Гроза длиною в вечность

— Вы снова хотите попросить совета? — Яэ подняла пиалу полную саке, призывая, чтобы Аято соприкоснулся с ней своей в знак встречи. Так же, как делал это все прошлые разы. Пиалы ударились друг о друга. — Если можно. — Говорите, — Яэ коротко кивнула головой, а Аято тревожно огляделся, проверяя, нет ли в помещении отверстий, через которые их могут подслушивать. — Аяка… Она не выходит из поместья уже длительное время, но это не может продолжаться вечно. Чем быстрее я решу этот вопрос, тем лучше. Я мог бы придумать что-то сам, но… возможно, здесь лучше довериться женскому опыту. Некоторое время Яэ смотрела Аято в глаза так, словно читала в них содержимое его мыслей и души. — Вы боитесь, что люди заподозрят вас в чём-то из-за того, что долго её не видят? — Моя репутация не волновала бы меня, если бы от неё напрямую не зависела сама моя жизнь. Если я потеряю доверие… рухнет всё, что я тщательно выстраивал долгие годы. А особенно последние три месяца. — Можете не беспокоиться. О том, чтобы никто ничего не узнал, я позабочусь. — Но Аяка… — Вы очень умный человек, господин Камисато. И вам совершенно незачем спрашивать совета у меня. Ответ на ваш вопрос уже есть в вашей собственной голове. Вам просто нужно дойти до него. — Мои мысли долгое время были заняты другими вещами. — И теперь вы столкнулись с последствиями, — она закончила фразу за него, — не переживайте. Я помогу достроить цепочку в вашей голове, но к ответу вы придёте самостоятельно. Вам нужно скрыть то, что вы являетесь отцом ребёнка Аяки, чтобы не запятнать репутацию семьи, — она выставила перед собой руки, ладонями имитируя чаши весов, — А рядом с вами есть человек, готовый ради вашей семьи на что угодно. Аято быстро понял, о ком речь. — Что он должен сделать? — кажется, голос прозвучал встревоженно. Яэ сразу выставила вперёд руку и покачала головой, отгоняя от Аято дурные мысли. — Ничего плохого. Не думаю, что он будет против жениться на вашей сестре. Аято замер. На мгновение ему даже не поверилось, что она действительно это сказала. — Жениться?! — Аято звонко поставил пиалу на стол и замер. Он постарался успокоить себя перед тем, как снова начнёт говорить, — это невозможно. Я безмерно уважаю Тому, но он — слуга, так ещё и родом не из Инадзумы. Это вызовет резонанс среди знати. — Как будто у вас есть выбор… — Яэ задумчиво возвела глаза к потолку,— избавляться от ребёнка с помощью снадобий уже поздно. Думаю, брак Аяки и Томы вызовет куда меньший резонанс, чем факт того, что вы спали со своей сестрой. Всего одно мгновение, звон стоящей на столе посуды и сильные длинные пальцы, привыкшие сжимать рукоять меча, лежат на шее Яэ. Он сжимает как можно крепче — она лишь улыбается. Эта улыбка, почти полное отсутствие реакции на агрессию, разжигает огонь злости внутри только ярче. Он не задумывался о причинах, о том, что именно заставило его это чувствовать. Сейчас он просто хочет, чтобы Яэ было плохо. — Вы злитесь, господин Камисато, но понимаете, что я права. Ей очевидно легко говорить. Легко, будто её шею сейчас не сжимают чужие пальцы. Он не выдерживает. Его руки слабеют. К горлу подступает тошнота, а к глазам — вот проклятие — жгучие слёзы. Он медленно убирает руки с горячей белой кожи. Не может выдавить из себя ни единого слова. Одна мягкая рука ложится на его плечо. Яэ смотрит Аято в глаза. Прикосновение пальцев действует на него как лёд, приложенный к глубокой, болезненно пульсирующей, ране. От неё по телу расходится приятная, благодатная прохлада. Он опустил взгляд на свои руки, полный ужаса. Словно не понимает, что только что сделал. — Я… прошу прощения, — наконец произносит. Тихо, но твёрдо. Одна единственная слеза