_______________
— Ты мог бы предупредить, что возьмёшь Рин с собой, — заметила Сакура, встретившая их на берегу, к которому они вернулись, чтобы сбросить улов. — Если бы я знал, что она захочет порыбачить, — пожал плечами Мадара, выпрыгивая из лодки, и коротко рассказал о случившемся. — О, теперь понятно, — улыбнулась Сакура. — Ты не хотел, чтобы тебя называли ото-сан, но боюсь, ты им уже стал. — В каком смысле? — прищурился Мадара. Рин в это время всеми детскими силёнками пыталась вытащить огромного сома из лодки. — Рин, бога ради, если он сейчас вырвется, поплывёшь за ним сама. Дай я. Крепкая ладонь шиноби без труда придавила ещё трепыхающуюся рыбину и без церемоний запихнула в мешок. — Бери что-то не больше карпа, — наказал он девочке, которая тут же исполнительно начала вытаскивать со дна рыбёшек поменьше. — Хоть и не говорит, а очень умн… Чему ты опять улыбаешься? — уже без прежнего миролюбия осведомился Мадара, когда снова обратил своё внимание на Сакуру. Та же, улыбаясь так, что щёки грозились треснуть, не удержалась и захихикала, как девчонка в Академии, а потом протянула ему завёрнутое бенто. — Оставлю вас. Думаю, больше Рин никуда не сбежит. Учиха нахмурился и посмотрел на доставшуюся ему подопечную. Та подняла на него большие глаза и вдруг обхватила его за ногу в трепетном детском объятии. — Ладно-ладно, — вздохнул он и протянул новой помощнице бенто. — Спрячь в сумку, поедим, когда рыбу унесу. Лодку сторожи и в воду не лезь. Рин, вытерев рыбьи слизь и чешую об шорты, с готовностью уселась на берегу и взяла верёвку с лодкой с таким решительным видом, что в сохранности её можно было не сомневаться. Больше Рин действительно не убегала из приютившего её дома, потому что для маленькой девочки её дом был там, где жил её вернувшийся со дна реки папа — большой и лохматый мужчина, спасший её от утопления. Она не знала, каким образом он вернулся, ведь все говорили, что он ушёл навсегда, да и не хотела знать. Главное, что он теперь вместе с ней._______________
— Так, вы с Сакурой-сан… — Нет, мы не вместе. — Он, наверное, десятый раз повторял эту фразу за всё своё двухмесячное пребывание в Акахирако. — Она помогает мне. — Жаль, вы так хорошо смотритесь вместе! — пропела Юки, к дому которой он притащил вязанку дров для печи. — Да и Рин нужна материнская рука… — Я ей не папа, — возразил Мадара и невольно оглянулся посмотреть, где там подопечная, которая хвостиком за ним бегала уже вторую неделю. Девочка заинтересовалась гуляющими во дворе Юки курами с цыплятами, потому ходила за наседкой с очень сосредоточенным видом. — Но она считает тебя папой, — заметила молодая женщина, поглаживая большой живот. Срок родов уже подходил. — Рин не говорит ничего, но все видят, как она на тебя смотрит. Уже то, что она везде бегает за тобой, говорит о её привязанности. После смерти Сайко я впервые вижу, чтобы она была такой… Живой. Мадара нахмурился и, сбросив вязанку в указанное место, задал стандартный вопрос, с которым завершал каждое дело: «Нужно ещё что-то?», но Юки, проигнорировав его, вдруг серьёзно заявила: — Рин не знала матери. Не отталкивай девочку от себя, ей нужна забота и любовь. Знаю, ты всем рассказал, что был очень нехорошим человеком, но для неё сейчас ты — лучший на свете. Учиха что-то неопределённо промычал и почувствовал, как за кимоно его дёргает детская рука. Повернул голову и увидел светящиеся восторгом глаза Рин. В грязных ладошках она показала ему жёлтого, как солнце, и пищащего цыплёнка. Его губы сами собой сложились в улыбку, на которую Рин ответила своей. — Видишь, — выразительно выгнув бровь, сказала Юки с гордым видом. — Вижу, — тихо отозвался он, осторожно касаясь макушки девочки. — Я вижу… — И лучше бы тебе найти ей мать, — деловито заключила беременная женщина._______________
— Рин, подойди ко мне. Девочка с Писклей на руках тут же прибежала к ним с Сакурой. Последняя, подперев ладонью щёку, выводила на пергаменте список трав, которые требовалось купить в лавке в ближайшем городе. Туда собирался на днях небольшой караван Акахирако. Мадара же только вернулся с работы и первым делом решил поговорить с Рин. Понял, что не переживёт ещё один день с попытками свахи в лице Юки пристроить к нему какую-нибудь местную женщину и точно возьмётся за катану, чтобы припугнуть сердобольную и помочь заодно разродиться. — Ты знаешь, где твоя мама Рин? Девочка, тяжело выдохнув, покачала головой. Пискля в её руках развалился, как царь, мурча и ластясь. — Хватит докапывать ребёнка, — не отвлекаясь от своей писанины, проворчала Сакура. — А где твой папа? Маленький пальчик без тени сомнений ткнул в него, но тут же опустился. Рин вспомнила замечание Ёшико, сказавшей, что показывают пальцем только некультурные девочки. — Так вот, я нашёл твою маму… — О, врун-сама… — с усмешкой начала посмеиваться Харуно, обмакивая кисть в чернила. — Вот она, твоя мама. — И мужская рука небрежно указала на куноичи. — Её похитил злой тэнгу, унёс к себе в замок… — Хватит сочинять!.. — зашипела, покраснев, как