Тринадцатого - отомщение

Проснулся Ник от того, что кто-то несильно пихал его в бок. А потом ещё и запах достиг его пробуждающегося мозга. Застонав, Ник приоткрыл глаза и, увидев перед собой мусорку, снова прикрыл их, восстанавливая в памяти всё произошедшее с ним накануне. Так, прошлым днём он, как обычно, залез в дом соседа. Это уже стало его каждодневной традицией. В том доме он снова занимался всякой фигнёй, пока Питерсон, кипя от ярости, пытался изгнать его вон. И, кажется, у него всё-таки это получилось. По крайней мере, голова у Ника болела жутко, в теле поселилась болезненная усталость, а небольшие синяки на теле свидетельствовали о том, что после жёсткого выруба его довольно бесцеремонно тащили к выходу, оббивая его бесчувственным тельцем все мыслимые и немыслимые углы. В этом был весь Теодор. Нет, по сути, он был прав в своей жестокости — как минимум это был его дом, и Ник сам виноват в том, что лазал по чужой обители. Но это не отменяло того факта, что вёл он себя совсем не как добропорядочная омега. Да-да, нелюдимый и злобный сосед Ника был омегой. Ротт бы и сам не поверил, если бы не видел течку своими глазами. Питерсон тщательно охранял себя от посягательств посторонних. Более того, из-за непринятия отношений с альфами он когда-то ограничил себя в передвижении, начав вести буквально хиккский образ жизни: заперся в огромном мрачном доме и пользовался услугами доставки, чтобы не ходить лишний раз по магазинам. Повезло ему ещё, что в их штате не было закона, который запрещал бы омегам жить самим по себе. Тем не менее, на домогательства альф правительство штата смотрело сквозь пальцы, и Ник пользовался этим, без проблем с полицией и соседской моралью посещая дом Питерсона против воли самого Питерсона. Впрочем, закон штата не запрещал и омеге оказывать сопротивление. Просто помощи от прочих граждан она могла не ждать. Питерсон, к слову, и не ждал. И без всякой помощи он умел начищать наглую холёную Роттову задницу. — Доброе утро, Никки! — весело поздоровались с ним мусорщики, прибывшие на место работы. Тут его знал каждый дорожный рабочий, ибо Питерсон постоянно оставлял его возле мусорки, когда выкидывал из дома. В первое время это вызывало у многих недоумение, и мусорщики даже пару раз пытались вызвать полицию, думая, что нашли мертвеца. А потом и они привыкли к этой встрече и смотрели на Ника разве что с весельем и пониманием. «Своенравная омега», — отвечал на все вопросы Ротт, и мусорщики понимающе скалились. — Кстати, парень, сегодня тринадцатое, — заметил один из них, когда Ник, отряхнувшись от пыли и сняв с волос очистки, отошёл к дороге. — Правда? — Ник остановился и полез в календарь. И правда, было тринадцатое. Ушибы и синяки тотчас магическим образом прекратили болеть, а настроение значительно улучшилось. Тринадцатого у Питерсона была течка. Она повторялась из месяца в месяц строго в определённый день. Во время течки Питерсон становился вялым и слабым и страстно желал спариваться. Пока не было Ника, он пережидал этот день в одиночестве и, кажется, даже умудрился снизить своё природное либидо. Но с приездом Ротта и его вылазками в соседский дом течка вернулась в тройном размере. Ник в первый раз жутко испугался, когда обнаружил «проблему» своего соседа. Но потом, чуть свыкнувшись, он понял, что судьба, особо не баловавшая нищего парня, внезапно смилостивилась к нему и подарила хоть и злобную, мстительную, очень агрессивную, но омегу. Мнения Питерсона на этот счёт никто не спрашивал, но он, хоть и жестоко бил Ника во все дни, кроме тринадцатого, тем не менее, не пытался избавиться от него каким-то более радикальным и действенным способом, из чего Ник заключил, что он, в целом, не против, просто поддерживает имидж злой твари. — Отжарь его, заставь подчиняться, парень! — смеясь, крикнул ему вслед болтливый мусорщик, и Ник, проворчав что-то утвердительное, бросился