Впуская, вернись

Он возвращается в три ночи. Безбожно нарушившим всё обещанное. Ладно, я ведь и не гарантировал на сто процентов, устало думает Дилюк, смахивая с плеч темный плащ куда-то на кресло. Говорил только, что постараюсь. Кто виноват, что ровнехонько под вечер у него появляется одно интересное донесение, которое уводит его вплоть до каньона Светлой короны? Он шагает к кровати и чуть не растягивается на полу, споткнувшись обо что-то. — Дьявол! - шипит он, болезненно прикусывая губу. Ноги и так отвратительно болят после нескольких часов игр в сомнительные прятки. И плечи. И спина. Архонты, он весь состоит из усталости и напряжения. Начинен ими, как рождественский гусь. На кровати тут же выпрямляется темный силуэт, издавая протяжный вздох. — Я лишь чуть-чуть задремал, - сонно оправдывается обладатель силуэта, потягиваясь. - Чего ругаешься? — Нихрена не видно из-за дурацких задернутых штор, - рычит Дилюк, сгибаясь и тяжело опираясь на тумбочку у кровати. Надо бы наскрести сил на то, чтобы хотя бы полностью раздеться. Неплохо бы и в душ, после пряток по кустам он весь в листве и паутине, но это звучит как совсем амбициозный план, слишком амбициозный для этой ночи. — Я могу спать только в полной темноте, - Кэйа подползает к нему ближе по кровати, такой мило-домашний в этой светлой медицинской повязке на глазу. - Знаю. И ты мог бы тогда хотя бы не раскидывать вещи по полу, - сердито отзывается Дилюк. Ему как-то вмиг делается жутко горько из-за того, что он срывается на Альбериха. Который не виноват в его состоянии, не виноват в том, что не может спать при свете и вообще ни в чем не виноват. Даже если когда-нибудь он разберется со своим врагом, сможет ли он разобраться сам с собой? — Хей, - на плечо ложится прохладная узкая ладонь. - Что случилось? Не ранен? Устал? — Потом расскажу. Не ранен. Устал, - тоскливо отзывается Рагнвиндр, прикрывая на секунду глаза. Их щиплет так, будто туда песка насыпало. А может, там и впрямь песок. Руки обвивают его талию сзади и мягко тянут к себе. Он чувствует, как холодный нос Кэйи утыкается в его шею сзади. — Тогда позволь мне о тебе позаботиться. Дилюк в полумраке угнетенного сознания безвольно дает усадить себя на чужие колени. Пальцы ловко порхают по одежде, избавляя его сначала от сюртука, затем — от рубашки. Затем пальцы пробегаются по плечам, шее, спине. Кэйа что-то тихо бормочет прямо в его шею — по коже мигом бегут мурашки — зачем-то подкручивает его волосы куда-то вверх, кажется, закрепляет, шуршит чем-то в тумбочке, а потом пальцы возвращаются. Еще более холодные и чуть липкие. Масло? — Что ты делаешь? - еле слышно интересуется Дилюк, не открывая глаз. Палец на секунду касается губ, запах миндаля бьет по ноздрям. — Тише, мастер Дилюк. От тебя ничего не требуется. Разве что наклонись чуть-чуть вперед. На первых нажатиях ему делается так больно, что он с шипением прикусывает губу. Кэйа успокаивающе оглаживает лопатки, массирует зажатые мышцы чуть бережней, то и дело дуя на кожу. От дуновений тянет прохладой. Тянет лимоном, мятой и морозом. Тянет Кэйей. — Вот так. Постепенно спина, болезненно прямая, как палка, начинает расслабляться. И гребаные плечи перестают напоминать камень. Это всё ещё немного больно — но эта боль почему-то начинает отдавать покоем. Он обессиленно откидывается назад, к Кэйе. — Ну-ну, - ласковый шепот в ухо. - Усталый сонный вишневый пирожочек. Дался тебе этот пирожочек, с ленивой досадой думает Рагнвиндр. Более дурацкое прозвище еще поискать. На озвученные голосом протесты его не хватает, и он только слегка хмурится. Судя по смеху Кэйи и его чуть ощутимому росчерку пальца по лбу, тот замечает. — Засранец, - всё же бурчит Дилюк, вызывая новый смешок. — Сам такого выбрал, - назидательно сообщает Альберих, тыкая его легонько пальцем в нос. - Привстань. Дилюк на автомате выполняет команду, и Кэйа успевает ловко стянуть с него брюки. Обхватывает сзади руками жадно, падает назад на спину вместе с ним. Язык, контрастно-горячий, пробегается по шее рядом с ухом, и Дилюк издает жалкий, еле слышный вздох. — Песка нажрешься. — На тебе он всё равно превращается в сахарный. — Придурок. Кэйа опять смеется. А пальцы снова гуляют по телу, но это уже не массаж. Это аккуратные прикосновения-капканы, прикосновения — стежки к сердцу. Оглаживание беззащитного горла, обрисовывание ключиц, горячее давление на живот, ниже и ниже. Разогнанная по телу массажем кровь оживляется, будто из нее схлынул яд измотанности и разочарований, лениво стекает вниз, пульсируя. — У меня нет сил, Кэй. Ничего не выйдет. — Дилюк, - укоризненный тон, нежное касание губ к