варёный рак, девушка, но Мадара даже ухом не повёл. — Я её нашёл и привёл сюда. Рин замерла, во все глаза уставившись на Сакуру, будто впервые её увидела. В уголках глаз начали собираться крупные слезинки, губы скривились и задрожали. — Боги, надеюсь, ты собой доволен! — поднимаясь из-за стола, заворчала Ханатаба. — Довести ребёнка до слёз — сегодняшний пункт в твоём списке злодейств или… — Мама? Вопрос этот принадлежал Рин. Она выпустила Писклю на пол и прижала ладошки к груди. В глазах застыли слёзы, так и не скатившиеся по щекам. Девочка заговорила впервые с их встречи, и теперь уже ниндзя беспардонно пялились на неё, боясь даже лишний раз шевельнуться. Словно неосторожные вздох или движение заставят малышку замолчать на годы. — Мама? — аккуратно спросила Рин, будто пробуя слово на вкус, и сделала шаг навстречу к Сакуре. Та обменялась с Мадарой взглядом и, выдохнув, присела, протянув руки для объятий. — Иди к маме, моя маленькая Рин. Я дома._______________
— Зачем ты это сделал? — шёпотом спросила Ханатаба, лёжа рядом с Рин на футоне. Грудь девочки медленно поднималась и опускалась, что свидетельствовало о глубоком и спокойном сне. Под её боком свернулся мурчащий Пискля. Оба настолько подружились и привязались друг к другу, что подросший котёнок, словно собака, следовал за своей хозяйкой, позабыв, что у него есть другой владелец, но Мадара и не возражал. Игры с котом освободили его от постоянного наблюдения за Рин, которая теперь оставалась с Ёшико дома. — Это не та ложь, которую можно назвать благой. — Она не сводила с него зелёных глаз, а Учиха и не прятался от этого взгляда, встречая его прямо и уверенно. — Разве? — поднял он бровь, опираясь спиной о стену. — Рин заговорила. Несколько слов за вечер — уже достижение. Дальше — больше. — Ты дал ей надежду на жизнь в семье, — возразила Сакура. Рука её с бережностью матери подоткнула одеяло. — Но мы не семья. Мы не сможем остаться здесь навсегда и жить, как обычные люди. Когда мы уйдём, то взять её с собой не сможем. Рин останется одна опять. Ты подумал об этом? Мадара промолчал. Его мозолистая ладонь легла поверх руки куноичи. Грубые от работы пальцы с необычной для мужчины мягкостью ткнулись между пальцев девушки. Замерев с быстро заколотившимся в груди сердцем, Сакура позволила им проникнуть глубже. Почему-то всё остальное тело вдруг перестало существовать, остались их переплетённые пальцы на груди Рин и тяжёлый взгляд отступника, в пустоте которого зажглось что-то кроме ненависти._______________
Раз в несколько месяцев в Акахирако приезжал торговец по имени Сумо Хорутава и привозил в своём небольшом караване всякую всячину, которой в деревне-храме было не достать. У Сумо водились и блестящие украшения, и сладости, и нарядные кимоно, и всё это бородатый толстяк продавал в течение нескольких дней, закупал у жителей рыбу, храмовые талисманы, статуэтки и укатывал на какое-то время, чтобы потом опять вернуться. Его ждали, как пришествия самого Эбису, и заранее подготавливали деньги. Накануне приезда Хорутавы Мадару нашёл Фудо. Старик несколько минут наблюдал, как могучий шиноби рубил дрова, не останавливаясь, чтобы передохнуть. Силы его восстановились, тело окрепло после тяжёлого заключения под землёй. — Мадара, удели мне несколько минут. Мужчина вытер бегущий со лба пот и, отбросив топор, подошёл к старику. Жара нынче стояла невыносимая. — Чем обязан? — Слышал, что приезжает Хорутава, купец? — Да, Сакура говорила. Все в таком возбуждении из-за этого. На самом деле он слышал это не от Сакуры, а от девушек-мико, занимавшихся делами храма вместе с Фудо. Мико весело хихикали и говорили о скором празднике, название которого Учиха не разобрал. Именно к этому празднику хотели девицы закупиться нарядами и украшениями, чтобы во всей красе блистать. Глупо, подумал тогда Мадара, ведь Акахирако такая маленькая, перед кем и для кого наряжаться? — Через две недели будет Кинго Мацури. Это большой праздник для Акахирако, потому что совпадает с ловлей шипохвостов. Мичи говорил, наверное, как эта рыба ценится на столе даймё? Мадара кивнул. — Месяц назад мне «повезло» упустить одного такого. Фудо непонятным для мужчины беспокойством взглянул на него, но ничего на это не сказал. Ещё один верующий в неудачи, подумал про себя с пренебрежением Мадара, но сдержал свои неуместные речи. Каждый волен верить во что хочет. Ханатаба, например, верит в него. — Ты среди нас уже долго. Нравится ли тебе в Акахирако? — Да, — честно признался отступник и рукавом кимоно вытер лицо. — Здесь спокойнее, чем в Конохе. Конечно, удобств меньше, как и развлечений, но я неприхотлив. Излишества обременяют воина. — Да-да, конечно, — улыбнулся Фудо, кивая. — Я когда-то был самураем, могу понять, о чём ты говоришь. — Далековато вас занесло от страны Железа, — хмыкнул Мадара. — Догадываюсь, как вы оказались здесь. Почему остались, а не вернулись домой? — Каким бы опытным ни был воин, наступает момент, когда он больше не может держать меч. В Акахирако я нашёл