Дамы семьи Блэк

      Северус закончил проверку эссе пятикурсников и, сладко потянувшись, встал из-за стола, размял затекшие плечи. Не спалось: он и сам не ожидал, что будет так беспокоиться о благополучии маленькой Паркинсон. Панси, ее зовут Панси, — строго поправил Северус себя. Смешное цветочное имя: анютины глазки, Viola wittrockiana — символ грации и нежности, задумчивости и сочувствия, чей нектар входит в старые рецепты любовных зелий… Знала ли обо всех этих тонкостях Каролина, когда с легкой руки сокращала гордое имя «Персефона» до уютного и мягкого «Панси»? Или ей просто понравилось, как оно звучит?       На уроках у второго курса, казалось, что все было почти по-прежнему, но взгляд сам собой натыкался на пустующее место за третьей партой среднего ряда. И мальчишки… их было особенно жаль, они переживали госпитализацию подруги очень болезненно: Драко стал непривычно рассеянным, а Гарри, судя по нездоровой синюшной бледности и заострившимся скулам, либо спал урывками, либо и вовсе не ложился. Северус пытался поддержать их, как умел, но он прекрасно отдавал себе отчет в том, что эмпатия никогда не была его сильной стороной. Сказать «выше нос» и скупо похлопать по плечу — далеко не педагогический эталон, но неизбалованным преподавательской заботой Драко и Гарри хватало даже его скромных усилий.       Новостей от Поликсены почти не было. Ну не считать же и вправду скупую отписку «Она стабильна. Сметвик не подведет» новостями? Северус даже задержал мальчишек после урока, но они тоже ничего не знали. «Мисс Паркинсон говорит, Панси жива и под присмотром лучших колдомедиков, — развел руками крестник, отводя покрасневшие глаза и кусая губы. — Она права: Сметвик лучший. Нам обязательно сообщат, если что-то изменится… надо просто ждать».       Ждать удавалось плохо. Северус проверил все домашние работы, навел порядок в кладовке с ингредиентами и даже набросал черновик статьи в «Вестник зельеварения» — между прочим, первой за много лет. Все-таки привязался, прикипел, — поражался он себе. — И когда только успел? И дело было не только в том, что Панси приходилась дочкой Каро, — помимо этого немаловажного факта Северус незаметно для себя начал ценить ее как личность, точно так же, как уже давно не видел в Гарри исключительно сына Джеймса Поттера или Лили Эванс.       Он снова сел за стол и перелистал черновик статьи. В душе поселилось непривычное, грызущее сомнение в собственных силах: «Вестник зельеварения» — солидное издание, а Северус за годы своего деканства преступно пренебрегал публикациями. Это никуда не годится: волка кормят ноги, а ученого — исследования. Надо бы написать Слагхорну, попросить его выступить в роли рецензента — все-таки у старика прекрасное чутье на последние веяния в области, и от его участия статья только выиграет.       Северус снова перечитал самый сомнительный абзац и запнулся об одну из фраз. Прикрыл глаза, подбирая более подходящую формулировку, и очередное воспоминание застало его врасплох, выскочив словно грабитель из-за угла.              — Как лучше звучит: «Целую ваши ручки» или «Припадаю к вашим ногам»? — спрашивает Поликсена нарочито серьезным тоном. Сидящий за учительским столом Слагхорн отвлекается от стопки своих писем и благодушно фыркает в пышные усы, а Каролина смеется, прикрываясь узкой ладошкой. Северус встает из-за парты, быстрым шагом подходит к Поликсене и забирает у нее перо.       — Благодарю за помощь, мисс Паркинсон, — убийственно вежливо цедит он сквозь зубы. — Ваше участие больше не понадобится.       — Север, в одиночку тебе не справиться с таким количеством писем от поклонников твоего таланта, — жеманничает Поликсена, театрально заламывая руки. — Читатели «Вестника зельеварения» желают знать все подробности твоего стремительного взлета к славе.       — Мне поможет Каро, — шипит Северус, но перо все-таки возвращает. — Поликсена, нам с профессором Слагхорном нужна практическая помощь, а не эти твои шуточки.       — Ладно-ладно, — закатывает глаза подруга. — В некоторых вопросах ты скучнее Биннса, ей-Мерлин.        Слагхорн, шумно вздыхая, встает и грузным шагом уходит в кладовую, напоследок лукаво погрозив им пальцем. Поликсена молчит пару минут, вчитываясь в следующий пергамент, и Северус с тревогой замечает, как ее лицо просветляется. Она поднимает на него нарочито невинный взгляд и громко шепчет:       — На это письмо ты захочешь ответить сам. Тут интересуются длиной твоей палочки, а я не вполне компетентна в этом вопросе.       Он подскакивает к ней, выхватывает пергамент из рук и, пробегая глазами по строчкам, бледнеет. Так уж у него повелось: Северус никогда не краснеет — ну и отлично, с такими подругами чревато краснеть.       