Ты не принёс никому ничего хорошего!
…думаю, что её кровь на твоих руках, сволочь.
Собаке — собачья смерть.
Видимо, я настолько привыкла, что ты всегда рядом, что теперь не представляю, что буду без тебя эти дурацкие двенадцать часов.
Нет никакой особой тайны. Я пообещала вернуть деревне человека, а не монстра. Они считали, что тебя можно остановить, лишь убив.
Твои глаза полны света.
Катана тут же оказалась в руках наиболее проворного ниндзя, которым оказался Ичиро Кацу. Его глаза заблестели от жадности и предвкушения. Он уже подсчитывал, сколько выручит денег за это оружие, и сумма удвоится, если этим же оружием преступнику снесут голову. А уж как его все в Конохе зауважают, какой почёт его ждёт, гораздо больший, чем розоволосую соплячку, игравшей в тюремщицу! Вдохновлённый своей идеей, Ичиро тут же протиснулся через толпу товарищей и, едва не кусая губы от нетерпения, замахнулся, заставив остальных вскрикнуть то ли от зависти, то ли от возмущения. — Я, я, я буду тем, кто убьёт тебя!.. — с восторгом выдохнул он. — Запомни моё имя, зверь, я — Ичиро Кацу!.. — Куда ты уходишь? — выпрыгнула из своего футона Рин, стоило отцу немного отодвинуть сёдзи, чтобы покинуть дом Фудо. — Можно мне с тобой?!.. Увидев, что Мадара так и стоит в проёме, девочка не стала больше задавать вопросов, решив, что он ждёт её, и бросилась к своей одежде, сложенной стопкой рядом с футоном. Однако тут он заговорил: — Нельзя. Это опасно. Лучше тебе остаться здесь, с Фудо. — Не бросай меня тут! — вскричала Рин с обидой и страхом, сменившимися праведным детским гневом. — Только не снова! Мама тоже ушла, теперь и ты хочешь оставить меня! Что вы за взрослые такие!.. Мадара повернул голову, и его лицо перестало напоминать маску, выточенную из дерева. На нём проступила печаль и нежность к маленькой девочке, ставшей ему дочерью. Рин кусала губы и внутреннюю сторону щёк, прикладывая титанические усилия, чтобы не заплакать снова, потому что отец вот за все дни не проронил ни одной слезы, и супилась из-под нахмуренных бровей. — Рин, я плохой человек… — Дальнейшие объяснения потерялись в его горле, но не потому, что он боялся рассказать правду, а потому что увидел по глазам Рин, что ей они абсолютно не нужны. — У нас будет долгая дорога, мы нигде не сможем оставаться надолго, нас будут преследовать, мы никогда не вернёмся в Акахирако… — А мне наплевать! — сжав кулаки, выпалила Рин. — Даже если ты запретишь мне идти и привяжешь к столбу во дворе, я всё равно уйду за тобой! Онемевшие губы, которые за сутки забыли, что существует улыбка, всё же в ней дрогнули. Нет, он соврал богам, сказав, что у него отобрали последнее. Рядом всё ещё была дочь. Мадара подошёл к девочке и, присев рядом, положил ладонь ей на плечо. — Я вернусь за тобой, обещаю. Сейчас я должен уйти, чтобы найти убийцу Сакуры. — Человека-ворону, да? — осторожно уточнила Рин, успокаиваясь. — Ты знаешь, где он прячется? — Знаю. Он это сделал, но есть и те, кто приказал ему прийти сюда. Они тоже заслуживают наказания. — И ты убьёшь их? — тихо спросила Рин. — Зарубишь катаной? Мадара колебался, но всё-таки честно ответил: — Всех до единого. Девочка задумчиво поджала губы, а потом снова задала вопрос: — Они плохие? Эти люди? — Может, для кого-то они хорошие и для кого-то сделали добро, но я от них видел ничего, кроме зла. — Он неловким движением потрепал её по волосам и встал. — И ты тоже. Поэтому да, они плохие. Рин кулаком почесала нос и решительно взглянула на отца. — Тогда пусть все умрут. За мою маму. Пальцы, собравшись в кулак, оставили в пыльной земле глубокие следы от ногтей. Стоило катане только приблизиться к телу преступника, как выросшая из его спины костлявая рука Сусано насквозь пробила тело несостоявшегося героя Ичиро Кацу. Захлёбываясь кровью и ещё не осознавая, что произошло, он шагнул назад и рухнул на руки товарищей, пока вторая лапа Сусано нашла следующую жертву — Морино Ибики. Опытный боец, он сразу же отпустил Учиху, отскочил в сторону, решив сбежать по крышам и придумать новый план атаки, но в этот раз смерть оказалась быстрее. Ладонь из синей чакры накрыла его, как куполом, и свет для Морино померк уже навсегда. Под испуганными взглядами ниндзя, что ещё минуту назад радовались его падению и тешили себя возможностью без последствий вонзить в него кунай, Мадара выпрямился, окружённый рёбрами Сусано. Через упавшие на лицо чёрные пряди горел Мангекё. Отстранённость, с которой он появился в Конохе, исчезла. Её место, наконец, заняла кровожадная жестокость, которую так долго вытравливала из него Сакура. То, что осталось от размозжённого тела Ибики Морино, кровавой кашей выскользнуло из горящей синей чакрой ладони Сусано. Его скелет с хрустом поднимался на ноги, обрастая бронёй и вооружаясь мечами самурая. — Хватит человечности… — прохрипел Мадара, дотягиваясь до кунаев и вырывая их из тела с рычащим стоном. — Ей нет места в этом мире. Раз я монстр, значит, больше не иду путём людей. Два куная сразу же нашли свои цели так же легко, как тогда в тюремной камере. Шиноби, желавшие прикончить его, теперь отступали, бросив мёртвого Кацу со сжатой в руке катаной. Выросший из чакры самурай казался непобедимой громадой, которую ни поцарапать, ни пробить было невозможно. Подойдя к трупу Кацу, Мадара поднял любимый клинок и с заботой мужа о супруге вытер лезвие о подол кимоно. Пульсирующей болью отзывался раненый бок, в который чёртов Ибики вогнал танто, но вытащить его значило умереть от кровотечения раньше, чем он сможет оторвать голову Карасу и его хозяевам. — Была бы ты здесь, Ханатаба… — вытерев стекающую кровь из уголка рта, прошептал Мадара. — Лечить у меня получается чуть хуже, чем убивать… Сусано, послушное его приказам, подняло вверх мечи, готовое снести то, что ещё оставалось от Конохи. Я всё ещё думаю, что тебе просто повезло выжить в АНБУ с такими навыками. Надеюсь, ты запомнила, и не будешь позориться перед другими женщинами. Он прав в том, что сказал. Ты действительно убийца. И в гневе страшен, как тэнгу. Это не изменится, проведи ты в Акахирако хоть тысячу лет, потому что прошлое — та часть жизни, которая остаётся неизменной. Но будущее… Только обещай, что сам не умрёшь и придёшь за мной, пап. Я буду ждать тебя. Из груди отступника вырвался рёв, боевой клич берсерка, впадающего в свой раж. Так ревели ёкаи в детских сказках, так ревел человек, отринувший остатки милосердия. Каждый свой удар Мадара сопровождал криком ярости, боли, отчаяния и беспомощности. Каким бы он ни был воином, победить смерть не мог. В погоне за ней получалось только лишать жизни, надеясь утолить свою тоску по близким кровью других. Он убивал всех, кто оказывался на пути, и разрушал то, что мешало ему найти советников и ненавидимого им Карасу. Кричал во всю мощь лёгких, чтобы заглушить её голос — единственное, что могло бы заставить его остановиться, тогда как останавливаться он не хотел. Как и в те дни, когда он потерял и клан, и лучшего друга, боль поглощала душу, а насытившись ею, требовала души всех, кто жил так тихо и спокойно, как никогда не удастся ни ему, ни Изуне, ни Хашираме. «Ни Сакуре». У тебя слишком раздутое эго, чтобы признать — мои блинчики во сто раз лучше! Даже если я отвернусь, ты так и будешь просто швырять камни в воду! Кстати, я Хаширама Сенджу, а ты? Если джинчуурики умирает, то хвостатый уходит вместе с ним. Наруто не хотел допустить извлечения Лиса и повторения цикла ненависти по отношению уже к другому ребёнку. Я прекратила лечить. Не бойся, нии-сан, я буду защищать тебя. И то, что я младше тебя на три года, не даёт тебе права задирать нос! Ты больше, чем друг, ты мой брат. Я хочу, чтобы ты выжил, несмотря ни на что. Делай что хочешь, но не дай смерти себя догнать. Что бы там не планировала Коноха, знай, что я на твоей стороне. Нии-сан, я уверен, что мы сможем сделать Коноху нашим домом. Вместе мы приведём клан к процветанию. Дипломат из меня куда как лучше, чем из тебя. Учиха Мадара, мы будем рады, если вы почтите своим присутствием нашу церемонию бракосочетания, которая состоится семнадцатого мая, и разделите с нами радость этого дня. P.S. Не обращай внимания на официозный фарс, Мито сказала, что так положено делать, но я буду