покой. От добра добра не ищут. Но я пришёл к тебе за другим! — спохватился тут старейшина. — Вот возраст-то, лишь бы молодым на уши присесть! Возьми, Мадара. Фудо протянул ему кожаный кошель, в котором чётко звякнули монеты. — За что? — не протянул к деньгам руки Мадара. Взгляд его стал недоверчивым, лицо — хмурым, и это чем-то рассмешило старика. — Любая работа должна быть вознаграждена. Ты каждый день помогаешь деревне, и нет жителя, который не был бы тебе благодарен. — Фудо взял руку Учихи и вложил в неё кошель. — Конечно, ты делаешь всё, чтобы отпугнуть от себя всех, грубишь и закрываешь сердце для человеческого тепла, но тем не менее ты по праву заслужил эти деньги. Не мни, что здесь половина нашего бюджета, но побаловать себя товарами Хорутавы хватит. — Я не… — Мадара взглянул на старика растеряно, точно мальчишка, а потом поджал губы, ожесточившись. — Вы не знаете, с кем говорите и кому предлагаете свою благодарность. — Чего же я не знаю? — наклонил голову старейшина Акахирако. — Что ты — Учиха Мадара, которого прозвали Богом Войны? — Глаза мужчины расширились. Сердце, предательски скрутившись в тонкую нить, ухнуло вниз. — Что ты убивал тысячи прежде, чем тебя заперли под землёй? Что Сакура — воин, который остановил тебя? Я же не мог не навести справок, сам понимаешь. — Да, понимаю, — глухо отозвался шиноби. Ему вдруг стало холодно, будто он стоял под снегом. — И вы всё равно впустили меня, разрешили остаться и жить среди ваших людей. — Да. Мадара невесело хмыкнул, взвешивая на ладони кошель с деньгами. Интересно, сколько ему заплатил добродушный старый самурай? — Что ещё я понимаю, так это то, что дело тут не в Хашираме. — Фудо приподнял кустистую седую бровь. — От вас Сакура нахваталась этих глупостей. Сохранить жизнь отступнику, странными поступками становиться к нему ближе, менять его к лучшему, и ради чего? Чтобы раскаялся и сам себя покарал? — Такими вопросами тебе лучше заваливать Сакуру, а не бедного старика, — улыбнулся Фудо, и в морщинках на его лице спрятались стариковские ехидство и хитрость, не имевшие ничего общего с лживыми улыбками Хирузена. — Я доверился ей, потому что когда-то Хаширама привёл сюда кусающегося волчонка. Ушла же отсюда девушка, спокойная, как лотос на поверхности озера. А ты напоминаешь мне ослепшего медведя, который разрушает всё на своём пути и несётся куда-то лишь для того, чтобы боялись его, как и раньше. Шиноби ничего не ответил, уперев взгляд в землю. Внешне он оставался невозмутим, но в голове всё переворачивалось с ног на голову, и чем больше он проводил время в кругу людей из Акахирако, тем больше переставал понимать, кто он такой. Из него словно вытаскивали детальки, хрупкие и прогнившие, и вставляли новые, которые двигались в новом ритме, непривычном для старого механизма. — Может, Эбису будет благодушен и позволит тебе увидеть свет, а не только тьму. Фудо откланялся и ушёл, оставив озадаченного Мадару с кошелем в руках._______________
— Подходите-подходите! — зазывал Сумо Хорутава народ Акахирако. На широком прилавке ютилось столько разностей, что разбегались глаза. — Вот эти бусы отдам со скидкой! А этот парикмахерский набор я выкупил у советника даймё страны Огня! Мадара протиснулся через деревенских, порадовавшись, что упросил Ёшико задержать Сакуру дома. Ему хватало уже того, что многие и так пялились на него, с любопытством ожидая, что же такого хочет купить их мрачный и грубый гость. В отличие от них Учиха прекрасно себе представлял, на что собирался потратить деньги, и даже глазами уже нашёл то, что ему надо — тёмно-синее юката, расшитое цветами. — Эй, торговец! — обратился он купцу, и тот, добродушно посмеиваясь в бороду, повернулся к нему всем своим грузным телом. — За сколько отдашь вон то юката? Кровь вдруг отхлынула от краснощёкого лица Хорутавы, глаза округлились и вытаращились, как у жабы. Толстяк задрожал всем телом и, выкатившись из-за прилавка, попытался спрятаться за парочкой рыбаков, как за живым щитом. — Это же он!.. — завопил Сумо, тыкая в Мадару пальцем. — Это же чёртов Учиха Мадара! Как ты здесь оказался?! Ты должен быть в клетке! — От твоего крика мне уши заложило, — презрительно поморщился шиноби. — Вернись за прилавок и продай мне кимоно, идиота кусок. — Я лучше продам ками душу, чтобы тебя разорвало на месте! Не приближайся! — взвизгнул Хорутава, стоило Мадаре сделать к нему шаг. — Да что вы все стоите, вы что, не знаете, кто это такой?! Жители Акахирако, переглядываясь, расступились, образовав вокруг Учихи и торговца своеобразный круг. Хорутава прыгал от одного человека к другому, хватал за руки, тянул в центр и всё тыкал пальцем, как заведённый, в Мадару. Тот, сложив руки на груди, только тяжело вздыхал с видом человека, который очень стыдится безалаберного родственника. — Я видел его лицо на листовках с подписью «Назначена награда»! Он после себя не оставляет ничего, кроме смерти! Там ни собакам, ни воронам нечем поживиться! Он монстр, чудовище, убившее Хокаге, Казекаге и ещё бог знает кого! Его