Дамы семьи Блэк

      Когда Люпин, вместо того, чтобы смирно взять аконитовое зелье и уйти, принялся отвлеченно рассматривать книги в шкафу, Северус понял, что час пробил: Ремус наконец созрел на разговор по душам. Он вообще удивлялся тому, что этот знаменательный момент настал перед самыми каникулами — Северус подсознательно ждал чего-то такого весь семестр, но оборотень не спешил идти на сближение. Вынюхивал, видимо.       — Судя по названию, очень интересная монография, — светским тоном заметил Люпин, поворачиваясь к нему и указывая на темно-синий корешок. — Даже не слышал о такой, хотя надо признать, что ментальные науки все-таки не мой конек…       Северус молча скрестил руки на груди, раздумывая, стоит ли ему подыграть. С одной стороны, пушистый коллега по-прежнему вызывал иррациональную, жгучую неприязнь, и взаимодействовать с ним больше необходимого не хотелось. С другой — он все-таки учился на том же курсе и видел жизнь Северуса, так сказать, из первых рядов, а в свете восстановления памяти это могло быть крайне полезным.       — Садись, — наконец без обиняков сказал он. — Домовика позовешь сам, если нужно.       Ремус понимающе и даже немного облегченно улыбнулся и занял гостевое кресло. С интересом повел носом, раздувая ноздри.       — Знакомые духи, — сказал с беззлобным смешком. — Паркинсон заглядывала?       Северус закатил глаза. Заглядывала, а то. В несвойственной для себя манере навела тень на плетень, переставила на его столе все предметы и под конец намекнула, что им нужно встречаться где-нибудь вне Хога, а не устраивать рандеву под самым носом у Дамблдора. А еще порадовалась, что Патрокл внезапно оттаял, — хотя лично Северуса этот поворот, скорее, настораживал.       «Конспиративная квартира для дружеских встреч», ну надо же. Хорошо хоть не «тайное любовное гнездышко».       — А врали, что не вместе, а параллельно, — узнаю слизеринцев, вечно темните, — продолжал веселиться Люпин, дружелюбно улыбаясь во всю пасть.       — Так и есть, — отрезал Северус и сел в собственное кресло. Теперь их разделял письменный стол, и диспозиция вышла странной — будто он собеседует Люпина или и вовсе допрашивает. Он автоматически потянулся к разуму гостя — легонько, совершенно незаметно, — и тут же отпрянул: глаза Ремуса предупреждающе полыхнули волчьей желтизной, и он медленно покачал головой.       — Не надо, Северус, — сказал оборотень, и «р» у него вышла особенно раскатистой, звучной. Рычащей такой. — Хорошо ведь сидим. Ты хочешь что-то узнать? Так спроси словами, я отвечу.       — Когда ты научился чувствовать чужое вмешательство, да еще такое тонкое? — заинтересовался Северус. — Я слышал, что оборотни такое могут безо всякой окклюменции, но ты же всегда был ни рыба ни мясо во всех этих штучках.       Люпин пожал плечами и опять обаятельно и немного смущенно улыбнулся. Впрочем, Снейпа эти его улыбочки больше не обманывали: теперь он отчетливо видел опасного зверя, только притворяющегося дружелюбным домашним псом. Ощущение было жутковатым даже для него; на ум сама собой приходила «Красная шапочка» — старый немецкий оригинал, из тех, что детям на ночь глядя не читают.       — Ты никогда не думал, что из Дамблдора ужасный воспитатель? — внезапно спросил Ремус, и Северус замер — неожиданные откровения школьного недруга, да еще и без малейшей подготовки, застали его врасплох. — Он великолепный ученый и исследователь, великий маг, да даже учитель неплохой, — но вот воспитатель из него просто аховый. Его нельзя подпускать к подрастающему поколению.       — Раньше ты придерживался прямо противоположного мнения, — язвительно напомнил Северус, отмирая. — Твой высокий покровитель даже в школу тебя протащил, где же твои благодарность и верность до гроба?       