скуле. - Тебе все еще не нужно ничего делать. Он жмурится сильней, беспокойно вздрогнув, пока руки Кэйи дразняще медленно сползают ниже, по бедренным косточкам, по лобку, оттягивая ткань белья. Скользят вниз, обхватывая полувставший член. Из горла вырывается что-то хриплое и почти болезненное. — Тшш. Расслабься. Я обо всем позабочусь, - мягкий голос в уши, мягкие касания. У него всё равно нет сил сопротивляться, и он слушается. Лежит на Кэйе, так плотно обвившем его сзади, и его прикосновения потихоньку ластиком стирают раздражение и боль. Сил не прибавляется, но странное сонное удовольствие, скованное и тяжелое, окутывает его всё равно. Рука Кэйи движется так плавно, лаская его член. А вторая, дразня, обегает то живот, прижимая их тела ближе друг к другу, будто Кэйа не хочет оставить между ними и миллиметра, то грудь, задевая соски, то вдруг пробегается по губам. Постепенно Дилюк превращается в глухо стонущее, переполненное истомой желе. Движения руки — крепче, быстрее. Укус в шею, несильный и дразнящий. Голова кружится, и он не знает, от усталости или же нет. Оргазм накатывает незаметной темной волной, сметает его рассудок, топя во мраке. Его мгновенно окунает в полусон, и он только может разобрать, как Кэйа что-то тихо и нежно говорит ему, укладывая себе на плечо. Он что-то бормочет в ответ — и мгновенно отключается. Ему снится что-то такое же путаное и ломкое, как его разум, как холодный ледок на лужах поздней осенью. Он осознает, что спит, но проснуться никак не может. Его что-то тянет, кусает, хочет опустошить — а он сопротивляется изо всех сил. Которых нет. Кто здесь? Дилюк резко распахивает глаза, с трудом удерживая себя от рывка. Сердце еще колотится в груди, зрачки фокусируются на чем-то темном, шевелящемся у окна. Дилюк замирает, копя силы и подбираясь — и тут же выдыхает сквозь зубы, матерясь про себя. Это гребаная штора. Просто штора на ветру от окна колышется. Проклятье. Проклятье. Проклятье. Он с силой прикусывает губу, жмурясь. Виски ноют, а в животе ком. Как тяжело. Как ему вообще вставать утром? Надо перенести рассмотрение контракта на конец недели. Но стоп, сегодня уже четверг. А мы договорились на... Пятницу. Гребаная бездна, это и есть конец недели. Хочется завыть или что-то двинуть. Мысли хаотичными зайчиками скачут в голове: если сделка всё-таки сорвется, придется продавать запасную партию вина. А это значит, что любая ошибка приведет к тому, что он останется вообще без подстраховки. А еще пора вносить очередную плату рабочим, и кстати, один из работников сплетничал о Лоуренсах на обеде, нужно расспросить его… Стоп. Стоп. Блядские архонты, у него в голове будто тяжелый мокрый ком водорослей, шевелящихся и опутывающих его мозг. Ноша неподъемная, убивающая, удушающая. Он не справляется. Он не справляется. Ладно, надо составить план. Поступенчатый. Для начала — надо все-таки принять чертов душ, лечь спать на… — взгляд на часы — ага, на два часа, а утром всё подробно расписать. Он пытается было сесть на кровати — и слышит сзади недовольное сонное бурчание. Ой. Кэйа спит, обняв его со спины и сопя в плечо. Рука лежит поперек солнечного сплетения, и даже сейчас, ладно, Дилюк на секунду чувствует теплый укол под ребра с левой стороны. Не пускаешь меня, значит, думает Рагнвиндр, пытаясь придумать, как вылезти из хватки, не разбудив этого осьминога, проводит пальцами по своим волосам и снова застывает. Волосы вычесаны от листьев. И даже сплетены в небольшую косу. И около кровати видны смутные очертания таза с водой. Дилюк растерянно проводит пальцами по лицу — явно чище, чем было в момент возвращения. Сердце снова переходит на учащенный ритм, но уже по другой причине. — Ох, Кэй, - еле слышно шепчет он, ощущая, как голос подрагивает, предатель. Мысли не обретают связность, но будто из-за спутанной глухой рощи в сердце вдруг пробивается что-то светлое. Лунный луч, например. Дилюк всё-таки двигается, но не встает: только перекручивается к Кэйе лицом. Разглядывает сквозь мрак еле видимые приоткрытые губы, мягкий изгиб брови и черные подрагивающие ресницы. Откуда в тебе столько… как я мог тогда… — Ты — лучшее, что могло случиться, - тихо говорит Дилюк, аккуратно поглаживая темные пряди волос. - Что же ты делаешь со мной? Кэйа вдруг забавно хмурится, будто бы задумываясь. — Чищу, - бормочет он неразборчиво и не открывая глаз. - Как пони… Дилюк на секунду застывает, а потом с трудом давит в груди смешок, зажимая рот. Архонты, он и забыл. Он узнал об этом в двенадцать, когда впервые заночевал с Кэйей вместе в палатке: отец тогда повел их в горы, двух шумных балбесов. Дилюк проснулся и