцать минут и войдёт без спроса, как полагается императрице.       Когда она вышла, колдунья поставила стул посреди комнаты и прошептала, что Чонгук может на него сесть, а сама присела на кровать. Только сейчас Чонгук заметил, что на маленькой женщине надеты лохмотья, а на кровати вместо перины лежат мешки с соломой. На его немой вопрос колдунья ответила, что сама выбрала себе жильё. Когда-то она жила в таких же условиях, только на свободе, и другой жизни не хочет знать. Именно из-за её комнаты в коридоре этой части замка пусто, однако даже наличие тишины и толстых стен не сравнятся с уютом дикой природы.       — Почему вы не сказали Эрме, что я не человек? — Чонгук сел на стул и повернулся к колдунье.       Та пожала худыми плечами и усмехнулась, после чего подметила:       — Какие у тебя интересные приоритеты: императрицу называешь по имени, а меня — на «вы», — она тяжело вздохнула, посмотрела на игру теней на потолке и тихо прошептала: — Какой смысл ей говорить правду, если она не поймёт ценность того, что видит? Эрма не может наслаждаться взглядом, поэтому я предпочту, чтобы ты и Тэхён остались для неё людьми.       Она улыбнулась и рассказала, что Эрма приводила к ней ещё одного Чонгука и просила дать ему светлый ум, но колдунья действительно не в состоянии это сделать. Для гомункулов и вампиров нужна особая магия, чтобы как-либо влиять на них, а простой ителейке это неподвластно. Для неё Чонгук — нечто невообразимое, за пределами понимания и больше, чем чудо. Она смотрит на него и не понимает, как надо думать и что надо делать, чтобы с помощью реактивов и природных материалов создать «кого-то», а не «что-то». Колдунья взаимодействует с природой при помощи заклинаний или просит духов выступить посредниками, но гомункулы находятся за пределами её понимания, потому что созданы человеком. Она дорожит Чонгуком, как представителем вымирающей расы, и желает, чтобы он жил, потому что более никто и никогда не сотворит ничего подобного.       — Твой друг тоже должен жить, — она подтянула цепь ближе к ноге, чтобы оковами не натереть кожу. — Без него ты умрёшь, значит, он должен жить.       — Он тебе не любопытен, как я? — Чонгук всмотрелся в её задумчивость на лице и поразился пытливости её ума.       Она поморщила нос, пожала плечами и объяснила, что примерно представляет, как сделать из человека вампира, поэтому Тэхён интересен лишь тиарой. А Чонгук — создание невероятное, из-за чего колдунье кажется, что некий Бог всё же существует и показал людям, как создавать жизнь. Вот только сами люди этот дар уничтожили. Теперь колдунья видит в Чонгуке мудрость прошлого во плоти. Наверное, это плохо — возвышать гомункула, но врождённое любопытство и долгие годы проживания в собственных мыслях сделали её ближе к фантазии, чем к реальности.       — Значит, на мне нет магического воздействия? — Чонгук вернулся к интересующей его теме, и колдунья кивнула. — Как же тогда объяснить разницу между гомункулами?       — Кто их создаёт, тот знает ответ, — она призадумалась на минуту и добавила: — Я не верила, что можно объединить вампира и гомункула. Разве возможно человеку стать частью своей еды? Вот и я недоумевала: как в трудную минуту вампир и еда становятся единым целым? Ты же понимаешь, что я говорю про обычных гомункулов? — она дождалась, когда Чонгук кивнёт, и продолжила: — Оказывается, вампир может контролировать несколько гомункулов, чтобы выжить. А Тэхёну достался один ты, и ему неимоверно повезло.       — Ты видишь даже это? — перебил её Чонгук, интересуясь её видениями. — У тебя глаза волшебные?       Она отрицательно замотала головой и назвала себя обычной ителейкой, которой удаётся заглянуть в прошлое любого живого создания. Будущее ей неподвластно, если кто-то не упомянул его в разговоре, но видит она только обрывки прошлого, поэтому многого не знает. Когда Эрма привела в замок предыдущего Чонгука, колдунья заглянула в его прошлое и увидела десяток одинаковых лиц. Постепенно она сопоставила мелкие детали и угадала, на кого императрица положила глаз. Теперь в замке находится совсем другой Чонгук, и колдунье его жаль. Она видит, как ему и Тэхёну тяжело жить друг с другом и друг в друге, но такова судьба вампира и гомункула на грани вымирания. Для себя она узнала, как происходит слияние хищника и жертвы, и ей этого достаточно, чтобы убедиться в своей правоте: оба должны остаться живы.       Шум в коридоре отвлёк от общения, и Чонгук прислушался. Кто-то из мужчин громко прокричал, что город в огне, и Эрма не сразу сориентировалась в ситуации. Войну соседние страны не объявляли, а подлое нападение сразу бы раскрылось шпионами. Да и какая армия способна незамеченной дойти до столицы? Когда мужчина сообщил, что поклонники Дэи сжигают город, Эрма стремглав помчалась к выходу оценить масштабы беды.       Чонгук открыл дверь и выглянул. Считая, что появление фанатиков означает старт к поиску Тэхёна, он прошмыгнул вперёд и остановился на углу. В замке началась паника, Эрма кричала готовить пушки и целиться в толпу неугомонных дикарей, а генералы просили одуматься и не убивать вместе с врагами мирное население. Чонгук вышел вперёд и прислушался к душе — тихая, мирная, ожидающая встречи взглядов вампира и гомункула. Тэхён ведёт себя очень спокойно, что вовсе на него не похоже, но Чонгук может поклясться, что не ощущает тревогу, а значит, Тэхён не в опасности. Он где-то притих и ждёт фанатиков. Поскольку они явились к замку, Чонгук решил воспользоваться шумом и сделать то, что считает нужным. И пусть его самовольство в последние разы плохо заканчивалось, сейчас он уверен, что поступает верно.       Избегая столкновения с ителейцами, он миновал длинные коридоры, поднялся на второй этаж, изучил обстановку и остановился возле украшенной цветами и оружием стены. Шум в замке усилился, к нему добавились женские крики, и кто-то громко сообщил, что враг готовит пушки к бою. Интересуясь положением дел, Чонгук подошёл к окну и всмотрелся в огонь. Он частично охватил город, будто-то кто-то специально указывает, что именно необходимо поджечь во избежание жертв и убытков. Горят ветхие дома, телеги у дороги, пустые прилавки, уличные столы с навесом и старый хлев. Люди мечутся, кричат, шарахаются от сошедших с ума фанатиков, которые с факелами бегают по улицам в поисках подходящих домов для поджога. Один ителеец проскочил в узкий проём между домами, тенью скользнул к высокой смотровой башне и бросил факел. Старое дерево вспыхнуло, осветило округу, и пламя поднялось высоко вверх, будто желая сжечь само небо.       На лице Чонгука отразился огненный свет и напомнил ему про праздник фанатиков. Столб огня на поляне не касался небес, не делал ночь черней самых тёмных замыслов рабов Дэи и не пророчил переломный момент в истории Ителеи. А сейчас ителейцы словно готовы выплеснуть наружу давящий на душу гнев за годы бессмысленного правления императрицы и её непреклонность перед Дэей. «Тэхён будет счастлив» — невольно подумал Чонгук, представив, как новый правитель обновляет империю и приказывает ителейцам принять многие новые вещи, законы и правила.       Чонгук видит, как по двору мчатся служанки в поисках Джонсока, а воины стальными сабатонами затоптали красивейшие цветы страны, будто отомстив им, как врагу. Глядя на суету возле ворот, Чонгук присмотрелся к ителейцу в хлопковых штанах, дождался, когда он повернётся лицом к замку, и криво усмехнулся, узнав в нём полудурка, который сопровождал Чонгука к поляне. Он всё же прислушался к совету и сбежал с праздника, благодаря чему до сих пор дышит. Его решимость привела его в замок императрицы и помогла втереться к ней в доверие, а он её предал. Благодаря ему ворота замка открылись, и толпа фанатиков ворвалась во двор и напала без разбора на тех, кто стоит перед ними. Воины Эрмы встретили врага ответной атакой, и победоносные кличи сменились на предсмертные крики.       Чонгук повернулся к стене и снял с неё ножны и меч. Рыцари не смогут долго удерживать фанатиков, а в замке находиться небезопасно, поэтому необходимо в ближайшие минуты найти Тэхёна и уходить. Главное — не попасться на глаза Эрме. Чонгук пробежался по коридорам, спустился на первый этаж и заметил, как воины выстроились в ряды возле входа, готовые встретить врага.       — Уходите! — выкрикнул им Чонгук, и те оглянулись. — Фанатики пришли не захватывать замок, а разрушить его!       Он юркнул в коридор и притих. В шуме воплей и ропота не услышать приказы, но, когда Чонгук вновь выглянул из-за угла, возле дверей количество воинов значительно уменьшилось. Кто знает, что у них на уме, но, если решили выбежать во двор и помочь своим товарищам урезать численность фанатиков, Чонгук пожмёт им руки. Кто останется в замке, невольно станет союзником врага, потому что погибнет под тяжёлыми камнями. Эрма, как назло, приписала себе слишком большое значение. Она решила, что фанатикам нужна она, и пришли они по её душу. Вопреки её мнению, ими управляют жрицы, которые не против поговорить, если увидят Эрму до того, как пушечное ядро столкнётся со стеной замка. Однако договариваться и вести переговоры Эрма не намерена.       Следуя не столько по карте, сколько на запах, Чонгук достиг пустого коридора и скривил губы от вони. Толкнув ногой дверь, он увидел сидящую на кровати колдунью, которая моментально впилась в него цепким взглядом, чтобы узнать причину шума. То, что недавно видел Чонгук, её расстроило, но не напугало, а намерения Чонгука — удивили. Он подошёл к углу комнаты, осмотрел кольцо, к которому прикреплено первое звено цепи и с грохотом вонзил острие меча рядом в пол.       — Зачем ты это делаешь? — колдунья подошла к нему, выдерживая расстояние достаточное, чтобы размах рук Чонгука её не задел. — Одумайся, наивный. Ты не задумывался, почему меня посадили, как птицу в клетку?       Чонгук равнодушен к её словам. Он бьёт по доскам и вспоминает недавний разговор с ней. Чтобы не отчитываться и не искать оправдания своему поступку, он ответил её словами:       — Я считаю, что ты должна жить.       Более она не навязывалась на разговор, наблюдала за движениями Чонгука и о чём-то думала. Её мысли захватила некая идея, способная повлиять на её жизнь больше, чем обретение свободы. Даже когда у Чонгука не получилось мечом быстро разрушить пол и он присел у ног колдуньи, она не пошевелилась и продолжила думать. Жить в своих мыслях — всё, чему она научилась, коротая дни в четырёх стенах среди смрада и книг.       