«Жаль, что ты так не считаешь».
Твоя ненависть — как бушующее пламя. Ты и есть пламя, Дилюк, и ты опаляешь меня, заставляешь гореть дотла. Дайнслейф ни капли не изменился. Что Кэйа был маленьким, что сейчас — это его проклятье. Бессмертная жизнь. Большинство смертных грезят об этом. «Бессмертие — это замечательная способность! Дар! Столько всего можно сделать». А потом ты вдребезги разбиваешься о реальность на сотни осколков. Ты сходишь с ума, когда наблюдаешь смерти тех, кто стал тебе дорог от несчастной гибели или просто старости. Хранитель ветви бережно поправляет синие волосы, чтобы помочь Альбериху с повязкой. Он слишком хорошо знает своего господина — Кэйа больше не уснёт. — Есть новости? — спрашивает спокойно, даже устало. Да, он чертовски устал. От кошмаров, ото лжи, от себя. — Пока что тихо, — отвечает сухо хранитель ветви. Под этим «тихо» подразумевается лишь одно. — Затишье перед бурей. Ясно, — с ухмылкой произносит Кэйа, обращая свой взор в незашторенное окно, таким образом, сев полу боком. Потихоньку начинает светать и вскоре мондштадцы начнут просыпаться. — Не думал, что восстановить Родину и параллельно противостоять Бездне будет легко. Меня радует, что ты меня не оставляешь. — Это мой долг, — голос спокойный, убаюкивающий. Черная, как ее называют многие, пиратская повязка закрывает правый гетерохромный глаз — его отличительная черта — звезда надежды. Звездообразные зрачки весомое отличие его от других, золотистая радужка тем более, поэтому капитану кавалерии проще его прятать, нежели находить какое-то глупое оправдание или выдумывает историю на ходу. Еще и шрам — прекрасное напоминание о лжи. Ох, как же тогда взбесился Дилюк. Кэйе поистине было страшно, хотелось убежать прочь, но он принял наказание и ни капли не винит Рагнвиндра в этом. «Заслуженно», напоминает себе он. Поправив повязку, чтобы было более удобно и привычно для постоянного ношения, Альберих снова фокусирует зрение, привыкает. На это уходит всего пара секунд. Видеть обоими глазами проблемно из-за небольшого повреждения: начинается мигрень и слабое головокружение, вызванное минусовым зрением. — Мондштадт придется покинуть, — резко заявляет Дайнслейф. — Без Вашей помощи мне не обойтись. — Покинуть? — переспрашивает Кэйа и в голосе его проскакивает нотка разочарования. Как это покинуть… Уже? С минуту думает, глядя себе под ноги, после вновь на собеседника. — В таком случае, я хочу кое с кем попрощаться. — Господин Дилюк, верно? — в ответ — молчание, немое подтверждение. Мужчина вздыхает, и ладонь его мягко опускается на чужую макушку, поглаживая по длине роста волос. — Ваша воля. Опасаюсь, что этот пылкий юноша последует за нами. — Не последует. Он меня ненавидит, — на лице Кэйи растягивается грустная улыбка.***
Чтобы выловить Дилюка, нужно либо слишком поздно наведаться в таверну, либо же караулить почтенного господина Рагнвиндра с самого открытия. Кэйа больше склонялся к первому варианту. Его обычное «расписание» это сначала работа, потом уж можно в таверне пропустить по стаканчику чего-нибудь крепкого, не только вино же вино потягивать. Слишком скучно. Кэйа перестал пьянеть и напиться до беспамятства, в попытках убежать от реальность, от последствия собственных действий, от собственной лжи стало труднее — он по прежнему все помнит. Приятная спокойная мелодия для воссоздания атмосферы в Доле Ангелов резко выключается и этого достаточно для того, чтобы привлечь внимание пары тройки оставшихся посетителей. Каждый, кто проводит достаточное количество времени, прекрасно осведомлен о точном окончании работы бара. Правило «работа до последнего посетителя» не актуальна здесь. Под строгим взглядом рубиновых глаз искатели приключений из гильдии, изредка подвыпившие, в процем, ничего нового, прощаются, но очевидно, что только до следующего, грядущего, дня. Дилюк испускает тяжелый и уставший вздох, оставшись совершенно один в помещении. Чарльза он отпусти раньше, так как сегодня решил закрыть все сам. Барная стойка натерта до блеска, а пробежавшись взглядом Дилюк подмечает пустые кружки из-под пива за тем самым столом, где пару минут назад воодушевленно обсуждались какие-то темы, которые Дилюк никогда не слушает — ему просто плевать. — О, ты такой хозяйственный оказывается, — Дилюк вздрагивает, слыша игривый голос Альбериха. Люк не слышал, как капитан вошел. И это его бесит в нем — он бесшумный, осторожный и ты не угадаешь, когда ему взбредет в голову наведаться тебе в «гости». — На сегодня мы закрыты, Кэйа, — холодно, аж мороз бежит по коже. — Я не налью тебе. Уходи. Слишком дурная привычка приходить после закрытия и клянчить выпивку. — Я не за этим, — как бы груб и враждебно ни был настроен красноволосый, Кэйа по прежнему улыбается ему с теплотой и искренностью. Больно. Главный страх Кэйи — это ни быть до смерти ненавистным Дилюку, когда-то да, но не сейчас. Сейчас он боится лишь одного — забыть его лицо, его голос, просто забыть его. Дилюк смотри так, будто перед ним хитрый лис, который собирается прямо перед чужим носом что-то учудить: украсть, подкинуть или еще что-то, но как таковых — злобных намерений у Кэйи нет и никогда не было. Альберих всматривается в чужое личико и отмечает, что Дилюк очень красив, даже смазлив, а его глаза, взгляд просто сводят с ума — это пламя, обжигающее и в то же время леденящее до дрожи. Кэйа отдал бы все, лишь бы он не смотрел с такой неприязнью. Давний конфликт улажен и они даже работали сообща, когда в Мондштадт наведались Фатуйцы, Иль Дотторе. «Это ничего не значит», ответил тогда Дилюк. «Как печально», подумал в тот момент Кэйа и внутри что-то с треском раскололось на множество осколков. — Мне нужно уехать из Мондштадта, — а в ответ молчание. «Скажи же что-нибудь». — Ясно. Это все? — отвечает спустя пару секунд с абсолютным спокойствием и равнодушием в голосе, продолжая усердно натирать поверхность стола. — Все. Просто думал, что стоит тебя предупредить, — разворачивает и когда лицо было его спрятано, улыбчивая маска с его лица падает. — Доброй ночи, Люк. Кэйа покидает таверну.