хотел было прокрасться из разбитого лагеря в рощу, посмотреть на ночных птиц, никак не мог найти своих ботинок, шепотом пожаловался на это вслух в сердцах — а Кэйа вдруг сонно заворочался и выдал что-то вроде “сначала свои глаза найди, остолоп”. И продолжил спать. Когда утром Дилюк (так и не посмотревший на птиц, между прочим) рассказал ему о случившемся, Кэйа рассмеялся как-то неловко и предложил — а поклянись мне, что никому не расскажешь, что я говорю во сне? И особенно — что отвечаю на вопросы, не осознавая? Юный Рагнвиндр тогда надулся, заявил, что достаточно его честного слова. И что Кэйа — его должник теперь, вообще-то. Ох, это теперь он понимает, как, наверное, Альберих был напуган такой своей особенностью. Ему, с его тайнами и грузом прошлой жизни, иметь такую слабость, бесконтрольно говорить во сне? Немыслимо. Дилюк знал, что с этих пор Кэйа никогда не ночевал ни с кем, кроме него самого, во всяческих вылазках. Наверняка больше не делал так и после его ухода. Он исполнил обещание — никогда никому не рассказывал про это. Пару раз смеха ради задавал спящему Кэйе какие-то дурацкие вопросы, получая не менее дурацкие ответы и от души веселясь — но никогда не использовал это во вред Альбериху. Вытащенное наружу теплое воспоминание слабым светлячком трепещет вокруг и греет его. Дилюк качает головой, разглядывая снова разгладившееся лицо напротив. — Ты любишь пони, - парирует он, слегка ухмыляясь и аккуратно снимая с себя руки. Кэйа чуть шевелится, елозя щекой по подушке. — Люблю пони, - абсолютно покорно соглашается спящий, и Дилюку улыбка дергает уголок рта. - Пони и вино… Придурок, умиленно думает Рагнвиндр, какой же очаровательный идиот. — …и огонечка, - вдруг доверительно выдыхает Альберих. На его лице вдруг появляется что-то ранимое и тонкое, то, что обычно увидеть почти невозможно. - Лишь бы не потух… Вот тут Дилюка подбрасывает на кровати. Он резко усаживается, ошеломленно хлопая глазами. На губах Кэйи — та самая, самая любимая Дилюком улыбка, мягкая и светлая. Такая редкая теперь. В его мысленном списке он наградил ее номером два, своим любимым числом. Кэйа продолжает спать, спать, не зная, что только что сказал. Придурок, Дилюк, здесь только ты, признает он, ощущая нервно бьющееся в горле сердце. Почему раз за разом это происходит? Он увидел шрам от ожога без его разрешения, он разглядел шрам на правой глазнице без его разрешения, он… Он услышал признание без его разрешения. Он и рад бы сказать, что огонечком может быть что угодно и кто угодно, но он знает. Он сидит и комкает в руках одеяло, глядя на мерно вздымающееся плечо. Прости, говорит он про себя, ощущая себя так, будто теперь держит в руках яйцо с нежным зародышем, тонкой скорлупкой. Прости, Кэйа, я не хотел. И я, знаешь… Я думаю, я тоже люблю тебя. Прости, что пока не говорю это вслух. В полном смятении он выбирается из кровати и сбегает вниз, на первый этаж. *** Он почти уверен, что успеет. — Кэйа, какого дьявола?! - кричит он в спину, маячущую где-то так рядом. Не дотягиваясь кончиками пальцев. Силуэт ускользает, а Дилюк уже не может бежать быстрей. Он задыхается, с перчаток капает кровь, по лицу бежит кровь. Чужая кровь. Он не в силах разжать пальцы, в которых — кинжал. Почему-то не его — Кэйин. Труп отца — где-то позади, смотрит в лопатки мертвым остекленевшим взглядом. Не нужно оглядываться, чтобы это знать. Он так себя ненавидит сейчас. — Кэйа! Кэйа! Крик пропадает в пустоте, в холодных снежных вихрях. В груди клокочет ярость, обваривая легкие как кипятком. Кинжал уже не хочется выпускать из рук. Хочется вонзить его в ладную спину, да прокрутить хорошенько, так, чтобы… Дилюк моргает. Он стоит над странным углублением в земле. По его периметру — знаки. Это каэнрийская вязь, дрянная магия дрянного народа, и она не пускает его. Кэйа внизу смотрит на него с холодным отречением. Беспомощно. Он стоит на коленях, тяжело опирается на камни, на нем — ни царапины, но Дилюк знает абсолютно точно: тот гибнет. Прямо сейчас. Каждый вдох закованной в нечто черное груди приближает конец. Дилюк стоит сверху, из-под его ступней вниз скатываются маленькие камушки. Он не может двинуться. — Кэй… - отчаянно окликает он. Тот качает головой с горькой усмешкой: — Уходи. Тебе это хорошо удается. — Дай руку! Дотянись до меня! — …Люк, милый, зачем ты говоришь мне это? - в одиноком глазу — почти мистическое сияние сиреневых искр. - Мне предназначено иное. И ты это знаешь. — Дай руку! — Нет. Мне нужна твоя рука… но тебе не нужна моя. Вокруг — нарастающая чернота. Силуэт Кэйи тонет во мраке. Дилюк видит, как мертвеет зрачок, переставая реагировать