остановили и заперли, но теперь он здесь, скрывается от правосудия! — Не похож на чудовище, Сумо, — подал тут кто-то голос, и вперёд вышел Мичи. — С рыбалкой да, он не в ладах, шипит, как кошка голодная… Он мне шипохвостов помогает из реки таскать! — А мне бочки с водой приносит! — вклинилась тут и Юки, отчего-то возмущённая и покрасневшая. — И дрова! Не видела я что-то, чтобы убийцы так делали!.. — Да что ты видела вообще в своей жизни, глупая деревенская баба?! — рявкнул ей в лицо Хорутава, чем вызвал праведный гнев нескольких мужчин. — Он же ниндзя, они умеют претворяться и врать! Он вам лапшу на уши навесил, чтобы спрятаться здесь, а вы и рады слушать его, открыв рот! — Ну, положим, он убийца, — заговорил тут широкоплечий грузный мужчина, в котором Мадара узнал Горо. Тот отвечал за заготовку древесины для деревни. — Здесь он никого не убил. Характер скверный, а в остальном хороший мужик. Меня раз чуть деревом не придавило, дык он рядом был и помог. — И я не святой, — сказал Мичи, подходя к Мадаре и загораживая его от Хорутавы. Глаза его недовольно щурились на купца. — До того, как прийти сюда, воровал, и мне всё равно было, у кого красть. — А я тоже кое-кого убил, — процедил тут один рыбак со шрамом на лице. — И твой незатыкающийся рот заставляет меня вспоминать, как это правильно делается. Жители Акахирако вдруг зашевелились, смещаясь в сторону Мадары, и заговорили как-то разом, вспоминая все моменты, где успел он помочь кому-то. Вспоминали всё, даже мелочи, будто соревновались в том, кому Учиха помог больше. Некоторые вставали рядом с Мичи, высыпались откуда-то и дети, горячо убеждавшие Хорутаву в том, что «красноглазый герой» вовсе не злой человек. Время будто остановилось, превратившись в вязкую патоку, в которой Мадара слышал всё и ничего, видел их всех, защищавших его, и не видел никого, чувствовал каждую их эмоцию и вместе с тем чувствовал только стучавшее набатом сердце, разрывавшееся от противоречий. Кто он такой? Зачем он здесь? Очнулся он, когда Хорутава, взревев, как раненная свинья, схватил с прилавка разукрашенный меч, который несмотря на помпезность, всё же оставался мечом с острым лезвием, и бросился к нему. Очнулся, когда увидел, как наперерез торговцу с визгом ярости кинулась проскочившая между ног взрослых Рин. Девочка вцепилась в волосатую руку, требуя остановиться, а когда увидела, что её ничтожные попытки никак не изменили намерений Хорутавы, до крови укусила его. — Ах ты мелкая дрянь! Хорутава отвесил девчонке пощёчину, и та свалилась в пыль, хватаясь за лицо и всхлипывая от боли. Хотел замахнуться ещё раз, чтобы не повадно было кусаться, но не успел даже додумать своё намерение, как два красных огня заполнили весь его мир, прожигая рассудок, испепеляя, съёживая его. Крепкая ладонь мёртвой хваткой впилась в горло торговца, сдавливая так, что затрещали хрящи гортани. — М-монстр!.. — хрипя, завыл Хорутава, поднимая меч, но не смог двинуть рукой. Её без труда удержала ладонь розоволосой девушки, стиснувшей его запястье до хруста костей. — Неужели вы не видите… — Вижу, — проговорила Сакура. За её штанину ухватилась Рин, старательно сдерживавшая слёзы и зло смотревшая на толстого обидчика. — Я держу его, чтобы он больше не мог творить зло. — Ты поднял руку на неё… — прорычал Мадара, наступая. Грудь его вздымалась. Учиха разве что огнём не дышал, настолько напоминал собой взбешённого дракона. — Я от тебя мокрого места не оставлю, червь… — Папа, не надо! Рин, оторвавшись от девушки, обхватила его за пояс, встав на цыпочки, чтобы хоть как-то остановить разозлённого мужчину. Алый шаринган взглянул на неё, напугал и без того дрожащую девочку и потух, уступив место чёрному зрачку. Мадара отпустил Сумо и сплюнул, шершавой ладонью неловко потрепав Рин по волосам. Лёгким движением вытащила Сакура меч из руки Хорутавы, вернула его на прилавок и взяла Рин на руки, тихими нашёптываниями стараясь её успокоить. — Да вы что же, не видите… — чуть ли не плача, обращался ко всем Хорутава, кое-как соскребясь с пыльной дороги. — Он едва не убил меня… Игнорируя его скулёж, Мадара, подошёл к прилавку и бесцеремонно сдёрнул тёмно-синее юката с вешалки. Сложил его, как мог, и высыпал на столешницу монеты. — Сдачу можешь оставить себе, свинья. — Он оглянулся на Сакуру с девочкой на руках. — Идём домой. Куноичи не заставила себя упрашивать и, не оглядываясь, пошла следом за мужчиной. Рин, обняв мать, уткнулась ей в плечо. Карие глаза зло сверлили Хорутаву. Всё-таки ей немножко хотелось, чтобы папа задал этому грубияну хорошую трёпку. — Мадара. Тот скосил взгляд через плечо, не оборачиваясь. Купленное юката он небрежным кулём сжимал подмышкой. Сакура всё не могла отвести от него взгляда, понимая, что юката слишком велико для Рин, что вряд ли предназначается оно для какой-нибудь деревенской девушки или женщины. — Он прав в том, что сказал. — На лице отступника появилась лёгкая заинтересованность, он замедлился. — Ты действительно убийца. И в гневе страшен, как тэнгу. Это