Контуры тьмы

В первый раз это случилось, когда умерла Куина. Зоро был настолько ошарашен произошедшим, что не мог даже заплакать. В груди пекло отвратительное чувство вины, едва различимое, как под плотной толщей воды — всё подавляла всепожирающая, безмолвная пустота. Он ложился спать с четким пониманием, что не сможет уснуть — перед глазами стоял образ маленькой бледной руки, выглядывающей из-под белоснежного покрывала. Он был готов всю ночь смотреть в потолок, чтобы наутро встать, так и не сомкнув глаз, и зачем-то нести своё тело… куда-то. Зоро не видел смысла. Темнота комнаты обнимала его, но было холодно — Зоро почувствовал себя крошечным и таким одиноким, как не чувствовал никогда. Он закрыл глаза на секунду. Когда открыл, тьма вокруг лишь сгустилась. Он парил в ней, как будто тонул — или падал. Зоро не был уверен. Мальчик вдруг уловил чье-то присутствие — легкое, как пёрышко, которое мазнуло его по щеке. — Ой, — позвал он, и темнота обернулась, взглянула на него своими миндалевидными, чуть изогнутыми по краям, алыми глазами. — Вот оно что, — сказала темнота. Голос принадлежал мужчине, новый и незнакомый, с едва заметным мурлыканьем в нотках, но показался вдруг таким родным. Зоро шагнул поближе, но не смог рассмотреть ничего, кроме едва заметного контура — контура чужих тонких губ, изогнутых в отчаянной пародии на улыбку. «Ему тоже больно» — понял Зоро. Он хотел протянуть руку к этой улыбке, исправить, но темнота отмахнулась от него. — Ты еще совсем ребенок. Уходи. Зоро открыл рот, чтобы возразить, но вдруг проснулся. Его рука была вытянута к потолку, по щекам текли слёзы. Он молча сел, но слёзы все текли и текли, сколько бы маленький Зоро не вытирал их. В ту ночь он выплакался в подушку как следует. * Позже он спросил у сенсея об этом сне. Тот долго молчал, раздумывая, прежде чем заговорить. Зоро терпеливо ждал. — Ты видел своего соулмейта. Это был не сон. Не совсем. Это состояние сознания, которое позволяет вам с соулмейтом разговаривать. — Что такое… соулмейт? — Зоро нахмурился. Он догадывался, но не хотел знать — кем бы ни был тот человек, он не хотел видеть Зоро. Ему не нужна была его помощь. — Соулмейт — это человек, который предназначен, чтобы изменить твою жизнь. Исчерпывающий ответ. — Он сказал мне уходить. Он не хочет встречаться со мной, так ведь? — Послушай, Зоро… Сенсей старался быть мягче, но Зоро не нужна была его жалость. — Значит, мне он тоже не нужен. Я сам изменю свою жизнь! Зоро поднялся, крепко сжимая в руках белоснежную катану. Он добьется всего сам. Ему не нужны подачки от судьбы, не нужно предначертание звёзд — он сам выберет свой путь. * Второй раз Зоро было пятнадцать, когда он встретил этого человека во сне. — Это ты, — темнота усмехнулась устало. Зоро ощутил, как перья щекочут его лицо, и прикрыл глаза. Это чувство вызывало… умиротворение в его душе, наполненной беспокойством о будущем и толкавшей вперед энергией. — Это я, — просто сказал Зоро, подходя ближе. Он чувствовал, что его соулмейт звал его, пусть и без слов. Зоро был нужен ему. Он все еще не видел мужчину, лишь его контур, но на этот раз — гораздо более четко. Его алые, изогнутые глаза, едва различимые черты лица, изгиб губ — печальный, уставший. Потерянный. — Зачем ты пришел? В прошлый раз я велел уходить. — На этот раз ты позвал меня, — Зоро хотел протянуть руку, но что-то его останавливало. Темнота злобно оскалилась. — Ты, должно быть, шутишь, маленький поганец. Я не хочу и не хотел тебя видеть. Проваливай. Темнота отвернулась, и контур плеч, широких и мускулистых, поник, словно под тяжелым грузом. Зоро фыркнул и сел рядом, так же повернувшись спиной. Если бы он умел уходить, он бы ушел. Ушел бы… Только… посидел бы вот так… еще пару минут. * В третий раз Зоро был без сознания, когда его выкинуло в это пространство. Он растерянно моргнул, ощупывая грудь и живот — ни боли, ни крови не было. Жуткий шрам, оставленный величайшим мечником, шичибукаем Дракулем Михоуком, пересекал его торс алой полосой, но не больше того. — Что, опять? — перья привычно мазнули по лицу Зоро, когда тьма повернула к нему лицо. Зоро сглотнул, не зная, что сказать. В животе скрутились комком чувства, эмоции, он вдохнул — и не смог выдохнуть. — Я… Я… Тьма подошла к нему — мужчина действительно внушающего роста, почти пугающего. Контур губ сложился в тонкую, тонкую полоску. Он наклонился, и Зоро вдруг оказался в мягких, теплых объятьях, пушистых, как самые нежные перья. Он ощутил, как по лицу текут слёзы, и уткнулся во тьму лицом. — Я… Я проиграл… Я… Тьма вытерла его слезы, тьма выслушала его, тьма коснулась его раны гибкими, длинными пальцами — и зашила разноцветными нитями. — Все заживет, — негромко сказала тьма, укачивая его на руках. — Только не умирай. * Зоро обещал не умирать, и каждый раз, оказываясь на грани смерти, заставлял себя встать. Иногда он чувствовал, что ему хочется увидеть своего соулмейта — так сильно хочется. Услышать, ощутить прикосновение мягких перьев к лицу. Закрыть глаза и вновь погрузиться в тепло чужих рук. Он запрещал себе. Он даже не знал его имени. Не знал о нем ничего. Он был ему не нужен. Он упрямо повторял себе, что сам тоже в нем не нуждается. — Эй, Зоро… ты выглядишь грустным, — сказал однажды Луффи, он выглядел беспокойным и нервно потирал пальцы. — Да, Зоро, в последние дни ты какой-то тихий, все в порядке? Ты можешь с нами поделиться, ты знаешь, — сказал