на что-либо. Как тело безвольно обмякает. — Кэйа! …и он просыпается. Как обычно после кошмаров, первую минуту он просто лихорадочно дышит сквозь зубы. Пытается осознать себя. Он медленно спускает стопы на пол. Диван под спиной противно скрипит от его движений. Мягкий коврик ласкающе касается стоп. А голова совсем немилосердно идет кругом. Взгляд на часы. Семь утра. Он может позволить себе еще, ну, полчаса сна в лучшем случае? Лучи золотят занавески на окнах. Дилюк растирает лицо, бездумно разглядывая кисточки салфетки на стеллаже напротив. Почему он спит на первом этаже, он вспоминает почти сразу. Упрямо стискивает зубы, поднимая себя на ноги и разминая плечи. Нет уж, Селестия, ничего близкого к моим снам ты не получишь, грозится он кулаком своему встрепанному отражению в зеркале. Ты и так много отняла у меня. Он медленно натягивает на себя одежду слой за слоем, стягивая все пуговицы, завязки и ремни так крепко, как может. Он отчаянно близок к тому, чтобы развалиться, а это дает обманчивое ощущение, будто что-то может его удержать. Пару минут он думает, на что потратить свои свободные полчаса. Что ж, в голову ему приходит одна идея. *** Кэйа, как обычно, под утро больше напоминает круассан из ткани со странной начинкой, нежели живого человека. Дилюк аккуратно ставит поднос на тумбочку, усаживается рядом. Слабо проводит рукой по тому месту, где предположительно должна быть спина. Запах кофе бодрит довольно слабо. Особенно для человека, который уже успел влить в себя две кружки. Его желание лечь рядом с Альберихом и спать, пока он кожей не врастет в простынь, очень сильно. — Кэйа, - тормошит он засоню. — Я еще сплю, - слышит он жалобный стон откуда-то из-под одеяла. — Так проснись. — Не хочу… зачем… Сверток из одеяла и не думает разворачиваться, и в груди острым колет раздражение: ах вот значит как. Я тут для тебя, а ты… Почти сразу же Дилюк прикусывает губу, пристыженный сам собой. Что такое, господин Рагнвиндр? Значит, сначала годами думаем, что никто, кроме Кэйи, вам не нужен, что вы до смерти хотите получить его, а теперь что? Когда он отвечает на ваши чувства, вам теперь нужно, чтобы он на коленях ползал в благодарности в ответ на любой поступок? Мерзко. — Мне пора уходить. Есть десять минут, - говорит Дилюк, снова остервенело прикусывая губу в попытке совладать с собой. Это утро должно быть другим. Почему он не чувствует ничего, кроме раздражения? На всех и вся, и особенно на себя? Кэйа нехотя распахивает одеяло, замедленно моргая и щурясь на свет. — Уже утро? - он отчаянно зевает, чуть не вывихивая челюсть. - Твой график меня убивает. Меня — тоже, думает Дилюк. В груди все-таки что-то слабо шевелится, и он аккуратным движением оглаживает прохладную смуглую щеку. — Иди сюда. Будем завтракать. — Завтракать? - ноздри Альбериха чуть раздуваются, а глаз — расширяется. - Я бы переспросил, не шутишь ли ты, но я чую запах блинчиков. Мастер Дилюк настолько мил и очарователен, что принес завтрак в постель? — Мастер Дилюк наденет тебе блюдо на голову, если ты не поторопишься, - шипит тот. Снова до боли кусает губу. Осознает, что думает сейчас только об одном — чтобы это одноглазое чудовище раздуплилось побыстрей и не задерживало его выход из дома. Архонты, когда ты стал таким уродливым изнутри. …ты знаешь ответ, не так ли? Он прячет лицо, пока Кэйа всё-таки усаживается на кровати, придвигаясь к нему боком. — Блинчики приправлены экстрактом твоего дрянного утреннего настроения? - невозмутимо интересуется он, протягивая руку к подносу. - Ой, не смотри на меня так! Признаю, что лучше уж экстракт, чем моя кровь в качестве соуса. Мне позволено спросить, почему ты вдруг решил приготовить своему прекрасному партнеру завтрак? — Не позволено. И я не готовил, - коротко поясняет Дилюк, наблюдая, как Кэйа с видимым наслаждением отхватывает кусок от блина. - Я просто погрел то, что Аделинда сделала накануне. — Обожаю твою прямолинейность. Никакой романтики, - притворно вздыхает Альберих, качая головой и протягивая другой блинчик ему. - Ты хоть немного отдохнул? Смутное воспоминание о ночи. Бережные руки. Забота. Ласка. И внезапные слова. Дилюк думает, что сегодня ему придется больше не пить горячего. Разодранная в кровь изнутри губа не позволит. — Немного, - подтверждает он, не слишком-то уверенный в своих словах. Откашливается. - С…спасибо. — Не стоит. Я люблю плести тебе косички, - издает тонкий смешок Кэйа, обнимая его за плечи и потираясь щекой. - И блинчики на завтрак тоже люблю. “Люблю вино и огонечка. Лишь бы не потух”. — Я помню. — Это так мило, господин пирожок. — Еще раз назовешь меня так — и