очень-очень-ОЧЕНЬ рад, если ты вернёшься в деревню, чтобы быть рядом с твоим самым лучшим и прекрасным другом (мной) рядом. Теперь слепота от использования Мангекё нам не страшна, верно, братец? Я смогу приглядывать за тобой, а ты за мной. Нам приказано убить тебя как последнего из клана, предавшего Коноху и желавшего совершить в ней переворот. Сдайся добровольно, и смерть будет быстрой. Меня зовут Харуно Сакура. В какой момент его зубы впились в горло противника, Мадара не запомнил, но не почувствовал по этому поводу ни сожалений, ни отвращения. Стиснул челюсти, ощутив хруст хрящей гортани и, схватив врага за волосы, отбросил в сторону, сплёвывая противный металлический вкус, заполнивший рот. Он не представлял, как выглядит сейчас, но судя по глазам замершего перед ним АНБУ из Корня, жутко. Как дьявол, которым все его тут кличут. — Где находится убежище Корня? — вытерев рот тыльной стороной ладони, спросил Мадара и не узнал собственного голоса, севшего и страшного. — Ведь там вы спрятали старика и остальных! Где оно?! Но анбушник ничего ему не сказал, и сознание его, защищённое особой печать Данзо, ничего не показало шарингану. А между тем Мадара не сомневался, что выжившие члены совета скрылись в особом месте, и такое могло располагаться только в гарнизоне Корня АНБУ. Но где он — оставалось загадкой даже для его сенсорных способностей. О да, теперь Учиха Мадара вспомнил тот самый запал, который ведёт тебя через весь бой и будто делает неуязвимым. Ты видишь и слышишь всё, твой нос улавливает тысячи запахов, а тело двигается быстрее молнии. Отпала надобность в защите Сусано. Танто, что ранило его, в пылу битвы уже давно было вытащено и воткнуто в грудь какой-то куноичи. Та цеплялась за его руку, желая отравить сенбоном, которых в его теле уже было с десяток, но Мадара лишь усмехнулся её жалким попыткам перед тем, как сбросить умирающее тело с крыши. — Всё?! — ревел он, раскинув руки. Сердце выплясывало в груди с такой силой, что готово было разорваться в любой момент. — Это всё, что вы можете, жалкие черви?! Я не остановлюсь, пока ваш Хокаге, наконец, не выйдет! Я разворотил его деревню, не оставил ни одного дома целым, а он до сих пор поджимает хвост, как трусливая собака! Неожиданно в пылу битвы мелькнул цвет, заставивший спасть пелену с его опьянённого кровью сознания. На короткие мгновения мир остановился и прояснился, когда среди мечущихся шиноби Мадара увидел женскую фигуру, знакомый до скрежета зубов ромб Бьякуго и розовый волос. Короткие пряди в пыльном ветру. — Сак… — хриплым шёпотом выдохнул Мадара, ощутив дрожь в руках, моргнул и тут же потерял своё наваждение в клубах едкого дыма. Оглянулся, ища его, и не нашёл никого, кроме ослабленных противников. Разве могли его глаза ошибиться, увидеть то, чего нет, протранслировать его мозгу желанную иллюзию? Нет, невозможно, шаринган никогда не врёт своему владельцу. Но его раж отступил, вернулось ощущение реальности: появилась и боль, и усталость, и вкус чужой крови во рту, и онемение мышц, в которые вонзили сенбоны. Мадара прикоснулся к лицу, пытаясь прийти в себя, снова отключиться от реальности и не смог, потому что сквозь пальцы опять увидел женщину. С усилием зажмурил глаза, открыл, уже зная, что она исчезнет, что его тело в попытках прекратить смертельный танец посылает видение той, кто могла остановить его. Однако видение не исчезло, и, приглядевшись, Мадара с разочарованием узнал, кто перед ним. Она стояла под грозившей обрушиться аркой, спрятав руки в широкие рукава чёрного кимоно, и ветер трепал вовсе не розовые, а алые, как сегодняшний закат, волосы. Мито не дрогнула, когда отступник, убив ещё одного человека по пути, медленно приблизился к ней, источая запах крови и смерти. Да, взглянув на него, можно было сочинить очень много сказок о ёкае в человеческой шкуре, которого не взял ни огонь, ни яд. Лохматый, покрытый кровью, истерзанный, истыканный сенбонами и кунаями, с горящими красным глазами, Мадара склонился над ней ужасной тенью, однако голос, несмотря на охриплость, прозвучал тихо и мягко: — Мито… — Давно не виделись, Мадара, — проговорила она, склонив голову. — Последний раз, кажется, был на похоронах Хаширамы. Тот день запомнился ещё тем, что стал второй датой на могильном камне его брата. — Я сказал бы, что мне жаль, но мне не жаль, — отозвался Учиха, и глаза его вернули себе чёрный оттенок. Он опустил катану. — Тебя отправили, чтобы остановить меня? Лучше уходи. Не заставляй меня брать грех на душу и убивать тебя. — Тебе ещё дороги воспоминания о Хашираме, — осветила лицо Мито печальная улыбка. Она увидела рану, оставленную Морино Ибики, из которой всё ещё бежала кровь, и медленно вытащила руку из широкого рукава. — Позволишь? Несколько секунд Мадара смотрел на неё, ища подвоха, но всё-таки медленно кивнул. Мито положила ладонь на рану, появилось знакомое ему зелёное свечение. С мучительным облегчением почувствовал, как отступает боль, как стягиваются ткани в глубине его тела. — Удивительно, как на ногах ещё держишься, истыкан сенбонами, словно дикобраз, — беззлобно заметила вдова Сенджу. — Если хочешь дойти до конца, стоит поберечь себя. Хокаге и Данзо наверняка серьёзно ранены, но последний из них изворотливее угря в воде. — Ещё одна предательница… — усмехнулся Мадара, наблюдая, как из раны за ловко орудующей рукой женщины выходит яд, как вторая её рука, покрывшись тёмными полосами Бьякуго, затягивает другие повреждения. — В последнее время Коноха ими прямо-таки кишит. — Эти сволочи… — процедила сквозь зубы Мито, сводя к переносице брови. — После всего, что Сакура сделала для них, они не придумали ничего лучше, чем убить её и объявить нукенином. Она писала мне обо всём, что происходило в Акахирако, — посмотрела она в глаза Мадаре. — Я не верила, что у неё получится исправить тебя. А теперь… — Женщина обвела глазами разруху и пляшущий по всей деревне огонь. — Теперь понимаю, что я оказалась права, но не скажу, что сильно этим разочарована. — Им не стоило поднимать руку на неё. — Знаю, я то же самое сказала совету за пару минут до того, как ты уничтожил Резиденцию, — усмехнулась Мито, опуская руки. Чувствовал себя Мадара гораздо лучше, но всё равно ощущал усталость и истощение после битвы с армией Конохи. — Они забрали у меня всё. Моего мужа, моего ребёнка, мою ученицу и двух мальчишек, которые хотели мира для всех нас. Они заслуживали лучшего, потому их и нет сейчас здесь, в этой крови. Мито вытащила что-то мелкое из-за широкого оби и показала Учихе открытую ладонь. По сердцу словно провели острой иглой, когда Мадара увидел маленькую розовую прядь, и до ноздрей, забитых запахами битвы, долетел тончайший аромат девушки, которую он похоронил два дня назад. — Это всё, что осталось у меня от Сакуры. Всё, что предоставила мне эта деревня. — Её лицо, постаревшее от горя, ожесточилось. Верхняя губа приподнялась, обнажая зубы, а взгляд стал острым, как бритва. — А раз так, пусть сгорит. Мне до неё нет дела. — Могу считать это твоей личной просьбой, Мито? — наклонился к ней Мадара. — Потому что у меня остались только воспоминания, которые сжигают изнутри, и вряд ли вся кровь Конохи способна потушить этот огонь. — Считай. — Мито спрятала прядку за край пояса и вытащила оттуда сложенный хитай. Наклонившись, она подняла с земли чей-то сюрикен. — Убежище Корня, в котором спрятали Данзо и Хирузена, находится за Скалой, к северу. Там растёт раздвоенная ель, не пропустишь. Острый край сюрикена проскрипел по металлу протектора, и символ Деревни Скрытого Листа перечеркнула уверенная и прямая линия. Мито с равнодушием взглянула на свою работу и бросила повязку под ноги. — Желаю удачи в твоей миссии, Мадара. — Женщина мягко коснулась его плеча и направилась прочь. — Впрочем, я уверена, боги сегодня на твоей стороне, и ты закончишь то, что начал. — Сбегаешь, оставляя всю работу мне? — бросил ей в спину Учиха. — Я полагал, ты не меньше моего хочешь мести. — Я уже отомстила, — остановившись, взглянула на него вдова Сенджу и улыбнулась. — Об этом убежище знают только люди Корня, но они не заговорят, пока Данзо жив. А я хорошо запомнила его местонахождение в тот раз, когда вытаскивала ученицу из лап АНБУ. Можно