Усопп, такой же нервный, как их капитан. — Зоро, неужели ты заболел? Давай, я осмотрю тебя? Я найду лекарство, и ты быстро поправишься! — всхлипывал Чоппер, глядя большими, полными слёз глазами. Зоро мог лишь улыбнуться им. — Спасибо, ребята. Я в порядке, — только и смог сказать он. — Ты стал меньше есть. Еще немного, и мне придется запихивать в тебя еду силой, — заметил дерьмовый кок. Зоро нахмурился. Он стал терять аппетит? — Попробуй, и я откушу тебе руку, — по привычке огрызнулся он, отворачиваясь. — Драки хочешь, ублюдок?! — тут же вышел из себя блондин. — Зоро, ты правда выглядишь неважно. Знаешь, если ты плохо себя чувствуешь, ты должен сказать об этом. Мы не можем спокойно продолжать плаванье, если один из наших сильнейших бойцов в плохой форме! А если на нас нападут? — рыжая ведьма, как всегда, мыслила прагматично. Чертова эгоистка заботилась только о своей безопасности, как будто Зоро был ее персональным телохранителем. Раздалась усмешка Нико Робин, тихая, но проницательная. — Мечник-сан, вы скучаете по кому-то? Зоро дёрнулся. — Нет. С чего ты взяла? — Вы часто задумчивы. Не сразу отвечаете, если кто-то вас зовет, вам сложно вынырнуть из своих мыслей. Улыбка у Робин безжизненная, и кажется Зоро острой, как нож. Он отвернулся, лишь цыкнув в ответ. — Что? Маримо в кого-то влюбился? — дерьмовый кок все еще пыхтел от злости своей сигаретой и корчил тупые, страшные рожи. На него у Зоро тоже не было желания смотреть, так что он перевел взгляд на море. И промолчал. Неужели он влюблён? — Зоро, ты правда влюбился? — вскрикнул Луффи. — Кто она, кто?! Расскажи нам! — подхватил Усопп. — Я не влюбился, — наконец покачал головой Зоро. — Просто думал о своем соулмейте. Это делает всё только хуже. Шквал вопросов обрушился на него, едва слова слетели с губ. Но Зоро лишь улыбнулся: словно камень свалился с души, когда он признал очевидную истину. Он правда скучал. * Он видит его вновь совсем скоро. Тьма приветствует его мягкими касаниями к щекам. Зоро вновь плачет у него на руках. Вновь задыхается. От боли. От отчаяния. От собственной ничтожности. — Я обещал, что больше не проиграю, — тихо хрипит он. — Я обещал… Тьма целует его в лоб. — Ты жив, — говорит тьма. — Значит, ты еще не проиграл. И Зоро успокаивается. Позволяет себе расслабиться. Позволяет себе обнять тьму в ответ. — Прости, — говорит он. — Я такой жалкий. Я снова позвал тебя. — Ты меньшая из моих проблем, — смеется тьма. Контур его губ изгибается в мягкую, чуть заметную улыбку. Зоро смотрит на нее, завороженный, чтобы запечатлеть в памяти этот едва заметный изгиб. Он хотел бы коснуться её. Он закрывает глаза и заставляет себя этого не делать — это слишком. * Два года на Курагайне пролетают, как два месяца. Жизнь Зоро наполнена тренировками, мелкими бытовыми делами и редкими встречами с соулмейтом по ночам. Они не разговаривают, просто сидят, прижавшись спиной к спине. Зоро уютно в эти моменты. Он чувствует безопасность, тепло, мягкие перышки иногда касаются его лица, едва заметно, так невесомо-нежно. Зоро все чаще думает о том, чтобы встретиться лично, но настойчиво прогоняет эту мысль от себя. Ему это не нужно. Но последняя ночь перед плаваньем после двухлетнего ожидания тревожная, наполненная нетерпеливым предвкушением. Зоро жаждет идти вперёд, идти дальше — и демонстрировать свою силу всему миру. Может ли быть так, что на этом пути он и встретит того, кто ему предназначен? Он проваливается во тьму, как в самую мягкую на свете перину. Она щекотно обнимает его со всех сторон, дразнит перьями. Зоро почти рефлекторно расслабляется, чувствуя себя в полной безопасности в этом пространстве. — Ты просто стал воспринимать это, как должное, не так ли, маленький поганец? Голос доносится до него сверху. Зоро не нужно поднимать взгляд, чтобы узнать — контур тонких, подвижных губ его соулмейта спокойный, естественный. — Я не видел, чтобы ты был против, — отвечает он, позволяя себе ухмылку. Тьма молчит в ответ — Зоро чувствует, что мужчина хочет уколоть его едким, язвительным комментарием, но почему-то этого не делает. — В чем дело? Зоро все-таки смотрит на него — тьма нависает над ним грозовыми тучами, и алые глаза, как всегда, холодные и безучастные. — После того, как ты потерял глаз, ты стал сдержаннее. И все же, я чувствую твоё беспокойство. Чувствует?.. Зоро хмурится, когда его внимание цепляется за это слово. Что это значит? — Тебе это мешает? — Мне просто любопытно. Тьма хмыкает, читая его эмоции. — Что тебя так удивляет? — Я думал, тебе всё равно, — бормочет Зоро негромко, прикрывая глаз. Потом выдыхает через нос — и рассказывает. — Завтра я отправляюсь в Новый мир. И я собираюсь сделать так, чтобы весь мир узнал моё имя. Он вскидывает голову, вглядываясь в контуры тьмы — его губы изогнуты в широкой, но далеко не веселой улыбке. — Фу-фу-фу, маленький паршивец, наконец, покидает лягушатник? Звучит многообещающе! — Ты ведь тоже там, не так ли? Зоро старается успокоиться, но эта мысль почему-то будоражит его. — Хм, — хмыкает тьма. — Все верно. Может быть, мы даже встретимся — кто знает. Для начала придется выжить. — Я выживу, — говорит он уверенно. В себе Зоро не сомневается. * На Панк Хазард жарко. Когда Зоро снимает верхнюю часть кимоно и перевязывает бандану на руку, на коже проступает розоватое пятно, но он его игнорирует. У него есть другие проблемы, помимо такой ерунды — например, черт возьми, огромный крылатый дракон посреди моря огня! Позже он понимает, что зря не обратил внимание. Когда он переодевается в следующий раз, пятно становится ярче — и больше, будто расползается розовой кляксой. Зоро хмурится и трёт его, но тщетно. — Ой, Зоро, что там такое? — Луффи поворачивает голову, словно чувствует его замешательство. — Ерунда, — отмахивается Зоро и одевается. Им некогда с этим разбираться, он покажет отметину Чопперу позже — если это что-то серьезное, корабельный доктор быстро его вылечит. Но позже — Чоппер говорит, что Зоро здоров. Пятно выглядит еще больше, чем в прошлый раз, и, Зоро кажется, образует рисунок — но он не понимает, какой. Цвет становится еще насыщеннее, почти кислотным. Его это беспокоит. — Этот цвет выглядит таким ядовитым, — задумчиво говорит Робин, разглядывая его плечо.