к своему дому, который посещал так редко, что знал его хуже, чем дом соседа. Он быстро принял душ, смывая с себя запах мусорки, и, высушив волосы, полез на антресоль, где ещё с прошлого месяца припас для «своей» омеги подарок. Положив коробочку в карман, он на всякий случай побрызгался купленными в городе альфа-феромонами и решительно двинулся в сторону виднеющегося в тумане дома напротив. Тринадцатого Питерсон едва ползал по дому, и Ник решил его помучить в отместку за то, что проснулся на вонючей мусорке. А ведь уже был ноябрь и ночь казалась довольно холодной! Цветы в кашпо, стоящие у входной двери, выглядели растерянными и брошенными. Они покачивались на ветру, задевая пушистыми головками сухую лейку, и словно не понимали, почему хозяин опаздывал с поливом, ведь обычно он был довольно педантичен. Ник вздохнул, глядя на них. Что ж, можно было ещё немного помучить Питерсона, который прекрасно знал, что сегодня на нём отыграются за все те побои, что он устраивал незваному гостю весь месяц. Взяв лейку, Ник сходил на задний двор и, набрав воды в неё из-под уличного крана, тщательно полил потянувшиеся к нему растения. Заняло это где-то двадцать минут, ибо цветов у Питерсона было достаточно много. Наконец, разобравшись с этим дельцем, Ник выдохнул и впервые за месяц вошёл в дом официально, то есть через дверь. Обычно он использовал для этого окна или задний вход, когда заставал его незапертым. В доме было сумрачно и тихо. Так тихо, что Ник услышал мерный шум от холодильника где-то в глубине комнат. Он снял грязные ботинки, степенно разделся, повесив куртку на вешалку возле двери, и осмотрелся. На глаза ему попались мягкие тапочки, тихонько стоявшие недалеко от входа, и по губам Ника зазмеилась ухмылка. — Теодор, детка! Папа дома! — крикнул он, надевая тапки на ноги. Размер подошёл идеально — значит, это были новые, купленные специально для него, обувки: у Питерсона нога была чуть меньше. Ника слегка тронула попытка омеги бесконтактно извиниться, но, по его мнению, этого было мало. — Да ты меня балуешь, — заметил он удивлённо, когда, пройдя на кухню в поисках Питерсона, увидел тщательно сервированный стол. От чая ещё исходил парок, а в большой миске посреди столика расположилась горка конфет. Их было много и разных видов, и выглядели они так, будто их тщательно отбирали, а потом плюнули и просто свалили в общую кучу, для надёжности придавив сверху тремя засахарёнными мандаринами. Питерсон ненавидел сладкое и из напитков уважал лишь молоко определённой жирности, а вот Ротт был тем ещё сладкоежкой, так что не составляло труда догадаться, что всё это разнообразие было для него, что слегка так настораживало. Ник достал специальный прибор и придирчиво проверил конфеты и чай на посторонние примеси. Их не оказалось, и Ник удивился ещё больше. Питерсон буквально пытался задобрить его, чтобы он его не искал? Или чтобы не избил в ответ? — Я начинаю волноваться, Тео, — заметил Ротт. Закинув в рот пару конфет и пригубив чай, он вновь отправился на охоту. Его альфовские инстинкты усилились, чувствуя рядом запах течной омеги. Ник обстоятельно обходил комнату за комнатой, задумчиво внюхиваясь в воздух. Питерсон, видимо, беспокойно метался по дому, оставляя на вещах свой тающий на языке смешанный аромат спелой смородины и мускуса. Хмурясь, Ник направился на второй этаж и спустя пару минут всё-таки нашёл омегу. Питерсон сидел в кресле возле выключенных камер. Услышав шаги Ника, он повернул кресло в его сторону и устало посмотрел на замершего в проёме альфу. Ник придирчиво оглядел его с ног до головы. Под глазами Питерсона были привычные для течных дней синяки. Пот на лбу и слегка расфокусированные зелёные глаза тоже говорили о том, что природа постепенно брала своё. Он тяжело дышал приоткрытым ртом и постоянно увлажнял губы кончиком языка. Когда Ротт подошёл ближе, он слегка собрался в кресле и постарался