Дамы семьи Блэк

      Старичок Стабби умер, пока Каро была в Ильверморни, и дома без него оказалось неожиданно пусто и неуютно. И хоть Каролина была очень рада вернуться к родителям, она постоянно ловила себя на том, что ей не хватало старого эльфа и его добродушной заботы. Мама тяжело вздыхала и разводила руками: бытовые чары удавались ей неплохо, но скатерти были накрахмалены не так, стекла не блестели, а лимонный тарт горчил. Впрочем, Каролине было все равно: она не могла надышаться на родителей.       — Посидим на бутербродах, — убеждала она маму, прижимаясь к ее боку так, словно та в любой момент могла исчезнуть. — Давай пойдем в лес, устроим пикник!       Куда угодно, лишь бы подальше от дома, который снился ей почти каждую ночь…       — Сегодня пикник, и завтра пикник, — ворчала мама, обнимая ее за плечи, — но так дело не пойдет, нельзя же все время так жить. Не понимаю, почему Малкольм тянет с наймом.       Вечером, за ужином, когда она снова поднимала этот вопрос, папа хитро щурился в ответ.       — Миссис Стивенсон так не нравится быть домохозяйкой? — подтрунивал он над женой. Каролина прятала улыбку в чашку: мама, высокая и гибкая, с длинными музыкальными пальцами и густыми волосами, была похожа на «девушку Гибсона», а не на любительницу связать свитер или испечь пирог своими руками. — Ну-ну, Эви, не ворчи: ты ведь сама знаешь, что эльфы нынче не стремятся верно служить одной семье. Их и так всегда было мало, еще со времен «Мэйфлауэра», а теперь они и вовсе вкусили прелести свободного найма. МАКУСА нанимает их десятками, переманивает из домов собственных избирателей…       — Значит, такие хозяева, — отвечала мама, и в ее голосе звякала сталь, — раз эльфы бегут от них в государственные учреждения в нарушение собственных традиций. Стабби никогда бы так с нами не поступил — а все потому, что мы заботились о нем в ответ.       — Да-да, — невпопад кивал папа, глядя на жену с восхищением, и Каро смущенно отводила глаза, потому что в этот момент чувствовала себя совершенно лишней. — Конечно.       — Ну что «конечно», Малкольм? — мама театрально вскидывала пальцы к вискам. — Не может быть, чтобы никто не согласился у нас служить!       — Сначала я хочу дождаться ответа от Салли, — отводил глаза папа. — Он обещал прислать нам одного из своих эльфов, если мы обеспечим отступные. Давай начнем с этого варианта — в конце концов, лучше мы заплатим ему, чем кому-то чужому.       — Твой Салли, — поджимала губы мама, — вечно мутит воду. Он выжига, Малкольм, и ты совершенно напрасно поощряешь его дурные наклонности…       Этот разговор повторялся из раза в раз до самого пожара… Каролина вспомнила о нем позже, уже обживаясь в полупустом особняке дяди Салли в Кенте. Дом выглядел давно заброшенным и всеми позабытым: закрытые на заклинание комнаты, мебель, спрятанная в старинные пыльные чехлы… Даже старый сад и тот не радовал: неухоженные яблони роняли тяжелые восковые плоды в густую траву, а печальные мраморные статуи казались взятыми прямиком с надгробий. Первые недели Каро провела в лучших традициях викторианских призраков: играла на рояле в бальном зале с ободранной позолотой, читала в гостиной, где вместо картин темнели невыгоревшие прямоугольники, и пряталась от ночных сквозняков под изъеденным молью бархатным балдахином.       Единственной компанией можно было считать домовичку Твинки — молчаливое и угрюмое существо, бесшумно накрывавшее на стол и немедленно исчезавшее, стоило заговорить с ней о чем-то, помимо погоды. Каролине было жаль ее: было очевидно, что в одиночку Твинки совсем не справлялась с реставрацией и уборкой слишком большого дома. Но ведь папа говорил, что у дяди Салли были и другие эльфы — куда же подевались они?       Сам опекун (Каро никак не могла привыкнуть к этому приторному слову) появлялся изредка, набегами: выходил из камина в прихожей и небрежно скидывал уличную мантию прямо на пол — ее потом подбирала и чистила Твинки. Каролина сбегала по ступенькам, радуясь хоть какому-то разнообразию, и он безразлично спрашивал, все ли в порядке, но никогда не вслушивался в ее сумбурный ответ.       За ужином Салливан обычно молчал, но после стаканчика шерри начинал жаловаться на наивность и недальновидность своего кузена. Мол, все наследство вложено в оборот, и по условиям завещания со счетов не вывести ни кната до самого совершеннолетия Каролины, даже если предприятие окажется прибыльным. На что, спрашивается, ему содержать дочку Малкольма долгих пять лет?       