- Словно тропическая рыбка, одно прикосновение к которой может привести к отравлению и ужасной смерти. Зоро выгибает бровь на ее комментарий. — Что ты такое говоришь, Робин! — хватается за сердце Усопп, и археолог тихо смеется, прикрыв улыбку. — Чоппер сказал, что Зоро здоров… но, но, ээээ… этот цвет правда какой-то… опасный… Усопп сглатывает и ёжится. — У меня почему-то плохое предчувствие по этому поводу. — Да ладно тебе, Усопп, — легкомысленно говорит Луффи. — Чоппер сказал, что это безопасно. Пальцы Зоро сами тянутся к пятну, он обводит его по контуру — напоминает какую-то птицу… Или, может быть, цифру. — И все же, что это такое? Оно просто так появилось, что ли? — хмурится он. Зоро не любит, когда что-то не поддается его пониманию, особенно когда касается его напрямую. — Хм, — Чоппер тоже задумчиво разглядывает пятно. Зоро присаживается, чтобы олененку было удобнее. — Мне кажется, я что-то читал о подобном. Это точно не опасно, но причина, по которой оно появилось…. — Это метка соулмейта, — говорит вдруг Трафальгар Ло. Он выходит из тени с крайне недовольным лицом, кажется, он закончил со своими делами. — Метка? — Соулмейта? — Почему она появилась? — Зоро смотрит на Трафальгара, пока тот, не мигая, разглядывает его метку — слишком… слишком пристально. Его пальцы белеют, когда он сжимает свой нодати. — Потому что время и расстояние между вами уменьшается. Ло садится, не сводя глаз с метки, и Зоро почему-то хочется спрятать пятно. Он вновь одевается, закрывая обзор, но все равно чувствует прожигающий взгляд, который его нервирует. — Время и расстояние? Что это значит? — Это значит, что скоро вы… возможно… встретитесь, — говорит Ло и, наконец, отворачивается. — Если повезет. — То есть, метка — это не гарантия встречи? — Метка — просто маркер. Она сигнализирует, что твоя судьба всё ближе, только и всего. Трафальгар вдруг ухмыляется, и ухмылка эта — далеко не добрая. Несмотря на это, Чоппер восхищается: — Траффи, ты так много знаешь об этом! — Просто видел много подобных случаев. Не спеши радоваться, Ророноа — чаще всего соулмейт не приносит ничего, кроме проблем. Зоро задумчиво мычит что-то невнятное и кивает. Он запомнит это. На будущее. — И все же, есть кое-что, что меня беспокоит, — говорит Нами, обращая взгляд на Трафальгара Ло. — Почему у метки такой цвет? Он действительно выглядит… Она запинается, в попытке подобрать верное слово. — Ядовитым, — подсказывает Усопп, нервно кусая пальцы. — Кислотным, — кивает Робин. — Токсичным, — вспоминает и Фрэнки умное словечко. — Да, он какой-то…. Неестественный, — задумывается Луффи. — Ну хватит, вы так до вечера можете слова перебирать, — фыркает Зоро, почему-то чувствуя, как его это… задевает. Это странно. — Это цвет соулмейта, — вновь объясняет Ло. — Цвет души. У каждой души свой, уникальный оттенок. Доктор Вегапанк публиковал об этом целую исследовательскую работу… Впрочем, не удивлен, что вы не в курсе. — Я никогда не интересовался этой темой, потому что она далека от медицины, — стыдливо признает Чоппер. — Я обязательно прочитаю, если однажды найду эту книгу! Зоро не понимает. — Но во сне… Я не видел подобного цвета у него. Никогда. — Вы встречались в соул-линке? — бывший шичибукай пристально смотрит на Зоро, и тот невольно напрягается под этим тяжелым, немигающим взглядом. — Что за «соул-линк»? Я просто засыпаю и иногда вижу его. Когда он зовет меня, если хочет поговорить. Или… наоборот. Иногда, — подчеркивает он, замечая, как у курящего в стороне от их беседы кока по лицу расползается ехидное выражение. — Это не сон. Это «соул-линк», состояние, в котором твоя душа и душа соулмейта могут увидеть друг друга… редко у кого получается поговорить. — Какая разница? — Зоро чувствует, что начинает раздражаться. — Когда мы встречаемся, вокруг всегда только тьма. Я никогда не видел его. Зоро умалчивает о деталях — это кажется ему слишком личным. — Хмм, — тянет Трафальгар, прищуриваясь. Взгляд у него пронзительный. Нехороший. — Это интересно. Позже расскажешь больше. Сейчас мы больше не можем позволить себе болтать о пустяках. У нас еще есть дела. Зоро кажется, что болтать больше не о чем — тема должна быть закрыта. * Он все понял, когда услышал голос из ден-ден-муши. Понял, и промолчал. Вцепился пальцами в плечо — там, где метка расцвела ядовитым цветком. Птица расправила свои кислотные крылья на его коже. Отметила. Мир, который он знал, вдруг пошатнулся — и посыпался. Зоро закрыл здоровый глаз и выдохнул, пытаясь успокоиться. Не время, не место — ни для чувств, ни для эмоций. Голос его соулмейта на том конце провода — напряженный и