не изменится, проведи ты в Акахирако хоть тысячу лет, потому что прошлое — та часть жизни, которая остаётся неизменной. Но будущее… — Ханатаба ободряюще улыбнулась краешком губ, заставив мужчину остановиться. — Только мы решаем, каким оно будет. И только мы строим наше настоящее. За эти месяцы ты проложил новую дорогу, отличную от прежнего протоптанного и знакомого пути. Это не легко, но ты… — Не надо, — проговорил он хмуро. Борьба внутри ещё не улеглась, ему тяжело было думать. — Прошлое определило всё моё будущее до самой смерти. Я сам его так определил. Я не настолько малодушен, чтобы раскаяться в том, что совершал с ясной головой. — Раскаяние вовсе не означает, что ты снимаешь с себя ответственность за проступки, — возразила Сакура. — Это ещё одна ступень в твоём пути, который приведёт тебя к прощению. — И кто меня простит? — презрительно усмехнулся Мадара, однако его усмешка поблекла, когда к нему повернула голову заинтересованная Рин. — Ты, Ханатаба?.. Девушка покачала головой со снисходительной улыбкой. — Нет, прощение других, конечно, облегчит мучения твоей души, но только простив самого себя, ты примешь тот факт, что свою судьбу ты строишь сам, и ничего ещё не предопределенно._______________
— Так нельзя делать. Он мог тебя поранить или вообще убить. То, что ты напала на него — безрассудно и глупо. А ты же неглупая девочка. — Мадара строго посмотрел на Рин, без аппетита клевавшую рис. — Не делай так больше. — Ну всё, прекращай читать нотации! — заворчала на него Ёшико. — Ребёнок и так натерпелся, ещё и ты тут, квохчешь как наседка. Она заступилась за тебя, потому что любит. А не любила бы, не прыгала бы, как обезьяна, на этого борова, чтоб ему аукнулись все его слова! — буркнула старушка, с нежностью поглаживая Рин по волосам. — Она хорошая девочка, такая послушная и добрая. — Не сбегает? — спросил Мадара, хотя прекрасно знал ответ. — Нет, что ты, внучок! Дитё убегает только, когда ему плохо, а у нас ей очень даже хорошо. Потому и заговорила, наконец. За ужином не слышно было только Сакуры. Она палочками гоняла в овощном соусе кусочек мяса, погрузившись в собственные мысли, из которых её вывело нежное прикосновение детской ладошки. Рин доверительно прижалась к боку, обхватив её ручками за талию, и девушка, не удержав улыбки, обняла девочку. — Спас её вроде бы я, — бросил Мадара, стараясь не смотреть на обеих. — Не ревнуй, — усмехнулась Ханатаба. — Не меня же она бросилась защищать от бородатого дядьки. Ты всегда можешь присоединиться. — И она подняла руку, приглашая на совместные объятия. Кончики ушей, скрытые под тёмными лохматыми прядями, запылали. — Воздержусь._______________
Когда Рин уснула с Писклей под боком, Мадара вышел на террасу, выходившую в маленький огородик Ёши, за которым старушка старательно ухаживала вместе со своей маленькой помощницей. Ночь наполнялась тишиной и запахами остывающей земли, ветер, долетавший с реки, становился свежее и прохладнее. Приближалась осень, но погода всё ещё стояла летняя. — Я потревожу тебя, если сяду рядом? Сакура, сложив руки перед собой, стояла позади, готовая уйти в случае его отказа. Розовые волосы в темноте отливали платиной. — Останься. Она тут же устроилась рядом с ним, и некоторое время они молчали, отдавшись каждый своим мыслям. — Спасибо за кимоно, оно прекрасно. Я очень тронута твоим подарком. — Старик сказал, скоро в деревне будет праздник, а всё, что у тебя есть — штаны да распашонки. — Не было времени думать о нарядах, когда собиралась в дорогу, — усмехнулась Сакура. — Что хочешь взамен? Мы оба привыкли к равноценному обмену. Можешь спросить о чём-нибудь. — Мне ничего не нужно. Её слова, сказанные после того, как она отдала ему катану в тюрьме когда-то сто лет назад. Улыбка тронула губы девушки. Монстр, которого едва смогли заточить в клетку, изменился. — Тогда я могу рассказать что-нибудь просто так. — Хм… — потёр мужчина подбородок, размышляя. — Я помню, как ты рассказывала мне о том, что случилось с твоей командой. И тем не менее, ты всё равно продолжаешь защищать Коноху. Что-то ты специально опустила, не стала вдаваться в подробности. — Тогда мне показалось это не важным, — отозвалась Сакура и вздохнула, удобнее усаживаясь на деревянной террасе. — Пребывание здесь действительно помогло мне прийти в себя. Я собирала свой разум и сердце по кусочкам, бесконечно медитировала, разбивала кулаки о деревья и плакала. Но отсюда вышла, будто заново родившейся. Я не могла их воскресить, но у меня ещё оставался Хаширама-сенсей, Мито-сама и Коноха. Кто бы ей не правил, она по-прежнему мой дом, который я очень люблю. — А что было, когда Наруто Узумаки доставили в деревню? Почему Лиса так и не извлекли? — Наруто умер, не позволив Кураме спасти его, — покачала головой Харуно. Ветер с нежностью играл её короткими прядями. — Для извлечения нужна подготовка и сосуд. Мне приказали поддерживать в Наруто жизнь, знали, что нас связывает крепкая дружба, и я не позволю ему умереть напрасно. Он или выжил бы, или бы протянул