сказать, что я занесла меч, тебе осталось лишь опустить его на их головы. — Вот оно что… — проговорил Мадара, кивнув. Женщина уже развернулась, чтобы уйти, как он снова окликнул её: — Мито? Та обернулась, пряча руки в широкие рукава траурного кимоно. В ладони она, наверняка, сжимала розовую прядь. Женщина вопросительно смотрела на него, слегка склонив голову. Вдова Сенджу в отсветах садящегося солнца была так величественна, но Мадара смотрел сквозь неё и видел розовые волосы, хитрые глаза и добрую улыбку, прячущую в себе загадку. Сакура была очень похожа на свою наставницу и, если бы ей дали немного больше времени на земле, стала бы такой же — гордой и уверенной. — Соболезную твоей потере. Лёгкое удивление появилось на лице Мито, сменившейся понимающей и мягкой улыбкой. Она слегка поклонилась, благодаря. — Взаимно, Мадара. Утро их встретило нежным пением птиц и чистым розовым небом, предвещавшим ясный солнечный день. Проспали они, наверное, несколько часов, однако когда первый луч солнца скользнул в дом Фудо, сон как рукой сняло. Сначала поднялся Мадара, за ним подскочила и Рин. После коротких сборов они вдвоём направились к могиле. Когда оба оказались перед покрытым утренней росой свежим холмом земли, отец и дочь замерли, боясь нарушить тишину и спугнуть бродящую где-то рядом с ними душу девушки. Может, надеялись увидеть или услышать что-нибудь, что сказало бы им — она рядом, может, хотели бы поверить, что пришли не на могилу Сакуры, а кого-то другого, а она сама выйдет из-за дерева в своём юката и спросит с улыбкой, почему у них такие кислые мины? Покой первая нарушила Рин, тогда как Мадара ушёл глубоко в свои мысли. Она положила свежие цветы, которые нарвала по дороге, застелив ими почти всю могилу, затем достала из сумки свечи и попыталась чиркнуть спичками, чтобы их зажечь. Только тогда Учиха пришёл в себя и занялся зажиганием фитильков сам. — Нужен камень, где было бы написано, кто тут похоронен, — тихо сказала Рин, смотря как расставляет отец на земле две стопки и бутылочку сакэ. — Его поставят, когда осядет земля, иначе он упадёт, — ответил ей Мадара. Мысли его занимал Карасу и совет Конохи, решившие поиграть на его чувствах. — Да и зачем надпись? Здесь лежит только она. Мы с тобой всегда сможем найти это место. — Наверное, — с сомнением согласилась Рин. — Что мы должны делать дальше? — Я не силён в похоронных ритуалах, — пробормотал Учиха, наполнив стопки, и сел на траву. Девочка тут же расположилась рядом с ним. — Всё, что я знаю — умершего нужно закапывать. А остальное… — Я принесла цветы потому, что я так чувствую, — поделилась Рин, приложив ладошку к груди. — Наверное, и ты саке принёс поэтому же. — Может быть, — хмыкнул он и опорожнил стопку, немного поморщившись от горечи алкоголя, что огненной струёй скользнул в желудок. Несколько минут они сидели в молчании, слушая, как просыпается лес вокруг них, объятиями поддерживая друг друга. Затем Мадара очень серьёзным тоном заговорил: — Рин, я хочу тебя кое о чём попросить. — О чём? — подняла она от его плеча голову. — Я должен найти убийцу твоей мамы, но для этого должен узнать, как он выглядел. — Я же рассказала тебе, это мужчина в чёрной одежде и… — Ты молодец, что запомнила его внешность, — перебил её мягко Мадара. — Но я должен убедиться, что тот, о ком я думаю, действительно был здесь. Для этого мне нужно заглянуть в твою память и найти воспоминание о нём. — Ты умеешь так делать?! — с восхищением протянула Рин. — С помощью твоих глаз, шаринганов? — Да, но эта процедура очень… Очень неприятная. — Мадара потёр висок, вспоминая, как однажды они с Изуной отрабатывали эту технику друг на друге. — После неё может болеть голова и тошнить, а ещё будет ощущение будто твой мозг чешется. — Фу, гадость! — поморщила Рин носик. — Но если это поможет найти эту ворону, я готова! Я его очень хорошо разглядела, так что моё воспоминание сразу тебе всё объяснит. — Я не хотел бы этого делать, — со вздохом сказал шиноби, садясь напротив девочки. — Но это единственный способ узнать правду. — Я потерплю, я же не какая-то слабачка! — почесав кулаком нос, уверенно кивнула Рин и распахнула глаза так сильно, как могла. — Так что давай, используй свою крутую технику! — Для начала расслабься, — не удержался от усмешки Мадара и активировал шаринган. — Я буду осторожен. Главное, не бойся и не сопротивляйся. Проникнуть в сознание девочки не составило никакого труда, как и найти необходимый фрагмент в её памяти. Он ещё не успел затеряться и забыться, потому был свеж и красочен. Глазами Рин посмотрел Мадара в тот день, когда ушёл из Акахирако, и увидел на пороге своего дома одетого в чёрную форму с птичьей маской на лице члена Корня АНБУ. — Ты всё-таки нашёл это место. — Карасу вытащил из ножен танто и по-птичьи наклонил голову. — Я ждал тебя. Наконец, смогу покончить со всем этим. Мадара молча оглядел убежище, вход в которое он прорубил мечом Сусано, и никакие техники и печати не смогли ему в этом помешать. Тому, что в комнате с разрушенным потолком и голыми стенами его встретил именно Карасу, он не удивился. Кому, как не верному псу, Данзо доверил бы защищать свою шкуру. Посторонней чакры рядом Учиха не чувствовал и решил, что Хокаге с его скользким старейшиной укрыты дальше, в подземных коридорах. Ничего, он доберётся и до них, как только закончит с вороной на своём пути. — Я говорил, что ненавидел Сакуру? — Мадара тут же вернул взгляд на убийцу куноичи. — Не знаю почему, но её лицо и вечные разговоры-загадки раздражали, словно заноза под ногтем. Одним своим существованием она мешала мне выполнять мои обязанности. Я жил, будто в клетке с тигром. — Карасу поворачивался следом за отступником, неторопливо обходившим его по кругу с горящим Мангекё. — Я надеялся, что если сам убью её, то это сверление в голове исчезнет. Мадара угрожающе молчал, слушая противника. Люди перед схваткой иногда вели себя, как пьяные: язык молотил без остановки, слова сыпались, боясь остаться неозвученными, и из них можно было подчерпнуть много любопытного. — Но оно не исчезло, — хмыкнул анбушник. Лицо, скрытое маской, исказила задумчивость вкупе с печалью, истоков которой он сам не понимал. — Идеей сымитировать казнь Суны была моей. Хокаге предлагал оставить только какие-то следы, указывающие на песчаников, но мне показалось это недостаточно убедительным. Как ты узнал правду так скоро? — Моя дочь, — ответил Мадара. — Она видела, как ты зовёшь её и как развеиваешь Хенге. Второсортный ниндзя, трели птиц ты не отличаешь от детского чириканья. За маской послышался смешок. — Умная девочка. Ей очень повезло иметь таких хороших учителей, как ты и Ханатаба. Мадара прищурился, останавливаясь. — Прежде, чем я отрублю твою голову и надену её, как пустой горшок на забор, я хочу знать, как ты убил её. — Всё проще, чем кажется, — проговорил Карасу и обвёл свободной рукой помещение. — Гендзюцу, заставившее Сакуру думать, что она не может пользоваться Бьякуго и чакрой. Её главным страхом была потеря контроля, как случалось уже после смерти её товарищей. Я достаточно хорошо её изучил, чтобы иллюзия сработала сразу же. С тобой сложнее, пришлось потрудиться. — Кого ты решил пленить иллюзией, обладателя Мангекё? — с насмешкой осведомился Мадара. — Ты, который не смог найти ребёнка в огороде, решил, что если получилось однажды, то получится и со мной? Ты не можешь обладать гендзюцу такой силы… Сверкнувший в левой прорези красный огонёк заставил его замолчать, а сердце ухнуть вниз. До этого момента Мадаре даже в голову не приходила мысль, что хотя бы один из его соклановцев смог выжить, ибо всем была известна педантичность Тобирамы. Однако шиноби тут же заставил себя успокоиться: были случаи пересадки шарингана неклановым, несмотря на строжайший запрет и следовавшее за этим суровое наказание. Тобирама мог ненавидеть Учиха и их додзюцу сколько угодно, но вряд ли отказал бы себе в удовольствии заиметь коллекцию их глаз. — Кто ты? — Не узнаёшь мою чакру? Карасу знал, какой эффект произвёл демонстрацией шарингана, и был очень доволен, наблюдая, как силится его противник разгадать личность, прячущуюся за маской. Видят ками, эту маску он не снимал очень и очень давно, да и лицо его