злой. Это его лицо в утренней газете. Зоро кольнуло предчувствие, когда он увидел изогнутые очки на черно-белой первой полосе, но он не хотел верить. Не хотел думать. Не хотел знать. И теперь информация, к которой он не был готов, обрушилась на него. Звонок закончился, но для Зоро — всё только началось. — Хм, Зоро, что-то не так? Выглядишь напряженным, — говорит вдруг Луффи. Зоро готов засмеяться — то ли от отчаяния, то ли от иронии. Где-то позади их капитана отчаянно кричит Усопп. — МЫ УМРЕМ! МЫ ВСЕ ОБРЕЧЕНЫ!!! Вот, кто точно выглядит напряженным. — Нет, капитан, — говорит он наконец, до боли сжимая плечо. — Ничего, что доставит проблем. Все направляются в камбуз, чтобы позавтракать и обсудить дальнейшие планы. Зоро требуется несколько секунд, чтобы справиться с собой. Он кидает последний взгляд на утреннюю газету, прежде чем идет к лестнице, когда его останавливает Ло. Он смотрит на него все так же пристально, взгляд впивается не хуже ножа, и у Зоро есть ощущение, что он о чем-то догадывается — начал догадываться еще с их разговора о метках и о соулмейтах. — В чем дело, Трафальгар? Зоро улавливает, каким уставшим звучит его голос, но ничего не может сделать с этим, поэтому просто оставляет, как есть. — Ничего, что доставит проблем, хм? — поднимает брови Ло, как будто пытаясь уличить Зоро во лжи. Но он повторяет: — Это не станет проблемой. Зоро уверен. Но ему все же кажется, что он просто уговаривает себя. * Зоро ложится спать с уставшим телом, но не чувствует сонливости. Внутри — звенящая опустошенность и тошнотворная горечь. По правде говоря, он не уверен, что сможет уснуть. Дофламинго арестовали, а он даже не посмотрел на него. Он даже не взглянул на Зоро всерьез — а Зоро не смог сделать ничего, чтобы это произошло. Соулмейт — это человек, который предназначен, чтобы изменить твою жизнь. Но теперь эта возможность была упущена навсегда. Зоро ничего не смог изменить, он даже не смог коснуться его — не то, что пальцем, кончиком меча. Это ли была его судьба? Или его предназначение отняли у него? Или его роль была совершенно в другом? Метка на его плече горела, но за день это уже стало почти привычным. Он свыкся с этой болью, перестал ее замечать. Кислотные крылья, такие же, как эти дурацкие, дурацкие розовые штаны Дофламинго, жгли его кожу, но эта боль меркла — в сравнении с той, что внутри. Как будто капнули кислотой, розовой, едкой, на самую душу. Зоро машинально оглаживает плечо, вглядываясь в потолок. В темноте комнаты тепло, рядом спят его накама, тесно прижавшись друг к другу, но Зоро все равно вдруг вспоминает другую ночь — холодную и одинокую, одиннадцать лет назад. Если он закроет глаза, сможет ли он увидеть его? Вряд ли Дофламинго захочет с ним говорить. Есть ли им, о чем вообще говорить? Может быть, их связь — просто ошибка. Может быть, слова о предназначении — просто ложь, может быть, они никогда не должны были быть связаны вместе, потому что они слишком разные. Может быть. Зоро закрывает глаз на секунду. Он никогда не узнает, где ложь, а где нет. Когда речь идет о Дофламинго, нельзя верить тому, что ты видишь. Это то, что Зоро усвоил сегодня. А может быть, это то, о чем он знал всегда. Когда он поднимает веки, тьма вокруг пустая, холодная. Зоро падает, тонет. Вокруг него только боль и отчаяние, только одиночество, только бессильная ярость. Нет больше мягких перьев, нет больше тонких контуров, нет ничего — только тьма. Зоро чувствует, как задыхается, эмоции переполняют его, льют через край, но они ему не принадлежат. Такие сильные, такие тёмные. Такие злые. — До… Дофламинго… — он зовет, в тщетной попытке сделать вдох под этой давящей массой из чужих чувств. Тьма оборачивается и смотрит на него — двумя тлеющими углями на месте глаз. — Убирайся, — всего одно слово, но такое оглушительное, такое острое, такое … отчаянное. Зоро отталкивает, уносит в сторону, словно волной. Чужая боль впивается иглами в кожу — чистая, ничем больше не сдерживаемая. Зоро пытается сделать вдох, пытается возразить — но не может. Он тянется, чтобы приблизиться, чтобы коснуться — и просыпается. Его рука вытянута к потолку. Из здорового глаза по щеке текут слёзы. Зоро судорожно вдыхает, с трудом проталкивая воздух в пересохшую глотку, и резко садится, хватаясь за горло. Кашель рвется из груди, но сталкивается с воздухом, который Зоро так жадно глотает — Зоро чувствует, как его тошнит, резко встает и выходит на улицу, стараясь не шуметь. Его шатает. Из-за слёз он даже не видит, куда идет, но ничего не может сделать — как назло, он не может сдержать их. Когда он останавливается и вдыхает, наконец, полной грудью, его лёгкие наполняет сладкий аромат цветов и мягкая теплота ночи. Зоро выдыхает и успокаивается, поднимает голову к небу — там светит яркая, белоснежная луна. Он закрывает глаз, продолжая дышать. Оттолкнул. Дофламинго снова его оттолкнул. Зоро меланхолично усмехается, вытирая лицо от слёз — другого и не стоило ждать. И все же… это так глупо. Ему уже двадцать один, а он все еще плачет из-за какого-то бессердечного ублюдка. Он спотыкается в собственных мыслях. Разве Дофламинго — бессердечный? Зоро все еще чувствует отголоски боли, которую он ощутил, как собственную. Он прикоснулся к чужим чувствам и пропустил их через себя. Каждую эмоцию, глубокую, тёмную, разрушительную. Как всё это может уместиться в одном человеке? Разве может? Разве может он чувствовать все это, не