до момента, когда всё было бы готово. В этот момент мы и поговорили. Он рассказал всё, что услышал от Саске, сказал, что больше всего на свете мечтал стать Хокаге, чтобы защищать деревню и её жителей, хоть они и называли его демоном. «Но кажется, мне не удастся надеть эту помпезную шляпу, даттебайо…» — Он был между жизнью и смертью, болтал всякое, но всё твердил о Конохе, о её спокойствии, о безопасности, просил защищать селение, несмотря ни на что, не мстить, забыть случившееся с Саске. — Куноичи стиснула ткань штанов на коленях, чувствуя, как подступают к глазам слёзы. — Даже начал убеждать, что наврал о Резне, плакал и дрожал, потому что потерял очень много крови. Пальцами девушка неосознанно провела по щеке, ещё чувствуя липкое прикосновение ладони Узумаки, шёпотом умолявшего беречь покой в Конохе. — Если джинчуурики умирает, то хвостатый уходит вместе с ним. Наруто не хотел допустить извлечения Лиса и повторения цикла ненависти по отношению уже к другому ребёнку. — И ты позволила ему… — Я прекратила лечить. — Быстрый, резкий ответ, будто она скорее спешила избавиться от этого постыдного признания. — Накрыла ладонью его нос, и…— Непрошенный судорожный вздох, слёзы, размывшие окружающий мир. — Лиса звали Курама, сказал Наруто, он стал его другом, как мы с Саске, и согласился уйти вместе со своим джинчуурики на ту сторону подальше от совета и Хокаге. А ты спрашиваешь, почему я до сих пор в Конохе… Если бы я сбежала, это значило бы, что все смерти: и Наруто, и Саске, и сенсея — были бы напрасными, бессмысленными!.. Мозолистая ладонь коснулась её спины, привлекая к мужской груди, и Ханатаба, уже не сдерживая горьких слёз, податливо прижалась к Мадаре. Он почувствовал, как она уткнулась в него носом, как затряслись её плечи в едва слышных рыданиях, как её руки вцепились в его одежду, словно утопающий в спасательную соломинку. Он ничем не мог ей помочь, ведь всё случившееся — дела давно ушедших в прошлое дней. Всё, что мог шиноби, прозванный Богом Войны — это укрывать когда-то пленившую его девушку от всего мира, позволяя ей побыть слабой короткие мгновения в объятиях, впервые сулившие не смерть, а защиту._______________
Через несколько дней Сакура, ещё не до конца проснувшись, постучалась в комнату Ёшико и спросила: — Обаа-сан, как насчёт салата на завтрак? Я сбегаю до Юки за овощами. Ей никто не ответил, и в принципе на этом Сакура могла бы пожать плечами и уйти, списав на то, что старушка ещё спит. Но куноичи за столько дней уже выучила привычки хозяйки, потому машинально прислушалась — Ёши обычно похрапывала. Не услышав же ничего, она осторожно отодвинула сёдзи и увидела, что старая женщина лежит не на своём футоне, а вытянулась на полу, протянув руку в сторону двери. Мадара проснулся ещё до того, как Сакура успела позвать его по имени: разбудил резкий звук отодвинутого сёдзи. Мадара приподнялся на локте, фокусируясь на розоволосой макушке, и ему хватило одного взгляда на побледневшее лицо девушки, чтобы понять — к ним постучалась беда. — Обаа-сан… Ёши… — Голос надломился с таким отчаянием, которое Мадара прежде не слышал от своей надзирательницы. — Её не стало._______________
Хоронили Ёшико Насинага в прекрасный солнечный день, совсем не сочетающийся с общим настроением Акахирако. Пели птицы, вторя словам Фудо, говорившего о том, какой была при жизни старушка, и как важно каждому сегодня сказать ей последнее напутственное слово. Говорил, что смерть — это не конец, говорил, как важно им поддерживать друг друга… Мадара почти не слушал и смотрел на рукав кимоно, который буквально на днях зашивала обаа-сан и ворчала на его неопрятность, потому что с порванным рукавом он ходил неделю. Вспоминал, как всегда радовалась старая женщина, когда он приходил домой после трудного дня, и говорила, растягивая гласные: «Добро пожаловать!», а он, настолько привыкнув к её голосу, начал отвечать: «Я дома». Вспоминал, как светились потерявший молодой блеск глаза вечерами, когда они все: и он, и Сакура, и Рин, и Пискля — собирались на кухне, словно семья. Семья-мозаика, собранная из разных, непохожих кусочков. Вспоминал, как Ёшико, уперев руки в боки, возмущалась на торговца и грозилась оторвать его козью бородёнку. — Мадара, — позвала его тихо Сакура, и он, очнувшись, посмотрел на неё. — Скажи что-нибудь до того, как… Как раз кто-то из жителей закончил свою речь, потому Учиха двинулся вперёд, и люди перед ним расступились, будто невидимый бог раздвинул их руками. Мадара подошёл к простому гробу, несколько секунд смотрел на лицо старушки, которая предоставила крышу над головой для жестокого преступника, и, коснувшись холодной высохшей руки под белым кимоно, сказал: — Ёшико-сан стала частью моей семьи. Я не забуду её доброту ко мне. — И уже тише, когда наклонился к мёртвому телу: — Спасибо за всё, что ты сделала. Покойся с миром, обаа-сан. Он вернулся к Сакуре и Рин, что крепко держала куноичи за руку. Девочка была грустной и задумчивой, с умным взглядом слушала речи Фудо и остальных о