Чонгук вырвал из пола кол, который удерживал железное кольцо, и приставил его к одному из звеньев, после чего рукоятью меча бил по нему сверху, пока звено не расширилось ровно настолько, чтобы снять его с кольца оков. За это время колдунья не шевелилась ни от резких ударов, ни когда сталь оцарапала кожу. Чонгук сел на пол и посмотрел на железный браслет вокруг маленькой женской ноги и не придумал, чем его снять. Болт, покрытый ржавчиной бесчисленных лет, насмерть удерживает железо, а гайку пальцами не сдвинуть с места. Нужна помощь кузнеца, но в городе проходит битва.       — Извини, — Чонгук встал на ноги и поднял с пола меч, — без инструментов я не могу тебе помочь. Через полчаса встретимся за ограждением и сходим в кузницу.       — Не надо, — колдунья бросила книги на кровать и засуетилась в комнате, собирая вещи, — Не хочу, чтобы ты в будущем разочаровался в себе ещё больше. Иди, дальше моя жизнь зависит от меня.       Чонгук кивнул и вышел из комнаты, начиная поиски Тэхёна. Сложно сосредоточиться на внутреннем состоянии, когда вокруг гул, крики и лязг стали. Да и обороняться особо нечем. Меч ителейцев в руках человека выглядит смешно, но Чонгук решил, что это лучше, чем ничего. Опасность Тэхёну не угрожает, но, если он где-то заперт, придётся ломать дверь, и в этом случае меч очень пригодится. Надо только найти нужное место, а Чонгук, кроме тишины в душе, ничего не ощущает. Она сравнима с пустотой, но Чонгук точно знает, что внутри неё есть Тэхён. Тишина вязкая, смолой тянется вниз и опускается в бездну вечности души, по крупной капле отсчитывая время до начала паники Чонгука. Остатками здравого рассудка он понимает, что в условиях проживания в доме Эрмы и будучи на вид как человек, спокойно не скоротать минуты в удобной кровати и не читать интересную книгу, а значит, Тэхён не находится среди роскоши.       При подъёме на третий этаж Чонгук резко остановился и осмотрел светлые стены, украшенные цветами, и повернулся на сто восемьдесят градусов. Эрма приказывала Джонсоку показать Тэхёну спальню, но Чонгук добрался до третьего этажа, где расположены покои Её Величества, а сердцебиение вампира не слышно. Колдуна точно не поселят на один этаж с императрицей, однако легко запрут в тюрьму, а она расположена во дворе замка.       Перешагивая через несколько ступенек, Чонгук осмотрелся — воины охраняют вход, за которым идёт сражение. Вновь возвращаясь в коридор, где находится комната колдуньи, Чонгук подбежал к самому дальнему окну и потянул за ручку. Понимая, что его поступок расценивается, как предательство, он приготовился к нападению, но ителейцы слишком заняты фанатиками и меньше всего думают о происходящем возле вонючей двери. Колдунья выволокла в коридор связанные в покрывало вещи и разделила с Чонгуком план. Сначала он выбросил через окно вещи, затем поставил маленькую женщину на подоконник лицом к себе, схватил её за предплечья и, когда она прыгнула назад, наклонился вперёд. Колдунья повисла над землёй, и Чонгук медленно ослабил хватку, контролируя чужие руки. Когда его ладони опустились к запястьям колдуньи, он отпустил её, и она мягко приземлилась на ноги. Схватив свой узелок, она шустро сбежала, не поблагодарив за помощь.       Чонгук спрыгнул с подоконника и пошёл вдоль дома, прислушиваясь к битве и осматриваясь, чтобы в любой момент отбить атаку. В огнях факелов на стенах он заметил, как недалеко от него колдунья с бельевой верёвки снимает платья Её Величества и складывает к своим вещам. Чонгук её не осуждает, понимая, что в вонючих лохмотьях она привлечёт к себе много внимания, а дорогое платье легко сделать обычным: снять бусины, золото, ленты и обрезать длинный подол. Прекращая следить за воровством, Чонгук повернул за угол и прислушался к себе — всё та же тишина. Начиная подозревать неладное, он пошёл быстрее, вором прошмыгнул мимо сражения и юркнул в тень возле лестницы.       «Тринадцать» — цифра выстрелом пробила висок Чонгука, и он оглянулся назад, с ужасом понимая, что Тэхён тихо и спокойно приближается к состоянию анабиоза. В тот момент Чонгук осознал весь вложенный смысл в слова «Заберёшь меня, и мы уйдём за ограждение». Чонгук вспомнил длинную речь про заботу и предупреждение о том, что он находится в шкуре Тэхёна. Она неудобная, с остатками сырого мяса, которое горячей сукровицей липнет к коже, и, высыхая, стягивает тело, вынуждая его под давлением деформироваться. И Чонгука ломает, выкручивает, будто в попытках вывинтить тело из чужой шкуры, пока она до сломанных рёбер не сдавила грудь. Он осматривает двор, но видит только размытые точки огней, которые пляшут игривыми светлячками и угрожают приблизиться и сжечь всех, кто поднимет на них оружие. Шаткой походкой Чонгук обошёл лестницу и побрел вдоль здания, не обращая внимания на толчки ителейцев, которые вступили в бой, защищая вход в замок. Чонгук им не соперник и не враг. В ближнем бою он раскидает воинов и поможет фанатикам войти в замок, но те не стремятся его захватить.       Взяв со стены факел, Чонгук подошёл к низкой двери и потянул ручку на себя. Моментально стало душно, сырость облепила кожу, и огонь не помог рассмотреть в темноте дорогу. Жарко настолько, что невольно хочется сделать шаг назад, и слишком тихо, будто этого места не касается война и суета двора. Чонгук сделал шаг вперёд, и замерли его сущность, сознание и то, что накрыто тяжёлым камнем подсознания. Цифра тринадцать толкает двигаться вперёд, и Чонгук нутром чувствует, что идёт верно, спускается по мокрым камням ступенек и пытается из влажного воздуха вытянуть кислород. Сердце притихло от вида нескончаемой лестницы, а душа свернулась в маленький невесомый комок странных чувств. Они не принадлежат Чонгуку, и по ним он понимает, что Тэхён всё это время ждал его, как обещал и в чём клялся, и сейчас где-то внутри себя этим маленьким, смятым и некрасивым комком радуется лёгким звукам знакомых шагов. Он слышит Чонгука и ни на минуту его не покидал.       Чонгука ждали, хотя не назначили место встречи. Впервые он ощутил чужое чувство лёгкости от своего возвращения к тому, кто в него верил и доверил ему жизнь. Спускаясь по последним ступенькам, Чонгук назвал бы себя последней скотиной и безответственным гомункулом, который не в состоянии позаботиться об одном хозяине, но вновь вспомнил предупреждение Тэхёна и его упрёк «Я ни слова о тебе не сказал». Виновных в их ситуации нет, и Чонгук через силу попробовал смириться с этим фактом. Факел осветил помещение, камеру и Тэхёна. То насколько Чонгуку стало плохо, успокоило Тэхёна, оповестило, что можно более не переживать, и подарило покой.       Повесив факел на стену, Чонгук потянулся за ключами и заметил, что пальцы дрожат. Внутри себя он от ужаса воет на весь мир. Ему больно до натянутых вен. Ему хочется плакать, но каплями оседающий пар течёт по щекам вместо слёз. Чонгуку кажется, что он потерял себя, и настало время раствориться в мире удобрением для будущих гомункулов. Встать на месте и кричать, как некогда это сделал Тэхён, Чонгуку мешают машинальные движения. Установка подсознания руководит руками и ногами, требуя делать то, что надо, а нервную систему можно расслабить где-то на болотах, поэтому плач и истерики подождут. Раньше передышку делать нельзя, потому что Тэхёна необходимо забрать и бежать вместе с ним дальше от замка и границы Ителеи.       Дверь камеры оказалась открыта, и Чонгук в свете единственного факела подошёл к Тэхёну и осмотрел его руку, скованную цепью. От влаги кожа на пальцах сморщилась, кровь впиталась в ткань, раны затянулись, а одежда намокла. Тэхён уснул, отдавая себя под ответственность Чонгука, и тот сунул ключ в замок. Повернув его до щелчка, он успел схватить запястье Тэхёна и не позволить ему упасть. Сняв вторые оковы, Чонгук подхватил Тэхёна и присел рядом. Тот не отозвался ни на своё имя, ни на просьбы, ни на беспокойство души Чонгука и тряпичной куклой повис на его руках. Его убаюкали страх и волнение, оповестили ему, что теперь гомункул костьми ляжет, но отнесёт его в безопасное место. Чонгук точно знает, насколько живучие гомункулы, поэтому, если он не возьмётся за ум, глупо напролом побежит сквозь сражение. Жертвенность, безрассудство — типичное поведение тупой еды вампиров. Вместо того, чтобы спастись с хозяином, гомункул способен пожертвовать собой, став живым щитом между ним и врагом, а кто защитит вампира потом — его не заботит.       Чонгук освободил Тэхёна и поднял на руки. Он посмотрел на наполовину потухший факел и сплюнул с губ стекающие капли. Надо идти на ощупь, потому что руки заняты. В ближайшее время придётся долго идти на север Ителеи, а по пути — кормить Тэхёна, потому что его организм тратит остаток сердцебиения для восстановления и на десяти ударах вынудит вампира спать, экономя ресурсы для выживания.       В темноте поднимаясь по мокрым ступенькам, Чонгук заметил свет огня и остановился, дожидаясь посмотреть в лицо тому, что идёт навстречу. В худшем случае Тэхёна придётся положить на камни и сражаться коротким ителейским мечом. К счастью, по лестнице спустился Джонсок и при виде Чонгука не удивился, а поинтересовался:       — Как ты его нашёл?       О том, что надо врать, Чонгук понял моментально по тону его голоса. Джонсок одновременно восхищён и поглощён недоумением и лёгкой тревогой. Он признался, что следил за Чонгуком и в замке даже хотел подсказать ему дорогу к Тэхёну, но любопытство взяло вверх.       — Мне просто повезло, — Чонгук прижал к себе Тэхёна, будто, раскусив ложь, Джонсок отберёт его, бормоча, что лгуны не достойны ухаживать за вампирами.       — Давно ты считаешь меня идиотом? — Джонсок повернулся и пошёл обратно к выходу. — В здании восемь входов в подвал, но ты обратил внимание только на один, а на другие даже косые взгляды не бросил, — он махнул рукой, показывая, что не лезет в эту тайну. — Плевать. Выведи меня отсюда, и разбежимся.       Уловив в его тоне полуприказ, Чонгук сообразил, что между Джонсоком и Тэхёном есть договор. Безусловно, Чонгук выполнит волю хозяина, но из-за чужих приказов на сердце осталось чувство неуюта. Без болтовни Тэхёна жизнь не ощущается, а нести его на руках и видеть на его лице беспомощность — разорвать свою душу пополам. А Тэхёну спокойно в этот период, надёжно и сонно. Он доверяет себя Чонгуку, который переживает за него и периодически ловит себя на мысли, что не справится. Гомункул в нём не сомневается в успехе, а жизненный опыт твердит, что всегда есть шанс на провал.       