имея сердца? Эта страна разрушена, безжалостно, беспощадно — так же, как разрушено представление Зоро о том, кто он и зачем он живет. О том, что он знает. О том, что, ему казалось, он знает. Зоро обнимает себя, выдыхает. Он собирается стать сильнейшим мечником в мире — это всё, что имеет значение. Ни его чувства. Ни его мысли. Ни его боль. В эту теплую, тихую ночь — Зоро холодно. И одиноко. * Зоро больше не пытается его звать. Зоро больше не хочет его видеть. Зоро в нем не нуждается — и никогда не нуждался. Это решение, которое он принял еще в детстве, он принимает снова. С той же решимостью. С той же горечью. С той же злостью. Он ничего не сказал ребятам. Они давно всё поняли сами. Поняли, и промолчали. Зоро им за это благодарен. Трафальгар Ло смотрит на него, не мигая. Его взгляд острый, цепкий, сверлящий. Но он молчит, как и все остальные. Боль в плече Зоро прошла. Метка стала гораздо светлее — теперь она нежного, светло-розового оттенка, почти незаметная на его загорелой коже, но Зоро все равно предпочитает скрывать ее под одеждой. От других. От Ло. От себя. Напоминание об этом человеке лишь раздражает его. Почему он был таким упрямым? Зачем он пошел до конца? Зачем?.. Это бессмысленные вопросы, которые поздно задавать, и на которые он никогда не получит ответов. Зоро не знает, что будет дальше. Не знает, зачем ему эта связь. Зоро засыпает с опаской — каждый раз, но каждый раз просыпается и чувствует разочарование и горечь. Иногда ему снится Дресс Роза. Узкие и широкие улицы, вымощенные желтым камнем. Разноцветные яркие домики, похожие на пряники с глазурью. Море зелени и цветов — и бесконечное, бесконечное поле подсолнухов под бескрайним голубым небом. Ему снится цокот каблуков танцовщиц, звонкие мелодии гитаристов, рокот колизея и гомон сотни людей. Может быть — эти сны принадлежат не ему. Зоро не знает. Неизвестность раздражает его, поэтому он почти полностью отказывается от сна, предпочитая проводить как можно больше времени за тренировками. Пока Луффи с ребятами пытаются спасти от женитьбы этого дурацкого кока, времени у него предостаточно. Впереди тяжелая битва с Йонко, и Зоро чувствует, что обязан потратить каждую секунду с пользой. — Зоро, — не выдерживает однажды Усопп, когда, выйдя посреди ночи в туалет, застает его за усердным отжиманием. Опять. — Так же нельзя, ты себя угробишь вместо того, чтобы стать сильнее! Если бы Чоппер был здесь, он бы привязал тебя к кровати насильно, а Санджи!.. — Их здесь нет, — хмуро бросает Зоро, и, сбившись со счета, со вздохом встает и потягивается. — Не шуми, разбудишь остальных. Лучше иди спать. — Да не могу я спать, когда ты опять пыхтишь здесь, как паровоз! — Усопп послушно переходит на громкий шепот, но даже не думает сдвигаться с места. — Ты просто пытаешься себя убить, да?! — Я тоже не могу спать, Усопп, — серьезно отвечает мечник. Он мог бы отмахнуться и сказать, что все в порядке, но он не хочет лгать своим накама. Зоро не в порядке, но он не знает, почему, и не знает, как это выразить. Все, что ему остается — просто продолжать считать. Приседания, отжимания, вдохи и выдохи, взмахи меча, лишь бы только не думать. — Зоро, ты… ты тоже о них беспокоишься? — Усопп выглядит таким ошарашенным, что Зоро невольно становится смешно. — Нет, Усопп. Я знаю, что Луффи справится, это же Луффи. Хотя… раздражает не знать, что происходит снаружи. В Вано не доставляют газеты — и Зоро не уверен, плохой этот факт, или все же есть плюсы. По крайней мере, это избавляет его от ежедневного утреннего зрелища судорожного чтения первой полосы Усоппом на пару с Ло. Трафальгар будет всё отрицать, но то, как он вцеплялся пальцами в бумагу до побелевших костяшек, выдавало его с головой. Что он надеялся увидеть в газете? Или, наоборот, не увидеть? Волновался о Луффи? Или искал новости о чем-то — о ком-то — другом? Зоро никогда не узнает, даже если спросит, так что он просто не лезет не в свое дело. — Зоро, ты знаешь, я… я, может, я мало что понимаю, и я, наверное, не очень хороший советчик… — сбивчиво бормочет Усопп, глядя на Зоро с опаской, и заламывает пальцы. — Но я вижу, как тебя гложет, и… может быть, тебе стоит… ну, я не знаю… Поговорить об этом с кем-нибудь? Не обязательно со мной, может быть с Френки… Он все-таки взрослый, ну, или с Робин! Она рассудительная и умная. Или… Или, может быть, с Траффи… — Его это точно не касается, — отрезает Зоро и вздыхает, тяжело, чувствуя себя уставшим. Странно. Он только что весьма бодро тренировался и не планировал останавливаться до самого рассвета, был полон сил, а теперь… в чем дело? Усопп тушуется, и Зоро чувствует укол вины — друг ведь просто старается ему помочь. — Извини, Усопп. Если честно, — все же говорит он, не замечая, как машинально кладет руку на плечо и оглаживает метку. Жест, вошедший в привычку, а он этого даже не понял. — Я вообще не знаю, о чем тут можно говорить. И нужно ли. Усопп смотрит на него — Зоро кажется, что с жалостью. Зоро не нужна его жалость, но… может быть, ему кажется. — Но, Зоро, тебе ведь плохо, я вижу. Может быть, если ты выговоришься, то тебе станет легче? — Мне правда нечего сказать, — Зоро пожимает плечами и выходит на улицу, считая этот разговор оконченным. Усопп упрямо следует за ним и наблюдает, как мечник вдыхает прохладный ночной воздух и запрокидывает голову — к крохотному огрызку луны, повисшему в небе. — Но если подумать? Может быть, что-то все же