смерти, но не плакала в отличии от Сакуры, глаза у которой с самого утра были на мокром месте. Своим спокойствием она могла обмануть деревенских, но не его, Мадару. Она то и дело судорожно выдыхала, поднимала голову наверх и кусала губы. Несмотря на всё, что Сакура пережила и кем в итоге стала, в её душе ещё было место для сострадания и сочувствия. Слёзы, застывшие на слипшихся ресницах, говорили, что за непосредственностью и беззаботным весельем скрывается сердце, наполненное любовью к окружающим. — Ничего, — увидев его пристальный взгляд, быстро вытерла она глаза рукавом. — Только не говори, что снова что-то в глаз попало, — сказал Мадара. — Я не поверил в первый раз, и сейчас не верю. — Помолчал короткое мгновение, наблюдая за серьёзным личиком Рин, и сказал: — Ты можешь позволить себе плакать. Слёзы не могут сделать тебя слабее. — Я знаю, знаю… — с остервенением прошептала Сакура, мотая головой, будто отказываясь признавать правоту мужчины. — Их… Их стало очень много в последнее время… — Когда плотина рушится, освободившаяся река сносит всё на своём пути. Ты в безопасности. — Он постарался прикоснуться к её плечу мягче, но заметил, как тяжело опустилась его ладонь на плечо девушки. — Ты твердишь мне о том, чтобы отпустить злость и ненависть, но сама живёшь с виной, как с надоедливой любовницей, и позволяешь ей тянуть из тебя силы. Всхлип, а затем ещё один. Закрыв глаза рукой, Сакура снова сотрясалась в плаче не только по доброй старушке, заботившейся о них, как о собственных внуках, но и об утерянных товарищах и счастливом детстве, в котором она могла позволить себе бегать за красивым мальчиком и соперничать с подругой за его внимание. Рин с заботой обняла маму, вжимаясь в её живот лицом, желая успокоить. Мадара колебался, но недолго. Фудо, открывший было рот, чтобы подозвать Сакуру сказать последнее слово для Ёшико, передумал, увидев, как спряталась та в руках могучего шиноби. Последний коротко глянул на старейшину из-под лохматых прядей, и Фудо, кивнув, предложил подойти к гробу кому-то другому._______________
Они дождались конца церемонии и, возложив на могилу свежие цветы, ушли в оставшийся без хозяйки дом. Из него будто вымели тепло и уют, но Сакура всё равно постаралась зажечь везде огонь и приготовила скромный ужин, не такой вкусный, как у Ёшико, но тем не менее от еды повеселела Рин, да и скребущие душу Мадары кошки успокоились. — Фудо-сама сказал, что обаа-сан в Чистом мире, — сказала Рин, желая подбодрить свою маму. - Там светло, тепло и хорошо. Та выдавила улыбку, ковыряясь палочками в тарелке. — Ещё он сказал, что смерть — это не навсегда, и мы все просто становимся чем-то другим, — продолжила девочка. — Я думаю, обаа-сан стала бабочкой. Ей нравились бабочки, особенно красные с пятнышками. — Спасибо, Рин, — сказала Сакура. Она правда хотела бы, чтобы от наполненных любовью слов ребёнка ей стало легче, но пока тоска пленила её сердце, не пуская в него ни надежду, ни улыбку. — Завтра мне станет лучше, сегодня мне ещё нужно погрустить… — Только не долго, — наставительно подняла пальчик Рин, точь-в-точь как сама Сакура, когда пыталась что-то втолковать Мадаре. — Фудо-сама сказал ещё, что грусть — очень голодная тигрица, может съесть всего человека, и он умрёт. — Я прослежу, чтобы эта тигрица подавилась, — хмыкнул Мадара, и его мрачная угроза приободрила девочку гораздо больше, чем лёгкий смешок Сакуры._______________
— Старик Фудо прав. Она в месте куда лучшем, чем наш мир, не реви, — сказал Мадара, когда Рин уже спала, а они вдвоём сидели в ночи на кухне с единственным горящим окиандоном. На столе стояли остатки ужина и найденная в ящиках бутылочка саке. — Я понимаю, но… — Сакура горько усмехнулась. Они оба успели опрокинуть несколько стопок, и очередную она держала между пальцев, следя, как подрагивает прозрачная жидкость. — Вся правда в том, что они уже там, а мы ещё здесь. Не могу не думать о команде… — Я тоже вспоминал брата, — проговорил Мадара, и искреннее признание далось ему так легко, хотя пару месяцев назад он запретил бы себе даже думать об этом. — Каким ты помнишь Изуну? — Добрым и отзывчивым. Он был не таким, как все остальные Учиха, но они всё равно его любили и уважали. Думаю, если бы не приказ Данзо уничтожить весь клан, они и вправду поднялись бы на восстание против его власти. Казнь эта… Мутная. Попахивает чем-то кислым. — Ты знаешь, за что его убили? Правды я ни от кого не смог добиться, решил, что она надёжно спрятана в анналах АНБУ. — Один Учиха погиб на миссии. Его тело вернули в клан без глаз и сказали, что таким его уже нашли. Изуна-сама не поверил и потребовал от Хокаге расследования случившегося. Его обвинили в бунте. Возможно, с его языка действительно соскользнули опасные слова и угрозы, но он имел на это право, как лидер клана, обладающего очень мощным додзюцу. — Всё ещё считаешь, что необходимо жертвовать собой ради Конохи? — Взгляд Мадары поверх его стопки был остр, словно бритва. — Я же говорила тебе… — У меня хорошая память, — оборвал