Переступив порог, Чонгук вынес Тэхёна на улицу, и тёплый ветер позднего вечера охладил кожу. Под невнятные бормотания Джонсока Чонгук направился к выходу. Прижимая к себе Тэхёна, он обошёл ителейцев и остановился перед мужчиной, который открыл фанатикам ворота. Смотря друг на друга, оба поняли, что ссориться бессмысленно: сражение уже идёт, а унести Тэхёна дальше от замка необходимо в короткие сроки, поэтому каждый должен получить то, что надо, без торговли.       — Открой дверь, — мужчина приказал своему напарнику и отобрал факел у Джонсока.       Когда тяжёлая дверь поддалась натяжению, Чонгук сразу ушёл, не сказав слова благодарности или обвинений. Едва дверь закрылась, за ней раздались крики фанатиков о том, что Эрма и её слуги едва не убили отца Дэи. Один фанатик проорал, что видел его беспомощного на руках Чонгука, а другой — до хрипоты убеждал, что помог им покинуть опасную территорию. Они подогрели гнев своих товарищей, и те с новыми силами бросились на воинов Эрмы.       Джонсок подвёл к Чонгуку лошадь и пожелал счастливого пути. Он улыбается, хотя вокруг горит город, воняет гарью и раздаются вопли страха и ужаса. Чистые глотки свободы обесценивают чужие жизни и горе, поэтому Ителея может пасть и сравняться с землёй, а Джонсок продолжит улыбаться и наслаждаться возвращением себе права распоряжаться своей судьбой.       — Почему Эрма посадила на цепь колдунью? — Чонгук положил Тэхёна на спину лошади и следом сел позади него. — Она настолько сильная в магии, что заслужила жить в мерзких условиях?       Джонсок улыбнулся шире, и в его глазах промелькнуло ехидство. Он видел, как Чонгук помог колдунье сбежать, но не остановил его для того, чтобы посмотреть на выражение его лица, когда он узнает правду.       — Она убийца. Ради ритуала она убивала без пощады всех, кто был указан в каждом пункте старых книг, — Джонсок разочаровался, не замечая на лице Чонгука потрясения или сожаления. — Если бы не её способность видеть прошлое, Эрма её убила бы.       Чонгук кивнул, без слов поблагодарив за информацию, и погнал лошадь прочь от столицы. Несмотря на жуткую новость, он ни о чём не жалеет. Насколько позволяют ему знания про магию, он примерно представляет, какие деяния лежат на совести колдуньи, чьё имя он забыл спросить. Она заслуживает смерти, но природа охраняет своё дитя, поэтому колдунья вновь выжила. Чонгук спас её не из жалости, а потому что людям с даром и способностями смерть уготована не от рук человека. Умереть под обломками стены — слишком просто для того, кто убивал птиц, животных, детей, стариков и загубил многие другие души. Порой от списка ингредиентов для ритуала у Чонгука появлялось желание порвать книгу, однако даже самый жестокий пункт — часть бесценных знаний. Да и сам Чонгук — результат алхимического рецепта и смесь природы с трупом гомункула, поэтому не ему судить ритуалы и магию.       Сколько бы Чонгук не думал над поступком Эрмы, каждый раз сталкивался с подозрением, что комната, в которой находилась колдунья, имеет выход на улицу. Пусть это не окно и не дверь, но узкий проём должен быть, чтобы циркулировал воздух, иначе бы колдунья умерла раньше, чем принесла пользу Эрме. Она могла открыть дверь, чтобы проветрить комнату, но предпочитала сидеть взаперти, и, что больше всего вводит Чонгука в недоумение, не пыталась спастись и выступила против своего освобождения. Ответы на множество вопросов Чонгук не узнает, но, если когда-нибудь услышит про кровавые жертвоприношения в Ителее, обязательно навестит империю.       В первую очередь надо позаботиться о Тэхёне. Чонгук долго размышлял над его поступком и не нашёл храбрости возмущаться вслух. В мыслях — ругается, как пьяный посетитель таверны, потому что Тэхён потратил почти всё сердцебиение на слух. Чонгук уверен, что Тэхён подслушивал за ним, иначе не объяснить внезапную и момолётную радость в его душе. Однако ещё ни один гомункул не злился на хозяина за внимание. Тэхён не просто его уделил, а едва не уснул вечным сном ради еды. Чонгук понятия не имеет, как реагировать на его поступок, но точно знает, что ему, Чонгуку, теперь расхлёбывать последствия.       И ведь Тэхёна не обвинить в халатности. Никто не знал, как поведёт себя Эрма и какие желания у неё появятся в процессе прогулок по замку и двору, поэтому Тэхён «спрятался» в камере. Даже если бы Эрма пришла посмотреть на умирающего Тэхёна, то увидела бы его жалкое положение и осталась довольна, а её гнев не распространился на Джонсока и слуг.       Вспомнив Джонсока, Чонгук невольно подумал, что вскоре в лесах Ителеи столкнутся две группы разбойников и в их борьбе за территорию пострадают фанатики. Наверное, карма всё же существует, раз последователи Дэи, которые подняли бунт и сожгли часть города, сами пострадают от столкновения двух враждующих сторон и одна из них сожжëт поселения, чтобы в случае победы врага он не смог хранить награбленное добро в сараях и домах.       Приближаясь к лесу, Чонгук в темноте рассмотрел лошадей и не удивился, узнав свои и Тэхёна вещи. Мальчишка, которому поручили перегнать лошадей, уснул недалеко от животных и не сразу проснулся, воспринимая топот копыт, как привычный звук. Лишь при воспоминании о важном задании конюха, босой парнишка лет одиннадцати приподнялся и сонно всмотрелся в темноту, чтобы выяснить, кто пожаловал. Чонгук сразу догадался, что юный горе-труженник прогуливает работу. Конюх отправил его раньше времени на север страны, чтобы освободить место под навесом и больше заработать на вечерних гостях и тех, кто до утра останется в трактире. Но парень тоже не промах: назад не спешит возвращаться, а оплату принял вперёд. Однако работу выполняет усердно и чувства ответственности не лишён, из-за чего при виде Чонгука поставил руки в боки и попросил ехать дальше, а на чужих лошадей не засматриваться.       — Они наши, — Чонгук спрыгнул на землю и стащил Тэхёна. — Планы немного поменялись. Ты бы хоть одеяло себе расстелил, чтобы на холодной земле не лежать.       — За использование чужих вещей меня наказывают! — парень решил, что Чонгук проверяет его на честность.       Он коротышка, но с гордостью выше гор. Чонгук положил Тэхёна на землю и подошёл к мальчишке, чтобы рассказать про нападение в столице. Он присел возле него и старался донести неприятную новость, однако уже на втором предложении увидел в глазах ребёнка полное понимание. Уличная жизнь научила его принимать любую информацию как кратковременную и к изменениям в мире быстро адаптироваться ради выживания. Он молча выслушал Чонгука, поблагодарил за предупреждение и вновь повторил, что не трогал чужие вещи. Искоса посмотрев на Тэхёна, он опустил голову и пробормотал:       — Езжайте вдоль Дэи. Не надо ехать строго на север, потому что там разлились болота, а кипяток источника ушёл вглубь. Ботинки уже не помогают пройти. Разве что скоро сапоги мастерить придётся.       Он почесал белокурый затылок, показывая, что не должен рассказывать про безопасные тропы людям, но раз человек предупредил его про опасность, то и он должен отблагодарить в ответ.       — Я дарю тебе лошадь, на которой прибыл, — Чонгук потрепал его по волосам и полез в карман за деньгами. — За остальными можешь либо приехать в указанное тобой место через пару дней, либо догнать нас завтра вечером, но не иди за нами следом.       Зелёные глаза ребёнка округлились и в свете луны приобрели серебристый блеск. За трёх лошадей денег дадут очень много, а за хорошие сёдла — ещё половину! Учитывая переполох в столице, ителейцы будут охотно расставаться с деньгами, чтобы уехать, а значит, некогда рассиживаться и надо вести лошадь на продажу. Вернуться следует в короткий срок, пока бегущие в Мортеру и Этейлион расы не нашли двух брошенных Чонгуком и Тэхёном животных.       — Дядя, я быстро вернусь! Я найду вас! — мальчишка забрал у него серебряник, подбежал к лошади, вскарабкался к седлу и попросил подождать его возле перехода границы, а он в долгу не останется.       Чонгук не дал слово, что дождётся его возвращения, однако указал на Тэхёна и сказал, что из-за болезни пробираться к границе они будут долго. Он обманул ребёнка, чтобы избавиться от преследования. Тэхён должен поесть, но метод добычи питания выбрал самый аморальный и не для глаз одиннадцатилетнего мальчика.       Когда лошадь умчалась в столицу, Чонгук поднял Тэхёна на руки и пошёл в лес. В ближайшее время Мортера и Элифут узнают про беду Ителеи и закроют границы для ителейцев, а на территории пропустят исключительно представителей своих рас. Чонгуку и Тэхёну необходимо успеть проскочить раньше, чем Таэй выстроит на границе армию. Чонгук уверен, что они справятся, если Тэхён будет сытый. У него тринадцать ударов. Один удар забирают клыки, а на десяти последних вампир впадает в сон. Безусловно, Чонгук может его спящего нести на руках или закинуть в седло и вести его лошадь, однако через горячий источник болот пройти может тот, кто весит не более ста килограммов, а с вещами и Тэхёном на руках Чонгук провалится в кипяток до колен. Как ни крути, оба должны стоять на ногах и не мешать друг другу передвигаться по границе Мортеры. Чонгук оглянулся — лошади следуют за ним и лениво передвигают ногами, будто ребёнок вымотал их скачками. Даже животное понимает, что лучше лечь спать, чем близко подходить к Чонгуку во время кормления, а он только рад спрятаться от глаз мира в Богами забытом месте. К сожалению, это только его мечты, а Тэхён серьёзно намерен добраться до Элифута. Ради цели он пожертвовал сердцебиением, и Чонгук невольно напыжился, ревнуя Тэхёна к прошлому. Бессмысленно отбирать его у клана, в котором ему уготована роль главы, однако Чонгук, чем больше слышит рассказов про жизнь вампиров, тем больше убеждается, что они недостойны Тэхёна. Он принадлежит Чонгуку, и сам Чонгук отказывается думать иначе. Он заткнёт пальцами уши и отрицательно замотает головой, если кто-то начнёт читать ему нравоучения про то, что нельзя считать кого-то своей собственностью. Он не согласен, потому что уверен, что раз он и Тэхён друг от друга зависимы, значит, имеют полное право претендовать друг на друга. Нет ничего удивительного в ревности, и Чонгук свято верит, что Тэхён тоже ревнует, только вслух не признается. Однако Чонгук помнит необычную жадность во время поцелуев, которая сильнее ревности, и, если он вновь её ощутит, не уверен, что сможет сдержаться и не отобрать Тэхёна. Но у кого забирать? Что за несуразица: жадность есть, а конкурента нет? Смешно отбирать Тэхёна у него же или Чонгуку отбирать его у себя. От странного чувства сплошная бессмыслица в голове, и с ней Чонгук разберётся позже, а пока возле реки опустил Тэхёна на траву и снял с лошадей вещи и сбрую, отпуская в вольную жизнь. Если до утра они не сбегут, прослужат Чонгуку и Тэхёну ещё несколько дней.       