видел разве что бывший Хокаге да Данзо Шимура. — Нет, я узнаю, — проговорил очень медленно Мадара, однако боясь признаваться в этой правде самому себе. — Ты — один из Учиха, ты… — Он провёл ладонью по глазам, будто это могло заставить их видеть лучше, чем сейчас. — Ты не можешь быть Изуной, он мёртв… — Можешь ли ты быть до конца уверен? — наклонил голову анбушник, подражая птице. До сих пор он ничего не предпринял, и танто, которое достал из ножен, скорее занимало руки от безделья. — Ниндзя умеют заметать следы лучше, чем дикий зверь. Почему ты думаешь, они не могут, скажем, подделать чью-то казнь, или сымитировать чьё-то тело, чтобы добиться цели? Чем больше говорил Карасу, тем сильнее казалось Мадаре, что в его тоне проскальзывают знакомые нотки насмешки и язвительности, свойственные голосу младшего брата. Чакра, которую он видел тогда, на собрании с Хокаге, тоже стала по цвету и ощущениям схожа с чакрой Изуны. Даже чёртова поза и игра с танто отражали его поведение. К горлу Мадары подступил холодный, липкий ком, перекрывший гортань. В животе тошнотворно завязывались в узлы внутренности. Изуна просто не мог быть здесь, он не мог все эти годы бегать по указке Данзо, ни разу не попытавшись связаться со старшим братом. — Ты не Изуна, — уверенно заявил Мадара. Сомнения отступили, но ненадолго — Карасу по-прежнему казался ему копией умершего брата. — Он давно умер. Не пытайся обмануть меня. — Кто, я? — воскликнул анбушник, и в этот момент Учиха готов был поклясться, что услышал Изуну. — Нет, ты обманываешь себя сам. — Танто переместилось из одной руки в другую, сверкнув лезвием. — Или нет? Почему я не могу быть твоим братом? — У Изуны были оба шарингана. — Но тебя ведь не было в Конохе, когда его хоронили, правда? — Карасу поднял маску, и Мадара, отступив, увидел знакомые тонкие черты лица и тёмные пряди, обрамлявшие лоб и щёки младшего брата. — Нет, тебя не было на похоронах, тебя не было и там, на площади, когда меня казнили перед всей деревней. Всё, на что ты был способен, это стоять возле моей могилы и извиняться за то, что сбежал из деревни, оставив клан и меня, нии-сан. — Ты не можешь!.. — взревел Мадара. Его грудь мелко вздымалась, потому что лёгким не хватало воздуха. — Ты не можешь этого знать! Ты, чёрт тебя возьми, не мог все эти годы скрываться в Корне и наблюдать, как клан вырезают за одну ночь! — Я не только наблюдал, но и участвовал, нии-сан, — снисходительно улыбнулся Карасу-Изуна. — Я был тем, кто опустошил Квартал, кто покончил с Проклятием Ненависти, которое преследовало нас со времён Индры. Больше не будет кровавого додзюцу, пробуждающегося от боли и потери, теперь люди свободны от страха! — Что они сделали с тобой?.. — Всё его существо рвалось к младшему брату. Хотелось встряхнуть его за плечи или врезать со всей силы по этой расслабленной физиономии. — Мой брат никогда не сделал бы ничего подобного. Он до конца боролся за свою семью и умер ради неё! Если только… Мадара огляделся ещё раз, ища малейшие изменения, детали, позволившие бы ему понять, что его дурят, но его Мангекё никак не помогал, и все чувства, которые задействовал пёс Корня, вопили и тянулись к брату, смотревшему на него прямо и открыто как в те времена, когда они были подростками. Изуна смотрел единственным глазом и едко улыбался. Веко второго прикрывало пустую глазницу. Этот шаринган, светившийся в полумраке, этот узор Мангекё… Узор глаз Изуны. — Моя «смерть» высвободила, наконец, недовольство политикой Конохи и развязала руки Хокаге, чтобы на законных основаниях избавить мир от Учиха, — сказал Изуна и с сожалением прикрыл глаз. — Но ты ведь знаешь, брат, мой Мангекё — слишком лакомый кусочек, чтобы терять его ради одной интриги. Так же, как и терять Бьякуго Сакуры. — Что?.. — Новости сыпались на Мадару, как из рога изобилия. Он пришёл сюда снести голову ублюдку, убившему куноичи, которая подарила ему жизнь, но вместо этого стоял с опущенной катаной и без конца прикасался то к голове, то к глазам, будто это заставило бы их работать как надо. — Сакура жива?.. — Да, она здесь, — небрежно подтвердил Изуна и снова улыбнулся так по-родному знакомо. — Я же говорил, хорошему ниндзя ничего не стоит замести следы и фальсифицировать смерть. Жаль, что до того, как прийти в Акахирако в качестве ниндзя Суны, я не утопил твою «дочку» в реке, тогда от дыма задыхались бы Казекаге и его ниндзя. Хочешь увидеть её? Ответа не последовало, потому что стоило Изуне умолкнуть, как из коридора за спиной Мадары послышались шаркающие шаги. Ощущая себя плохо смазанной шарнирной куклой, отступник обернулся и увидел её в тёмном проходе. Не наваждение, как с Мито, нет, она была такой реальной, такой живой! Тёмно-синее юката, короткие пряди, собранные дешёвым гребнем, и потухший взгляд, который сразу же вспыхнул, стоило зелёным глазам рассмотреть Учиху. — Мадара!.. — с придыханием воскликнула Сакура и хотела было шагнуть в комнату, но цоканье языка Изуны её остановило. — Нет-нет-нет, Ханатаба, стой там, где тебе приказано стоять. Мы ведь ещё не договорились, нии-сан, не так ли? Но Мадара его не услышал. Один вид девушки, с недовольством сжимающей кулаки, угомонил в нём всё, что разрывало на куски душу и голову. Шаринган потух, ноющая боль сменилась истомой, от которой тяжело было вдохнуть. — Ты не ранена? — Нет, уже нет, — поспешно ответила Сакура, машинально прикасаясь к горлу. — Со мной всё в порядке. Я… Рада, что ты пришёл, боялась, тебя убьют до того… — Замучаются, — хмыкнул в ответ Мадара и тяжело выдохнул. — Проклятье, я… Я похоронил тебя два назад. От Конохи камня на камне не оставил и неизвестно, скольких убил, потому что думал, что ты мертва. — Ничего, это всё ничего… — улыбнувшись, взглянула на него Сакура с теплом и нежностью. — Мы оба знаем, что они заслужили всё, что сегодня случилось. Ты был прав, что пока мы бездействуем, зло растёт и наглеет. — Она зло посмотрела на Изуну, с любопытством слушающего их разговор. — Давай разберёмся с этим парнем и уйдём отсюда. — Вряд ли ты уйдёшь далеко, Ханатаба, — подал голос младший брат. — Данзо позаботился и поставил на тебе особую печать. Едва ты окажешься за пределами деревни, она сработает и разорвёт твоё миролюбивое сердце на куски. Если конечно, Мадара не согласится на условия Хокаге. — Какие ещё условия может мне выдвигать этот старик, который даже не вышел, чтобы защитить свою деревню? — с презрением бросил Мадара, даже не повернувшись к брату. — Ты останешься в Конохе и выполнишь несколько простых для такого шиноби поручений, первое из которых — уничтожение Суны, — проигнорировав слова старшего, продолжил Изуна. — После того, как ты искупишь свои грехи, печать с Ханатабы снимут, и вы сможете уйти. Решай. Стиснув в руке катану, Мадара снова взглянул на Сакуру, стоявшую в проёме. Лицо её побледнело, глаза забегали и, сцепив руки перед собой, она опустила голову. Боялась сказать лишнее слово, боялась стать камнем, который сместил бы чашу весов. Как и всегда, она позволяла ему выбирать. Мужчина приблизился к ней и коснулся пальцами щеки, ощущая мягкость и теплоту кожи. В ответ Сакура подняла голову так, как он и ожидал от неё, взглянула теми глазами, которые он хотел увидеть все эти дни, и несмело улыбнулась, как в последний счастливый день в Акахирако. Мадара коснулся девушки, ощущая упругость и тепло её тела, запах и чувствуя каждое колыхание её чакры. — Мадара?.. — позвала его Сакура, пряча руки в рукава юката, которого на ней быть не могло, потому что он закопал его вместе с телом. — Что с тобой?.. Всё настолько настоящее, что даже его глаза не видели разницы. — В любом гендзюцу есть слабое место. — Под недоумённый взгляд Сакуры Мадара переместил свою ладонь на её затылок и поднял катану, практически уверенный в том, что делает. — Ты используешь страхи, достаёшь из головы образы и слова, смешиваешь всё вместе и получаешь эффективное гендзюцу, которое создаёт сама жертва. Я мог бы бесконечно сидеть здесь и создавать свой мир, не только её. Но теперь я знаю, что всё, что я вижу, пустышка. — Что? Нет, стой! Что ты делаешь?!.. — дёрнулся, как от удара, Изуна и, увидев, как старший брат заносит катану, с воплем бросился вперёд, но опоздал. Лезвие без труда