найдется? Вот пристал, раздраженно думает Зоро. В памяти против воли вихрем проносятся воспоминания с Дресс Розы — всего один день, до отказа наполненный событиями, но потрясший весь мир. Он вдруг спотыкается мыслями об одно из них. Лицо Дофламинго в проекторе. Презентация, явно слепленная за пять минут на коленке. — Две звезды, — говорит Зоро. И хмурится. — А? — Усопп выгибает бровь, как будто сомневается, не сошел ли Зоро с ума. — Он дал мне две звезды. Оценил мою голову в двести миллионов. — Тебя только это волнует?! — от эмоций Усопп громко вскрикивает и вдруг икает, стремительно бледнея — видимо, переживая собственные воспоминания по этому поводу. — Ну, — задумывается Зоро. — Меня это оскорбляет. — П-п-п-пять… пять… — тем временем совершенно потерялся в собственных бурных воспоминаниях их канонир, нервно кусая пальцы и дрожа всем телом. — Эй… ты в норме? — Зоро чувствует, что выговориться на самом деле нужно Усоппу, а не ему. Его накама выглядит… напуганным. Зоро вздыхает. Дофламинго действительно пугающий человек, и не удивительно, что Усопп так трясется лишь от одного упоминания. И все-таки… почему-то Зоро его совсем не боится. — Зоро, Зо-зоро, он же, он же не сбежит из тюрьмы, правда? Не сбежит же?! — Усопп хватается за плечи мечника, как будто за спасательный трос, его трясёт от ужаса, настолько, что он начинает заикаться. — Е-е-если он сбежит из тюрьмы, он первым делом попытается меня у-у-убить! — Усопп, — Зоро плох в том, что касается эмоций. Но он кладет руки на плечи своего накама, пытаясь его успокоить, и вкрадчиво заглядывает в полные слёз круглые глаза. — Он в Импел Дауне. Самой охраняемой тюрьме в мире. И если даже он сможет сбежать, я не позволю ему тебе навредить. — Н-но, но Зоро, он же твой… — Если будет нужно, я убью его своими руками. Договорились? Может быть, есть что-то во взгляде, или в тоне его голоса, что заставляет Усоппа вздрогнуть, когда он на него смотрит, но по какой-то причине это производит нужный эффект. Канонира перестает трясти, он шумно сглатывает и молча кивает. — Хорошо. Иди спать, Усопп. Зоро отстраняется и вновь смотрит в ночное небо. Тысячи и тысячи звезд мигают над его головой, когда он раздумывает о собственных словах. Он действительно это сделает, если придется. Может быть, это Зоро здесь — бессердечный? — Я… Я… Спасибо, — наконец выдавливает Усопп. Линия его плеч поникшая и печальная, как будто этот разговор только расстроил его, вместо того, чтобы поддержать. — Ты тоже ложись спать. Пожалуйста. — Я скоро лягу. Иди. Усопп еще немного мнется рядом, затем вздыхает и все же уходит. Зоро провожает его взглядом. Остаток ночи он проводит, блуждая в собственных мыслях, глядя на холодные, далёкие звёзды. * Зоро ступает по тьме, как по тонкому, тонкому льду. Вокруг сотни и тысячи нитей — сплетаются, рвутся, путаются между собой. Они все соединяются в одном месте, слово гигантская, неровная паутина, в центре которой — уродливый, смертоносный паук с яркой ядовитой окраской. Человек, который ему предназначен. Которому предназначен он сам. Зоро подходит молча, но останавливается, сохраняя дистанцию. Этот человек совсем не похож на того, кого Зоро видел у Колизея. Он состоит из тьмы и сидит неподвижно, сложив по-турецки длинные, нескладные ноги. Руки сложены на груди, голова чуть опущена. Его ровная, прямая спина расслаблена, но не сгорблена. Он спокоен, как будто спит. Его грудная клетка едва заметно движется, когда он дышит. Зоро молча смотрит на него, и не знает, почему он здесь. Кто из них кого позвал первым? И звал ли? Зоро точно помнит, что ему было не до этого. Он медитировал с Энмой. Тогда это Дофламинго звал его? Почему? Разве им есть, о чем говорить? Он открывает рот, чтобы позвать его… и молчит. Выдыхает, передумывая. Ему нечего сказать. Дофламинго вдыхает, глубже, чем раньше: его ритм дыхания меняется и перестраивается. Он чуть поворачивает голову, демонстрируя, что чувствует присутствие Зоро. — Ты здесь. Не спрашивает, утверждает. — Я здесь, — меланхолично повторяет Зоро, выдыхая носом. Кажется, будто все дороги ведут во тьму. Все дороги ведут его к Дофламинго. — Не надоело? Зоро решает быть честным: — Остопиздело. Дофламинго вдруг хмыкает и хлопает по месту рядом с собой. — Садись. Давай поговорим. — Нам есть, о чем говорить? — Зоро выгибает бровь, но, несмотря на скептицизм, подходит. Садится, подгибая под себя ноги, и сталкивается взглядом с алыми, изогнутыми линзами очков, которые раньше он принимал за глаза. Впрочем, думает Зоро, раз эти очки приросли даже к его душе, их вполне можно называть глазами. — Ты удивишься, — отвечает Дофламинго, наклоняя голову — рассматривая Зоро в ответ. — Почему я здесь? — Зоро без колебаний переходит к сути. У него нет времени на болтовню. Если он хочет выжить завтра — ему нужно быть готовым к битве. Он хочет уйти, но что-то его держит. — Чего ты хочешь? — Заметил, да? Тьма — Дофламинго — посмеивается, но, если на Дресс Розе этот смех был угрожающим и не сулил ничего, кроме проблем, сейчас он кажется расслабленным. Зоро не понимает, почему — ведь звучит абсолютно одинаково, но что-то внутри него откликается против воли. Мышцы, до этого напряженные, расслабляются. — Я не звал тебя. А ты — не звал меня. Если бы звал, я бы не пришел. Но я здесь. И я не могу уйти сам. — Все правильно! Ты наблюдательный. Зоро ловит комплимент и понятия не имеет, что ему чувствовать. Он просто