Аккуратные строчки в чужом письме неумолимы: анонимная поклонница действительно интересуется длиной его палочки. Судя по грамматическим ошибкам, иностранка, скорее всего, из Шармбатона. Гнездо разврата этот чертов Шармбатон! И надо же было, чтобы именно это письмо попалось Поликсене на глаза!       — Я отвечу сам, — чопорно отвечает Северус и возвращается к себе за парту.       — Неужто грядет роман по переписке? — смеется Поликсена ему в спину. — Очень романтично.       Каролина сочувственно ему улыбается, а Северус думает о том, что однажды все-таки придушит Поликсену и получит от этого огромное удовольствие. Ну и змея…              Прийдя в себя, Северус поймал себя на том, что улыбается. Действительно змея, очень точно подмечено, и шуточки у нее всегда были на грани фола. Он потер глаза рукой: под веки словно насыпали колючего песка. Наколдовал Темпус: четверть третьего ночи.       Решение пришло само собой. Северус встал из-за стола, подошел к камину и, сыпанув в него горсть летучего пороха, четко произнес во взметнувшееся зеленое пламя: «Приемное отделение Мунго».       В больнице было тихо и неуютно, словно тут незаметно для остального мира случился локальный апокалипсис, и в живых почти никого не осталось. Пожилая привет-ведьма дремала, сидя за стойкой и сложив руки на животе, и Северус прошел мимо под дезиллюминационным, не потревожив ее чуткий сон. Отделение последствий заклинаний и проклятий он нашел без особых проблем, ноги будто сами принесли на нужный этаж. Понимание пришло немного позже: Северус тут уже бывал, он сидел вот здесь, на непритязательных стульях в коридоре, ожидая вердикта колдомедиков. Каролина, — стукнуло в виски. — Здесь лечилась Каролина.       Он прошагал по пустому коридору мимо одинаковых белых дверей, бегло читая прикрепленные на них латунные таблички. Не то, все не то — сплошь лечебные кабинеты, а не палаты пациентов. Коридор вильнул влево, и Северус увидел в конце, на фоне окна, женский силуэт. Поликсена сидела с ногами на широком подоконнике, глядела на улицу и курила, а одна из оконных створок была распахнута настежь, впуская в помещение холодный ноябрьский воздух, пахнущий прелыми листьями и дымом костра.       Она почуяла его приближение даже под дезиллюминационным — резко обернулась, окинула коридор взглядом и жестко сказала:       — Я не настроена шутить. Кто бы ты ни был, назовись сейчас же.       — Сурово, — усмехнулся Северус, снимая заклинание, и Поликсена фыркнула, расслабляясь на глазах. — Закрой окно, простудишься.       — Да ни в жисть, — залихватски подбоченилась подруга, но тут же поникла, сгорбилась и снова затянулась сигаретой. — Отстань от меня с нотациями, Мерлина ради. Тошно мне.       — Как Панси? — спросил Северус, становясь рядом и опираясь поясницей о жесткое ребро подоконника. — Что говорит Сметвик?       — Иппи-то? — невесело хмыкнула Поликсена и заправила падающую на глаза прядь волос за ухо. — Что и обычно, в этих вопросах он скользкий, как угорь. «Прогноз благоприятный, состояние стабильное, ничего гарантировать не могу, иди приляг у меня на кушеточке», — передразнила она.       — Иппи? — скрипуче протянул Северус, усилием воли гася неуместное и неприятное удивление. — Ты же замужняя матрона, что еще за фамильярности?       Поликсена закатила глаза и притушила сигарету о видавшую виды стеклянную пепельницу с узором.       — Он еще Каролину лечил, — пояснила тихо. — Тогда и познакомились. И меня тоже в некотором смысле вытащил: разговоры разговаривал, утешал, убеждал, что я не виновата… Хороший мужик Иппи Сметвик, не ревнуй.       — Вот еще, — небрежно отмахнулся Северус. — Ты, хоть и замужняя матрона, но замужем, слава богу, не за мной, делай что хочешь. Можешь Блэку хоть тройной ряд рогов наставить, ему очень пойдет.       Поликсена хрипловато рассмеялась, оглянулась на соседнюю дверь каким-то затравленным взглядом и принялась рассеянно хлопать по карманам в поисках пачки.       — Что-то я раньше не замечал, чтобы ты так много курила, — неодобрительно отметил Северус, когда она наконец поднесла к сигарете кончик палочки. — Прекращай, ты нужна племяннице живой и здоровой.       Поликсена выдохнула облачко дыма и отвела глаза.       — Когда очнется — брошу, — твердо пообещала она. — Дурацкая привычка, сама знаю. Я еще в школе иногда баловалась, но окончательно подсела уже в Ставке. Подсадили — чужой пример заразителен.       — Чей? — заинтересовался Северус.       — Да уж не твой, — с улыбкой увильнула подруга. — Ты же так и не куришь?       — Профессия не позволяет, — без тени сожаления пожал плечами Северус. — Курение здорово отбивает нюх.       