вошло в живот Сакуры, и та, жалобно вскрикнув, вцепилась в его плечи, а потом осела на руке Мадары, когда он нанёс ещё один удар. Ощущение миража усилилось, мир задёргался, начал осыпаться с каждым взмахом катаны, пока тело куноичи не упало на пол в лужу собственной крови. — Больше ничего не держит меня в твоём мире. Кай. Чёрные глаза вновь занял причудливый узор Мангекё, и стоило Учихе сложить печать, как оставшаяся иллюзия рухнула. Исчезла Сакура, её кровь, исчез и Изуна — страшный призрак его прошлого, мучавший его совесть столько лет. Остался только Карасу, который теперь отступал от противника, поднимая танто уже для защиты, а не баловства. — Не стоило тебе играть на моих чувствах, — проговорил Мадара, направляясь к Карасу, который, конечно, же не мог быть его братом. Да, он наверняка Учиха, обладающий Мангекё, но теперь это было неважно. Ответ на свой вопрос он получил. — Я действительно виноват в смерти моих родных, потому что в момент, когда был им нужен, оставил их. Но кое-кто помог мне понять, что несмотря на то, что многое я не могу изменить, что-то ещё остаётся в моей власти. Выставив танто, Карасу замер и весь подобрался, готовый в любой момент отразить его атаку. Теперь они поменялись местами. Уже у Учихи развязался язык, и Мадара понимал, что каждое его слово, произнесённое вне иллюзии, для анбушника худшее наказание. — Гендзюцу почти победило меня, но ты плохо покопался в моей памяти и неправильно изобразил узор глаз моего брата. У меня его глаза, а у Изуны перед смертью были мои. На этом моменте твоя иллюзия дала первую трещину. — Где же была вторая? — послышался голос из-за птичьей маски. — Твоё желание выбить из меня подозрения привели к тому, что ты сделал идеальную Сакуру, — хмыкнул Мадара, неожиданно улыбаясь. — Обвиняющую деревню, прощающую меня за разрушения и убийства. Так торопился создать её копию, что одел на неё кимоно, в котором я её закопал, и прицепил гребень, который до сих пор лежит в моей комнате в Акахирако. — Невероятно. — Впервые слышал Мадара в голосе Карасу некое подобие страха и благоговения. — Твой шаринган позволил твоему сознанию задуматься о таких мелочах… — В моих глазах Вечный Мангекё, и тебе стоило поискать информацию об этом в моей голове прежде, чем разыгрывать комедию. — Отступник усмехнулся, чувствуя, как мечется в волнении и страхе чакра анбушника. Заметил, как странно циркулировала она по телу, особенно в районе головы и хмыкнул, понимая, почему выживший Учиха в течении семи лет работает на Данзо. — Когда-то я хотел сломать фарфор маски и втереть его в лицо Ханатабы. Теперь с удовольствием проделаю то же самое с тобой и спасу твою воронью голову от гендзюцу, Карасу. Битва завязалась мгновенно. Больше Карасу не отпустил ни одной насмешки или ухмылки. Он вообще молчал, будто в рот воды набрал, полностью сконцентрировавшись на бое, в котором всё старался перехватить инициативу, напряжённо наблюдая и выжидая. Выживший чудесным образом Учиха не был похож на своих товарищей, неспособных вынести угрозы, исходящей от нукенина. Мадара понял, почему анбушнику досталась такая кличка: то и дело его противник уходил от удара, перемещаясь под защитой вороньих крыльев и их визгливых криков. Похоже, возможности своего Мангекё он исчерпал, потому что больше не пытался использовать своё опасное гендзюцу, но даже если бы рискнул, то провалился сразу же. Мадара никогда не попадался на один и тот же трюк дважды. Стоило ему найти лазейку из иллюзии, ответы на возникшие вопросы нашлись сами собой. Стало понятно, почему так легко удалось убить Ханатабу — куноичи пала жертвой своих страхов, не сумев из них выпутаться. Понял Мадара и то, когда Карасу успел задействовать свою технику: ещё в самом начале чакрой опутывал его разум, усыпляя бдительность болтовнёй. Пробить его Мангекё оказалось сложной задачей, как и удержать его владельца в клетке из собственного сознания. Говорят, что самая сильная иллюзия та, в которой жертва не понимает, что попалась. Но Мадара был не согласен. Самая сильная та, в которой жертва всё понимает, а выбраться не может. Бьющаяся о стекло птица, видящая свободу и не умеющая до неё добраться. Но Карасу молчал, продолжая уворачиваться, отбиваться, сбегать. Его ловкое танто множество раз задело Мадару, оставив неглубокие, но длинные раны в добавок к тем, что и так ныли по всему телу. Учиха подозревал, что после того, как покинет Коноху, свалится где-нибудь в двух километрах от неё от усталости и кровопотери, а пока продолжал сражаться. Ради Изуны, клана, Хаширамы, Мито, Сакуры и её товарищей, имена которых он запомнил так крепко, будто знал их лично. — Сними долбанную маску! — рявкнув, приказал Мадара, складывая печати и выдыхая огромный шар огня, заполнивший своим пылающим естеством всю комнату. От жара плавилась, лопаясь краска на стенах, гарью покрывался пол и тлело дерево. — Я хочу видеть твоё лицо, двуличная тварь! От огня Карасу спасло Сусано, неполноценное и слабое из-за того, что у него был только один шаринган, однако тонких рёбер хватило для того, чтобы сохранить ему жизнь. Не церемонясь, Мадара призвал свой скелет из чакры. Игра в кошки-мышки ему надоела. Раньше он мог позволить себе развлекаться с противником, гоняя его, как мячик по полю, но не сейчас. Ладонь его Сусано смяла Сусано Карасу, как карточный домик, а затем выпустило мелкую Магатаму, разорвавшуюся мощным взрывом. И без того хлипкие стены комнаты разлетелись кусками, обрушивая остатки потолка. Хрипя и хватаясь за бок, Карасу кое-как поднялся, уворачиваясь от обломков, которые грозили похоронить его заживо, как Кохару Утатане в Резеденции. Поискал глазом танто и вместо этого столкнулся с Мангекё Мадары. Сверкнуло лезвие, и маска птицы раскололась. Фарфоровые осколки острыми краями впились в кожу анбушника, который пошатнулся, запнулся о балку и рухнул навзничь. Пытаясь спасти единственный глаз, который из-за множественного использования в последние дни подёрнулся дымкой, предшествующей слепоте, Карасу с усилием стряхнул остатки маски с лица и торопливо поднялся, но не надолго. Крепкое колено Мадары без жалости залетело под дых, сломав два ребра слева, а когда анбушник, задыхаясь, начал заваливаться вперёд, отступник с размаху ударил кулаком по его физиономии. Под его казанками захрустели кости носа, и брызнула горячая кровь. Карасу снова повалился на пол, до искр в глазу ударился затылком, почувствовал, что и его разбил в кровь, но тем не менее дёрнулся, чтобы принять смерть стоя. Мадара не позволил ему и этого. Катана, которой отрубили голову Сакуре, пробила тело преданного Данзо ниндзя насквозь и пригвоздила к полу, как маленькую бабочку к доске иголкой прикалывает любопытный ребёнок. Из рта анбушника, пузырясь, потекла кровь. Лезвие торчало в животе, и он трясущимися руками вцепился в катану, ногами елозя по полу. Скривившись, Мадара ударом ступни уложил Карасу, поразившись такой настойчивости, и вгляделся в лицо убийцы Сакуры. Перед ним был молодой мужчина, гораздо моложе его самого, и лица его Учиха не узнавал. Один глаз анбушника ещё горел шаринганом, от второго не осталось даже века, только белый, неправильной формы рубец, будто кто-то ковырялся в глазнице кунаем. — Кто ты такой? — спросил Мадара, наклоняясь. — Назови своё имя. — Ка… Карасу… — выдавил из себя он. — Это имя тебе дали в АНБУ, — покачал головой Учиха. — Похоже, гендзюцу, под которым ты до сих пор находишься, позволяет тебе называться только так. Карасу ничего не ответил на это, но рука его заскребла по куртке, что-то ища. Мадара решил, что он ищет оружие, свиток или что-то, что ему сможет помочь, потому пренебрежительно ударил анбушника по ослабевшей конечности, и та послушно упала рядом на пол. — Я не помню… Я ничего… — Карасу захлёбывался кровью. Дыхание прерывалось, становясь то поверхностным, то глубоким. — Я не зна… Знаю… Кроме… Са… Сакуры… Подумав короткое мгновение, Мадара присел возле умирающего и, приложив два пальца к лбу, сосредоточился на его чакре. Влив в тело Карасу часть своей, шиноби заставил того взглянуть в его шаринган и в несколько манипуляций развеял гендзюцу. Шаринган Карасу сразу потух, и глаз его расширился. Он снова сделал попытку встать, довольно