Расстелив на траве одеяло, Чонгук переложил на него Тэхёна и принялся раздевать. Сначала распустил косу, чтобы из-за сырости в волосах не образовалась плесень. Затем разобрался со шнуровкой, и настал ответственный момент, когда необходимо снять рубашку. Одежда всё ещё сырая, из-за неё кожа Тэхёна похолодела, а на теле любая ткань дольше сохнет, поэтому Чонгуку надо изловчиться, чтобы минимум шевелить тело и максимально быстро стащить мокрую вещь. Приподняв Тэхёна, он сунул правую руку под его одежду, предплечьем поддержал спину, а ладонью — голову. Как бы он ни тянул рубашку, пришлось поднимать Тэхёна выше, прижать к себе, и только потом мокрая ткань сползла с рук. С остальной одеждой и обувью Чонгук справился быстрее, а Тэхён не пошевелился и не издал звук, будто уснул вечным сном, несмотря на тринадцать ударов сердца в минуту.       Чонгук разделся, поставил обувь на траву, меч положил рядом, а вещи развесил на ветках ближайшего дерева. Отыскав в сумке кусок бархатной тряпки, он взял Тэхёна на руки и вошёл в реку. Далеко уходить не решился, опасаясь поскользнуться и упустить Тэхёна, остановился на мелководье и встал на колени, после чего осторожно сел. Разместил он Тэхёна так, чтобы удобно отмыть сначала волосы: голову положил на свои колени, а руки расположил вдоль тела. Вода смоет с кожи запах столицы Ителеи, растворит в себе воспоминания душной камеры и подарит покой, а Чонгук постарается отвлечь Тэхёна от мыслей про грубое обращение ителейцев с высшей расой. В год Богини Неба вампиры бы в лучшем случае потребовали Эрму покончить жизнь самоубийством, чтобы заплатить за преступление. В худшем — заставили бы это сделать всех её родственников, тем самым лишая возможности сесть на трон ближайшему претенденту.       Протирая влажным бархатом лицо Тэхёна, Чонгук вновь подумал над жизнью вампиров во времени Богини Неба и пришёл к выводу, что она ничем не отличается от жизни других рас. У них тоже есть элита и отбросы, привилегии и преимущества, влияния и подчинения. Стать вампиром не означает снискать уважение у всех рас. Аристократы живут отдельно от остальных вампиров, средний класс держится дальше от молодых, а те в свою очередь избегают общаться с новыми вампирами. Разделяют расу по возрасту. Клан Ким вместил в себе мало вампиров, но сколько лет каждому из них, едва ли кто-то помнит. Чонгук подозревает, что на Тэхёне окончилось уважение вампиров к молодому главе. Почему они должны слушаться того, кто прожил пятьдесят лет? По законам это необходимо для развития вампиров, ведь дети и подростки моментально схватывают новшества, быстро обучаются и помогают старшим вампирам понять каждый шаг прогресса в мире. Однако Тэхён слишком отличается от своих предков и не в лучшую сторону. Для Чонгука он навсегда останется единственным, а значит, лучшим вампиром, но клан Ким держал его, как декорации, и этим отдал дань традициям, в которых полагается иметь главу.       Посмотрев на Тэхёна, Чонгуку стало его жаль. Лучше бы его вампиры убили сразу, когда узнали про его гомосексуальность, чем превратили его жизнь в сплошное издевательство. Чонгук понимает его как никто другой. Он предпочёл бы на ферме быть съеденным вампиром и рассыпаться в удобрения для гомункулов, чем попасть под эксперимент Хвана и страдать от непонимания жизни. Ему повезло встретить Тэхёна, чей взгляд на многие вещи намного проще, чем у аристократов, и он прощает Чонгуку ошибки, отсутствие знаний и приобретение человеческих чувств и эмоций. Более того, Тэхён знает, что расстанется с Чонгуком, поэтому старается беречь его от перемены в характере и сохраняет его привычки. Получается плохо, потому что Тэхён тоже живой и не лишён чувств, а Чонгук подбирает их, анализирует своим скудным умом и бережно хранит в памяти. Возможно, когда-нибудь они ему пригодятся, однако ими надо уметь управлять. Чонгук старается, разбирает их по пунктам, но все его попытки лишь для того, чтобы не навредить Тэхёну, а когда они разойдутся, жизнь повернётся в сторону, в которой не захочется даже дышать.       В одном Тэхён не соврал — он учит Чонгука самым паршивым чувствам. За время короткого путешествия Чонгук отобрал у него львиную долю негатива и сейчас, рассматривая в свете яркой луны красивое лицо, усыпанное водным блеском, он ощутил сожаление, будто ведёт Тэхёна к концу его жизни. Путь очерчен ползущей по карте змеёй и оканчивается Тьмой, в которой четыре сотни лет копятся и созревают тайны, поэтому умереть в её снегах проще, чем покончить с собой.       Не выдержав натиск чувств, Чонгук обнял Тэхёна, приподнял и прижал к себе, словно оберегая от предстоящих невзгод. Уткнувшись носом в чёрные длинные волосы с запахом разнотравья, он тихо прошептал:       — Будь навсегда, Тэхён.       Провались пропадом империи и пусть мир идёт своим ломаным чередом, спотыкаясь на каждой ступени истории, а Тэхён должен выжить. Колдунья права — никто из малых рас не должен исчезнуть. И пусть она не ставит вампиров выше гомункулов, но говорит так лишь из-за отсутствия понимания, насколько они зависимы друг от друга.       — Я всё слышу, — сонно пробормотал Тэхён. — И распусти ты этот дурацкий хвостик.       В этот момент Чонгук ощутил радость. Она заставила его улыбаться, как некогда Тэхён улыбался манулу, и щекой сильнее прижаться к тёмным волосам. Тэхён распознал его состояние и уловил главное — это не радость гомункула, а украденные эмоции. Чонгук проявляет то, что точно или максимально близко отражает его состояние, а что является связующим звеном между ситуацией и эмоциями остаётся загадкой.       — Чонгук, — Тэхён выпутался из его объятий и сел, возвращаясь из крепкого сна к важным делам, — в хижине ты поднимал голову гомункула. Ты видел в его ухе серьгу?       Вопрос настолько удивил Чонгука, что он не сразу переключился с радости на мыслительный процесс. Он совершенно точно помнит, что серёжек в ушах гомункула не видел. Зачем они ему? Вампиры могут нацепить на еду бусы, браслеты, кольца, но перед приёмом пищи снимут украшения. Не отправлять же на ферму останки вместе с драгоценностями? Да и гомункул не понимает красоты золота и камней, поэтому не оценит подарки хозяина.       Пока Тэхён рассказывал, о чём беседовал с Джонсоком, Чонгук его купал и наслаждался переливом светлой кожи. Периодически он проверял сердцебиение Тэхёна и прислушивался к округе. Лошади не ушли, беглецов из столицы не слышно, а значит, ночь пройдёт тихо и, кажется, даже безветренно.       — Убить и ограбить — невелика честь, — Тэхён фыркнул и посмотрел на блики луны в реке. — Тем более, ограбили слабого.       Ревность больно укусила Чонгука за сердце. Она — очень странный зверь, который размерами не превышает хорька, но зубы точно больше, чем у дракона, иначе не объяснить, почему она появляется внезапно, будто из ниоткуда, а её укусы разрывают в клочья органы, сознание и волю.       — Прекращай! — Тэхён не оглянулся на него, угадав, что сейчас Чонгук готов пробежаться в противоположный лес, изрубить на куски то, что осталось от гомункула, и наконец-то вольно выдохнуть. — Я на свою голову научил тебя состраданию, но ты всё равно ревнуешь к гомункулам. Мне его жаль, понимаешь? И тебя мне будет точно так же жаль, когда тебя убьют.       Он тяжело вздохнул, встал и ушёл на берег, прекращая общение и подготавливаясь ко сну. Стоя в стороне от сумки и одеял, он ждал, когда вода стечёт с волос, и покосился на Чонгука. Тэхён не одобряет освобождение колдуньи, но не смеет ругаться, потому что у Чонгука не хватает опыта, чтобы понять некоторые сложные вещи. Колдунья хотела умереть, потому что не приспособлена жить так, как от неё это требует мир. Чонгук помощью ей лучше не сделал: бросил на произвол судьбы. Повезёт, если она не разочаруется в свободе и не полезет в петлю, иначе Чонгук почувствует себя виноватым в её муках перед смертью. С другой стороны, Тэхён сомневается, что те, кто не придумал, как жить, собирают вещи, чтобы сбежать с незамысловатым запасом. Теперь колдунье придётся попробовать не вредить людям и при этом колдовать. Проведённое в заточении время пошло ей на пользу, либо Эрма умеет промывать мозги и наставлять на путь истинный, иначе побег не объяснить. В словах колдуньи Тэхён услышал неприятные вещи. Ему вновь показалось, что судьба несправедлива к нему, раз даже засранка в тёмной комнате считает гомункула важнее вампира. Кажется, вампиров перестали ценить, восхищаться ими и признавать в них лучшую расу. Разве что гомункулы продолжают им едва не поклоняться. Только благодаря Чонгуку Тэхён не впадает в уныние и знает, к кому идти плакаться в плечо, когда в очередной раз кто-то выберет гомункула как идеального в сотворении.       — Чонгук, иди сюда! — Тэхён присел возле сумки и принялся в ней рыться, моля Первоотца, чтобы вещи не украли. — Садись на одеяло.       Он очень нервничает, отчего Чонгук услышал в подсознании цифру двенадцать. Пугаясь неизвестной ситуации, он выскочил из реки и подошёл к Тэхёну, который продолжает копошиться в сумке. Долгое ожидание приказа надоело, и Чонгук снял с ветки одежду, чтобы вытереться.       Тэхён вытащил широкий флакон с мазью и пристально посмотрел на Чонгука. Откладывать кормление нельзя, потому что, если сердцебиение сократится ещё на один удар, Чонгуку придётся придумывать, как виртуозно накормить вампира без укуса. К такому вряд ли он готов, поэтому Тэхён, едва не сваливаясь с ног от сплошных тревог в душе, сжал в ладони флакон. Он помнит, что Чонгуку идея заняться любовью не нравится ни с какого бока, поэтому вновь полез в сумку за деньгами. Возможно, золотые монеты — не лучшее поощрение за проделанную работу, но Тэхёну нечего дать, кроме денег, а они нужны Чонгуку.       — Я выпустил манула, — Чонгук сел на одеяло спиной к Тэхёну и положил на траву полосу ткани, которой связывает волосы.       — Ты прям само благородство, — Тэхён подполз к нему, обнял со спины и раскрыл одну ладонь на уровне его груди. — А мне поможешь? Ляг со мной как с женщиной, — он раскрыл вторую ладонь, показал монеты и объяснил: — Я тебе заплачу.       В первые секунды Чонгук только взгляд переводил с тёмного флакона, который на фоне бледной ладони выглядит здоровенным пауком, на две золотые монеты, будто сопоставляя предметы на совместимость. Затем он мысленно удивился цене: на две золотые монеты надо быть искусным мастером в сексе, а у Чонгука знаний даже на медяк не соберётся. Примерно через минуту он мысленно возмутился, что Тэхён нагло скинул на него ответственность. Да, оба никогда не занимались сексом, но Тэхён хотя бы понимает, что надо спровоцировать в партнёре, и наверняка ласкал себя, доводил до оргазма и знает чувствительные места на своём теле. Чонгуку ничего из этого неизвестно. Ему, как гомункулу, вовсе противопоказан секс, но Тэхён приказал «лечь как с женщиной».       