Между прочим, в школу, полную детей, знать не знавших о том, что о бок с ними ходит существо класса XXXXX, высшего класса, — того же, что василиски или огнедышащие драконы…       — Ни человек, ни зверь, а что-то между, — задумчиво и на первый взгляд невпопад ответил Ремус. — Ни рыба ни мясо, как ты верно заметил. Благодарить за это?       Он внимательно посмотрел на свои ладони, словно ожидал увидеть там ответ, и продолжил:       — Ну а верность до гроба хороша, когда она востребована, а я, как видишь, оказался неудачным экспериментом. Не нужна Альбусу моя верность. Знаешь, волки ведь очень верные звери, им позарез нужны стая, вожак… Моя стая от меня отреклась, а вожак и думать обо мне забыл. Обманутые надежды, Северус… тяжело простить того, кто обнадежил и обманул, и самого себя — за то, что наивно поверил.       Северус вскинул брови и помолчал, раздумывая над словами своего визави. Люпин всегда был умен, так стоит ли удивляться тому, что он наконец проникся всей гнусностью замысла директора?       — Почему ты вернулся в Хогвартс? — прямо спросил он. — Раз уж ты понял, что Альбус искалечил тебя, а потом выбросил на свалку, как сломанную куклу? Мне совершенно все равно, но я просто не понимаю твою логику, и мне это не нравится. Рано или поздно, но ты ведь проколешься: забудешь принять зелье или кто-то сопоставит даты твоих отлучек с лунным календарем.       — А что мне терять? — клыкасто ухмыльнулся Люпин, и эта ухмылка неожиданно шла ему куда больше, чем прежние робкие улыбки. — Я в тепле, сыт, одет и обут, на полном пансионе. Получаю хорошие деньги, но тратить их тут некуда, так что они копятся на будущее. Знаешь, как это приятно, Северус, когда деньги копятся? Знаешь, конечно: я помню, откуда ты родом, и теперь прекрасно тебя понимаю. И ты меня тоже поймешь: я пересчитываю их по вечерам, как гоблин, как дракклов нюхлер, и мне становится от этого так хорошо… И детям тоже хорошо — я учу их на совесть, я многое знаю, причем такого, что другие им не расскажут. Темная тварь в учителях полезна уже тем, что я понимаю, как подобные мне мыслят, — кто еще объяснит это студентам, кроме меня?       — Кто-то да догадается, — скептично повторил Северус, складывая пальцы домиком. — Пойдут слухи, встревожатся родители. И тогда тебе придется уйти, и хорошо, если втихую, если Альбус сподобится замять скандал, — а вдруг нет?       — И уйду, — легко пожал плечами Ремус. — Не впервой. Но пока что я здесь, и я буду продолжать выкладываться на совесть. Понимаешь, Северус… дети, особенно «львы» и «барсуки», склонны привязываться, если учитель им нравится. А я им нравлюсь, потому что я лучший преподаватель по ЗОТИ на их памяти — на моих уроках они сидят с открытыми ртами. Если кто-то из них и догадается, то промолчит: «львы» из авантюризма и ощущения сопричастности, «барсуки» — из сострадания и благодарности…       — В школе есть еще целых два факультета, — сухо напомнил Северус, и Ремус улыбнулся и покачал головой.       — «Вороны» точно захотят изучить меня получше — когда еще им попадется вменяемый оборотень, готовый к сотрудничеству? — он вскинул руки, словно сдавался в плен. — А я и не против, все для науки.       — А мои «змеи»? — против воли заинтересовался Северус. Ремус открывался с какой-то прежде неизвестной ему стороны: и это чопорный, педантичный и правильный до зубовного скрежета староста Гриффиндора?       — Только они меня и беспокоят, — признался Люпин. — Поэтому хочу попросить: придержи их, они ведь обратятся именно к тебе, не к Дамблдору. Объясни им, что если меня выживут из школы, на мое место придет очередное ничтожество, и им же будет хуже, особенно старшим курсам. Знаешь… иногда мне кажется, что Альбус специально подбирает самых слабых учителей на это место. Впрочем, может, так оно и есть: зачем ему маги, способные сами себя защитить? Не овцы, послушно следующие за пастырем, а волки, этих самых овец режущие…       Северус остро взглянул на него: иногда долгими зимними вечерами, особенно под огневиски, он и сам грешил такими конспирологическими теориями. Дуэли по-прежнему оставались первым и основным способом разобраться с обидчиком и расставить все точки над «i», но Северус собственными глазами наблюдал, как с каждым послевоенным годом обучение ЗОТИ все быстрее катится в пропасть. Даже официальная учебная программа и та нынче делала упор на магических существ, а не на самого страшного врага любого волшебника — другого человека с палочкой.       — И зачем это Альбусу? — спросил он, чтобы сверить мнения, и Ремус понятливо кивнул. Он вообще легко шел на контакт и откровенно делился своими мыслями, словно пытался подкупить своей искренностью.       — Мое мнение таково: Дамблдор хочет обуздать магов, приучить к зависимости от государства. К кому ты обратишься, если не можешь разобраться с обидчиком лично? Правильно — к добрым господам аврорам. Как поступил бы на твоем месте любой законопослушный маггл. Возможно, я заразился паранойей у Грюма, но я действительно считаю, что Альбус исподволь создает у нас государство по маггловским лекалам. Законы и правила, равенство и братство, а теперь вот и силовые структуры…       Северус задумался: сам он склонялся к тому, что Дамблдор таким изощренным образом пытался предотвратить повторение кровавой бани, в которую переросла гражданская война, — от связки уровня Конфундус-Силенцио-Экспеллиармус-Петрификус-Инкарцеро очень сложно всерьез пострадать.       Но в размышлениях Люпина тоже что-то было, он вообще оказался на диво здравомыслящим, как для человека, стабильно теряющего разум в угоду звериным инстинктам.       — Почему мы враждовали в школе? — внезапно спросил он. С Ремусом было интересно, они вполне могли бы если не дружить, то хотя бы не пытаться перегрызть друг другу глотки. Оборотень перевел взгляд куда-то за плечо Северуса и всерьез задумался. Была у него такая подкупающая привычка: он по-настоящему выкладывался в разговоре, а не просто отвечал первое, что взбрело в голову.       — Джеймс и Сириус тебя очень невзлюбили, — наконец жестко сказал он. — А я слишком дорожил их дружбой, чтобы встать у них на пути. Я обменял свои принципы на чужое одобрение и теперь жалею об этом — уже давненько, с конца войны.       Они помолчали: что тут было добавить? Одно, по крайней мере, было ясно: вражда между ним и «Мародерами» действительно была, Северус помнил ее верно.       — Я тоже был хорош, — неожиданно для себя самокритично сказал он. — Я помню, как отравил тебя на шестом курсе. Переборщил, плохо рассчитал дозу с учетом ликантропии.       Оборотень хмыкнул и неосознанным жестом потер грудь: досталось ему тогда неслабо, Северус даже опасался, что Азкабан не за горами, пора сушить сухари.       — Я думал, так и сдохну в обнимку с тазиком, — со смешком пожаловался Ремус. — Оборотню обычно не страшны зелья, но ты, дракклов гений, все-таки умудрился меня достать. Даже нюх мой сумел обмануть — я всегда знал, что ты далеко пойдешь.       По форме комплимент был сомнительный, но сам посыл Северус оценил по достоинству.       — Знаешь, — доверительно сказал Люпин, — я думал, что Гарри будет похож на отца. Даже не знаю почему, я его толком и не видел… но он совсем не похож на Джейми.       — И слава Мерлину, — с вызовом пробормотал Северус, но вопреки ожиданиям Ремус не вскинулся, чтобы встать на защиту приятеля грудью.       — Вообще-то да, — усмехнулся он. — Действительно слава Мерлину. Такие, как Джейми, плохо умеют доживать до старости — если их не погубит авантюризм или самомнение, то уж точно справятся те, кому они успели перейти дорогу. А мне хотелось бы, чтобы Гарри прожил долгую жизнь.       Северус внимательно присмотрелся к Люпину — светлой грусти в его голосе было хоть залейся. Внезапно его осенило.       — Что, не идет на контакт? — злорадно спросил он. — Так хотелось приручить мальчишку, и не вышло? Дай угадаю: очередное тайное задание Альбуса?       Отрицать Ремус не стал. Почесал нос немного пристыженно, словно собака, сгрызшая тапки, и подтвердил:       — Он чует мой интерес. Не знаю как — я очень осторожно к нему приглядывался, — но он совершенно не желает сближаться. Сначала было обидно: я намечтал себе, что вот встретимся мы, два одиночества, и поможем друг другу… а потом даже порадовался за него — это даже хорошо, что я ему не нужен, что ему и так не одиноко.       Северус отвел взгляд — иногда перед лицом эдакой гриффиндорской самоотверженности он почти терялся. Смог бы он так порадоваться за человека, в котором нуждается сам, и по-рыцарски отойти в сторону? Конечно, нет, — стукнуло откуда-то из грудной клетки, и Северус понял, что это правда, еще один кусочек его личной мозаики. — Ни за что и никогда.       Когда Люпин наконец ушел, Северус остановился у шкафа и взял с дальней полки тот самый темно-синий томик. Он не помнил его, хотя, признаться честно, он вообще плохо ориентировался в личной деканской мини-библиотеке: ее фонд состоял из книг, с которыми было не жаль расстаться его предшественникам, всем, как один, чистокровным. Северус тоже добавил пару томов в коллекцию — такова была традиция, след, который каждый из деканов должен был оставить, улучшая и приумножая…       Томик был не слишком толстый, но довольно новый, изданный всего-то лет сорок назад — по меркам магического мира буквально вчера. Бумага, а не пергамент, солидный переплет, тонкая вязь узора на обложке. И гордое название: «Все, что нужно знать о памяти: Обливиейт, ментальные сейфы, замена воспоминаний». И имя автора — Т. М. Риддл.

***

      Розье подловил ее на пороге, когда Поликсена только-только вышла с Гриммо 12 — перед тем, как забрать Гарри с его компанией из Хога, она хотела наведаться на маггловскую сторону. Почему-то у соседей за Барьером дело с околорождественскими штучками обстояло куда лучше, чем у магов: одних только гирлянд у них была просто тьма-тьмущая. Конечно, елочные игрушки Поликсена все равно подобрала традиционные, эклектичное ассорти из наследства Блэков и Паркинсонов, но ей остро хотелось праздника, и ради этого она готова была поступиться хорошим вкусом. Больше гирлянд и мишуры! Венки из остролиста и рябины на всех дверях! Пышные рождественские звезды на каждом подоконнике! Кричер в обруче с игрушечными оленьими рогами!       Розье стоял на положенном приличиями расстоянии, возле маленького круглого сквера посреди площади Гриммо, и с вежливым интересом изучал окрестности, словно выбрался на променад в музей маггловедения. Его серый плащ не по сезону и большой черный зонт остро напомнили Поликсене отца — Приам Паркинсон одевался похоже, когда выпадало выйти в магглы.       — Дядюшка Ренар, какими судьбами?       Розье тепло улыбнулся, глядя на нее и галантно поцеловал ей руку. Поликсене нравилось думать, что из всех детей Приама и Кассиопеи именно она была его любимицей, но подтвердить свою догадку Поликсена все никак не решалась — было бы очень обидно ошибиться, хитроумный крестный, один на всех троих, в ее сердце занимал совершенно особое место.       — Ma chère, ты все хорошеешь, материнство тебе к лицу, — хитро прищурившись, сказал он, и Поликсена закатила глаза.       — Опекунство, дядюшка Ренар, а не материнство. К тому же, мой подопечный большую половину года кукует в Хогвартсе — а порадовать ребенка на каникулах хлопоты невелики. Заглянете на чашечку чая?       — Загляну, — легко согласился Ренар. Поликсена не удивилась: Розье недолюбливали маггловскую сторону, а значит, для прогулки за Барьером приятель отца должен был иметь вескую причину. Она почувствовала, как настроение стремительно портится — словно солнце разом скрылось за хмурой тучей, несущий в себе грядущий снежный буран.       — Ну рассказывайте, — со вздохом сказала Поликсена, когда они устроились в большой гостиной, у камина, и Кричер принес заварочный чайник, чашки, молоко и сандвичи с огурцом. — Что успело случиться, пока я готовилась к празднику? Министерство Магии пало, и орды магглов бесчинствуют на его руинах? Дамблдор устроил военный переворот? Король Артур вернулся с Авалона и причалил в Дувре?       Розье пригубил чай, поколебался, а затем внезапно попросил Кричера подать виски. Поликсена с удивлением заметила, что у нее разом вспотели ладони, — Ренар не пил со дня похорон Эвана.       — Это для тебя, — пояснил он, заметив ее настороженный взгляд. — Я хотел бы подготовить тебя к новостям, но никак не могу подобрать подходящий способ — от того, что фестралье дерьмо намазать вареньем, вкуснее оно не станет.       Поликсена фыркнула: иногда Ренар давал волю своему острому языку, и потом они с Пандорой еще долго повторяли его меткие фразочки к неудовольствию родителей.       — Одна птичка принесла мне на хвосте, что Фадж поднял дело Сириуса, и пересмотр уже закончен, — сказал Розье, когда Кричер подал Поликсене стакан и замер поодаль в ожидании дальнейших указаний. — Работал специальный состав судей Визенгамота, все как один люди Фаджа. Все делается в атмосфере строгой секретности, чтобы на днях с помпой объявить результаты на пресс-конференции, но моя птичка умеет читать и заглянула в черновик речи Корнелиуса. Поликсена… Сириус возвращается домой.       Поликсена почувствовала, как ее начало колотить. Она испытывала такое только пару раз в жизни: перед своим первым настоящим боем и еще — одним чудесным вечером в компании друзей, за бутылкой легкого вина, когда Каролина изрекла свое истинное пророчество. Поликсена не любила вспоминать тот день — слишком много горя он принес… но тогда она точно так же растерялась, ее коленки мелко затряслись, и она поняла, что к своему ужасу теряет контроль над собственным телом, дрожит крупной дрожью — и не может остановиться.       — Пей, — строго велел Розье, и Поликсена послушно поднесла стакан ко рту, стуча об стеклянный край зубами. — Умница. А теперь дыши, дыши полной грудью, ma chère. Не хватало тебе еще слечь с нервным расстройством, не будем делать Дамблдору такой подарок.       — Это он? — спросила Поликсена, отставляя стакан, и собственный голос прозвучал непривычно жалобно. — Он все-таки отомстил мне за опекунство? Вы ведь предупреждали тогда, на заседании…       — Предупреждал, — невесело кивнул Ренар и откинулся в кресле, заложил ногу за ногу. Поликсена вдруг заметила, что он небрит, и это до глубины души ее поразило — Розье всегда отличался особой франтоватостью, он даже в день похорон сына был гладко выбрит и надушен дорогим одеколоном. — Надеюсь, оно того стоило — эти твои два месяца тихого семейного счастья.       Поликсена скинула обувь и поджала под себя ноги в кресле, свернулась в нем калачиком, обнимая колени и утыкаясь в них лбом. Ни при ком другом из старшего поколения она не стала бы так явно показывать свою слабость (кроме разве что тети Полидамии), но с Ренаром было можно. Ей вспомнилось, как он баловал их с Пандорой, как терпеливо играл с ней в кукольные чаепития давным-давно, как потом учил всегда смеяться, особенно когда дела идут все хуже и хуже… Поликсена поймала себя на том, что по щекам текут слезы, а Розье стоит рядом и гладит ее по голове, как в детстве.       — Мы с Эванорой всегда хотели дочку, — тихо, почти шепотом, сказал он, будто говорил сам с собой, — точь-в-точь как ты — смелую, сильную, но такую ласковую… Ты всегда так радовалась нашему приходу: бежала навстречу, заглядывала в глаза, вела за собой, чтобы показать какие-то глупости: цветок там красивый или заколдованную куклу… Твоя мать была занята младшей, отец — дрессурой наследника и делами семьи, а ты просто бродила туда-сюда по вашему огромному дому, как брошенный книззленыш. И когда у нас родился Феликс, а колдомедики сказали, что на девочку можно не рассчитывать, я предложил Приаму забрать тебя к себе, вырастить, как родную. Раньше так бывало, семьи часто отсылали детей друг другу в воспитанники.       — Отец отказался, — горько сказала Поликсена. — Я помню тот день: вы с тетей Эванорой долго говорили с ним в кабинете, а потом ушли и в следующий раз появились только через несколько месяцев. Я помню, потому что спряталась под лестницей и видела, как вы уходили: Нора плакала, а вы ужасно злились, я никогда вас таким не видела… Почему он отказался?       — Я не знаю, — просто сказал Ренар. — Но тогда твердо решил, что едва тебе исполнится тринадцать, я постараюсь сговорить тебя за Эвана. Сговорю — и тогда уже точно заберу к нам, чтобы вы росли вместе, привыкали друг к другу…       Поликсена заерзала и села ровнее, поднимая голову от колен, — этой истории она не знала. Она — и Эван? Розье-младший ни словом, ни жестом не давал понять, что в отношении Поликсены его родители строили какие-то планы. Может, и сам не знал?       — Но когда я пришел просить твоей руки для сына, Приам снова отказал мне, — процедил Ренар, отошел и вернулся в свое кресло. — Ты никогда не задумывалась о том, за кого вышла бы, не сбеги Пандора с простофилей-Лавгудом? Младшие сестры ведь не идут перед старшими.       Поликсена вытащила из-под себя ноги, села в кресле ровно и с силой провела по лицу ладонями, словно стирала липкую паутину. По правде сказать, она действительно никогда об этом толком не думала — ей с головой хватало одной, случившейся, помолвки, чтобы еще размышлять о несбывшихся планах родителей. Да и какая разница, с кем именно вел переговоры отец, пока в его распоряжении было целых две дочери? Эван Розье, Сандро Эйвери, Эррол Макмиллан… Такие разные — и такие одинаковые.       — Вижу, что не задумывалась тогда, — ну значит, и теперь не надо, — кивнул своим мыслям Ренар, зорко наблюдавший за ней. — А я вот держал руку на пульсе — все надеялся, что переговоры сорвутся и я смогу повторить свое предложение. И они сорвались — но совсем не так, как я ожидал, Пандора в лучших традициях своего имени подложила всем свинью. Я даже восхитился ее смелостью.       Поликсена скривилась: за восхитительную смелость Пандоры почему-то расплачивались совсем другие люди, причем по сей день.       — Я до сих пор помню, как пришел к вам опять, когда услышал об отмене переговоров, — задумчиво сказал Ренар, глядя куда-то сквозь нее. — Приам был таким растерянным, я никогда его таким не видел, даже в школе… а Кассиопея и вовсе слегла с мигренью, и все в доме ходили на цыпочках.       Поликсена отлично помнила те жаркие августовские дни, похоронную тишину, испуганные шепотки эльфов, одинокие завтраки и обеды, и то, как они с Патроклом, оставшись одни, неожиданно сблизились, словно это подавленное молчание и понимающие взгляды связали их куда крепче общей крови.       — Я сказал, что мое предложение по-прежнему в силе. Что я буду рад назвать тебя дочерью, что нам не нужно даже приданое — мы заберем тебя как есть, хоть босую.       — А он? — неожиданно заинтересовалась Поликсена. Розье криво усмехнулся.       — Сказал, что есть время разбрасывать семена, а есть время их собирать — и настало время собирать. На правах старого друга я потребовал внятных объяснений, но так их и не дождался. Потом уже с третьих рук узнал, что тобой откупились от Блэков… Твой отец был сложным человеком, Поликсена.       — О да, — горько сказала она. — Что есть, то есть.       