успешную, но от боли со стоном снова рухнул на пол и заметался, как очнувшийся от кошмара человек. Увидев рядом с собой Мадару, Карасу схватил его за рукав, но не для того, чтобы навредить, а в поисках защиты и поддержки в его лохматой тени. — Мадара-сама… — Как тебя зовут? — спросил он в ответ. — Я — Итачи Учиха… Я — сын Фугаку и… — Он закашлялся, но руку Мадары держал крепко, вкладывая последние силы. — Я — АНБУ Корня… Мне приказали умертвить весь клан, я… — затараторил Итачи, боясь не успеть рассказать или же наоборот, собирая все воспоминания за несколько лет в одну кучу. Настоящие воспоминания, а не те, что подсунула ему мастерская иллюзия. — Мой брат… Вы знаете, где мой… Его зовут Са… Саске… — Он мёртв, — проговорил Мадара, и лёгкое сочувствие зашевелилось где-то внутри. — Уже очень давно. — Да… Да-да, он мёртв, я знал это… — прошептал Итачи, блуждая единственным глазом по потолку. Губы его задрожали, и из глаза потекла слеза. — Изуна-сама… Саске… Мама, отец… Я помню всё, но будто… Жил со стороны… — Иллюзия такой силы могла быть наложена только Учихой, — заметил Мадара. — Есть ещё кто-то, оставшийся в живых? — Нет… — откликнулся тот, щурясь. — Нет, не думаю… Они забрали глаза Шисуи… Мадара нахмурился, пытаясь вспомнить кого-то из клана с таким именем. За семь лет имена соклановцев покрылись толстым слоем пыли и неторопливо выветрились из памяти. Такого человека он не помнил. — Я вырвался один раз… Но они снова… — Итачи сделал усилие, чтобы приподняться, и Мадара, действуя машинально, подхватил его на руки и вытащил из груди противника катану. Соклановец всё не отпускал его руки, словно она была единственным, что не позволяло ему навсегда уйти во тьму. — Сорок… Сорок шесть… Но они не приживались… — Ты сказал, что помнишь только Сакуру, — напомнил ему Мадара. — Почему? — Она — часть семьи, я вспоминал… Вспоминал Саске… — Язык Итачи заплетался, глаз то и дело закатывался под верхнее веко. По щеке бежали слёзы. — Ками, я убил её… Невесту брата… Его рука вновь заскребла по куртке, и в этот раз Мадара не стал его останавливать, позволив достать из кармана формы маленькую розовую прядку. Та была гораздо меньше и тоньше, чем у Мито, будто её срезали быстро, украдкой, чтобы не успеть как следует задуматься над тем, зачем и почему. — Я будто помнил её, и вроде бы нет… — шептал он, вымученно улыбаясь и дрожа всем телом. — Будто что-то не так… Она действительно?.. — посмотрел Итачи на отступника, уже зная ответ на свой вопрос. — Да. — Мадара мельком взглянул на заваленный обломками проём, из которого в его иллюзии вышла Сакура. — Поэтому я здесь. — Ками… — Итачи сжал кулак, прикладывая его к груди. — Прости, Саск… Прост… Он затих, и Мадара, опустив тело на пол, позволил Карасу, нет, Учихе Итачи умереть. Удовлетворения от его мучительной смерти, которой он так жаждал, не было. Только опустошённость и усталость. Чёртова деревня, сколько ещё он должен перетерпеть, чтобы разорвать, наконец, все связи с ней? — Я должен испытывать к нему состраданье и жалость, но не могу, — сказал он отрешённо и поднял катану. — Не могу, Ханатаба._______________
Сколько прошло времени с того момента, как Карасу перенёс их обоих сюда, Данзо не знал. Часов здесь не было, как и солнечного света, по которому он мог бы сориентироваться, но подозревал, что прошло не меньше часа, как снаружи раздался грохот и звуки битвы. По стенам их скромного убежища побежали трещины, однако печати, скрывавшие его и Хирузена, остались невредимы. Но Шимура не особо на них полагался. Раз Учиха уже здесь, лишь вопрос времени, когда он дойдёт до сюда. Если его не остановила вся армия Конохи, то и Карасу — его лучший боец, обладавший гендзюцу Исикоридомэ, вряд ли справится. Надежда, конечно была, но жизнь приучила Данзо готовится к худшему. Хомура умер на месте, наверное, даже не успев сообразить, что произошло. Кохару завалило обломками. В ушах до сих пор стояла её визгливая мольба о помощи, а перед глазами мелькала сухая ладошка, высовывающаяся, словно мерзкий червь, между двух кусков крыши. Увидев текущую из-под них кровь и розовые кусочки внутренностей, Данзо рассудил, что старуха тяжело ранена, и принял решение, что для будущего Конохи важны жизни его и Хирузена, потому приказал Карасу телепортировать их в убежище Корня. Хирузен, без конца стонущий и находящийся в предагональном состоянии, лежал неподалёку. Кусок балки разворотил ему живот и теперь торчал ощерившимся концом. Вытаскивать не решились, потому что тогда Хокаге точно бы умер, а так у него оставались мизерные, но шансы на спасение. Снимая бинты с головы, Данзо мрачно размышлял о том, чтобы осторожно придушить приятеля, а его смерть списать на ранение, но в его нынешнем состоянии это не представлялось возможным. После случившегося Конохе понадобится новый и сильный лидер. Его кандидатура была единственной подходящей. Член совета, умный и хитрый управленец, он сможет восстановить деревню и договориться с соседями о временном ненападении. Только бы Карасу смог заставить Мадару работать на Коноху, только бы его ноги не оказались парализованными навсегда, только бы выжить… — Данзо… — простонал Хокаге. — Ты… Где мы?.. — В безопасном месте, я говорил тебе это уже три раза, — отозвался Шимура. — Тебе стоит беречь силы. Мадара придёт сюда, и мы должны быть готовы. Сможешь использовать хоть что-нибудь? Призыв? Клонирование? — Я постараюсь… — промямлил Хирузен в ответ, и голова его безвольно упала на грудь. «Ясно. Значит, всё на мне. Как и всегда». Бинты, словно свернувшиеся змеи, кучкой упали на пол у неподвижных ног старейшины. Он предполагал, что его таз разлетелся на осколки, как разбитая ваза, а его спинной мозг порвался где-то на уровне третьего-четвёртого поясничного позвонка. И тем не менее в глубине души Данзо надеялся, что выберется отсюда, и Мито, красноволосая сучка, использует все свои медицинские техники, чтобы поставить его на ноги. Он найдёт, как заставить её, пусть не задирает и не морщит в презрении нос. Карасу зажёг им несколько окиандонов перед уходом, однако теперь Данзо, часто моргая и приспосабливаясь к непривычному зрению, видел всё даже лучше, чем днём во времена былой молодости. Отблески бумажных светильников тонули в алом мареве шарингана с замысловатым узором Мангекё, в точности повторяющий таковой в глазах Мадары. Учихи и их глаза, пугавшие как врагов, так и друзей. Когда пробуждался шаринган, боги будто бросали игральные кости и с интересом смотрели, как изменится ситуация на доске с множеством фигур. Шаринганом желал управлять ещё Тобирама Сенджу, но вот управлять Учихами было невозможно. Как выяснилось позже, уже после Резни, принёсшей в копилку арсенала деревни сорок шесть пар глаз, додзюцу оказалось на редкость привередливым. Если раньше считалось, что глаз без труда приживался у любого реципиента, то загубив почти все в попытках пересадки, Данзо поднял все документально зафиксированные случаи передачи шарингана за пределы клана. Расследование дало плоды — он выяснил, что в каждом из них присутствовало добровольное донорство: спасение жизни, выполнение миссии, прощальный подарок — Учиха без сопротивления жертвовал глазами в то время как во время Резни их изымали силой. Им очень повезло сохранить глаз Шисуи, который ждал отката своей феноменальной способности, Котоамацуками, и глаз Изуны, находившийся теперь в глазнице Данзо. Везением было уже то, что они вообще попали в руки Корня. Хитрый, как кицунэ, Изуна нашёл способ передать один шаринган матери, но чтобы рассказать о похищении додзюцу, старухе пришлось бы по миру собирать пепел собственного тела. Второй же этот мальчишка с самодовольной усмешкой прожевал и хохотал, как умалишённый, всю дорогу до камеры, полностью ослепший. Его трость со спрятанным в ней тонким клинком стояла рядом, и Данзо положил её на колени, готовый к приходу Мадары. Такэмикадзути — так называлась техника, скрывавшаяся в правом глазу Изуны. Ей лидер клана Учиха заставлял своих врагов извиваться так, как даже на раскалённой сковороде ужи не ёрзали. В Отделе Дознания только нервно поглядывали на то, как под взглядом Изуны допрашиваемый, едва не выворачиваясь наизнанку, клялся рассказать всё, лишь бы