Чонгук забрал флакон и деньги, и Тэхён лёг перед ним на одеяло, после чего волосы небрежно положил над головой. Настраиваясь перетерпеть дискомфорт, он посмотрел на задумчивого Чонгука и сосредоточился на слове «дискомфорт». Гомункул не посмеет причинить вред господину, а единственное исключение — опасность для господина, когда меньший вред спасает от большего. Сейчас Чонгук смотрит на флакон, будто тот ему рассказывает, что с ним делать, и составляет очень сложный план, как для ума гомункула. И ведь придумает несколько пунктов, которые, по его мнению, максимально угодят вампиру. Тэхён рассмеялся бы, если б ему сказали, что гомункул намерен заняться сексом, но становится не смешно, когда речь идёт о Чонгуке.       В конечном итоге Чонгук кладёт деньги возле своих вещей, а флакон — рядом с Тэхёном. Волнение в душах переплелось и не разобрать, где чьё, но Чонгук решает одним махом избавиться от него — раздвигает ноги Тэхёна и ложится на него с намерением целоваться. Волнение меняется на удивление, неожиданность и долю чего-то приятного, что Чонгук ещё не разобрал. Он не понимает, что Тэхён впервые ощущает на себе вес чужого тела, и догадывается, что ему это нравится. Соприкосновения кожи, невольные движения рук, дыхание и ощущение наготы и открытости расслабляют в мозгу тугой узел наставлений клана, и создаётся впечатление, что с Чонгуком можно не вести себя строго и не корчить ему недовольную рожу. Тэхён доверяет ему себя, и установка «он гомункул» плохо помогает не воспринимать его как сексуального партнёра.       — Можно без поцелуев? — последняя попытка Тэхёна оградить себя от пошлости.       — Нельзя, — Чонгук смотрит на него сверху и видит в его глазах напряжение от незнания, что будет дальше. — Раз попросил меня, будь добр, уступи мне поцелуи.       Тэхён может приказать, морально надавить, напомнить, что он вампир, а Чонгук всего лишь еда с привилегиями и сейчас секс с ним — вынужденная мера для выживания. Но внутри себя Тэхён борется с прошлым. Наставления клана вынуждают его вести себя так, как в них прописано: сопротивляться, избегать однополых связей и гнать мысли про любовь с мужчинами. Надо делать так, как говорит отец, ведь он прожил дольше и мудрее, но Тэхён найдёт себе тысячу оправданий и не сможет признаться, что в действительности хочет быть тем, кем он является. И он назовёт миллион причин, почему его партнёром должен стать Чонгук, и не найдёт в себе сил признаться, что он может доверить себя только ему. И дело не в том, что Чонгук не причинит ему вред, остановится по первому требованию и чувствует его эмоции, а в том, что он дарит Тэхёну чувства защиты и спокойствия, которые помогают расслабиться. Чонгук для него ближе, чем любовник; надёжнее, чем императорская охрана; преданнее друга, и понимания в нём больше, чем между женщиной и её ребёнком.       Наученный прошлым опытом, Чонгук сначала поцеловал лоб, и Тэхёна это смутило. Он знает, какими силами Чонгуку даются взаимодействия с тиарой, поэтому позволил начать маленькую прелюдию с неё. После воды губы у Чонгука прохладные, но теплее тиары. Они мягко касаются белого золота и кожи, опускаются ниже и, на секунду задерживаясь над губами Тэхёна, чтобы он ещё раз подумал над намерениями, соприкасаются с ними. Поцелуй моментально стал жадным. Тэхён обхватывает ладонями лицо Чонгука и с тяжёлым дыханием отбирает поцелуй за поцелуем. Эта жадность Чонгуку знакома, однако на этот раз она масштабная и лесным пожаром распространяется в душе, заставляя Чонгука вести себя очень аккуратно. Если допустить ошибку, можно легко обжечься или потушить пламя в Тэхёне. И пусть у Чонгука нет опыта в сексе, тело Тэхёна обязательно подскажет, что ему нравится.       Чонгук опустился ниже. Вампиры преимущественно кусают за шею, впиваясь зубами в сонную артерию, поэтому, ощутив горячий поцелуй на ней, Тэхён захотел укус. Прошептав просьбу, он не успел настроиться, как Чонгук слегка укусил его и немного оттянул кожу, затем отпустил, облизал и вновь впился зубами в шею. Тэхён тихо простонал, глубоко вдохнул и ногами обхватил Чонгука, чтобы прижать к себе и почувствовать тепло его тела. Ему понравились укусы, они поднимают в нём волну наслаждения от ощущения быть сжатым, стиснутым, ограниченным. Долгие запреты в жизни породили в нём возбуждение от них и удовольствие от их нарушений. Чонгук целует его сосок, кусает, облизывает и широкими ладонями сдавливает поясницу Тэхёна, а тот прогибается, подставляет грудь и затылком упирается в одеяло, без остатка отдавая себя под обжигающую ласку. Это маленькая игра, в которой он желанный и любимый, и он воображает предысторию с первой встречей, признанием в любви и брачной ночью. Эта должна быть красивая сказка, полная чудес и подвигов, но в каждом влажном поцелуе он узнаёт Чонгука, кровь которого должен съесть. Тяжело думать о еде, когда горячие губы опускаются ниже, изучают возбуждённое тело, а руки помогают им, лаская бёдра, грудь и живот.       Когда жаркое дыхание коснулось члена, Тэхён погладил руки Чонгука и переплёл с ним пальцы. Подсознательно ему даже в этот момент стыдно за свой пол. Ему жаль, что он мужчина, которому нравятся мужчины, и ему кажется, что он насильно заставляет Чонгука заняться сексом.       Знакомое чувство вины огненной лавой влезло в душу и нарушило эйфорию, которой Чонгук наслаждался, и он с укором во взгляде посмотрел на Тэхёна. Говорить что-то бессмысленно, поэтому Чонгук, решив вернуть обоим наслаждение, облизал член, затем ещё и ещё, пока Тэхён не вцепился пальцами ему в мокрые волосы. Он сжимает чёрные локоны, тяжело дышит, а Чонгук обхватывает влажными губами член и постепенно опускает голову ниже, начиная душой вытягивать из Тэхёна огненный смерч чувств. Он питается ими, заполняет внутреннюю чашу и отдаёт часть чувств Тэхёну, потому что ситуация подходящая для их проявления. Пальцы Тэхёна ласкают его лицо, касаются его губ, а таз непроизвольно поднимается вперёд, проталкивая член глубже в горло. Чонгуку приходится отстраниться, схватить его ноги и опуститься ниже, иначе Тэхён не дотерпит до момента, когда кровь будет готова к употреблению.       Чонгуку интересно изучить своё тело, но занят чужим. Он впервые видит у себя эрекцию и считает влечение очень опасным чувством, потому что оно притупляет бдительность, вынуждая сосредоточиться на одном объекте и пошлой фантазии. Повезло, что в данный момент вожделение настроено на Тэхёна, а не на постороннего человека или ителейца, который испугается и назовёт голого человека маньяком.       С помощью влечения Чонгук жаждет целовать, лизать, сосать и кусать Тэхёна, и чем больше в ответ он слышит стонов, тем жарче в нём желания. Он засунул Тэхёну под поясницу сумку и продолжил его облизывать, дурнея от того, что тот чувствует. Чонгуку кажется странным тот факт, что, чем дольше Тэхён получает ласку, тем больше ему надо. Это даже не жадность и не алчность, не эгоизм и не запасливость, а что-то подчиняющее себе разум и тело. И ведь каждый раз у Чонгука находится, что отдать. Он языком провёл по внутренней стороне бедра, раздвинул Тэхёну ягодицы и опустился ниже. Едва его язык прошёлся от копчика до промежности, Тэхён тихо вскрикнул и подался вперёд. Получив дозу возбуждения, Чонгук потерял над собой контроль. Прильнув к ягодицам, он кончиком языка нажал на тугую мышцу между ними и игрался с возбуждением Тэхёна, то облизывая её витиеватыми движениями, то обсасывая, то целуя, то проникая внутрь. Тэхён двинул бёдрами вперёд, направляя язык Чонгука, чтобы он надавил сильнее, а руками крепко сжал его ноги. Тэхёну мало прелюдии. Его тело требует больше, пульс стучит в животе, а инстинкт твердит, что скоро надо есть. И Тэхёну кажется, что он позже успеет поесть. Ему тяжело остановиться, и только где-то глубоко, за пределами возбуждения, подсознание говорит, что гомункул точно не забудет, зачем оба затеяли секс.       Чонгук дразнится, сжимает пальцами бёдра и ягодицы Тэхёна, ласкает языком и пожирает пылающие огнём чувства, которые превращают уединение в странный лунный сон гомункула. Он не должен знать похоть, но Тэхён бросил вызов всем алхимикам и вампирам, позволив Чонгуку дышать возбуждением и погружать своё сознание в эмоциональное опьянение. Видя и чувствуя, насколько Тэхёну приятны ощущения, Чонгук готов себя распять, лишь бы продолжать ласкать в правильном ритме, не совершить ошибку и слушать тихие стоны, чередующиеся с шумным дыханием. Каждое движение тела Тэхёна, его нетерпение в возбуждении и откровенные стоны гонят кровь в венах Чонгука, и это состояние несравнимо с испугом. Оно сжигает разум, подчиняет волю и вынуждает целовать, наравне с Тэхёном получая от этого удовольствие, доселе не испытанное обоими.       Чонгук использовал мазь, растёр его по ладони и склонился над Тэхёном. Целуя его прохладный живот, он мысленно попросил всех известных ему Богов, чтобы он не навредил. Размазав мазь между ягодицами Тэхёна, он пальцами провёл от промежности ниже и надавил на мышцу. Палец легко прошёл внутрь, а Тэхён вновь подался вперёд, приподнялся на локте и схватил руку Чонгука. Ему нравятся движения пальца внутри него и то, как они расслабляют даже душу и будоражат нервы. Кровь прилила к паху, тело просит продолжения, ноет от возбуждения и тянется к Чонгуку в желании отобрать у него максимум наслаждения.       Чонгук протолкнул ещё палец и растянул мышцу, при этом наблюдая за Тэхёном. Тот нажал на его руку, отчего пальцы погрузились глубже, затем сделал несколько быстрых движений тазом и тихо простонал. Чонгук догадался, что Тэхён удовлетворял себя подобным образом, но сейчас в нём не его пальцы и возбуждает его Чонгук, который сам решает, как его телу двигаться. Он не позволит Тэхёну довести себя до оргазма раньше, чем наступит сытость, иначе придётся вновь заниматься сексом, и кто знает, получится ли вновь возбудить Тэхёна.       Шлёпнув его по руке, Чонгук заставил отпустить запястье и лёг на Тэхёна, после чего поощрительно поцеловал в губы и шёпотом попросил не нервничать, ведь любая эмоция передаётся обоим. Он сам переживает, но очарован количеством разных чувств и желаний, которые он не успевает сортировать и давать каждой название. Жаль, что они рассеются в лунном свете, когда окончится секс.       