моргает, и Дофламинго продолжает говорить. — Видишь ли, я почувствовал твое… беспокойство? Нет, лучше сказать — волнение. Жажду крови, — он снова смеется, на этот раз более зло. — Но в газетах о тебе давненько ничего не было. Твой капитан отличился — да, этот сопляк точно знает, как разозлить сильнейших этого мира. Но ты… Ни слова в газетах. Я уж думал, может, ты умер, а я и не заметил. Зоро поднимает бровь. — Газеты в тюрьме? — Я человек со связями. За кого ты меня принимаешь? Зоро не отвечает, считая, что этот вопрос — риторический. — К сожалению, газеты — мое единственное развлечение в последнее время. Не без твоей помощи, конечно, фу-фу-фу. — Ближе к делу. — Ты такой холодный, — Дофламинго раздраженно фыркает, но продолжает. — Видишь ли, чтобы увидеть тебя, мне никогда не нужно было твое разрешение — я могу прийти сам, когда захочу. Я могу вытянуть твою душу сюда — даже если ты не спишь. И я могу удерживать ее здесь, сколько захочу. Сила моего дьявольского фрукта действительно… многогранная. Он сверкает очками, улыбается — его улыбка полна превосходства, злости… и фальши. — Ты лжешь, — спокойно отмечает Зоро, и искусственная улыбка на чужих губах гаснет. — У тебя должно быть ограничение в этой способности. И ты не можешь держать меня здесь вечно, чтобы заболтать до смерти. Однажды тебе придется меня отпустить. Дофламинго вдруг вздыхает и смотрит на него — контур его губ ровный, спокойный. Естественный. — Ты всегда был сообразительным. — Зачем ты здесь? — повторяет Зоро. — Зачем?.. Из любопытства, конечно. Стало интересно, что взволновало тебя… так сильно. — Ты… чувствуешь?.. Даже «снаружи»? — Зоро теряется, не понимая, что именно служит причиной. Дофламинго правда делает это просто из любопытства? Разве он не должен презирать Зоро? Ненавидеть его? Разве они не враги? — Я всегда тебя чувствую. Дофламинго произносит это каким-то странным тоном. Зоро хотел бы заглянуть ему в глаза в этот момент, понять, что, черт возьми, он имеет ввиду?! К сожалению, это невозможно. Алые стёкла очков сверкают равнодушным холодным отблеском. — А я — никогда не чувствую тебя, — говорит он резко, и вдруг понимает — это именно то, что всегда его беспокоило. Каждый раз, когда он соприкасался с чужой душой, он ничего не ощущал. Он даже не догадывался, что люди могут чувствовать эмоции соулмейта — до определенного момента. Слова Трафальгара Ло подтвердили его мысли, но с Зоро никогда не происходило ничего подобного. Только однажды. Только тот единственный раз, когда Зоро упал в него, как в колодец — и чуть не задохнулся от этих тёмных, давящих чувств. От одних воспоминаний он вздрагивает и понимает — источник этой боли… сидит прямо напротив. У него — все ответы. Но расскажет ли он? — Мы не будем это обсуждать, — отрезает Дофламинго, как будто знает, о чем он думает. — Я не для этого здесь. — Почему я должен что-то тебе рассказывать, когда ты сам говорить отказываешься? — Зоро недовольно хмурится и складывает руки на груди, — Почему я тебя не чувствую? — Не думал, что это, может быть, к лучшему, м? — тьма смотрит на него — Зоро не чувствует, он знает — серьезно и мрачно, хотя на губах снова фальшивая, насмешливая ухмылка. — Но это не честно, — Зоро, возможно, и понимает, что это глупо. Но он чувствует себя действительно паршиво, когда его соулмейт закрыт, словно на тысячу замков, в то время как Зоро для него — раскрытая книга. Зоро бы и сам от него закрылся, но он просто не знает, как. Не умеет. — Не честно? А тебя что, заботят мои чувства? — Дофламинго смеется, пока Зоро смотрит на него — смущенный, растерянный, сбитый с толку. Он не знает. Он был уверен, что не заботят. Но то, что он чувствует, и то, что он хочет чувствовать — две совершенно противоположные вещи. — Забудь об этом, маленький паршивец. Никому нет и не было дела до моих чувств — ни моей семье, ни мне самому. Значит, и тебе не должно быть. Оставь это. Зоро хочет возразить. Хочет поспорить. Хочет узнать. Может быть, просто для того, чтобы возразить. А может быть, потому, что ему правда не все равно. Он не знает и путается в этих эмоциях, сложных для него, новых, странных, непонятных, ощущая себя неосторожной мушкой, угодившей в странную, изломанную паутину, сплетённую из чувств и их малейших оттенков. — Скажи мне, — настойчиво повторяет Дофламинго, он протягивает руку, сотканную из тьмы, к лицу Зоро — но не касается. Длинные, гибкие пальцы слегка подрагивают, словно… от волнения?.. возле левого уха мечника, но затем, всего через пару секунд, мужчина убирает руку. — Сказать что? — Что тебя так будоражит? Что произойдет завтра? — Битва с Кайдо, — Зоро отвечает правду больше по привычке, чем по собственному желанию — и через секунду он уже готов ударить себя по лицу. Какого черта? Дофламинго смеётся своим раскатистым, монотонным смехом. Искусственным. Зоро раздражает этот звук. — Хватит. Дофламинго замолкает, но продолжает ухмыляться ему, глядя сверху вниз — его линзы хищно сверкают, и Зоро остается лишь смотреть исподлобья на всю эту фальшь. — Твоя душа привыкла быть честной. Ты не умеешь лгать. Не мне. Этот человек сводит Зоро с ума в самом плохом смысле из всех возможных. — А ты, — выходит он из себя, — Лжешь постоянно! — Разве? Как скажешь, — Дофламинго продолжает над ним смеяться, Зоро буквально в шаге от того, чтобы ударить этого ублюдка в лицо. Но прежде, чем это происходит, тьма вновь обретает серьезность. Налёт фальши