Ты не поймёшь...

Гром изредка начал замечать то, что Юра переменился, да, возможно другие этого не замечали, но Костя, знающий его довольно продолжительное время, заметил, что на людях он «обычный» - веселый, харизматичный, моментами дерзкий, но как только он отходил, в нем что-то переменялось – Смирнов становился уставшим, и, будто обессиленным. Это довольно сильно начало напрягать наблюдавшего за всем этим, но откладывался разговор на потом-да на потом. Но недавно, на задании по поимке нескольки крупных наркобаронов случилось то, к чему тот был не готов. Всё увенчалось успехом, схватили всех до единого, но без некоторых несерьёзных травм, конечно же, не обошлось. Грому пулей "поцарапали" плечо, а его коллега, как настоящий джентльмен, оторвал от рукава своей, накануне белой рубашки, что превратилась в лохмотья только за одно задание, кусок ткани и любезно предложил товарищу помощь. Ну, а Костя и не особо против. Тут то он невзначай увидел то, чего не следовало. Было уже темно, когда они закончили с заданием. Фонарь стоял далековато от них, поэтому темно было знатно так. Но и этого хватило, чтобы рассмотреть то, что творилось на руке Юры. От начала кисти и, по видимому, до плеча, "красовались" шрамы. Нет, не полученные на заданиях или типо того. Натурально располосанная рука. Были видны порезы, сделанные давно, и те, которые были свежими, по всей видимости, ещё болевшие. Даже такого тусклого света хватило, что бы рассмотреть есть тот ужас, что творился на его руке. Грома аж тряхнуло, от чего Смирнов, что пытался перевязать ему плечо, подал голос. — Извини, если больно, я стараюсь как можно аккуратнее, – кинул тот, уже заканчивая с перевязкой. Костя не отвечал. Неожиданно, его пазл в голове сложился. Погрызанные губы, якобы, от нервов; маленькие, но частые ранки и царапины «с заданий»; отказ переодеваться в одном кабинете, даже если Гром отвернется, с оправданием, что «он стесняется» и многое-многое другое. Но разговаривать сейчас он не может, а вдруг ему показалось. Вдруг, так просто неудачно упал свет. Решил отложить разговор на завтра, когда в отделе никого не будет. И вот наступило роковое завтра. Костя боялся, правда боялся узнать, что то, что он видел - не просто разыгравшееся воображение или игра теней. Вдруг Юра и правда хочет умереть. Он не рассматривал тот факт, что его товарищ хочет жить и просто бежит от своих проблем таким образом, или просто мазохист. Гром боялся, что рано или поздно он «переборщит», и тогда уже будет поздно. Смирнов, как обычно, опоздал, но в этот раз Костя чувствовал не раздражение, а облегчение, когда заметил его в дверях. Затем, между делом на перекуре подошёл к нему, и попросил задержаться после окончания работы, прибавив, что это сверх-важно. Это, конечно, его не особо обрадовало, но тот кивнул. Весь этот день прошел медленно и тягостно, ни о какой работе не было и речи. Тот лишь думал, как спросить о том, что видел, и как не злиться на него. Что сказать и что, наоборот, лучше не говорить. С такими мыслями на Питер опустился мрак, а в участке почти никого не осталось. И когда уборщица успела наругать Костю за трудоголизм, оставила ему ключи и ушла домой. Они остались вдвоём. Через несколько секунд к нему присел Юра, полный энтузиазма. — Что же за такое «важное дело» ты хотел бы со мной обсудить? – он улыбался. Улыбался так, будто у него и вправду всё замечательно. — Закатай рукава. — Что? – тот напрягся, ухмылка быстро сошла с лица. — Смирнов, я всё видел, вчера, на задании. Закатай рукава, я хочу убедиться в том, что мои глаза меня подводят, – Костя был как никогда серьёзнен. Он волновался. — Ну нормально же общались, чего ты начинаешь... – он занервничал, нога стала отбивать быстрым ритм об пол. — Значит, я прав? — Костя, это тебя не касается, – уже раздраженно кинул тот, и собираясь встать, что бы уйти, но Гром с силой схватился за чужое запястье. Это была последняя капля. — Меня? Не касается? Я в первую очередь - твой товарищ, не знаю, считаешь ли ты меня другом или нет, сейчас это не важно, – он набрал полные лёгкие воздуха, — Я, блять, волнуюсь за тебя! Я заметил, как ты изменился в последнее время, как ты начал от всех отстраняться, эти постоянные царапины на руках, которые вообще не были похожи на "рабочие", но я молчал, молчал, что бы не ставить тебя в неловкое положение, не кричать на тебя, как сейчас, но увиденное вчера просто вывело меня. Юра, я могу помочь, я могу поддержать, я могу приехать в любое время к тебе и помочь, но ты никогда, черт возьми, никогда не просил меня об этом! Я тогда так ахуел, когда увидел эту всю срамоту, но смолчал, хотел подождать до завтра, что бы адекватно, без эмоций поговорить об этом, – он снова вдохнул — но, ты, блять, не даешь мне помочь тебе, я правда, пиздец как волнуюсь, – вот сейчас он закончил, ослабив хватку, даже не замечая, как сильно он сжимал запястье друга. Смирнов всё это время молчал, и сейчас молчит, только он вначале готов был ударить его, а в конце лишь виновато опустил голову. — Я просто думал, что ты не поймешь, – голос предательски дрогнул, а слеза с громким звуком шлепнулась на пол. Костя обнял его, отпустив запястье. Да, возможно он и перегнул, но это было необходимостью. — Юр, я могу тебя понять, не очень я и расположен к таким вещам, но изрезать себя, а потом выставлять это так, что, мол, это нормально, тоже нельзя так, понимаешь? Он лишь всхлипнул. Это выглядело так странно, Гром бы никогда не подумал, что кто-то такой гордый и харизматичный, как Смирнов, будет плакать у него на плече, но в этом не было ничего постыдного, наоборот, возможно, это укрепило их дружбу. Костя неуверенно положил руку на чужую голову и стал аккуратно её поглаживать, а тот ещё сильнее вцепился в него, как за последний спасательный круг, который дает ему шанс на спасение от утопления в собственных проблемах. — Всё наладится, Юр, я рядом.