капает на татами. Сразу после этого он снова замолчал. Затих не как пугливый уличный вор. Затих как воин, нанёсший тяжкое увечье невиновному существу. Тишина давила, но он не мог заставить себя снова её нарушить. — Не стоит, — как ни в чём не бывало, она так же ловко и быстро, как и всегда, подлила саке в пиалы, — вы не причинили мне вреда. Лучше извинитесь перед собой. — Зачем же? — Потому что себе вы нанесли больше ущерба, чем кому-либо. Мне давно не доводилось видеть человека со столь беспокойной душой. Обычно… это свойственно тем, кто людьми не является. — Нет. Я навредил Аяке. Если бы не я, ей не пришлось бы испытывать боль, не пришлось бы носить нежеланного ребёнка. А теперь я навредил ещё и вам. — Думали ли вы о том, что было бы с Аякой, не будь вас рядом? Вы освобождаете её от небывалой ноши. Ноши, которую столь наивная хрупкая девушка не вынесла бы. — Вы считаете её слабой? — Не слабой. Всего лишь неготовой к той ответственности, которая лежит на вас. От которой вы её оберегаете. — Каким братом и главой клана я был бы, если бы не делал этого? Яэ улыбнулась. Такую улыбку на её лице ему не доводилось видеть. В ней выражался элемент покровительства и гордости. — Именно за такие убеждения я уважаю вас. Её лицо казалось не таким, каким было обычно. Алкоголь и откровенный разговор сделали его мягче. Сломали или сточили острые иглы, которыми колол её взгляд. Аято не мог позволить себе любоваться. Его мысли всё ещё занимало лишь одно. — Ребёнок не будет похож на Тому. Яэ наклонила голову, словно стараясь рассмотреть Аято внимательнее, приглядываясь к нему. — А вы совсем не похожи на свою мать. По крайней мере, внешне. — Вы знали её? — Конечно. Все знали. И никто не смел ставить под сомнение, что вы — именно её сын. А если кто-то и ставил, этого никто не слышал. Даже её размеренная, лишённая и подобия беспокойства, речь, не успокоила Аято. Будто за один раз решили найти себе выход все накопившиеся переживания. — Какова вероятность, что этот ребёнок будет здоров? — Пока сложно сказать. Любому другому человеку я сказала бы обратиться к тому, кто сведущ в медицине. Но в вашем случае… я возьмусь за это сама. Аято не был уверен, что понял всё правильно. — Я буду наблюдать за её беременностью. И, впоследствии, самостоятельно приму роды. Надеюсь, вас это устроит. Он мгновенно склонился в поклоне. Таком низком, какой только мог сделать сидя. — Нельзя передать словами степень моей благодарности. — Не стоит. Я всего лишь хочу, чтобы вам было легче. Кому, как не Аято знать, что доверчивость сгубила многих. Яэ удивительно добра к нему. Добра настолько, что это не может не заставить смутные мысли закрадываться в голову. Она остаётся приближённой сёгуна. В любой момент она может рассказать всё, что пожелает. Но само сердце велело довериться ей. Что-то твердило: «если бы ей было нужно предать тебя, она бы сделала это ещё давно». — Я не хочу, чтобы Аяка напрягалась, да и к тому же… забота о её здоровье повышает вероятность рождения здорового ребёнка. Не нужно заставлять её подниматься по сотне ступеней ради встречи со мной. Понимаю, что невежливо напрашиваться, но сейчас это — необходимость. Когда вам будет удобно принять меня в вашем поместье? — В любой день. Я не привык так делать, но… ради этого готов перенести дела. — Чем скорее, тем лучше. Завтра? Аято кивнул головой. Ему стало легче. Яэ сняла с плеч совсем небольшую часть груза, но и это показалось бесценным. — Я достойно отплачу вам. — Ну что вы, это совершенно лишнее. Вам есть, на кого тратить свои силы. А мне не нужно никакое вознаграждение. Яэ провожала взглядом его, покидающего храм. Наблюдала сверху, подобно настоящему покровительствующему божеству.