исчезает бесследно, заставляя замереть от контраста — может, показалось? — Кайдо, да? Вы, сопляки, слишком самонадеянны, раз собираетесь столкнуться лицом к лицу с этим монстром. Дофламинго трет подбородок большим пальцем, словно раздумывая — Зоро хочет сказать пару едких, язвительных фраз, но… молчит. Он хочет услышать, что его соулмейт думает об этом. — Его тело нельзя просто пробить или разрезать. Обычная воля вооружения тебе не поможет. Зоро скорее чувствует, как поднимаются его брови, чем осознанно поднимает их сам — Дофламинго… пытается ему помочь? Дать совет? Зоро вспоминает — Луффи говорил о чем-то подобном. Чтобы пробить толстую кожу Кайдо, ему понадобится продвинутая воля вооружения. Как он сказал? Кажется, Рюо. — К тому же, — продолжает Дофламинго. — Хоть этот ублюдок и старый, но он очень силен. Он огромен, неповоротлив, и, чаще всего — мертвецки пьяный. Но, поверь, он с лихвой компенсирует это своим стилем боя. И дьявольским фруктом. — О чем ты говоришь? Зоро решает не спорить. Он впитывает информацию о противнике, любую крупицу, которая сможет пригодиться ему на поле боя. — Ты поймешь, когда встретишь его, — Дофламинго неопределенно хмыкает. — Атаки по площади. Звуковая волна… или смрад перегара. Может, всё сразу. — Звучит отвратительно, — Зоро хмыкает тоже, позабавленный ловко вплетённой шуткой. — Главное — вдыхать через раз. — Это будет отвлекать меня от боя. — Тогда дыши только по необходимости. Они обмениваются ухмылками, и Зоро… как будто снова смотрит на него впервые. — Зачем ты… говоришь мне все это? — Зачем? — Дофламинго выдыхает носом и запрокидывает голову, как будто хочет смотреть куда угодно, но не на Зоро. — Ну, вряд ли это повысит ваши шансы на победу. Вероятнее всего, я в последний раз вижу тебя живым. Так что какая разница? — Я не собираюсь умирать, — упрямствует Зоро и хмурится. — Разве я уже не доказал тебе, что не какой-то слабак?! — Хм? — Дофламинго вновь поворачивает к нему лицо и совершенно по-птичьи склоняет голову вбок. — Я знаю, что ты силен. Но все познается в сравнении, разве нет? — Знаешь? Тогда почему ты дал мне всего две звезды?! — слова срываются с языка раньше, чем Зоро успевает подумать, что он вообще несет. Между ними на несколько секунд повисает молчание, пронизанное удивлением с обеих сторон. — Погоди-ка… Тебя, что… — Да! Да, меня это задело! Пошел к черту! — Зоро вскакивает на ноги, он хочет схватить катану и разрезать этого ублюдка пополам, а потом — на еще миллион маленьких кусочков, и Дофламинго спасает только то, что катаны у Зоро под рукой просто нет. Сейчас прекрасный момент, чтобы высмеять Зоро за эту детскую, глупую обиду, за задетую чем-то настолько неважным гордость, но Дофламинго по какой-то причине молчит. И это злит. Зоро отворачивается, не в силах смотреть на это растерянное выражение. Оставаться в компании этого ублюдка просто невыносимо — он хочет уйти отсюда. Прямо сейчас. Дофламинго бормочет себе что-то под нос, слишком тихо и невнятно, чтобы можно было разобрать хоть слово. Но потом он говорит громче, и Зоро слышит отчетливо — каждый, малейший звук. — Извини. Он бредит. Или у него отказали уши. Или Дофламинго сошел с ума. Какого черта?.. Зоро оборачивается — его тьма вглядывается в него без намека на улыбку в контуре сомкнутых губ. — Я знаю, что ты силен, — повторяет Дофламинго. — Тогда?.. — Не хотел привлекать внимания. Зоро давится воздухом. — Это что, — он яростно подступает на шаг ближе — лицо Дофламинго прямо напротив него, спокойное, отстраненное. — Забота?! — Называй, как хочешь. У Зоро чешутся руки — так сильно хочется снять эту дурацкие, дурацкие очки. Заглянуть в глаза. Что он в них увидит? Что он хочет в них увидеть?.. — Но для Кайдо ты все равно не противник, — Дофламинго качает головой. Его серьезность заставляет Зоро желать, чтобы тот вновь фальшиво улыбнулся. — Он переломает тебе все кости одним ударом, если попадет. Если не убьет сразу. — Сломанные кости меня не остановят, — рычит Зоро ему в лицо. Дофламинго смотрит спокойно. И от этого по спине ползут мурашки. — А смерть? Зоро требуется несколько секунд, чтобы успокоить колотящееся сердце. — Я уже сказал тебе. Я не собираюсь умирать. Он кладет ладонь на свой шрам на груди — зашитый разноцветными нитями. — Просто хочу убедиться, что ты точно отдаешь себе отчет, на кого лезешь на этот раз, — Зоро чувствует взгляд поверх своей руки, пускай все еще не видит чужих глаз. — Теперь все иначе. Тебе не повезет так же, как тогда. — Почему тебе не все равно? — Зоро правда не понимает. — Я не знаю, — Дофламинго пожимает плечами и вдруг усмехается. Эта усмешка лёгкая, как фантомное пёрышко, которое вдруг мазнуло Зоро по носу пушистым, мягким кончиком. — Но если ты умрешь, жизнь станет намного, намного скучнее. Они молчат несколько секунд, позволяя себе разглядывать друг друга — так близко, почти вплотную. — Не умирай, Зоро, — тихо говорит Дофламинго. В этой одной фразе — столько невысказанных, спрятанных чувств. Зоро задыхается, он вдыхает — и забывает выдохнуть. Произносит беззвучно: — Я не умру. Ему хочется коснуться мягкого контура тонких губ, изогнутых в печальной пародии на улыбку. И он касается. * Когда Зоро открывает глаза, над горизонтом занимается рассвет. Зоро чувствует себя отдохнувшим и полным сил. Он поднимается и отправляет Энму в ножны. Ловит взгляд Луффи, который проснулся почти одновременно с ним. Тот кивает ему. Пора.