Поликсена невольно подумала, как пошла бы ее жизнь, если бы Приам ответил согласием еще в тот, первый раз. Она росла бы у крестного, вместе с Эваном и Феликсом, в доме с красной черепицей, густо увитом диким виноградом и розами. Выходцы из Франции, покинувшие родину после Варфоломеевской ночи, Розье, несмотря на высокое положение, воспитывали своих детей совсем иначе, чем Паркинсоны: им нравилось проводить с ними время, обнимать их, играть с ними — и мать недолюбливала за это Ренара и Эванору, считала, что так они только портят наследников. Поликсена помнила, что в детстве у Эвана вечно были сбиты коленки и поцарапаны ладони: он вволю лазил по деревьям, стрелял из самодельного лука, ловил рыбу маггловской удочкой в озере неподалеку от дома…       Поликсена могла бы ходить с ним, вместе расковыривать пироги Эваноры в поисках начинки, играть в авроров и оборотней… И именно Нора, а не домовушка Элси, расчесывала бы ей волосы на ночь и рассказывала сказки. А когда Поликсена подросла бы, то приходила бы к ней за советом, и они секретничали бы на крыльце, шутливо шикая на Ренара и мальчишек…       Поликсена до боли закусила губу и защелкала пальцами, веля Кричеру налить еще.       Она не любила Эвана Розье и вовсе не жалела о том, что помолвка с ним не случилась, но от мысли о том, что в ее жизни на постоянной основе могли быть любящие взрослые, ей хотелось по-волчьи выть. Так странно — Поликсене казалось, что она давно уже смирилась с особенностями своего детства, отпустила прошлое, но его осколки по-прежнему сидели где-то глубоко внутри. Исчезнут ли они хоть когда-то?       — И вот теперь ты здесь, одинокая хозяйка этого мрачного склепа, — угрюмо подытожил Ренар. — И тебе под бок собираются подсунуть буйнопомешанного прямиком из Азкабана. Надеюсь, Приам рад тому, как все сложилось. Надо бы сходить на его могилу, поболтать о былом…       В его голосе все смешалось: давняя, затаенная обида, мстительная радость от собственной правоты, но больше всего было грусти и тоски по упрямому, несгибаемому и хитроумному человеку, которого больше не было. Ренар скучал. Поликсена, несмотря ни на что, — тоже.       — Что мне делать? — спросила она.       Розье пожал плечами и с тоской поглядел на стакан в ее руках, но нарушать свой зарок не стал.       — Своими интервью в «Пророке» ты загнала себя в ловушку, — печально сказал он. — Несчастная соломенная вдова нашла старинный ритуал бракосочетания и провела его на свой страх и риск. Ритуал удался — и она, как добрая супруга, взяла на себя обязательства отсутствующего мужа перед сиротой-крестником. Вам поверили: люди любят красивые истории, а ты прекрасно смотрелась на общем снимке со своим подопечным. «Гарри Поттер обретает настоящий дом!», «Порочный круг взаимных обвинений разорван!»… Заголовки придумывал Люций?       Поликсена кивнула, и крестный криво усмехнулся.       — Ну конечно, он — Люциус падок на такие фразочки… Но людям нравится, это факт. Вырезки ваших статей хранятся у них дома, в альбомах, по соседству с выпуском от октября 81-го. Теперь поздно пытаться все переиграть — если ты не примешь Сириуса с распростертыми объятиями, общественность тебя возненавидит, и Паук не упустит этого шанса, чтобы передать мальчика кому-то другому, более благонадежному. Тебе придется играть свою роль, Поликсена.       — Это какую же? — вздохнула она. Злости не было, страха тоже, просто какое-то растерянное удивление, от которого опускались руки. Они ведь подготовились, защитились со всех сторон, предусмотрели все, что могли… Из Азкабана не бегут — но оказывается, иногда оттуда вытаскивают на вполне законных основаниях.       — Роль любящей жены, ma chère, — с сочувствием пояснил Ренар, отпивая свой остывший чай. — Заботливой и не помнящей себя от счастья — твоя мечта сбылась, Сириус вернулся домой! По крайней мере, люди должны думать именно так, а что вы будете делать за закрытыми дверьми, — дело десятое. Но Сириус должен жить, Поликсена, по крайней мере, пока. Если с ним что-то случится, это будет выглядеть крайне подозрительно, и Дамблдор с тебя не слезет.       