Каро опускала глаза, кивала в нужных местах, а сама напряженно думала: как же так? Родители не спешили посвящать ее в финансовые дела семьи, но дома всегда и всего было в достатке. Да и было ли то завещание? Каролина о нем не знала, родители не говорили с ней о таких вещах. Впрочем, папа действительно мог довериться не тем людям и вложиться в какое-нибудь дело, не обеспечив себе пути отхода. Каролина с щемящей нежностью вспоминала его и понимала: папа стремился видеть в людях только лучшее, и скептичность мамы никак не могла совладать с его врожденным оптимизмом.       Где-то через месяц после переезда в Англию, в середине августа, дядя Салли остался в доме дольше обычного и за завтраком поднял вопрос, которого Каро истово надеялась избежать. Он хотел знать, по-прежнему ли она видит будущее.       Услышав этот вопрос, Каролина с тоской поняла, что папа все-таки рассказал кузену о ее пророческих снах. Искал совета или просто хотел поделиться с кем-то, кому доверял? Она вдруг заметила, как заполошно забилось ее сердце — как у зайца. Каро как-то раз нашла крольчонка в лесу возле дома и принялась гладить его по шелковистой шерстке, крепко прижимая к груди. Кролик был мягкий, теплый и смешно стриг ушами, а сердце его стучало точно так же, как сейчас у нее самой. Каролина выпустила его на лужайке, и он еще несколько долгих мгновений сидел неподвижно, будто не до конца верил во вновь обретенную свободу. Почему ей так ярко вспомнился именно тот далекий день?       Но времени на раздумья не было — Салливан следил за ней с жадным вниманием, и Каро прибегла к привычному по Ильверморни трюку, отточенному до мельчайших деталей. Она печально покачала головой и якобы смущенно отвела взгляд: дескать, со дня гибели родителей видения не возвращались — как отрезало. Судя по поджатым губам, опекун ей не поверил, но Каролина уже достаточно хорошо изучила его характер, чтобы знать: он немного позлится, но в итоге отступится. Несмотря на свою внешнюю холодность, дядя Салли не был ни жестоким, ни хитроумным, ни даже упорным — если что-то не выходило с кавалерийского наскока, он спешил умыть руки и устремиться вслед за новой блестящей идеей.       В таком случае Каролина отправится в Хогвартс, — скучающим тоном объявил опекун, возвращаясь к своему омлету, — там полный пансион и хорошие учителя, а он не готов к трудностям воспитания почти незнакомого подростка. К тому же, раз его драгоценная воспитанница совсем никак не может помочь, — он сделал многозначительную паузу, но Каро сделала вид, что не поняла намека, — то именно ему придется поднапрячься за них обоих, а ее присутствие будет только мешать.       Каролина несмело порадовалась: она уже всерьез начинала опасаться, что так и просидит в этом доме, в одиночестве, все пять лет до совершеннолетия. Видит Мерлин, она не хотела думать о Салливане плохо, но недоверчивый внутренний голос, видимо, унаследованный от мамы, шептал: что если он запрет тебя здесь, чтобы свести с ума и прикарманить твое состояние, едва тебе исполнится восемнадцать? Она так живо представила себе, как бродит и бродит по этим бесконечным коридорам, пропитываясь запахом пыли и старых книг, с каждым днем все больше теряя связь с окружающим миром, что поймала себя на том, что почти не дышит. По крайней мере, эти ее опасения не осуществились, и Каролине даже было за них немного стыдно.       Однако мама ведь за что-то недолюбливала Салливана… Каро не особенно прислушивалась к разговорам родителей, но кое-что помнила — подмеченное вскользь, мимолетом, будто зашифрованное послание между строк.       — …он ведь совсем не знает меры, — Каро замерла на полушаге и мягко, неслышно, шагнула назад со скрипучей ступеньки. Подошла к приоткрытой двери отцовского кабинета и прислушалась. Шелест бумаги, скрип пера… папа работает, а мама, как это часто бывает, сидит в гостевом кресле, глядит из окна на сумрачный, подернутый пеленой тумана лес и пьет кофе из тонкого фарфора. По словам папы, ужасно ему мешает, но он никогда ее не гонит — Каролине одиннадцать, но она уже понимает, что люди часто говорят вслух совсем не то, что думают на самом деле. — Малкольм, ты обязан повлиять на него: его репутация отражается на нас самих и на Каро.       — Ну что ты, Эви, — мягко ответил папа и, судя по скрипу, откинулся в кресле. — Да, Салли оступился, но с кем не бывает? К тому же, он всегда держит слово, а это самое главное.       — Оступился — в который раз? Опять ты его выгораживаешь, а ведь он мизинца твоего не стоит, — фыркнула мама. — Уверена: он смеется над тобой за твоей спиной. Салли скользкий, как угорь. И эти его рыбьи глаза…       — Милая, у него такие же глаза, как у меня, — хмыкнул папа, — при первом знакомстве нас принимают за братьев.       — И вовсе не такие же! У него глаза, как у автоматона, холодные и безжизненные. Не понимаю, почему ты так ему потакаешь, — зашелестели юбки, и Каролина приготовилась отступать, но шелест затих — видно, мама просто поменяла позу. Каро могла легко себе представить, как она смотрит на папу — внимательно, не отводя взгляда.       — Ты опять это делаешь, — нервный смешок. — Смотришь на меня не моргая, как змея.       — Ты знал, на ком женился, — отрезала мама. — Малкольм, ответь мне хоть раз: что такого в этом Салли, что ты никак не решишься поставить его на место? Да еще и советуешься с ним по вопросам, которые совершенно его не касаются?       — Ты же знаешь, я единственный ребенок, — посерьезнел папа. Раздался щелчок портсигара, пауза… опять курит, фу. — Родители всегда жалели об этом, им хотелось иметь большую семью, поэтому когда Салли подрос, они начали приглашать его к нам на каникулы. Они относились к нему как к родному сыну — а я привык видеть в нем младшего брата. Даже не ревновал: уже совсем взрослый был, самостоятельный, куда там ревновать к мелюзге… мне вообще нравилось с ним возиться, Салли такой смешной был в детстве — хвостиком за мной ходил, не отвяжешься. Заложил меня однажды родителям, представляешь? Застукал за перепиской… в общем, прижал меня к стенке. Мне смешно, губы кусаю, чтобы не расхохотаться и не обидеть его, а он довольный такой: теперь, говорит, плати — секреты стоят дорого. Явно где-то в книжке вычитал.       — Вот видишь! — торжествующе воскликнула мама. — Он даже в детстве был гнусным шантажистом. Малкольм, тебе застит глаза родственная любовь, но я-то трезво о нем сужу! — судя по приглушенному звуку, она в сердцах стукнула кулачком по обтянутому тканью подлокотнику.       — Родная, ну кто в детстве не шалил? — укоризненно сказал папа. Еще одна пауза: тушит сигарету? — Ты относишься к Салли предвзято, он еще успеет остепениться, какие его годы? Женится на хорошей девушке, заведет детей…       — Посмотрим, что ты скажешь, когда он снова обратится к тебе за помощью, — процедила мама и, судя по шуршанию юбок, встала. Каро не стала дожидаться, пока она дойдет до двери, и упорхнула наверх по лестнице, почти не касаясь ступенек…       Теперь Каролина вспоминала обрывки давно услышанных фраз, намеки, осуждающе поджатые губы и сама не знала, чему именно верить. Существует ли это загадочное предприятие, в обороте которого заморожены ее средства? И как узнать? Возможно, стоит обратиться в банк? В конце концов, счета должны быть на ее имя…       Уже в хогвартской библиотеке Каро нашла справочник по магическому праву и быстро поняла, что триумф справедливости отменяется: опекун обладал почти неограниченной властью, близкой к родительской. Он единственный имел доступ ко всем счетам и мог управлять ими как его душе угодно, а еще мог забрать Каролину из школы на домашнее обучение или даже устроить ее помолвку. Смутные надежды Каро на то, как она потребует у Салливана отчета и лично проведет аудит своего наследства, с треском рухнули — по закону Салли не был обязан отчитываться ни перед ней, ни перед кем-либо еще. Единственным условием опекунства было передать ей все состояние до последней монетки в момент совершеннолетия — но до того далекого дня опекун мог проворачивать сделки любой степени сомнительности.       Каролина с горечью понимала, что за счастливое, тепличное детство под крылышком у заботливых родителей ей нынче придется расплачиваться сторицей: она с трудом представляла себе, откуда вообще следует ждать беды. К счастью, ей повезло попасть на факультет, студенты которого наивностью не отличались, да к тому же были в курсе всех важных сплетен — именно слизеринцы сообщили потерянной Каролине, где пропадал ее опекун все лето.       Салливан играл. Он пристратился к игре еще в Хоге и окончательно пошел вразнос, когда не стало его отца. И мало того, что играл, но чаще всего проигрывал — Салли не везло, в лучшем случае он оставался при своих или выходил в небольшой плюс, но когда игра становилась по-настоящему крупной, удача почти всегда обходила его стороной. В обществе о нем шептались — но пока только шептались, потому что долги чести Стивенсон платил безукоризненно. Теперь Каролина понимала, куда подевались картины и позолота, прислуга и старинная мебель. Папа, конечно, тоже выручал непутевого кузена — ссужал деньги или просто делал подарки, не слушая притворных возражений? Зная папу, скорее всего, именно второе…       Теперь Каро вдвойне радовалась тому, что не призналась опекуну в том, что по-прежнему видит будущее: с Салливана сталось бы попытаться нагреть на ее даре руки. Да, та же прабабушка Даниэла давала частные сеансы и очень хорошо на этом зарабатывала — но она ни от кого не зависела и сама решала, с кем сотрудничать, а кому указать на дверь… Нет уж, пускай лучше никто не знает о том, на что Каролина на самом деле способна.