Они помолчали. Неестественная больничная тишина давила на уши, словно обкладывая их ватой. Остро и навязчиво пахло зельями, спиртом и чем-то кислым — так Северус обонял болезнь. Где-то вдалеке уныло тикали казенные часы, отсчитывая минуты до рассвета. Он покосился на Поликсену, запоздало удивляясь ее наряду: темная футболка, джинсы, грубые ботинки, да еще и кожаная куртка с заклепками. Несмотря на заметную невооруженным взглядом усталость, подруга выглядела хоть и непривычно, но возмутительно молодо и дерзко. По-бунтарски даже.       — Я выходила на маггловскую сторону за лекарствами, — пояснила Поликсена, заметив его внимательный взгляд. — У магглов есть кое-какие интересные штучки, Иппи их высоко ценит. И не смотри на меня так пристально, я смущаюсь.       — Тебе идет, — поспешил заверить ее Северус и тут же прикусил язык: вообще-то оправдываться ему было не за что. — Но для новой леди Блэк наряд весьма эксцентричный. И что сказал твой Иппи, увидев тебя… такой?       — Во-первых, Иппи он для меня, а для тебя — доктор Сметвик, — строго поправила его Поликсена и затянулась опять. — Сказал, что мне жутко повезло, что муж в Азкабане, потому что конкретно Иппи запер бы меня дома, дабы никто не позарился на такую дивную красоту. Патриархальные нравы, что поделать, — шутливо покачала головой она. — Даже такой понимающий мужик, как Иппи Сметвик, не ценит свободолюбие моей натуры. Впрочем, думаю, Сири был бы не против: когда я впервые вышла за Барьер, то скопировала именно его стиль в одежде.       — Зачем тебе вообще было ходить к магглам? — заинтересовался Северус, поворачиваясь к ней лицом. — Чистокровные ведь не любят ту сторону: шумно, непривычно, суматошно, да еще и магию использовать нельзя. Грязные магглы опять же ходят толпами — не ровен час поволокут на костер.       — Но-но, — вскинулась Поликсена. — Кому грязные магглы, как тем же Селвинам, а кому ценный ресурс. Что бы вы понимали в деловых интересах благородных семей.       — Ничего, — повинился Северус, разводя руками. — Потому и спрашиваю, раз уж свел дружбу с представительницей такой семьи. Просветишь?       — Да что там просвещать, все как на ладони, — устало усмехнулась Поликсена и потерла глаза пальцами. — Паркинсоны и другие рода, которым для предприятий нужно сырье, всегда втихую закупали его за Барьером. Например, намного дешевле приобрести драгметаллы для амулетов у магглов с их шахтами и лабораториями, чем у нас. Слыхал, может, наши добрые соседи научились делать всякие блестящие камушки чуть ли не с нуля? Так что за Барьером я пусть и не своя, но в обморок при виде машины или телефона тоже падать не стану.       Она помолчала и добавила сухо:       — Опять же, во время войны Лорд ценил нашу семью именно за связи среди магглов.       — Лорд? — удивился Северус.       — А ты думал, — уже в открытую рассмеялась Поликсена. — При всем своем пижонстве он был не дурак и деньги считать умел что твой гоблин. Войны выигрывают в том числе те, кто правильно использует ресурсы, — ну или хотя бы правильнее, чем противник. К тому же через Барьер было очень удобно прокручивать всякие сделки, которые аврорат не одобрял. Делюсь схемой, прямо от сердца отрываю: выходишь к магглам через Мунго, забираешь товар у человечка где-нибудь в Гайд-парке, любуешься на розарий или на озеро Серпентайн и возвращаешься на нашу сторону через Кингс-Кросс. И дело в шляпе.       Северус только головой покачал: эта, теневая, война как-то обошла его стороной.       — И авроры не пронюхали? — скептически поинтересовался он, и Поликсена легкомысленно пожала плечами.       — Мне везло. В крайнем случае, если бы дошло до обыска, всегда можно было стать в позу и потребовать разбирательства, по какому такому праву меня задержали. Предков опять же перечислить, папеньке пожаловаться на аврорский произвол…       — Наглость второе счастье, — беззлобно проворчал Северус, и Поликсена криво ухмыльнулась.       — Я бы предпочла первое счастье, обыкновенное. Впрочем, если с ним у судьбы туго, наглость тоже сгодится, — добавила она неожиданно серьезно и с какой-то бессильной злостью потушила сигарету, вмяла ее в пепельницу.       — Скажи мне лучше, что там с обломками палочки, — после паузы поднял новую тему Северус. — Что в ней было? Странная сердцевина.       — Шерсть ругару, — тихо сказала Поликсена. — А дерево — тис, как у того же Лорда. Для репутации сочетание хуже и придумать-то сложно, но несмотря на суеверия, ничего реально опасного в нем нет.       — И тем не менее Панси в Мунго, — мягко сказал Северус, и Поликсена прикрыла глаза, болезненно искривила губы.       — Я не знаток, — сказала наконец, взглянув ему в глаза как-то растерянно, снизу вверх. — Да и нет в Британии толком знатоков, у Олливандеров же почти монополия на изготовление палочек. Но Патрокл напросился на срочную консультацию к Грегоровичу и показал ему обломки. Тот уверен, что при изготовлении палочки Олли умудрился вплести туда какое-то фамильное проклятье, прямо на этапе соединения древка и сердцевины. Не спрашивай как, Север, я понятия не имею. Но Олливандеры делают палочки с четвертого века до нашей эры, у них наверняка полно фамильных секретов, как и у любой другой старой семьи. Наверное, я тоже могла бы что-то эдакое добавить в наши амулеты, возникни у меня нужда.       — Я не знал, что такое вообще возможно, — признался Северус. Новости были ошеломительные, и он против воли нащупал древко собственной палочки — купленной, между прочим, тоже у Олливандера.       — Вот и Грегорович удивлялся, — горько сказала Поликсена, обхватывая себя руками. Она была похожа на взъерошенного и несчастного воробья. — Но он уверен, да и по всем признакам прав. Север… — она запнулась, но продолжила с заметным отчаянием. — Это я потащила Панси к Олливандеру перед первым курсом. Ты же знаешь: рекомендации Министерства, будь они неладны, да и традиция… Все ходят к Олливандеру. Между нашими семьями были кое-какие счеты, но они остались в прошлом, Олли никогда не требовал виры, не причинял нам неудобств, и я даже не думала… Увидев палочку, решила, что вот она, его запоздалая беззубая месть: подсунул дочке Пожирателя стереотипный инструмент темного мага, отвел душеньку.       Поликсена помолчала, а затем с силой стукнула себя по колену и прошипела:       — Я ведь проверила ее! Я проверила ее на все, что только знала, — палочка была абсолютно безопасной!.. Выглядела абсолютно безопасной, — поправила она себя и сникла. — Что из меня за родитель, если я своими руками вручила Панси проклятый предмет?       — Нормальный родитель, — уверенно, с нажимом сказал Северус: он как никто другой знал, как сильно чувство вины может искорежить человеку жизнь. — Ты защитила Панси от того, что тебе было известно, но защитить ее от неизвестного никому не под силу. Это не первый и не последний раз, когда она столкнется с опасностью, и ты не всегда будешь рядом. И это нормально, даже естественно. Детям нужна свобода, чтобы они имели шанс вырасти по-настоящему взрослыми.       — Или умереть, — угрюмо вставила Поликсена, и Северус закатил глаза.       — Ну тогда в пузырьковую пленку ее заверни — вдруг еще метеорит на голову упадет.       — Дурак, — обиделась Поликсена и мстительно посулила: — Вот заведешь своих детей, посмотрю, как ты тогда запоешь. Небось увешаешь их амулетами и будешь каждый вечер устраивать сеанс легиллименции, чтобы проверить, не обидел ли их кто ненароком.       — Я никогда не заведу детей, — высокомерно отрезал Северус, скрещивая руки на груди. — Мне намного больше нравится смеяться над теми, у кого они есть.       — Небось, если бы Эванс все-таки пала жертвой твоего обаяния, все было бы иначе, — недоверчиво покачала головой Поликсена, и Северус пожал плечами, но честно задумался.       Что было бы, если бы Лили действительно выбрала его, а не Поттера? Были бы они счастливы? Что-то внутри поспешило выкрикнуть «да!», но Северус подозревал, что вряд ли. Судя по жизненной траектории Лили, та ценила вещи, которые его самого мало трогали: домик, садик, пышная свадьба, затем, почти без перерыва, пухлощекий младенец в люльке. Одним словом, мещанский идеал, тарелочки в цветочек. Ничего такого, прекрасная жизнь, но Северусу она подходила мало. Он представил себе, как корпит в домашней лаборатории над каким-нибудь коммерческим зельем (надо же на что-то кормить молодую семью), пока Лили хлопочет на кухне и воркует над плачущим ребенком, и поймал себя на том, что брезгливо морщится.       — А ты почему не заведешь своих? — брякнул он, все еще находясь под впечатлением от приторной картинки, и тут же осекся.       — А что, может, и заведу, — криво усмехнулась Поликсена и добавила с неожиданной горечью: — Вот стану вдовой, похожу с полгодика в черном крепе и присмотрюсь к брачному рынку. А что? Патрокл, того и гляди, станет отцом вторично, а мне даже разочек нельзя?       — Мои поздравления, хоть и авансом, — процедил Северус, склоняясь в издевательском полупоклоне. Патрокла Паркинсона он не любил. Конечно, тот был в своем праве, но все равно его повторный брак и вероятное скорое отцовство Северус воспринимал как предательство памяти Каролины. Нерационально, но что поделать — ничто человеческое ему было не чуждо.       — Не скалься, — одернула его Поликсена. — Мне тоже обидно, но… он прав, Север. Жизнь идет своим чередом, и от того, что Патрокл похоронил себя на пять лет, никому лучше не стало. Да и ты тоже хорош — замуровал себя в Хоге, ходишь в трауре… не вскидывайся, твои вечные черные сюртуки никак иначе не воспринимаются. И я понимаю тебя, но и Патрокла понимаю тоже. Время лечит, Север, очень мудрая мысль. Поразмысли над этим на досуге.