Поликсена отвела взгляд. Она не стала бы убивать Сири… или нет? Каким он вернется? Что остается от человека после одиннадцати лет строгого режима Азкабана? Басти хотя бы с первого дня и поныне пользовался поблажками, которые ему покупало ее невеликое наследство… С Сири была совсем другая история.       — Я понимаю, — вслух сказала Поликсена и встала: пора было отправляться в Хогвартс за Гарри.       — Переговори с Патроклом, выберите правильную стратегию, — посоветовал Ренар, тяжело вставая из кресла следом за ней. — Как там его знойная красавица?       — Розабелла? — фыркнула Поликсена. — Обхаживает Гринграссов, но Церера пока воротит нос. Впрочем, из них двоих я ставлю на Розабеллу, она целеустремленнее Хогвартс-экспресса.       — Гринграссы, — задумался Ренар, пощипывая себя за ус. — Отличный вариант, у Забини губа не дура. Впрочем, ты зря недооцениваешь Цереру — ты же знаешь, ее никогда не готовили к роли главы, но как видишь, она умудрилась не только ничего не потерять в войне, а еще и приумножить.       Поликсена поморщилась: она недолюбливала Цереру Гринграсс, впрочем, это было взаимно и началось очень давно. Она попыталась вспомнить, где были корни этой многолетней неприязни, но так и не смогла найти причину. Просто Гринграсс порой смотрела на нее так, словно Поликсена нагло увела у нее с тарелки кусок пирога, о котором Церера мечтала весь день напролет.       — Голова у нее на плечах, может, и есть, но зато вкус ужасный, — мстительно заметила она. — Выбрать Амадея в консорты — это надо было умудриться, он же ни одной юбки не пропускает.       Ренар цинично пожал плечами.       — Для Цереры — самое то, она не любит делиться властью. Первый жених ей не очень-то и подходил, слишком сильный характер… Впрочем, ты зря клевещешь на ее вкус, сама Церера Амадея не выбирала — родители постарались, выписали для дочери жениха-немца. Здесь он чужой, так что положение жены как главы семьи оспаривать не решается, держится в тени. Старшие Гринграссы поступили мудро, и, поверь, Церера будет ожидать от сыночка Забини такого же беспрекословного подчинения своей дочке.       Поликсена задумалась. На публику Блейз, может, и мог сыграть роль подкаблучника, но уже сейчас было совершенно очевидно, что на самом деле в союзе с Дафной он будет серым кардиналом, змеем-искусителем. Весь в свою ядовитую мамочку.       — Простите, я не хотела помешать, — раздался голос Панси, и Поликсена, увидев ее в дверях, улыбнулась.       — Ты не помешала: крестный уже уходит, а я отправляюсь в Хогвартс за твоими приятелями.       Панси кивнула, вежливо перемолвилась с Ренаром о погоде и планах на Рождество и, прежде чем уйти, сделала идеальный книксен. Розье проводил ее тоскливым взглядом.       — Как жаль, что у меня нет внука ее возраста, — сказал он, — а с Феликсом разница уж слишком велика. Не везет мне с девочками Паркинсон, хоть плачь.       — Приходите на праздничный ужин, — внезапно для себя предложила Поликсена. — И тетушку Нору обязательно берите.       Ренар благодарно улыбнулся.       — Нора будет очень рада, — поколебавшись, сказал он. — Но она может напугать детей своим поведением, а я бы этого не хотел.       — Глупости, — отмахнулась Поликсена. — Тетушка Эванора и мухи не обидит, а то, что она считает, что на дворе семьдесят девятый, так это очень даже разумная стратегия — я бы тоже не отказалась вернуться в тот год.       К тому же, — угрюмо подумала Полисена, провожая Розье к выходу, — снявши голову по волосам не плачут: скоро в дом заявится настоящий безумец, и с ним одного только осторожного обхождения будет совершенно недостаточно.