***

Он застал её, сидящей в обеденном зале, завёрнутой в тёплое одеяло поверх домашней одежды. Она выглядела беззащитной, и это ощущалось ножом в сердце. Аято опасливо подошёл ближе, будто боясь спугнуть хрупкую бабочку с красивыми голубыми крыльями. Она резко обернулась и словно в одно мгновение оживилась. — Здравствуй. Он сел рядом. В воздухе нарастало напряжение. Оно давило. — Я скучала. Прозвучало как упрёк. Аяка не стала бы винить его, но Аято, кажется, замечательно справлялся с этим сам. Ненавязчиво он протянул ей руку и она сразу откликнулась, положив в неё свою небольшую ладонь. Холодную и нежную. Аято сжал её своей, надеясь согреть. — Послушай. Я поговорил с Гудзи Яэ, — каждое слово давалось с трудом, он заставлял себя закрывать глаза на напряжение, витающее в воздухе, — она посетит нас завтра. Ему показалось, что Аяка забеспокоилась. Но когда он поймал её взгляд, понял, что её глаза были куда холоднее рук. Она изменилась, а Аято в очередной раз упустил перемены из виду. — Ты знаешь, она мне не нравится, — без былой неуверенности и тени благоговения. Холодно. Что-то в ней напомнило Аято настоящего воина, никогда не изменяющего принципам. — Не глупи, Аяка, — он сильнее сжал её руку, надеясь, что это успокоит сестру, — я не пригласил бы её, если бы не был уверен в том, что она на нашей стороне. — На нашей? Ты не можешь быть в этом уверен. — Она доказала свою лояльность ко мне делом. — Каким делом, брат? Что Яэ Мико сделала для тебя, чтобы заставить себе верить? Аято вздохнул. Он может понять позицию Аяки. Она не видела и не слышала того, что видел и слышал он. Она никогда не разговаривала с Яэ один на один. Пока что у неё не было возможности убедиться в её надёжности. — Я обязан ей жизнью. Она знала всё. О Сопротивлении, о моей благотворительной деятельности… и о тебе, — он увидел, как Аяка вздрогнула и чуть ли не отпрянула, — ей ничего не стоило раскрыть сёгуну Райден мои секреты. Сделай она это — я бы лишился головы. Следом за мной — ты, а следом за тобой — Тома. — Ты считаешь, что мы должны быть благодарны за это? Хранение чужих секретов — это неотъемлемая часть уважения. В этом нет ничего сверхблагородного. Не опускайся до благодарности за то, что само собой разумеется. Кажется, его аргументы не имели никакого веса для неё. Это неудивительно. — Все мы хотим, чтобы мир был идеальным. Но должны понимать, что осуществить это желание невозможно. — Она заколдовала тебя? Подмешала тебе что-то или произнесла какое-то заклинание? — Ни в коем случае. Мы… не в том положении, чтобы наносить удары друг по другу. Она тоже в опасности. — Что ей угрожает? — То же, что и всем нам. Лишь после этих слов Аяка ненадолго прикрыла глаза. Наконец она слегка наклонила голову вперёд, выражая покорность. — Конечное решение остаётся за тобой. Всё же… ты глава клана. И ещё ни разу не подводил нашу семью. Она ещё не оттаяла. Лишь мелкие капли талой воды пропускали сквозь себя лучи весеннего солнца. Аято не знал, что думать об Аяке, о проснувшихся в ней недоверии и неожиданной смелости. Если она так восприняла новость о том, что Яэ посетит их дом, как она будет вести беседу с ней? Он не ставил под сомнение, что она будет вежлива. Но не мог быть уверенным в её сговорчивости. В том, что она будет готова прислушиваться к советам. Невольно он взглянул на её скрытый под плотным слоем одежды живот. Его не видно. Если не знать, догадаться невозможно. Аято никак не мог оторвать от сестры взгляда. Яэ назвала его «человеком с беспокойной душой». Аято не был согласен. Эта характеристика предназначалась не ему.