Когда Чонгук приподнялся, Тэхён смотрел на него и почувствовал давление его члена между своими ягодицами, и перевёл взгляд в сторону. Чонгук надавил и медленно вошёл в Тэхёна, прислушиваясь к его дыханию и руководствуясь его ладонями на своей пояснице. Тэхён слегка сжал пальцы, и Чонгук вошёл глубже. Едва пальцы ослабли, он замер. Тяжело дыша, Тэхён притянул его к себе и обхватил его ногами, разрешая продолжить и отдавая себя в подчинение одному желанию на двоих. Чонгук наклонился ниже, двигался плавно, целовал Тэхёна и слушал его голос. Ради его стонов он готов уничтожить расу ителейцев, и лишь бы сейчас им никто не помешал. Ради ласки его рук на своей спине, Чонгук сожжёт леса и высушит реки, а ради его поцелуев станет послушным рабом. Как гомункул он увидел две запретные вещи: ему отдано всё внимание хозяина, и он дарит хозяину сильное удовольствие. Но есть и третья вещь, которая сильнее первых двух и скрыта в расслабленном и полном вожделения Тэхёне. Первые два Чонгук осознает и может разобрать на пункты, чтобы сильно не зазнаться и знать своё место гомункула в жизни вампира. Третья принадлежит лично Чонгуку. Она похожа на сексуальное удовольствие, которое со стонами и вытекающей естественной смазкой из члена испытывает Тэхён, и она как идеальное исполнение мечты, к которой сколько не возвращайся, всегда получишь лучшее. Это опасные чувства, мысли и фантазии, но они быстро смешались со стремлением заласкать Тэхёна и канули в глубины непроглядной страсти.       Чонгук наклонился к Тэхёну, приподнял его голову и подставил шею под укус. Как ранее договаривались, предоставил левую сторону. Отклик он получил не сразу, потому что напряжение в паху задурило ум Тэхёна, и лишь следуя на запах карамели и винограда, он непроизвольно выпустил клыки. «Одиннадцать» — пронеслось в голове Чонгука, и он невольно вспомнил, как Тэхён, издеваясь над ним, спрашивал про его поведение, когда он услышит низкую цифру сердцебиения. Кто бы мог подумать, что в это время будет делать Чонгук и как поможет Тэхёну справиться не только с привычным голодом.       Тэхён медленно укусил и прижался, обнял Чонгука и вместо стонов мычал. Каждое движение Чонгука бёдрами вперёд убивает рассудок, а горячая кровь с запахом винограда до одури расслабляет сытостью. Сейчас еда ощущается остро, но тяжесть в паху, внутреннее скольжение члена Чонгука и его тихие полустоны берут вверх, и тело требует сначала принять Чонгука, как сексуального партнёра.       Когда сердце отсчитало сорок два удара, Тэхён пальцами надавил на спину Чонгука, громко простонал и откинулся назад. Он прекращает есть, чтобы сделать глубокие глотки воздуха и снять напряжение в теле, которое требует мужчину. Он ниже опускает согнутые колени и тянет Чонгука на себя, тихо приказывая двигаться быстрее. Его тяжёлые стоны разносятся по серебряным волнам реки, а требовательная ласка его бледных рук создаёт нечто прекрасное на коже Чонгука.       Чонгук смотрит на него, на его чёрную россыпь волос, пустошь глаз и покрасневшие от крови губы, и чувствует нарастающую жадность. Стоны, дыхание и быстрые движения превращаются в тугую спираль, и Чонгук сжирает то, после чего крепко сжимает бёдра Тэхёна и, забыв про приличия, делает резкие и частые движения. Он не в состоянии остановиться, одуматься и хочет Тэхёна сильнее, чем ранее.       Оргазм дался Тэхёну с яркими мушками под веками, и его до низости поглотила страсть. Он приподнял бёдра, подставляя зад под резкие движения члена Чонгука, и вцепился судорожными пальцами в одеяло. Сперма растеклась между двумя телами, и Тэхён протяжно и громко простонал, возвращаясь из душевной утопии в осознание произошедшего. Чонгук обнял его и прижался к нему пахом, после чего в полустоне назвал его имя. На пике оргазма оно добавляет удовольствия в фантазию и будто сближает любовников.       Тэхён за миг уловил, что медлить некогда и вновь его укусил. Сам еле дыша, он вынудил Чонгука замереть в объятиях. Укус пришёлся вовремя, потому что говорить обоим про их первый во всех смыслах секс не нашлось сил и желания, но в ближайшее время придётся. Гомункулу необходимо помочь разобраться в чувствах, а Тэхён обязан знать его выводы. Для себя он подчеркнул, что не испытал ничего негативного или потайных желаний. Он не садист и не мазохист, поэтому Чонгук вёл себя так, как это чувствовал, и не пытался угадать, что надо сделать, чтобы понять тягу к чему-то особенному. Тэхён сам это сделал, когда схватил его руку и использовал его пальцы для удовлетворения, но Чонгук быстро сообразил, что происходит. Удовлетворять себя пальцами для Тэхёна так же естественно, как дышать, и его тело привыкло к этому, поэтому Чонгук должен смириться и грозно не смотреть на свои пальцы, как на конкурентов.       Тэхён протяжно засопел в шею, выпрямил ноги и подумал, что его первый секс прошёл совсем не так, как он себе его представлял. Воображение вырисовывало безудержную животную страсть, когда позы меняются чаще, чем делаются вдохи и выдохи, а оргазмы следуют друг за другом, как человечки в хороводе. Только после секса он понимает, что не способен выдержать животную страсть, потому что она для него слишком грубая. Чонгук поступил верно, не проявив спешку и не позволив Тэхёну кончить раньше кормления, поэтому их первый секс прошёл правильно, хотя и неуклюже.       «Шестьдесят» — пронеслось в голове у Чонгука, и Тэхён убрал клыки. Посмотрев на раны в лунном свете, он остался собой доволен: маленькие, аккуратные и без потёков. Раз есть не разучился и съел строго норму, значит, сгодится дальше зваться сыном главы клана.       — Мне интересно, — он выпустил из объятий Чонгука и выполз из-под него, — что чувствует гомункул, когда вампир вытягивает из него кровь?       Он резко замолчал и оглянулся на Чонгука, поздно сообразил, что не вовремя назвал его гомункулом. Помолчав немного, он попытался перефразировать вопрос, но Чонгук не обратил на него внимания. Ему не до гомункулов и вампиров. Ему понадобятся годы, чтобы рассортировать то, что он съел. От обилия желаний в чувствах голова идёт кругом, а третья причина, почему он не должен заниматься сексом, всплыла на поверхность души. Она, как жирное пятно, переливается яркими цветами и притягивает к себе взгляд, но никогда не смешается ни с одним чувством, потому что не существует расы, способной смотреть на мир искажённо, как Чонгук, поэтому и к его выводу никто не способен подобрать правильную реакцию.       — Боль, — моментально ответил Чонгук, чтобы разговорами отвлечь Тэхёна от пятна на душе. — Гомункул, как и человек перед тем, как принять тиару, умирает от болевого шока.       По крайней мере он чувствовал боль, когда его кусали вампиры. Тэхён не только уловил лёгкую тревогу душевного колокольчика, но и прочёл на лице Чонгука желание поговорить. Заодно Тэхён понял, что тиара для Чонгука — напоминание о жутких событиях в прошлом. Тэхён же по незнанию вынудил его целовать то, что сводит в могилу. Как же это похоже на вампира: перетягивание одеяла на себя. Только он должен оставаться центральной фигурой в важных событиях и не думать, что кто-то другой способен наводить страх. Сейчас Тэхён себя винит в невнимательности по отношению к гомункулу, однако просить прощения поздно, да и Чонгук, вроде, смирился с тем, что тиара не опасна. К сожалению, если и смирился, то с тем, что она не опасна для Тэхёна, а про себя Чонгук даже не заикнулся.       Привычно фыркнув, Тэхён буркнул, что идёт купаться, и направился к реке. Надо смыть с себя сперму и мазь, убрать мелкий мусор из волос и держать Чонгука на расстоянии, пока он не расскажет, что за мерзость разноцветным плевком прилипла к его душе. Тэхён себя винит в изменении Чонгука и считает, что испортил его первый секс своей безынициативностью. Лучше бы Чонгук нашёл себе опытного партнёра, который смог бы его впечатлить, но где в году Бога Солнца взять второго вампира, согласного переспать с гомункулом?       — Чонгук! — Тэхён ногой поиграл с водой и пошел к камню, — Не ради насмешки, а из интереса опиши оргазм.       Чонгук, сидя на одеяле и закручивая крышку на банке с мазью, задумался. Секс для него — сложный и запутанный процесс, в котором надо тщательно разбираться и предполагать множество его вариантов. Чтобы понять его, необходимо уловить его суть и смысл, а Чонгук недоумевает от бессмысленности телодвижений. Да, приятно, но не на всех этапах. Лучше вовсе никогда не возвращаться к странному методу кормления вампира, чтобы не создавать ситуации, когда Чонгук иначе смотрит на Тэхёна.       Рука дёрнулась, и мазь упала на одеяло. Чонгук с тяжестью выдохнул и посмотрел на Тэхёна, отмывающего живот. Чонгуку от правды не сбежать и сделанного не вернуть, поэтому поджать хвост и скинуть с себя ответственность не получится. Он рассматривает Тэхёна и вспоминает о нём то, что гомункул не должен видеть и, тем более, понимать. Мало того, он узнал слабости господина, а для гомункула он должен оставаться идеальным, иначе, что же это за божество с уязвимыми местами?       Чонгук запустил пальцы в волосы и слегка сжал. Ужасно тяжело раскидать новую информацию по полкам, но он обязательно справится, чтобы не причинить вред себе и окружающим. Пока ему сложно сказать, как поменялось его отношение к Тэхёну, но он знает, что раньше очень ошибался, когда говорил, что преданнее гомункулов нет никого. Есть преданнее: до помешательства, как фанатики на Дэе, до отрицания реальности, как колдунья, и до слепой веры в своё дело, как Эрма. Чонгук сегодня объединил в себе три пункта и будто заново очнулся на ферме.       — Опьяняющая свобода, — он ответил и постучал пальцем себе по голове, будто это поможет плотно сложить понимание в хранилище памяти. — Сначала напряжение, потом — расслабление и лёгкость, словно скинул с души и тела тяжкий груз.       — А потом? А до этого? — Тэхён оглянулся на него и с лукавством посмотрел в его размытую ночью фигуру.       Знает, что Чонгука что-то тревожит, поэтому вынуждает его открыть рот и признаться. Когда он заметил волнение на его лице, лукавство исчезло, а руки опустились. Тэхён не понимает, что случилось, но, помня поведение гомункулов, отнесёт тревогу Чонгука к категории «избежать разговора, который причинит господину боль». Создать вампиру неудобства для гомункулов хуже лишения благосклонности, поэтому с плохими новостями к хозяину они идут как на каторгу.       — Чонгук! — строго позвал Тэхён и предупредил: — Если ты не используешь свой рот для общения, я залью его кипящим маслом! Молчанием ты вынуждаешь меня нервничать!       