ночевать будешь исключительно в конюшне. Зарница знаешь как обрадуется? — Архонты, какой же ты суровый по утрам. А поцеловать тебя можно? — Мне уже пора. — Значит, прямо-таки нужно. Давай, угрюмка, иди сюда. На долгую минуту Дилюк застывает в чужих объятиях, пока губы Кэйи бережно касаются его губ. Это не поцелуй страсти, это что-то почти невинное, мягкое и от этого бьющее по ребрам еще сильней. — Мне правда пора, - он отстраняется от Альбериха. Взгляд у того становится спокойным и затаенным. Что он сейчас думает, Рагнвиндр даже представить не может. — Хорошо, - кивает он. - Потом всё же расскажи мне, за кем ты там гонялся накануне. — Да. Кэйа задумчиво кивает в ответ: — Возвращайся целым. *** Первым делом он держит путь в каньон Светлой короны. Хочется проверить, как всё выглядит при свете дня. Сегодня он верхом, и Ночка бежит рысью радостно, привольно, явно застоявшаяся в стойле. Дилюку бы ее настрой. Но чего нет, того нет, и он, покачиваясь в седле, старается сопоставить всё, что узнал вчера. После того, как стало известно, что Черный человек пытается искать исполнителей на некое дело, Дилюк подергал за несколько ниточек. Первым делом, конечно, попытался узнать, не искал ли Гарси кого-то самолично. К сожалению, выяснилось, что нет, единственный слух, добравшийся до Дилюка — как один его служащий пробовал нанять специалиста по плотницкому мастерству. К сожалению, это едва ли о чем говорило: такой мог понадобится где угодно. Да и работник отказался устраиваться, даже толком не поговорив с нанимателем. Так что расспросить того тоже не вышло бы. Обидно, конечно. Но можно подумать, его это остановит. Кстати, Гарси ему и так никогда не нравился. Следующим шагом было решение проверить, не занимался ли наймом кто-то из Лоуренсов. Здесь ему повезло больше: один из осведомителей сообщил о том, что один из этой прекрасной семейки, Готхольд Лоуренс — вроде бы он приходится Эоле кем-то вроде двоюродного дяди? — совсем недавно пытался нанять нескольких людей через своего юного слугу. Дилюк отсыпал агенту немного моры; тот подключил знакомых слуг; и вот уже в непринужденной беседе узнает у Томми — юнца зовут так — что хозяин просил найти не кого-то там, а людей, умеющих обращаться со взрывчаткой. Причем поняв, что проболтался, слуга так смешался и настолько яростно принялся уговаривать “птичку” никому ничего не говорить, что эта история сразу стала в два раза подозрительней. Официальным предлогом для поиска такого рабочего были работы в загородном поместье Лоуренсов. В такое Рагнвиндру верилось слабо: в последнее время финансовые дела этой семьи были весьма печальны, и едва ли поместье могло привлечь их внимание в плане реконструкции. Главное, не оказаться на той же денежной ступени, хмыкает про себя Дилюк, осаживая Ночку на краю оврага, спрыгивая с лошадиной спины и привязывая повод. Узнав всё это, Дилюк продолжил собирать информацию и вот, пожалуйста: вчера вечером Готхольд отправился прочь из города. Делал он так редко; передвигался в одиночку верхом — и того реже; и получив свежую весть от информатора, Дилюк тут же выдвинулся за ним следом. Тот проехал до одного уединенного пляжа на Сидровом озере, запрыгнул в ждущую его лодку и скомандовал: — К каньону Светлой короны. Ход хороший — выбрать лодку, подумал Дилюк. И отправился к ближайшему входу в тоннель под озером. Пока почти бегом пробирался по нему, всё вспоминал последний раз, когда передвигался с его помощью. Когда Монд отчаянно огрызался от окружавшей его армии. Когда он был готов отдать свою жизнь и даже больше, лишь бы его из этих тисков вытащить. Интересно, грозит ли всё ещё опасность городу? Или теперь — лишь ему одному? Выйдя через нужный ему отрезок, он прямо в углублении песчаных дюн дождался, пока лодка с Лоуренсом пристанет к берегу. Благо, не было у Светлой короны большого количества мест, где можно комфортно пришвартоваться. Лоуренс вылез из суденышка, бросил своему перевозчику несколько монет и, оглядываясь по сторонам, заспешил куда-то вверх по камням. Дилюк последовал за ним. Скалистый берег плавно перешел в траву, чахлые кусты — в молодую густую поросль. Рагнвиндр чуть было не пропустил момент, когда Лоуренс ловко нырнул куда-то в сторону, под крыло небольшой скалы. Покосившийся домишко под ней порос грибами филанемо так часто, будто служил исключительно основой для мицелия. Дилюк замер за стволом цейхоа неподалеку. Прикрыл глаза, услышав стук в дверь. Сделал несколько мерных вздохов. Где-то вверху заливался витиеватой трелью соловей. Когда дверь распахнулась, а затем раздались шаги и хлопок, Дилюк тенью скользнул к бревенчатой