***

      Первым, что увидела Панси, открыв глаза, была стена невнятного бежевого цвета. Затем она заметила собственные руки, бледные и слабые, лежащие поверх одеяла, словно у покойницы, тумбу рядом с кроватью, на которой стояла ваза с ворохом пушистых бордовых астр, и тетю, сидевшую на стуле у кровати. На плечи Поликсены был небрежно накинут белый больничный халат, и выглядела она скверно: синяки под глазами, заострившиеся скулы, сухие потрескавшиеся губы. Тетя смотрела куда-то вдаль, за спинку кровати, — по едва заметному притоку свежего воздуха Панси догадалась, что в той стороне приоткрыто окно, — и на ее лице застыло непривычное выражение. Панси поискала в голове подходящее слово, и когда нашла, то удивилась собственному подбору слов: чувство, написанное на лице тети, было похоже на смирение, на принятие…       Поликсена перевела на нее отрешенный взгляд и едва заметно вздрогнула. Затем улыбнулась краешком губ.       — С добрым утром, Спящая красавица, — сказала она хриплым голосом, будто долго ни с кем не говорила. — Как ты себя чувствуешь?       — Нормально, — покривила душой Панси и, подтянувшись на руках, села в кровати. — Где я?       — В Мунго, — печально сказала тетя и отвела взгляд. — Что ты помнишь?       Панси нахмурилась, вспоминая. Уговоры Драко во внутреннем дворе у старого фонтана, внимательный взгляд Гарри, мучительное нежелание соглашаться с их доводами… в ее ушах раздался оглушительный треск белой палочки, и Панси болезненно поморщилась. Тетя, все это время внимательно наблюдавшая за ней, кивнула.       — Вижу, помнишь все, — Поликсена помолчала, потерла глаза и украдкой зевнула в ладонь. Панси насторожилась:       — Сколько я спала?       — Три дня, — мягко сказала тетя. — Ты спала три дня. Сметвик влил в тебя целую батарею зелий, сказал: очень сильное истощение. Ты будешь в порядке, Панси, даю тебе слово: Иппи знает толк в колдомедицине.       Они помолчали, и Поликсена вздохнула и поменяла позу, закинула ногу за ногу, придерживая левой рукой лодыжку в низком грубом ботинке. Устало потерла переносицу.       — Здесь должен быть очень важный воспитательный момент, — сказала она, — но я не стану читать тебе нотации. Уверена: ты и так понимаешь, что тебе стоило довериться мне и сразу все рассказать — про сны, про зов палочки, про то, что забрала ее в школу без моего разрешения…       Панси кивнула и отвела глаза. Ей было мучительно стыдно.       — Я не стану говорить о том, что ты сама знаешь, — решительно подытожила Поликсена, и ее тон вдруг смягчился. — Я скажу кое-что другое, то, чего ты сама себе не скажешь. Ты не виновата, Фиалка.       Эти слова будто прорвали что-то внутри, какой-то болезненный нарыв с тугими горячими стенками, и по щекам Панси против ее воли побежали слезы. Она закусила губу и плотно зажмурилась, а затем почувствовала, как тетя садится рядом поверх одеяла, снимает обувь, закидывает ноги на кровать и обнимает ее за плечи. Панси прижалась к Поликсене, чувствуя, как страх и горечь потихоньку отступают, растворяются за надежным кругом тетиных рук, в ее уютном тепле. Поликсена поцеловала ее в макушку, как маленькую, и продолжила задумчиво:       — Ты не виновата, я не виновата… И я все думаю, думаю все эти три дня напролет — так кто же тогда виноват? И не могу понять. Знаешь… иногда мне кажется, что магглорожденным все-таки намного легче, — когда они приходят в наш мир, они в ответе только за самих себя, за свои поступки, а мы страдаем из-за ошибок своих отцов, дедов… Это несправедливо, но так сложилось: нам больше дано на старте, но и спрос с нас выше.       — Это все палочка, да? — сказала Панси и завозилась, пытаясь обернуться, чтобы заглянуть Поликсене в лицо. Та в ответ обняла ее еще крепче, и Панси сдалась, окончательно расслабилась и откинулась на подушки. Она продолжила со стальной уверенностью, сжимая кулаки: — Олливандер что-то с ней сделал. Как ему это удалось? Я была уверена, что волшебную палочку в принципе невозможно заколдовать!       — Я тоже так думала, — эхом отозвалась тетя. — Но умные люди подтвердили мои догадки. Если кто-то и смог бы проклясть палочку, то только один из Олливандеров.       Поликсена помолчала, ласково гладя Панси по волосам, а потом повинилась:       — Наверное, я должна была что-то заметить, но я и предположить не могла, что он зайдет так далеко. Очень подлый ход, не ожидала от Олли. Панси, я не секу в изготовлении оружия, но по обломкам и по рассказам мальчишек уяснила самое главное: эта дрянь была настроена только на тебя, и никто другой не слышал ее зова. Когда ты вернулась домой на каникулы, она начала звать тебя во снах и в итоге получила свое — ты забрала ее в школу, и она продолжила насылать кошмары уже там. Притяжение палочки было настолько сильно, что ты не могла — да и не хотела с ней расставаться. А самое противное — то, что никто не заподозрил бы ничего странного, никто в своем уме не подумает на палочку, — она фыркнула и добавила, — кроме самоуверенного мальчишки, который вырос у магглов и наши традиции ни в кнат не ставит.       — Но почему Олливандер это сделал? — с болью спросила Панси. — Я ведь сходила с ума, теперь я это понимаю… не могла спать, мне и наяву что-то мерещилось… я даже начала думать, что опасна для окружающих! Зачем Олливандер так со мной поступил?       Он же взрослый, — хотелось выкрикнуть Панси. — Он не должен был творить со мной такое, мне ведь было всего одиннадцать лет, когда он всучил мне эту деревяшку! Я пришла в его магазин в ожидании чуда, в один из самых счастливых дней моей жизни, а вместо верного инструмента получила проклятый предмет! Я ведь видела Олливандера впервые в жизни — так почему же он это сделал? И почему дал палочку именно мне?       — Что ему сделали Паркинсоны? — убито спросила Панси, понимая: это не случайность. — Он ведь хотел причинить боль совсем не мне, правда? Я для него всего лишь способ дотянуться до кого-то из семьи.       — Да, — подтвердила Поликсена. Она оперлась подбородком о макушку Панси, как иногда делала раньше, и промолвила: — Олливандер винит нас в смерти своей дочери. Он не прав, но, видимо, ему плевать на правоту. Олли как раненый зверь, зациклился на доступной ему цели.       — И что мы сделали с его дочкой? — Панси напряглась в ожидании кровавой истории и почувствовала, как тетя тяжело вздохнула.       — В том-то и ирония, что ничего… Я расскажу тебе все с самого начала. Возможно, мне стоило поделиться с тобой еще тогда, перед первым курсом, но я не думала, что старина Олли решится на какие-то конкретные шаги — он молчал столько лет, и я была уверена, что горькие слова так и останутся словами… И уж тем более не ожидала, что вместо того, чтобы мстить взрослым, он сорвет злость на ребенке.       Поликсена помолчала, собираясь с мыслями, и Панси внезапно поняла, почему она такая задумчивая: все эти три дня, с того самого момента, как тетя сложила паззл вместе, она прокручивала эту давнюю историю у себя в голове, пытаясь понять, почему все вышло так, как вышло.       — Олливандеры прибыли в Британию вместе с римскими легионами, как и мы, — сказала тетя, и Панси невольно улыбнулась: Поликсена и правда начала рассказ с самого начала. — У них были полезные навыки — во время военных кампаний запасные палочки лишними не бывают. Наши семьи неплохо ладили: похожие привычки, обычаи, одинаковые трудности в новой враждебной стране… Со временем мы заняли близкие ниши: Олливандеры делали палочки, а Паркинсоны — щитовые амулеты. Мой отец и Олливандер в шутку звали себя «Союз Меча и Щита» — потому что наши семьи вместе создавали и оружие, и защиту от него. Я не раз бывала у них дома, мы тесно сотрудничали, даже несмотря на полукровный статус главы Олливандеров. Магглорожденная матушка дала Гаррику совсем не подходящее ему имя, поэтому все звали его по фамилии, а мой отец на правах приятеля сокращал до Олли… папаша Олли. Поэтому когда Лорду взбрело в голову, что он хочет видеть Олливандера в своих рядах, на уговоры отправили именно Приама Паркинсона.       — Лорд хотел заполучить себе карманного изготовителя палочек, — догадалась Панси и против воли восхитилась элегантностью этой идеи. — Он хотел лишить своих противников доступного оружия.       — В яблочко, — хмыкнула тетя. — Но отец провалил задание: Олливандер встал на дыбы и указал ему на дверь. Впрочем, уже через пару недель я столкнулась нос к носу с дочерью Олли, Сабиной, и не где-нибудь, а прямо в Ставке. Она училась на одном факультете с моей сестрой, мы в шутку звали ее Тихоней Саби. Такая неприметная серенькая мышка: пучок на голове, квадратные очочки, глазки в пол… все ходила в любимицах у мадам Пинс. Не знаю, поделился ли с ней сам Олли или она просто подслушала тот разговор, но Саби желала помочь делу Лорда. Она была готова не только делать палочки, но и раскрыть фамильные секреты, научить семейному делу всех желающих. Ее отдали под начало Августуса Руквуда — был у нас один рябой умелец из невыразимцев.       — Но почему она пошла на такое? — Панси не могла поверить своим ушам. Отдать все наработки семьи, все результаты, накопленные за столетия упорного труда, чужакам — причем просто так, за высокую идею? Это шло наперекор всему, чему учили саму Панси, и она сомневалась, что в семье Олливандеров, несмотря на вливание свежей крови, было какое-то другое воспитание. — Она так верила в правоту Лорда?       — О нет, — Панси почувствовала в голосе Поликсены ядовитую усмешку. — Сабина не была идейной, на стороне Лорда их вообще можно было пересчитать по пальцам: большинство ведь было выпускниками Слизерина, не те натуры, чтобы слепо верить в идеалы. У Тихони Саби был шкурный интерес — она страдала по моему однокурснику, Сандро Эйвери. Безответно. Иногда так бывает: скромных невзрачных девочек ужасно тянет на плохих мальчиков, причем чем меньше этим мальчикам есть дело до таких девочек, тем сильнее они увязают. Видимо, отец в пылу спора проговорился о том, что за Лордом пошли и другие семьи из Священных Двадцати Восьми, упомянул Эйвери… И Сабина решила, что если станет важной фигурой в Ставке, то каменное сердце Сандро дрогнет.       — И что, дрогнуло? — скептически поинтересовалась Панси, и Поликсена покачала головой, а ее распущенные волосы щекотно мазнули Панси по щеке.       — Конечно, нет. Сандро был мажором и плейбоем — такой себе золотой мальчик. Дела у семьи Эйвери шли прекрасно, да и у него самого губа была не дура: если бы он и остепенился, то выбрал бы самую-самую. А Сабина была на три четверти магглорожденной, одна только радость, что с хорошей фамилией. Так что то, что теперь она крутилась у него перед глазами, никак не повлияло на его симпатии.       Поликсена помолчала, а затем продолжила сухо и отрывисто:       — У этой истории печальный конец. Нашу Джульетту арестовали сразу вслед за ее рябым ментором, а Ромео погиб при задержании — по словам авроров, оказал сопротивление. Сандро мог — он любил лезть на рожон.       — Сабина сейчас в Азкабане? — предположила Панси.       — Была в Азкабане, — вздохнула тетя. — Саби сошла с ума и умерла через пару лет, прямо там. У ее брата, Криса, руки растут не из того места, к тому же он пошел по аврорской линии и души не чает в своей работе. После папаши Олли не останется никого, кто продолжил бы семейное дело. Теперь ты понимаешь?       Панси медленно кивнула. Она и правда теперь все понимала.       — Олливандер винит Паркинсонов в том, что его род угаснет, — медленно проговорила она. — Точнее, род-то продолжится, но вот дело его жизни умрет вместе с ним. Но почему он винит именно нас? Почему не Руквуда и не Лорда? Или тех же Эйвери?       — Потому что многие люди мстят не тем, кто на самом деле виноват, а тем, до кого могут дотянуться, — жестко сказала Поликсена. — Руквуд и Лорд вне пределов досягаемости, пускай и по разным причинам. Что же касается Эйвери… Сандро погиб, но даже если бы выжил, Олливандеру намного проще и приятнее грешить на моего отца. Многоопытный потомок Одиссея сманил невинную юницу сладкими речами… Звучит лучше, чем суровая правда: Саби продала секреты семьи добровольно, причем задешево — за возможность лишний раз попасться на глаза Александру.       В наступившей тишине Панси чувствовала, как гулко и медленно бьется ее сердце, слышала, как переговаривается кто-то за дверью палаты, как тонко звенит стекло где-то в коридоре. Редкое осеннее солнце нагревало голову, и мысли текли лениво и неторопливо, как медленная река.       — Почему Олливандер выбрал именно меня? — наконец спросила она. — Он ведь мог вызвать на дуэль отца… Или, если боялся сражаться сам, мог велеть сыну-аврору.       — А вот здесь мы и дошли до моей вины, — подобралась Поликсена. Панси почувствовала плечом, как она вся напряглась, словно перед прыжком в холодную воду. — Я мерила Олли по себе: я никогда не стала бы мстить ребенку. Моя ошибка: я недооценила чужую подлость и изворотливость.       — Я думаю, он хотел, чтобы это было символично, — подумав, предположила Панси. — Око за око, дочь за дочь. Сабина Олливандер сошла с ума — и он хотел, чтобы я повторила ее судьбу. Чтобы род его врагов тоже угас вместе с единственной наследницей… Он ведь тогда не знал, что вскоре мой отец женится повторно, — горько и тихо добавила Панси. — Что я больше не наследница.       Тетя обняла ее крепко-крепко, и Панси вдруг пришла в голову фривольная, но такая приятная мысль: ну и дракклы с ним, с тем наследством! Тетя любит ее любой — и так ли уж важно, кто станет следующим главой рода Паркинсон?       — Что теперь будет? — спросила Панси, и Поликсена вздохнула.       — У нас есть три пути. Первый — официальный. Устроить разбирательство, подать жалобу в аврорат, передать им улики и надеяться, что Крис Олливандер ставит справедливость выше родственных уз. Он дослужился до целого зама Скримджера — так что если захочет, то легко замнет дело, а мы не в том положении, чтобы громко возмущаться. Панси… это дело неминуемо станет достоянием общественности. Оно поднимет старую грязь, напомнит всем, что мы держали руку Лорда.       Панси представила себе шумиху в прессе, полощущей историю ее семьи, злые шепотки в Хогвартсе, осуждающие, недоверчивые взгляды в спину, и поежилась.       — Второй — традиционный, — продолжила тетя, и голос у нее был печальным. — Я вызову папашу Олли на дуэль, его сынок встанет за родителя грудью, выйдет сражаться вместо него, и мы вляпаемся в конфликт с действующим аврором. Вообще-то Крис должен разграничивать личные дела и служебные, но вряд ли станет. Это значит, что на наши предприятия заявятся внеочередные проверки, а к личным делам будет проявлен особый интерес. И это, уж поверь, было бы весьма некстати.       — А третий? — спросила Панси пересохшими губами.       — А третий — меркантильный, — угрюмо сказала Поликсена. — Твой отец потребует от Олливандеров виру за нанесенный ущерб. Деньги нам больше не нужны, спасибо Розабелле, но мы можем взять с них умениями. Например, секретами изготовления палочек — раз уж Олли некому передать дело, пускай лучше передаст его нам, чем кому-то еще. Но ты должна кое-что понять, прежде чем выбрать этот вариант: старик уже перешагнул за черту приемлемого, это враг, которому наплевать на справедливость и честь. Оставлять его за спиной, живым и здоровым, опасно.       — Тогда есть и четвертый вариант, правда? — спросила Панси упавшим голосом. — Не поднимать шум и не вызывать на дуэль, а просто втихую устранить его чужими руками. И ты такая грустная, потому что вы с отцом хотите, чтобы я решила сама, что делать с Олливандером. Чтобы выбрала, жить ему или умереть. Это жестоко, тетя.       — Жестоко, — согласилась Поликсена, и Панси заметила тщательно скрываемую боль в ее голосе. — Фиалка, мне очень жаль, что так сложилось, что твой первый настоящий враг оказался не ровесником, а обезумевшим от горя стариком. Я хотела бы, чтобы ты набивала себе шишки на ком-то попроще, но вышло как вышло. Мы подстрахуем тебя и подскажем, но тебе пора учиться делать неприятный выбор.       — Я не хочу, — прошептала Панси, до боли сжимая кулаки. — Не хочу.       Поликсена поцеловала ее в макушку, обняла — и промолчала.       — А я замуж вышла, — нарочито весело сказала она и вытянула вперед руку. Панси присмотрелась: на безымянном пальце тети, длинном и изящном, красовался знакомый с детства перстень, но камень потерял черноту, налился красным, как свежая кровь.       — За кого? — Панси взяла ее ладонь в свои руки и внимательно рассмотрела камень. — Я думала, ты не можешь ничего поделать со своей помолвкой. Неужели получилось ее расторгнуть? И кто счастливый жених?       Вопросы сыпались из нее, как из мешка, сами собой, и в глубине души Панси радовалась смене темы: за ничего не значащими разговорами ей хотелось спрятаться от выбора, повисшего над ней как дамоклов меч.       — Я решила не бегать от судьбы и выскочила за Сириуса, — хмыкнула Поликсена. — Теперь я леди Блэк, и у меня есть свой собственный дом в Лондоне. Когда Гиппократ выпустит тебя из своих цепких лап, я заберу тебя туда — поможешь мне обустроиться, а на каникулы пригласим мальчишек. В школу я тебя верну уже в новом году, тебе стоит отдохнуть. Как тебе мой план, хорош?       — Ты счастлива? — Панси отодвинулась и повернулась к Поликсене лицом, сложила ноги по-турецки. Тетя беспечно пожала плечами, и Панси досадливо покачала головой. — Зачем ты тогда это сделала?       Поликсена вздохнула и, потянувшись, ласково пригладила ей встрепавшиеся волосы.       — Я разрубила гордиев узел, — пояснила она. — И получила благодаря этому пару приятных бонусов. К тому же… велика вероятность, что скоро мне пригодится траур.       Панси кивнула: в Азкабане долго не живут… Внезапная мысль прошила ее молнией, и она встрепенулась:       — Только не говори мне, что ты это затеяла ради Гарри! Тетя?       — Ну не только ради него, — улыбнулась Поликсена — впервые за этот день нормальной, а не кривой улыбкой. — Но и ради него тоже. Ты ведь не против?       Панси укоризненно покачала головой: ну что за глупости, как она может быть против? Наверное, иди речь о ком-то другом, она могла бы приревновать тетю, но к Поттеру?       — Я очень рада, — сказала Панси с чувством. — И уверена: Гарри будет в восторге. Я же вижу: он готов руку себе отгрызть, чтобы только у него была настоящая семья.       — Я не очень-то гожусь в воспитатели, — внезапно сказала Поликсена, глядя на нее в упор, и Панси оценила ее откровенность. — Я могла дать тебе куда больше времени и внимания… В том, что ты не доверяешь мне, очень много моей вины. Прости меня. Я не смогла толком заменить Каролину.       Панси вздрогнула, услышав это имя, — тетя так редко его произносила…       — Я давно хотела рассказать тебе, — продолжила Поликсена, опустив голову. Длинные каштановые волосы прятали лицо. — Каро умерла не из-за болезни. Пообещай дослушать меня до конца, ладно? Она погибла из-за меня…