Нервничать ему нельзя, иначе сократится сердцебиение и придётся повторить интимную близость. Чонгук морально не готов повторить, поэтому сдаётся и подходит ближе, но выдерживает расстояние, считая, что недоговорённость необходимо решить в первую очередь, а только потом лезть обнимать и успокаивать. Рассказать про неприятную вещь Чонгук легко не согласится, поэтому ставит условие: сначала Тэхён расскажет, почему отказался целоваться, а потом узнает о новых чувствах Чонгука.       — Хорошо! — Тэхён понимает, что Чонгука гложет что-то настораживающее, поэтому соглашается на обмен информацией. — Но ты ещё расскажешь, что в трактире тебя сильно напугало, и никогда никому не проговоришься о том, что я тебе скажу и про наш секс, — он дождался, когда Чонгук кивнёт, и набрался смелости рассказать то, что никогда не говорил: — Иногда мне кажется, что я не рождался гомосексуалом. Быть может, я себя этим успокаиваю и ищу виновных в своей ориентации, ведь отец всегда твердил, что однополая любовь — мерзость и не достойна вампиров. А значит, я тоже недостойный.       В детстве его часто оставляли под присмотром гомункулов. Тэхён с ними играл, а они осознавали, что маленький человек — будущий большой господин, поэтому с уважением и почтением заботились о нём. Игры им нравились, поэтому Тэхён всегда заигрывался и забывал поесть. Гомункулы его кормили, купали и переодевали, но в любой работе случается брак. Однажды во время активных игр Тэхён съел всё, что оставили ему вампиры, но не наелся. Не желая слушать звуки голодного желудка, он приказал гомункулам немного подождать, пока он у отца выпросит рис и мясо с овощами. Даже рисовая булка тогда бы подошла в качестве полного удовлетворения для растущего организма. К его удивлению, возле домов он никого не увидел, будто клан вымер. Переживая за каждого вампира, он подошёл к ближайшему дому и заглянул в окно — женщина-вампир крепко спала. Не мешая ей отдыхать, он подошёл к другому дому, и он оказался пуст. Так он шёл от окна к окну, и либо в домах спали женщины, либо комнаты пустовали. Подойдя к дому своего отца, Тэхён услышал голоса и обрадовался. Заглянув в окошко, он увидел разврат: мужчины-вампиры занимались сексом с женщинами-людьми. В тот момент Тэхён очень испугался и, забывая про голод, сбежал обратно к гомункулам. Про то, что он видел, не рассказал, и в дни, когда его и гомункулов отправляли играть дальше от домов, он возвращался под видом поисков еды и заглядывал в дом отца. Иногда спали мужчины, а дом старшей женщины-вампира превращался в гнездо борделя. С возрастом Тэхён понял, что таким образом вампиры развлекались: усыпляли мужей или жён, а с людьми веселились. Но и с годами отношение клана к Тэхёну не поменялось, а усугубилось, и что-то в его детском уме щёлкнуло. Не имея ни жизненного опыта, ни её мудрости, он принялся искать выход, как привлечь внимание вампиров, как добиться их благосклонности и стать им нужным. Ему казалось, что проститутки получают больше внимания, чем он, и начинал ревновать и злиться. В один из дней, когда он смотрел в окно на скопище разврата, наблюдал за женщинами, за тем, как их ласкают вампиры, подзывают к себе и дарят им всё: нежность, любовь, внимание, поцелуи. Непроизвольно поставив себя на их место, Тэхён ощутил некую значимость в жизни вампиров, и это воображение засело в подсознании живучим паразитом. Когда настал переходный период, начались крупные проблемы. Тэхёну потребовалось ещё больше внимания, хотелось чем-то выделиться и изучать мир не самыми безопасными методами. С первым помогло подсознание, но не пошло на пользу. Оно выудило из чёрных углов память детства, и Тэхён, как послушная собака на поводке, последовал за ними. И быть может, вампиры бы оценили стремление Тэхёна заняться сексом в период гормонального всплеска, если бы он не ставил себя на место женщины. Его игривые огоньки в глазах плясали для мужчин, ведь в кровати с вампиром он получит одновременно внимание и почувствует себя нужным, значимым, признанным — совсем, как те женщины в воспоминаниях. В клане патриархат, поклоняются вампиры мужчине, а от отца Тэхён не получал любовь, зато у него остались детские впечатления, умозаключения и ассоциации, которые до сих пор на него оказывают влияние.       Клан решил исправить тягу Тэхёна к мужчинам и вскоре привёл к нему женщину. К сожалению, вынудив его целоваться, вампиры сделали ему хуже, и он сбежал. С тех пор начались ежедневные нравоучения про отвратительное поведение. А однажды отец во время ссоры с гневом выкрикнул, что Тэхён такой же, как его мать.       — Перед тем, как зачать наследника, — продолжил рассказывать Тэхён, рассматривая гладь воды, — сначала вампиры убеждаются, что женщины не беременные. Когда же глава с ними переспит, за ними наблюдают. Едва женщину объявляют беременной, с ней позволено спать другим мужчинам. Это негласное правило, но о нём знают даже женщины-вампиры. Отец считает, что я тоже с радостью пересплю с любым желающим, у которого есть рабочий член. Мои побеги из дома и попытка переспать с человеком только укрепили его веру в мою легкодоступность, а меня он даже слушать не хотел.       — Что поменялось после секса со мной? — Чонгук спросил, чтобы знать, как в будущем вести себя с Тэхёном, ведь придётся кормить его, в лучшем случае, ещё раз.       Тэхён пожал плечами, не наблюдая каких-либо сожалений или отвращений. Ему не хочется просить прощения у отца, всего клана и Первоотца. Его не поразило родовое проклятие и Чонгук не сказал «прощай», бросив его после разового использования, а мчаться заниматься сексом со всеми подряд Тэхёна не тянет. Ни одно пророчество отца не исполнилось, и Тэхён, познав секс, не ощутил на себе таинственное взросление или хотя бы ощущение себя «как взрослый». Он давно не ребёнок и отдаёт отчёт своим действиям, из-за чего понимает, что даже его отношение к Чонгуку не поменялось, но подтвердилось. Когда он вернётся в свой год, вряд ли сможет найти любовника, потому что уверен, что нет ни одного вампира или человека, который в характере и поведении хотя бы наполовину похож на Чонгука, а никому другому Тэхён не сможет довериться. Он сам себя ежедневно ругает, упрекает, обвиняет и наказывает, создавая вокруг себя привычную атмосферу в клане, а в поощрении всегда неуверен. Когда ему предлагают принять участие наравне с кем-то, кто старше, он боится, потому что срабатывает установка: они лучше меня, я недостоин. И ведь откажется, так и не попробовав. Чонгук терпит его периодические заскоки и гнёт свою линию: хвалит, показывает Тэхёну его успехи и наглядно доказывает, что он достоин зваться главой клана. При этом он проявляет заботу, дарит внимание и просит совет. Если бы изначально и при знакомстве с Чонгуком рядом находился ещё один вампир, Тэхён уступил бы ему место воспитания гомункула, посчитав себя малоопытным, но в реальности он один вампир и едой разбрасывать нельзя. Ограничения и отсутствие выбора поставили его в настолько узкие рамки, что Тэхён следует их указаниям и неожиданно для себя замечает, как же он в себе ошибался всю свою короткую жизнь. Оказывается, он не безнадёжен и вполне хорош во многих делах.       — Поменялось? — он поднял взгляд на Чонгука и пожал плечами. — Я не понимаю, почему из-за секса надо было поднимать шум в клане, ломать человеку жизнь и пятьдесят лет его гнобить и запугивать паршивым будущим? Я не думаю, что секс этого достоин.       Чонгук пожелал себе проглотить язык. Если он сейчас скажет правду, Тэхён очень разочаруется и никогда себе не простит поступок. Но договор на обмен информацией заключён, а по волнению Чонгука Тэхён определил, что новости ожидаются плохие.       Сначала Чонгук рассказал, что почти не помнит жизнь на ферме, поэтому боится вспомнить то, что повлияет на его отношение к Тэхёну. Он знает, что его страхи напрасны и многие факторы указывают, что он не навредит Тэхёну, однако неизвестность всегда настораживает. Усугубляет положение тот факт, что Тэхён не может убить гомункула.       — Так не причиняй вред, — Тэхён пожал плечами, не наблюдая проблему. — Что бы ты не вспомнил, какие бы секреты не хранили твои воспоминания, какими бы тяжким не были твои знания, ты всегда можешь выбрать, как ими распорядиться. Ты же не кинулся меня убивать, несмотря на причинённую вампирами боль в прошлом.       Чонгук коснулся ладонью своей шеи и тихо проговорил:       — С тобой не больно.       — Даже если бы было больно, ты продолжил кормить, — Тэхён встал на ноги и вытащил из волос сухую веточку. — Прекращай быть подобным этому миру. Он создал иллюзию свободы, объявив, что главный враг уничтожен, но четыре сотни лет продолжает утопать в крови. Все расы всегда найдут причину для убийств, и каждая из них будет верить, что это насилие ради блага страны. Если ты на меня обозлишься, сначала поговори со мной о причине злости. Если решишь меня убить, задай себе вопрос: твоё ли это желание или тебе его кто-то навязал, как и чувство свободы?       В этот момент Чонгук в душе кричал, что не убьёт. У него есть уйма причин, чтобы сохранить Тэхёну жизнь, поэтому не сможет привязать его к дереву и сжечь в жаре солнечных зайчиков. Помимо его инстинктов гомункула, есть ещё одна причина — очень хрупкое «Мы», которое надо защищать. Про него нет смысла говорить, потому что Тэхён о нём знает и разбирается в нём достаточно хорошо, чтобы учитывать его потребности. Новая причина взволновала Чонгука, и он не сразу решился заговорить. Когда же набрался смелости, неуверенно сказал то, что Тэхёну сложно забыть:       — Помнишь, что я хотел стать человеком, чтобы потом обратиться в вампира? — он помолчал, а Тэхён кивнул. — Так вот… — он сильно переживает и не в состоянии расставить слова в предложения. — Когда я занимался с тобой сексом…       Его сердце так громко стучит, что его удары отзываются в горле, а мозг беспощадно напоминает про скорое сожаление Тэхёна. Но говорить необходимо, пока Тэхён не придумал причину сбивчивых слов, которая его унизит. Чонгук глубоко вдохнул, медленно выдохнул и признался, что нашёл позицию идеальнее, чем становиться вампиром, и она очень смешная. Как оказалось, состоять в отношениях с вампиром лучше, чем самому являться вампиром. Чонгук пока не подобрал слова, которые опишут его состояние, когда он одним поцелуем сбивал дыхание Тэхёну, лаской провоцировал его делать непроизвольные движения, переплетал с ним пальцы и слушал его стоны наслаждения. Голос Тэхёна занимает в жизни Чонгука важное место, поэтому для него слышать его стоны и видеть клыки равносильно получить дар от Бога. Чонгуку этого достаточно, чтобы понять: он на своём месте в жизни и он достиг её вершины. Это конец жизненной косой дороги, максимальная высота древа жизни и предел кипения мечты. В Чонгуке нет сожаления от мысли, что где-то на севере мира в Тьме придётся легко и просто отпустить свою душу, если она у гомункулов есть. Когда настанет час умирать, его смерть не смешается с разочарованием, потому что жизненные цели достигнуты, а новых не существует. И, конечно, Чонгук никому не расскажет то, что хочет сохранить в своих воспоминаниях. Ни одна раса не поймёт его чувства и мысли, поэтому его отношения с Тэхёном никогда не достигнут посторонних ушей.       