стене, подыскивая подходящее место для подслушивания. Уловить удалось лишь наиболее громкие отрывки: — …никакого восточного склона. Вы что, из ума выжили? Он же пологий, как… — …конечно, гроза идеальный вариант! Найдите кого-нибудь с… — …а если вы просчитаетесь, то мы вообще останемся ни с чем! Жадность погубит вас! Бездна с вами! Северный так северный! Поумерьте свой тон, Готхольд! Я не позволю так… — Я разговариваю так, как позволяют ваши манеры! Дилюк досадливо поморщился: далее разговор перешел в крикливую перебранку о степени воспитанности. Итак, что у нас есть. Услуги взрывников и обсуждение удобного варианта склона. И упоминание грозы. И некой выгоды. Гроза… они хотят прикрыть раскатами грома взрывы? Или выдать разрушения за последствия удара молнией? Вполне может быть. Первым делом Дилюк подумал, не взялись ли Лоуренсы каким-то образом разрушить что-то из защиты Монда. Проанализировав, отказался от этой идеи. Это имело бы смысл с армией под боком, как несколько недель назад. Но не сейчас. Да и не фигурировали бы тогда в рассказе некие “склоны”. Речь про горы. И всё еще про выгоду. Выгода — это выплата от Фатуи или что-то иное? Его размышления прервал скрип двери. На голову Готхольду Лоуренсу упал ошметок гриба, тот принялся брезгливо отряхивать свои светлые локоны и негромко ругаться на то, как ему, древнему аристократу, приходится лазить по всяким забытым архонтами сараям, где ему не место. Вот и не лазил бы, подумал Дилюк, бесшумно ступая за ним по следам. К Готхольду присоединился его собеседник: разглядеть его, облаченного в накидку с капюшоном, возможным не представлялось. Точно не Альвин Тур — тот куда выше, да и голос совсем другой. Двое в сопровождении незримого третьего двинулись южней, немного ближе к заброшенной после восстания Декарабиана столицы. Наконец замерли около одного из горных ручьев, азартно о чем-то споря — Дилюку пришлось остаться поодаль, местность для пряток оказалась не лучшей — наконец ударили по рукам и разошлись. Лоуренс, судя по направлению движения, отправился обратно к своей лодке. Дилюк решил, что идти за ним сейчас нет никакого смысла, и последовал за человеком в плаще. Тот двинулся прямо в сторону логова Ужаса Бури. Дилюк, механически следя за взметающимися под быстрыми шагами полами плаща, украшенными ярко-красным узором, отметил: тот чрезвычайно уверен в своих силах. Потенциальные убежища хиличурлов он даже не пробовал обходить — шел на минимальном расстоянии, всегда следуя так, чтобы максимально сэкономить время и двигаться по прямой либо по удобной тропе. Рагнвиндр готов был поставить на кон собственную шевелюру — а это серьезная ставка для того, кто дорожит своей фамильной гривой — что этот человек большой любитель посражаться. Скорее всего,и умелец. И если уж делать ставки — скорее всего, обладатель глаза бога или порчи. Конфликта в итоге так и не вышло: ни разу незнакомец не спровоцировал случайной атаки монстров. Зато в какой-то момент он ступил на веревочный мостик, летящим шагом пробежал по нему — и пока Дилюк думал, как незаметно проследовать за ним, исчез, как в воду канул. Как бы Рагнвиндр не крутил круги после, осматривая каждый камень, каждую веточку мяты и каждую ветряную астру, так ничего найти не смог. Что и заставило его наконец возвратиться домой, зверски уставшим… — Ничего, я попробую еще раз, - говорит себе Дилюк уже в настоящем, на прощание потрепав Ночку по длинной гриве и ступая на взгорье. С собой у него корзина. Больше для маскировки: да, вот такой он чудик, сам для собственных коктейлей цветы да ягоды собирает. Имеет право. Может, и пригодится заодно. Следующие несколько часов он посвящает своей горной прогулке. Обходит ручей, пытаясь понять, чем тот может быть интересен; изучает ближайшие пещеры и каньоны; убедившись, что рядом никого нет, по-быстрому укладывает на землю встреченного стража руин. Не так далеко — торговый путь, и последнее, что хочется Дилюку, это чтобы эта махина вышла на людей. Он обходит места снова и снова, ступни начинают слегка болеть от постоянных перекатов мелких камней под ногами. Сегодня парит, воздух звенящий и влажный, где-то по краю горизонта — облака. Правда, что ли, ночью будет гроза? Если да, ему придется прийти сюда и надеяться, что он сможет остановить Лоуренса. Что бы тот ни задумал. Он слышит внезапный шорох правее и сзади и отпрыгивает в сторону, на автомате ставя блок клинком. Видит согнувшуюся фигуру, потрепанную одежду и горящие огоньками глаза. Меч в руках Дилюка сразу опускается вниз. — Печальный красный, - выдыхает фигура. - Нужна помощь. Печальный красный подойдет. *** — Рейзор? - удивленно