тот прекратил на него смотреть. Секрет был прост — воздействуя на чакру жертвы, младший брат Мадары разрывал один за другим чакроканалы. Для шиноби эта боль была хуже любой другой, причиняемой физически или ментально. У Такэмикадзути не было временной перезарядки, как у глаза Шисуи, но тем не менее Данзо не пользовался глазом так часто, как хотелось бы. Да и действовала техника не так эффективно, как у владельца. Шаринган отнимал очень много сил и чакры, после использования болело всё тело, будто чакроканалы жертвы разрывались вместе с его собственными. Приближение его Шимура почувствовал сразу же и понял, что печати всё-таки утратили свою защитную функцию. Дверь ударом сорвало с петель, и лохматая, покрытая пылью и кровью, тень, от которой веяло смертью и ненавистью, появилась на пороге. Первым на глаза Мадаре попался едва способный дышать Хирузен Сарутоби, но где-то рядом был и Данзо, потому Учиха прошёл в глубь маленького убежища, ища старейшину. Хирузен, даже если очень захочет, ничего противопоставить ему не сможет. Но стоило по каменной крошке прошуршать всего двум шагам, как Мадара, задохнувшись от жгучей боли, разлившейся по всему телу, замер. В распахнувшихся глазах и раскрывшемся в немом крике рте читалось изумление. Руки заметались, скребя одежду и кожу ногтями, потому что по сосудам словно ползли голодные хищные черви, разгрызавшие острыми жвалами всё, что попадалось им на пути. Данзо надавил, щурясь, и из груди отступника вырвался первый стон, вызвавшие на морщинистых губах старика торжествующую улыбку. За ним последовал ещё один, а следом и крик, когда первые чакроканалы разорвались в руках нукенина. — В ближайшие месяцы ты не сможешь применить ни одной техники, — хрипло усмехнулся Данзо. — Если только ты не научился за семь лет складывать печати ногами. Невзирая на боль, Мадара поднял на старейшину злой взгляд и взревел уже от ярости, что каким-то образом глаз младшего брата достался самому презренному из всех ниндзя в Конохе. Каким бы путём этот старый чёрт его не заполучил, вряд ли дело обошлось без крови. — И меня, меня вы назвали демоном!.. — прорычал Учиха, приближаясь к обездвиженному Данзо. Острейшими лезвиями боль разорвалась уже в ногах, но Мадара, стиснув зубы, медленно, двигаясь словно под водой, переставлял конечности. — Я накормлю тебя твоими же внутренностями, ничтожество… — Ещё шаг, и я разорву каналы рядом с твоим сердцем и мозгом, — предупреждающе бросил Шимура, однако же на треть вытаскивая лезвие из трости. — Будешь лежать здесь, как овощ, пока тебя не убьют. — И кто, неужели ты? — Но Мадара всё-таки остановился. Пальцы кое-как держали рукоять катаны, и он прикладывал нечеловеческие усилия, чтобы она не выскользнула на пол, чтобы не упасть на колени перед парализованным старейшиной, который только этого и ждал. — Разорви хоть все каналы разом, старик, мне хватит времени, чтобы убить тебя. — Не дорожишь жизнью. Разве в Акахирако тебя не ждёт девочка? Рин, кажется? — Данзо наклонился вперёд, заметив, как изменилось лицо Учихи. — О девочке должен кто-то позаботиться, а мёртвым ты вряд ли сможешь это сделать. Однако у тебя ещё есть шанс увидеть Рин, если прекратишь тиранить Коноху и направишь свой гнев на другие страны. Тут Мадара откинул голову назад и громко расхохотался во все лёгкие, будто Шимура отколол знатную шутку. Смех его отскакивал от потрескавшихся стен и пола. Отсмеявшись, Учиха перевёл дух и со снисходительной усмешкой взглянул на старейшину, который будто палку проглотил, так прямо сел. — Кто о чём, а вшивый о бане, — покачал головой Мадара. Руки и ноги ломило так, будто все мышцы переворошили раскалённым прутом и скрутили в узлы, но он всё-таки заставил кисть крепко сжать катану, а ноги сделать несколько шагов. — Я бы вырвал твой язык, но в аду он тебе пригодится, чтобы уговорить дьявола не драть твою душонку так рьяно. — Не приближайся! Как мыльные пузыри, лопались один за другим каналы. Вот погас левый шаринган, побежала кровь изо рта, перехватило дыхание. Данзо прилагал все силы, чтобы разом разворотить всю чакросистему в теле отступника, но полная мощь этой техники ему была не подвластна. Глазница ныла, в неё словно вонзилась сотня маленьких и тонких иголочек. Ему пришлось выставить вперёд лезвие своего клинка, уперев острый конец в грудь отступника, который не остановился, несмотря ни на что. Ладонь Мадары легла на лезвие, и Данзо, подавшись вперёд, сделал молниеносный выпад, воспользовавшись скованностью противника. Клинок так легко вошёл в его сердце, будто распорол подушку. Учиха дрогнул, крепко схватился за оружие, по которому густыми струями бежала кровь, и зашатался, давясь последним стоном. Чёрное сердце Шимуры наполнилось искрой облегчения и торжествующей злобы. Но тут на языке появился горький, металлический привкус, знакомый ему ещё со времён молодости, когда он был рядовым шиноби. Не веря своим ощущениям, старейшина приложил пальцы к губам и увидел на них пузырящуюся кровь, а затем опустил глаза на собственную грудь. На светлой одежде разрасталась кровавая роза, следом пришла и боль, и ощущение тишины в груди, потому что пронзенное сердце не билось, а трепыхалось в агонии, и тяжести, потому что лёгкие больше не вмещали в себя воздух, схлопнувшись. — К…Как… Невозм… — давился кровью и воздухом Данзо, трясущейся рукой распахивая ворот кимоно. Мутнеющий взгляд всё-таки разглядел дыру в груди, точь-в-точь такую же, какую он только что оставил на отступнике. — Т-ты-ы… Гендзюцу?!.. Мадара же стоял перед ним, так и держась за клинок, и только небольшой разрез на одежде, да тёмные кровавые пятна на одежде и полу говорили о том, что ранение всё-таки было. Учиха потёр грудь и произнёс: — Незадолго до моего ухода мы с Изуной обменялись глазами. Решили, что моя техника больше пригодится ему, а его — мне. Но получили неожиданный эффект, позволивший нам избавиться от надвигающейся слепоты из-за использования Мангекё. Техника, которую ты использовал, принадлежит мне. А техника Изуны — Футодама. Что она делает, думаю, ты уже и так понял. Данзо ещё пытался что-то сказать, тянулся руками то к бесполезному теперь клинку, то к Мадаре. Тот несколько минут смотрел за предсмертной агонией старика, а потом взмахом катаны снёс ему голову. Как мячик, та прокатилась через комнату, оставляя за собой брызги, а тело старейшины сползло на бок и после короткой дрожи замерло уже навсегда. — Данзо… — со стоном позвал Хирузен, напомнив Мадаре о себе. — Данзо, всё… Закончилось?.. — Для него, но не для тебя. Сквозь забвение Сарутоби узнал голос человека, который столько лет пугал одним своим именем мир, открыл глаза и попытался неловко сложить какие-то печати, но одно движение катаной — и обе старческие кисти плюхнулись сморщенными пауками на пол. Сил кричать у Хокаге не осталось, он завыл, как замученный зверь, и затрясся. В уголках глаз заблестели слёзы, отчего отвращение Мадары лишь усилилось. Он поморщился, когда услышал жалобные всхлипывания: — Забирай всё, что хочешь!.. Титул, деревню, убивай и режь кого хочешь, твори, что заблагорассудится, только оставь, оставь меня!.. — От твоей жизни уже ничего не осталось. — Наплевать!.. — вскинул обрубки рук Хирузен. — Не убивай!.. Я не виноват, это всё Данзо! Он всегда воротил за спинами Хокаге свои дела!.. Я пытался его остановить!.. Но он говорил, что так будет лучше для деревни!.. Да я любил эту девочку и не хотел её смерти!.. Сакура была мне как внучка!.. Кулак ударил по стене рядом с головой старика с такой силой, что оставил после себя след. Сарутоби сжался, зажмурившись от полетевшей в лицо каменной крошки. — Не смей, гнида, даже буквы её имени произносить, ты понял меня?! — рявкнул Мадара, и единственный шаринган вспыхнул, заставив испариться остатки смелости у Хокаге. — Ты и пальцем не пошевелил для её спасения! Ты никогда не заботился ни о ком сильнее, чем о своей шляпе! — Очень жаль, что боги не наделили его глаза знаменитым пламенем Аматерасу, потому что от старика не осталось бы даже пепла. — Ты не достоин жить, и даже смерть от моего меча для тебя лёгкое наказание. Шиноби отложил катану в сторону. Мышцы гудели, кое-как сокращаясь. Не в подходящий момент колени подогнулись, и