Чонгук оказался прав — Тэхён впал в уныние. Он зашёл за камень и сел в воду, после чего не скрыл сожаления и разочарования. Ему очень жаль, что он сто раз не подумал о Чонгуке перед тем, как выбрать самый простой вариант для кормления. Ему казалось, что он продумал каждую мелочь. По его мнению, Чонгук после секса мог стать только озабоченным, чтобы чаще питаться сильными эмоциями, но это легко решилось бы моральным подавлением. Когда Тэхён ушёл бы в свой век, проблемы Чонгука автоматически снял с себя. Но Чонгук вновь удивил и лишний раз напомнил, что даже на вампира смотрит иначе, чем стандартные гомункулы. Тэхён упрекнул себя в невнимательности. Он совсем недавно разговаривал с Джонсоком про Чонгука с костями и не подумал, что раз у одного гомункула нашёлся нестандартный подход к поиску вампиров, то другой, имея рядом с собой Тэхёна, воспримет интимную близость, как некий ритуал со скрытым смыслом.       Не выдерживая наплыв эмоций, Тэхён уткнулся носом во влажные ладони и тихо расплакался. Ему невероятно жаль, что из-за его ошибки Чонгук сбился с жизненной тропы. Как гомункул, который выполнил свой долг, отдав себя на съедение, так и Чонгук достиг смысла жизни и теперь ожидает смерть. Тэхён безрассудством показал ему красоту смерти, соблазнил ею и заставил в неё влюбиться. Тэхён обесценил его жизнь и доказал, что, не имея мечты и стремления, легко умирать.       Никто не обещал Тэхёну все блага расы вампиров и почести главы, но и насмешки судьбы ему надоели. Он слышит её смех, когда делает попытку удобно разместиться в собственной жизни, и каждый раз судьба показывает, что любая его задумка — плод бурной фантазии. Тэхён смело скажет, что в глазах его судьбы россыпью звёзд горит хитрость, и, чтобы ему с ней справиться, нужно научиться её обманывать, бить её карту козырем и через боль и страх отстаивать свои права на жизнь. Он точно знает, что бороться со смертью проще, чем с судьбой, потому что из лап смерти можно мышью выскользнуть между когтей, а судьба никогда не испытывает человека голыми руками, используя для истязаний миллион ухищрений и его окружение.       Тэхён вытер слёзы тыльной стороной ладони и посмотрел на реку. Скоро он не сможет наслаждаться её теплом и отдыхать на берегу, поэтому прошёлся вперёд и нырнул в чёрный ночной шёлк воды, переплёл с ней густую вуаль волос и поплыл вниз, направляясь к самому дну, где прохладно и спокойно. Он помнит, как его убаюкивало Холодное море и с распростёртыми объятиями принимало в водный мир, скрывая хрупкого человека от гнева вампиров. И сейчас Тэхён ощутил колыбель из воды и тепло заботливой стихии, которая затягивает в тёмное логово, где нет бесконечных лент дорог и дара быть вампиром. Тэхён хотел бы родиться там, где не надо отчитываться перед Богами за своё рождение и оправдывать свою расу лишь потому, что кому-то показалось, будто клыки вампира способны выпить душу человека. Родиться бы водой и одинаково уметь утопить и напоить, чтобы никто не смел называть исключительно убийцей.       Тело Тэхёна перевернулось, непроизвольно согнулось, и волосы мягкой волной выпрямились и устремились вверх. Тэхён ощутил их поднятыми ослабленными руками и почувствовал душевный покой, который смяла толща воды, и приглушенный ею стук сердца. Осталось широко открыть рот и сделать глубокий вдох, наполняя лёгкие Дэей с частицей Холодного моря.       Мягко и с заботой чужие руки обняли Тэхёна вокруг груди и потянули вверх. Волосы опустились, руки Тэхёна ответно обняли широкую спину, и стало обидно, что вновь придётся дышать и встречать тех, кто захочет отобрать у вампира еду.       Чонгук вынырнул и поплыл к берегу. Тэхён не пошевелился, но тяжело вздохнул, настраиваясь на суету и возвращение к мысли про испорченного гомункула, которого он ранее упрекал в отвращении. А ведь Чонгук действительно казался противным. С тех пор многое изменилось, и понятие «съедобное» настолько извратилось, насколько сам Тэхён стал омерзительным. Возможно, способность чувствовать друг друга помогло ему понять чужую душу, а может, он раньше не подозревал, насколько он аморальный.       — Пожалуйста, не уплывай от меня далеко, — Чонгук посадил его на камень и присел напротив, принимаясь вытирать пальцами воду со своего лица. — Когда ты далеко, мне реальность кажется диким сном.       Тэхён кивнул и убрал волосы за ухо. Теперь он обязан искупить свою вину, ведь чудовищную ошибку не исправить, а потребность платить по счетам и нести наказание за поступки остались. Неизвестно, как загладить вину, но Тэхёну необходимо что-то придумать, чтобы уметь не только разрушать, но и склеивать чужие судьбы.       — Почему ты переживаешь? — Чонгук заглянул ему в лицо и взял его за руку. — Совсем недавно ты говорил, что не сможешь меня убить перед уходом в свой год, поэтому оставишь подыхать в Элифуте. Теперь ты места себе не находишь из-за того, что я умру с чистой совестью, как подобает гомункулу.       — Верно, — Тэхён сжал его руку и повёл к вещам на берегу. — Идти долго. В пути планы легко поменяются, а в Тьме может не оказаться входа в год правления Богини Неба. Я даже не уверен, что усыпальницы глав кланов остались, поэтому не могу сказать, что в конце нашего путешествия тебе придётся умирать. А сегодня я совершил глупость, последствия которой в тебе не исправить. И я не знаю, как в будущем это отразится на нас, а наш путь ещё не окончен.       — Я обязательно найду выход, как вернуть себе себя! — полушуткой выкрикнул Чонгук и побежал к вещам, чтобы лично вытереть Тэхёна.       Пока с длинных волос стекала вода, Тэхён говорил про Джонсока и сумасшедшего Чонгука. Оба много общались в одной компании, а перед Чонгуком открывались самые разнообразные двери: фанатиков, разбойников, тюрем и даже спальни императрицы. Его многие знали, но он ни разу не пересёкся с меченым Чонгуком, что показалось Тэхёну забавным. Он поинтересовался странностью, и Чонгук, вытирая рубашкой его бёдра, не нашёл в ситуации ничего удивительного: встречаться с фанатиками нет желания, топтать торговые дороги — подавно, маячить перед лицами стражи — тем более. Да и он считал, что гомункул будет от всего живого прятаться в тенях империи, чтобы не выдать себя, поэтому заострять внимание на густонаселённой столице, близлежащих к ней городах и полного фанатиками и разбойниками лесе не считал нужным. Изредка он навещал и леса, и столицу, но не подходил и не общался с ителейцами зазря, а с лесными жителями предпочитал не сталкиваться. Кто бы мог подумать, что чокнутому гомункулу всё нипочём, и он охотно пойдёт на контакт с местными жителями и приглянется Эрме? Дурак, конечно, но весьма везучий. А Тэхёну, наоборот, не повезло: не успел спасти одного гомункула, а другому — вывернул мозг сначала в одну сторону, потом — в другую.       — Не заморачивайся, — Чонгук повесил влажную одежду на ветку и вернулся к Тэхёну. — Наша цель — доставить тебя к Тьме и найти вход в твой век. Верно? Вот мы и будем ориентироваться на тебя. Твоя ошибка не привела ни к чему опасному, поэтому не думай об этом. Я тебе ранее говорил, что любая моя жертва стоит тебя.       — Идиот, — прошептал Тэхён, пристально глядя ему в глаза, будто на дно его судьбы. — Ты так говоришь, потому что не в состоянии поставить себя на моё место.       Спорить бесполезно, и Тэхён предпочтёт, чтобы Чонгук никогда не побывал на его месте и не чувствовал его скорбь, будто похоронил очень важную часть себя.       Пока Чонгук вытирался, Тэхён надел плащ и лёг на одеяло. Он наблюдал за Чонгуком и думал над прошедшим днём. Во-первых, Тэхён не смог сосредоточиться на процессе кормления, что хорошо и плохо одновременно. Плохо, потому что теряется инстинкт охоты: Тэхён не напал на жертву, не испугал, не убил. Он не ощутил жажду охоты, желание убить, чтобы съесть, и не получил удовольствие от добычи и сытости. Если бы зубные каналы сами не вытягивали кровь, Тэхён бы не поел. В момент приёма пищи кровь и мозг стекли к центру тела и обострили чувствительность каждого сантиметра кожи, поэтому организм наслаждался чужим членом в заднице, а не виноградной кровью в венах. И конечно же, спать с едой нельзя. Вот только Чонгук не похож на большого ребёнка и не отталкивает поведением и словами. Тэхёну за себя не стыдно. Взвешивая свой поступок и результат, он пришёл к выводу, что нет виновных в готовности Чонгука умереть не ради господина. Ситуация потребовала крайних мер, которые на практике ранее вампирами и гомункулами не испытана. Вернее — не выпадал случай испытать, потому что гомункул с разумом впервые получился вследствие эксперимента, который довести до конца помешала война. Никто, даже Первоотец и спящие главы кланов, не знает, как поведёт себя Чонгук, когда окажется в нестандартных для себя ситуациях, а они встречаются почти на каждом шагу, потому что Тэхён — его первый и единственный господин. Чонгук сам открывает для себя чудный мир жизни с вампиром, поэтому его многие личные выводы вводят в тупик.       Чонгук надел плащ, взял второе одеяло и постелил под ноги Тэхёна, после чего краем накрыл их. Тэхён попросил Чонгука лечь на спину, тот просьбу выполнил, также сунул ноги в «карман» из одеяла, и Тэхён прильнул к его телу. Сначала Тэхён лежал боком, потом подполз вплотную и, наконец, беспокойно прижался, едва не наполовину заползая на грудь Чонгука. Нагло закинув ногу, он сунул следом вторую и обеими обнял ногу Чонгука. Копошился долго, Чонгук терпеливо ждал и следил, чтобы барахтанье Тэхёна не запутало его длинные волосы. Только когда Чонгук обнял его одной рукой, Тэхён притих, обнял широкую грудь и закрыл глаза, соглашаясь спать в тесных объятиях.       Чонгук долго смотрел на звёздное небо и чистый диск луны, словно хорошо разбирается в астрологии и способен гадать по небу. «Пятьдесят восемь» — периодически оповещает подсознание, а сердце Тэхёна ритмично отбивает удары, ощутимые чужой грудью. Чонгук всегда считал, что надёжно бережёт это сердцебиение, но сейчас он слышит удары разбитого сердца.