откликается он. Волчонок несколько дальше тех мест, где его обычно можно встретить. И выглядит встревоженным. И очень редко просит помощи. - Что случилось? — Беннет — беда. Беннет пропал и не отзывается. Запах был сильный, а потом другой. Сильней, и такой нехороший. Мне нужно его найти, - отзывается юноша. Он натянут как струна и то и дело крутит головой по сторонам, втягивая воздух. Час от часу не легче. Дилюк отирает пот со лба, делает шаг в тень и подзывает Рейзора к себе: — Вы были вдвоем, верно? Покажи мне, где ты видел его последний раз. Проведи меня туда. Тот стрелой срывается с места, и Дилюку приходится поспевать за ним изо всех сил. Деревья, деревья, глаза мимоходом различают парящий где-то наверху на скале глаз бури — ох, не время, надо бы потом вернуться и зачистить — перепрыгнуть через бревно, перебежать разливье ручьев и каменистый бережок. Они снова углубляются в лес. По прикидкам Дилюка, они совсем недалеко от Сада Сессилий. Последнее, что Дилюк ожидает — это тоже начать чувствовать запах. Но… — Рейзор, стой. Волчонок послушно тормозит, выдавая свое нетерпение только тем, что прокручивается около своей оси, глядя тревожными глазами. А Дилюк борется с выступившей гусиной кожей, туже натягивает перчатки, будто это его защитит. Потому что в нос набивается тяжелый запах, туманная трава плывет, ярким ароматом заполняя всё. Глаз тьмы дрожит где-то в потайном нагрудном кармане. — Что это, в бездну, такое… - тихо произносит Дилюк, оглядываясь. Ничего подозрительного, лес и лес, только птиц не слышно, а в свисте ветра в кронах деревьев мерещится угроза. Тело деревенеет, тело не хочет идти туда. Рагнвиндр прикрывает глаза на минутку. Сто. Девяносто девять. Девяносто восемь. Девяносто семь, девяносто шесть, девяносто пя… — Веди, Рейзор. Веди дальше. *** В месте пропажи Беннета запах еще гуще. — Беннет отстал, - объясняет Рейзор, активно обнюхивая каждую веточку вокруг. - Сказал проверить пролесок. А потом пропал. — Ты же чуешь запах? - зачем-то переспрашивает Дилюк, сжимая одной рукой другую. Нет, те вовсе не дрожат. Просто ветер подул. — Сильный запах, - подтверждает юноша, хмурясь. - Плохой. Делает больно. Они вдвоем обшаривают и пролесок, и прогалину, заваленную осенними листьями, и ближайший поросший тиной пруд, где ни рыб, ни лягушек — только мертвый холод водной глади. Небо потихоньку хмурится, ветер становится все сильней. Ветки то и дело бьют в лицо. А пульсация в кармане становится все отчаянней, становясь вторым биением сердца. Дилюк тяжело опускается на валун, сжимает переносицу пальцами. — Рейзор, я попрошу тебя кое-что сделать. Отойди так далеко, чтобы видеть мой силуэт, но не более. Если меня долго не будет — беги за помощью на винокурню. Ясно? — Ждать на расстоянии и бежать за помощью, - подтверждает Рейзор, с явной тревогой отступая глубже в пролесок, то и дело оборачиваясь. Дилюк ждет, пока не затихнут шаги, пролезает рукой в карман и вытаскивает глаз тьмы на свет. — Давай, чертов компас, веди меня, - бормочет он сквозь зубы, сосредотачивая волю на своем контакте с артефактом. Он не пробовал так делать раньше, никаких гарантий, что вообще что-то выйдет, нет. Но тени вокруг появляются, колышутся серыми завесями. И текут в ту сторону, где они с Рейзором уже были. Только теперь в деревьях будто появляется еще что-то. Между сросшейся парой стволов что-то пульсирует. То, что до этого казалось паутиной между стволами, глянцевито мерцает, точно масло в воде. Дыхание замирает в груди, но рука в перчатке уже касается этого. Запах трав резко становится сильней, его пробивает пот. Он делает шаг между стволами. …под ложечкой дергает так, будто он сорвался с высокой точки, раскрыв планер позже, чем нужно. Он на автомате делает новые шаги, правой, левой, но картинка в глазах путается. Ветки, стволы, кусты. В настоящем лесу такой чащобы здесь не было. Растительный… туннель приводит его к туннелю настоящему. Дерево сменяется камнем. Он идет вниз, потолок давит на макушку. Сквозняк холодный, как в пещерах Драконьего хребта. Дилюк отчаянно продолжает идти, все быстрей и быстрей. Глаз тьмы пульсирует с жадностью, будто набираясь здесь энергии. Еще бы. Тьма здесь прямо царит. Потом стены и потолок без всякого предупреждения исчезают. Он просто ступает будто бы во мрак. В жидкую, горящую острым запахом темноту. Воздух такой влажный, что дышать тяжело. — Хэй! - выкрикивает Дилюк, бешено озираясь, ощущая каждым нервом чье-то присутствие. Он будто в кошмаре, вот только он не спит. Эхо отражается гулко от стен, как в большой пещере. Он зажигает огонек на пальцах. Темнота расползается