её шиноби и, выпив саке, поморщился от горечи, обжёгшей горло. — Но ты тащишь на себе бремя мёртвых в одиночку. Они повесили на тебя свою волю, и ты живёшь по ней, не зная другого пути. В тебе нуждаются живые, а ты мечтаешь присоединиться к мёртвым. — Неправда! — вспыхнула Сакура. — Правда. — И под его взглядом, уверенным и нетерпящим возражений, она сникла, съёжилась, как древесный лист от стукнувшего мороза. — Хаширама говорил о мире, Наруто умолял тебя в лепёшку разбиться, но защитить Коноху неизвестно отчего. Как ещё Саске не сказал тебе что-нибудь такое же идиотское. — Саске всегда говорил, чтобы я больше времени уделяла тренировкам, — хмыкнула Сакура и, выдохнув, выпила, а потом закашлялась, занюхивая алкоголь рукавом кимоно. — Шаннаро, гадость какая… — Возможно, привести сюда Рин было моей ошибкой. — Взгляд Мадары скользнул в сторону комнаты, где спала девочка. — Я не послушал голос разума… — Ты послушал свою совесть, — возразила Сакура и взяла его за запястье, будто он собирался куда-то сбежать. — Ты поступил правильно, чёрт возьми, и я даже не хочу слушать, что ты совершил здесь ошибку. Да, вначале я сказала, что ты дал ей призрачную надежду на семью, которой не будет, потому что мы — далеко не семья, но если бы не ты, Рин так и осталась бы немой бродяжкой, пытающейся утопиться, чтобы найти на дне своего отца. — А что будет с ней дальше? Мы уйдём отсюда, потому что я ещё не искупил свою вину… Расширившиеся зелёные глаза с таким удивлением уставились на него, будто у него выросла вторая голова или третья рука. Мадара замолк, почувствовав, что алкоголь развязал ему язык и позволил сболтнуть лишнего. — Ты впервые говоришь об искуплении. Как давно ты об этом думаешь? — Не так давно, как тебе хотелось бы, — повёл плечом Мадара. Всё ещё было таким зыбким в его душе, но кажется среди болот, покрывающих его сердце, появился огонёк, а к нему протянулась извилистая, но всё-таки видимая во тьме дорожка. — Как долго мы ещё здесь пробудем? — Ты хочешь уйти? — Нет, — покачал головой он и с тоской посмотрел на кусочек звёздного неба, видневшийся в открытом окне. — Я думаю, что не хочу отсюда уходить. — Почему? — Не знаю. Шиноби посмотрел на заживающие руки, огрубевшие от работы, от помощи деревенским, от мирного труда, которым он никогда раньше не занимался. Катана, забытая, висела на стене в специальной подставке, которую ему выточил в благодарность за помощь местный плотник. Рукав кимоно, который он порвал во время работы, заботливо был зашит мелкими стежками Ёшико. Ужин, который приготовила Сакура, состоял из рыбы, которую он вытащил своими руками. А на низком столике лежал бантик на верёвочке — подарок детишек для Пискли. — Но я точно знаю, что остаться здесь не смогу, пока не искуплю свою вину. — Сакура, завороженная этой фразой, наклонилась к нему. Мадара избегал её взгляда, однако когда она взяла его за руку, сжал её ладонь, такую же мозолистую, как и у него. — Я не могу жить среди этих людей, запятнанный кровью, и наслаждаться тишиной, которую не заслужил. — Как бы ты хотел искупить свою вину? — тихо прозвучал голос куноичи в пустоте дома. Её пальцы мягко коснулись шершавой кожи над казанками. — Ты знаешь, как хочешь это сделать? — Пусть это решает совет и Хокаге, — взглянул Мадара ей в глаза. — Они наверняка требуют от тебя каких-то отчётов обо мне, и я знаю, что с караваном в город ты посылаешь не только списки с лекарствами. Так напиши им, что я готов сделать то, что они скажут. Я… Я устал. Какая-то часть рассудка, ещё принадлежавшая безжалостному воину, заливающему собственную боль кровью невинных, кричала, что он — настоящий кретин, и лучше бы ему свернуть шею розоволосой дуре, забрать катану и скрыться под покровом ночи, чтобы через некоторое время продолжить делать то, что он делал семь лет, путешествуя из страны в страну и оставляя за собой дорожку трупов. Но иное, выращенное в нём руками Ханатабы и теплотой Акахирако, разрослось настолько, что теперь Мадара без труда подавил прежнюю злобу. Он действительно чертовски устал от болтания по миру. — Только не войной. Я забрал достаточно жизней. — Его губы осветила скупая, но необычайно добрая усмешка, от которой тоска, давившая на сердце Сакуры, стала меньше. — Надеюсь, ты собой довольна, дурочка. Ты потушила мой огонь. — Но зажгла другой, — шепнула она и, повеселев, стала такой же, какой была всегда — раздражающе-позитивной и верящей. — За это стоит выпить! — Мы допили остатки. — Я видела у обаа-сан ещё одну заначку, — встала из-за стола Сакура. — Благослови её душу ками за всё, что она сделала для тебя, ибо я знаю, сколько сил она приложила, чтобы ты, наконец, перестал зверем смотреть на всех!.. — Сакура, — перебил её Мадара и, когда она замолчала, сказал: — Спасибо. Ответом ему стала мягкая улыбка девушки, которую он до сих пор считал неисправимой дурой, видящей что-то и верящей в несуществующее. Но эту дуру он теперь хотел защитить, как защищает свой костёр путник в холодном и тёмном лесу, полном хищников.