Мадара, чертыхнувшись, рухнул возле Хирузена, проклиная собственную слабость. Его замешательство дало какую-то надежду Сарутоби, потому что он вдруг заёрзал и попытался коленом ударить отступника, но тот тут же схватил старика за жидкую бородку, притянул к себе и заглянул в напуганные глаза горящим Мангекё. Беспардонно расталкивая воспоминания, мысли, чувства — всё лишнее и ненужное, Мадара, подобно выпущенному дротику, разрывал мозг старика, ломая сознание, прожигая его яростью и ненавистью, которым всё не было конца. Всем своим жестоким сердцем Учиха верил, что после смерти последнего из руководства Конохи его душа опустеет. Ему так хотелось вновь стать тем, кого в нём разглядел Хаширама в их последнюю встречу, кого увидела Сакура в пылу битвы, кого полюбила Рин. Учиха Мадара мечтал, наконец, стать человеком. Очень скоро он добрался до нужных воспоминаний. Когда визг Хирузена утих, Мадара узнал всё, что хотел, отпустил бороду старика, и его тело с кашей вместо мозгов мешком растянулось рядом. Погасив шаринган, Учиха рухнул на спину на пол, затуманившимся взором смотря в потолок. Сердце и лёгкие работали как попало из-за разорванных каналов, он почти не сомневался, что очень и очень медленно умирает. Учихой, у которого на миссии забрали глаза и из-за которого Изуна едва не поднял клан на восстание, был Шисуи. Мальчишка пробудил Мангекё, а вместе с ним овладел Котоамацуками. Естественно, совет не мог позволить и без того опасному клану владеть такой могущественной техникой, потому на ту миссию в числе прочих отправили человека из Корня, подстроившего для Шисуи ловушку, в результате которой вынудил его добровольно отдать глаза. Они были доставлены в Корень и пересажены. — Мы не нашли здесь дома… — бормотал Мадара в полумраке комнаты. Так тихо было вокруг, будто он уже находился в могиле. — Нашим домом стало кладбище в этой деревне… В последствии Котоамацуками использовали на Учихе Итачи, чтобы он своими руками уничтожил всех Учиха. Техника неожиданно дала сбой, когда он столкнулся с Саске. Любовь к брату возобладала над всем остальным. Именно в этот момент он потерял свой глаз, возможно, посчитал, что так сможет выбраться из гендзюцу, возможно его ранил младший брат. Так Итачи вырвался в первый раз. Его смерть сымитировали, забрали в Корень, вновь применили Котоамацуками вместе с особыми методиками промывания мозгов Яманака, и через несколько месяцев получили то, о чём так сильно мечтал Тобирама Сенджу — полностью подконтрольного Учиху, забывшего свою личность и подчинявшегося Данзо. — Ханатаба — всё, что осталось от его окружения… — Его голос не нарушал тишины каменного гроба, он звучал в его голове. — Поэтому ты пытался её вспомнить и скрёб стены, наставленные Корнем… — Замолчал, вслушиваясь в стук своего сердца. — Наверное, хорошо, что всё кончилось именно так. Только смерть и успокоит меня… Не бросай меня тут! Только не снова! Мама тоже ушла, теперь и ты хочешь оставить меня! Что вы за взрослые такие!.. Так сильно хотелось отпустить нить жизни и опуститься на дно тьмы, чтобы ничего не видеть, ничего не слышать. Чистый мир для таких, как он, закрыт, но может один раз ему позволят увидеть их: брата, лучшего друга и жену. Он бы сказал им, что теперь всё хорошо, что виновные наказаны, и они отомщены. Ты дал ей надежду на жизнь в семье. Но мы не семья. Мы не сможем остаться здесь навсегда и жить, как обычные люди. Когда мы уйдём, то взять её с собой не сможем. Рин останется одна опять. Ты подумал об этом? — Чёрт бы тебя побрал, Сакура… — Ватное и абсолютно неповоротливое тело не слушалось, как и мозг не хотел выбираться из приятной дрёмы вечного сна. — Ты хуже занозы под ногтем… Только обещай, что сам не умрёшь и придёшь за мной, пап. Я буду ждать тебя. Неловко перевернулся Мадара на бок, упёр ладони в пол и с усилием приподнялся. Заёрзал ногами, кое-как заставив их согнуться в коленях, а потом разогнуться, поднимая вес всего тела. Он пошатнулся, успел ухватиться за стену и, закашлявшись, сплюнул кровь. Он не помнил, когда последний раз чувствовал себя настолько разбитым и неуклюжим, но он и не помнил, чтобы в одиночку сражался с целой деревней. — Обещаю, обещаю… — бормотал шиноби, ища катану. Нашёл, крепко ухватил рукоять, а затем оттолкнулся от стены. — Подожди ещё немного, Рин._______________
На вечернем небе начали появляться первые звёзды, когда Киноэ очнулся неподалёку от разрушенной Резиденции и сразу же застонал от боли: его права нога превратилось в месиво из мышц и осколков костей. Были и другие повреждения, но в данный момент нога стала приоритетной. Сломанная маска ещё болталась на лице. Кровь, запёкшись, залила собой левый глаз и щёку. Киноэ огляделся, вслушиваясь, но не заметил ничего необычного, если не считать разрушенную вдоль и поперёк деревню, остатки которой медленно догорали в последних лучах заходящего солнца. Сизый пепел, точно снег, покрыл собой дороги, и неспешно падал дальше. Едкий дым стелился плотной завесой, и Киноэ закашлялся, удивляясь тому, как не задохнулся. Совсем рядом был труп какой-то куноичи и вдоль остатков улицы лежали ещё: и шиноби, и гражданские. А ещё была тишина: ни звуков битвы, ни стонов, ни криков поисковых отрядов, будто все разом вымерли. Его, наверное, приняли за мёртвого, потому не стали спасать, а может не заметили под обвалившимся навесом какой-то лавки. Однако Киноэ не расстраивался. Он выжил, это главное, и собирался любыми способами продлить это состояние. Ремнём перетянул остатки ноги, нашёл в подсумке кунай и как раз набирался решимости, чтобы начать неспешно отрезать то, что восстановлению не подлежало, как услышал медленные шаркающие шаги совсем рядом. Киноэ сглотнул, спрятал кунай в рукав и очень медленно улёгся на землю, имитируя мёртвого. Почувствовал чакру, внутренне съёживаясь от страха, но закрыть глаза всё-таки не решился, спасибо ками, что маска ещё висела на лице. Его фигура показалась на дороге. Выглядел Учиха Мадара сейчас гораздо хуже, чем в начале битвы. Киноэ сказал бы даже, что тот держится на своей силе воли и благословении высших сил. Обычный человек давно бы умер, упал где-нибудь и тихо издох, но демон, устроивший здесь преисподнюю, продолжал упрямо шагать вперёд, волоча за собой странную поклажу. Приглядевшись сквозь прорезь маски, Киноэ с похолодевшим сердцем узнал в ней головы Данзо Шимуры и Хирузена Сарутоби, которые Мадара нёс за волосы. Мурашки пробежались по позвоночнику, сотня мыслей зароилась в голове, а потом самая главная отринула остальные. Не важно, что дальше, необходимо выбраться отсюда, позаботиться о том, чтобы не умереть от сепсиса, а уже потом думать о деревне и остальных. С гулко бьющимся сердцем Киноэ следил за отступником, которого сейчас смогли бы убить и трое ниндзя, если бы они бродили неподалёку. Но они не бродили: лежали мёртвыми или сбежали прочь, а потому Учиха Мадара добрался до остатков Резиденции, усыпанных пеплом и пылью. Несколько минут стоял, что-то высматривая, затем водрузил сначала одну, а потом вторую голову на остроконечные обломки балки. У Данзо отсутствовал глаз, у Хокаге было такое жуткое выражение лица, что Киноэ резонно предположил, что умер он в мучениях. Почти сразу же Мадара развернулся и так же неторопливо направился прежним маршрутом мимо Киноэ. Отступника покачивало, одну руку он прижимал к груди, да и глаза не горели страшным шаринганом. Да, таким слабым его никто никогда не видел. Мелькнула отчаянная мысль пустить кунай из рукава и покончить с этим человеком, погубившим столько жизней, но парень продолжал лежать неподвижно. Убивать Мадару надо было раньше, а сейчас какой в этом смысл? Дорога эта вела к главным воротам Конохи, и Киноэ почти обрадовался, что Мадара пройдёт мимо и не заметит его, однако сердце ушло в пятку, когда шиноби вдруг остановился прямо напротив него. В руке он по-прежнему держал катану, будто предупреждая всех выживших и отчаянных, что свою жизнь не отдаст даже в таком разбитом состоянии. Мгновение, показавшееся Киноэ вечностью. Мадара глядел прямо в прорези его маски, точно зная, что за ней прячется живой человек, а затем бросил перед тем, как медленным шагом навсегда покинуть родную деревню: — Расскажи, что видел.