медленно, неохотно. Вместе с ней пропадает тишина. Протяжный, ломаный звук, плеск, шорохи, перестук, как от лап с когтями. Он становится всё громче, будто просыпаются существо за существом, живая душа — за мертвой. Кровь леденеет в жилах. А потом леденеет и Дилюк, чьи глаза привыкают к мраку. Он стоит на полуострове, который тонкой каменной жилкой связан за его спиной с коридором. Вокруг на много метров — чернеющая водная гладь, так широко, что не видно стен. Та беспокойно плещется, и в ней мелькают спины, лапы, хвосты, слизневые бока и щупальца и всё это вперемешку. Это скрипит, стонет, жалобно ворочается, будто пытаясь подняться. И не может, потому что оно всё слиплось. Как макароны в кастрюле, как обмылки. Огромное слипшееся нечто, заполняющее всю воду… Дилюк различает в общей массе и что-то, похожее на тела хиличурлов и митачурлов, и гибкий панцирь того, что было в шутку когда-то давно названо мокрицекондой, и бледные, ломаные лапки, похожие на паучьи — если бы пауки были бы в пару метров высотой. Он невольно останавливается взглядом на одном отрезке существа, которое пытается подняться особо активно, и замирает в отвращении и ужасе, невольно зажав ладонью рот. Это пиро-маг, его маленькие ручки и ножки беспомощно скользят по воде, а прямо сквозь его маску прорастает через то, что должно быть глазом, попрыгунья, у которой вместо лепестков на верхушке — человеческая рука. Ручка. Детская. Пытающаяся будто схватиться за воздух. — Пресвятые архонты… - на подгибающихся ногах он делает несколько шагов назад, дрожа. Глаз тьмы бьется в его руке так сильно, и все эти руки, лапы, пасти тянутся к нему. Он прячет артефакт в карман подрагивающей рукой. Сбоку, наполовину в воде, головой на берегу — тело. Человеческое. Отдельно лежащее. Колышущаяся масса в этом месте ближе к берегу, будто тянется за новым кусочком. — Беннет, - одними губами произносит Дилюк. Одно мгновение — броситься вперед и схватить худое плечо. Второе — согнуться и почувствовать ухом слабое дыхание. Третье — подхватить мальчишку на руки. По воде проходит дрожь, стон и плач. Только что неповоротливая, вязкая масса вдруг уродливой волной вздымается, хлюпая и перебирая… конечностями, совершая бросок, желая отобрать то, что уже сочло своим. Выплескивается на каменистую дорожку, перекрывая путь к туннелю. Пиздец. — Прочь! Дилюк резко забрасывает Беннета на плечо и поднимает меч. Огненная птица с шипением врезается в существо. Вой и крик заливают пещеру. Не дожидаясь, пока масса сгорит или сбежит полностью, Дилюк рвется вперед, размахивая клинком. Под ботинками хрустят ножки, головы, щупальца и спины. Что-то хватает за плечи и лодыжки, дерет. — Прочь! Он рубит и режет, продираясь через шипящую от огня плоть. Вонь заполняет всё вокруг. — Прочь! Он выбрасывает Беннета в коридор вперед себя и кидается следом. Что-то с чудовищной силой бьет в плечо, подбрасывая, и Дилюк пролетает несколько метров и встречается затылком со стеной. Со стоном сползает вниз, тут же сжимает зубы и рывком бросается вперед, к выходу, подхватив юного искателя приключений. Стоны и плач сзади поминальным хором окутывают спину. Камень. Камень. Первые ветки деревьев. Листва. Сдвоенные стволы. Он вываливается на траву ниц, кровь стучит в висках, череп пульсирует. Лежит неподвижно, жадно хватая ртом воздух. Слышит, как рядом кто-то горестно взывает и падает рядом. — Он жив, - шепчет Дилюк, приподнимаясь и видя перекошенное ужасом лицо Рейзора, склонившегося над безвольным телом Бенни. - Он жив. По телу стучат капли. Пока его не было, успел полить дождь. Успело стемнеть. Влага заливает глаза, волосы мокрыми прядями липнут к лицу. Поднимая себя на дрожащей руке, Дилюк садится с болезненным стоном. Голова идет кругом, тяжелая и затуманенная. Если задание Лоуренса как-то связано с этим жутким местом… А что если он выпустит это? — Рейзор, - неверным хриплым голосом зовет он юношу, который все еще в молчаливой муке покачивает на руках светлую голову в его объятьях. - Отнеси Беннета в Монд, к сестрам. После этого зайди к… Альбедо. Алхимику из рыцарей. Скажи, что около Сада Сессилий есть разрыв артерий земли. Понял меня? Рейзор с трудом поднимает свои горестные алые глаза: — Мрачный красный будет занят? Будет в порядке? - Дилюк видит, как волчонок обшаривает его взором. — Я в порядке. Беги скорей. Беннету нужна помощь. Тот еще с минуту сверлит его взглядом, будто пытаясь вытащить тайну, но всё же подхватывает Беннета и молча, с невероятной прытью пускается в бегство. А Дилюк медленно, опираясь на ближайшее дерево, встает на ноги. Раз ночная гроза пришла, он придет вместе с ней.