придать своему лицу грозное выражение, но сейчас оно выглядело не столь грозным, сколь смешным. Ник прыснул и, встав вплотную, мягко погладил его по плечам. — Ну утречка, Тео, — произнёс он, целуя его в взмокший лоб. В ответ Питерсон сдавленно зарычал, будто бы был зверем, а не человеком. Нику это не понравилось, и он несильно ударил его по щеке, процедив: — Цыц! Почему ты здесь, а не в спальне, как обычно? — Иди к чёрту! — хрипло выдохнул Питерсон, потирая порозовевшую щёку. Запах мускуса усилился, и Ник, плотоядно облизнувшись, почти нежно промурлыкал: — Ладно, меня и здесь устраивает. Прежде чем омега сумел переварить его слова, он схватил Питерсона за ворот и выдернул из кресла. А потом, не давая опомниться, развернул к себе спиной и вновь толкнул назад. Выйдя из ступора, Питерсон дёрнулся в захвате, но сделал себе только хуже: ноги его поскользнулись на каплях омежьей жидкости, что попали на пол, когда Ник его схватил, и омега чуть было не упал. В последний момент он схватился за подлокотники и неловко замер, тяжело дыша. Ротт вклинился между дрожащих ног и погладил сжавшиеся ягодицы. — Мы уже проходили это, помнишь? — мягко напомнил он, медленно спуская тёмные штаны к коленям. Питерсон жалобно простонал, беспокойно заметавшись под ним, и Ник ещё раз погладил его поясницу. Несмотря на отчаянные попытки Питерсона сжать ягодицы, он всё же развёл их в стороны и, склонившись, с мурлыканьем лизнул влажный анус. И всё, он выиграл: едва почувствовав внутри себя горячий язык, Питерсон отчаянно взвыл и расслабился, признавая временное поражение. Ник смачно вылизал текущее отверстие, засовывая язык так глубоко, как мог, и оценив тот факт, что к моменту их встречи Питерсон был тщательно подготовлен во всех местах. Это давало надежду на то, что омега всё-таки жаждал его, хоть и не признался бы в этом даже под дулом пистолета. После языка пришёл черёд пальцев. Хоть Питерсон и не нуждался в растяжке в этот день, Нику нравилось щупать его изнутри. Он был таким мягким и тёплым там, глубоко, каким никогда не был снаружи. — Я ведь тоже подготовил для тебя подарок, — признался он, когда вытащил пальцы и облизал их под моляще-злобным взглядом Питерсона. Достал коробочку и, открыв, продемонстрировал её соседу. Тот напрягся, увидев то, что ему принесли, и широко раздул ноздри. — Пожалуйста, не надо, — сипло произнёс он, и Ник присвистнул. — Ого, даже так! Что такое, Тео, м? — он потёр дрожащую дырочку пальцем, растирая выступившую смазку, и вытащил предмет из коробки. Это был обычный вибратор из какого-то гладкого чёрного материала. Ник выбрал его, так как продавец заметила, что от этой штуки внутри текут даже альфы, не то что омеги. Может, это было неправильно, но Нику хотелось слегка помучить Питерсона, отомстив за его дряной характер в течение всех других дней. — Оно… оно там… Нет, не надо! — Питерсон извернулся, пытаясь сделать Нику подсечку и завалить его на пол. Ник до боли впился в чужой загривок ногтями и ткнул Питерсона лицом в кожаную обивку кресла. И, пока омега скользил по полу, пытаясь утихомирить непослушные ноги, решительно ввёл вибратор глубоко в мягкую дырочку. Питерсон осознал это, когда к пульсирующей приятной боли внутри добавились давящее ощущение чего-то постороннего, а следом — лёгкая вибрация, которая пронеслась по нервным окончаниям, как цунами, как волна чистой энергии, заставив волоски на теле встать дыбом от наслаждения. Ник вытащил пальцы, обтёр их об свитер Питерсона и, налегши на него сверху, дразняще прикусил за мочку. — А теперь ты приберёшь эту неприятную лужу, — прошептал он ему на ухо и резко встал, прихватив его за шиворот и помогая тем самым встать и ему. В стоячем положении вибратор сильнее вдавливался в мягкие ткани, и Питерсон тотчас, охнув, согнулся пополам. Ник жестоко вернул его в стоячее положение и слегка подтолкнул к выходу. — Ч… Чт… ты хочешь? — прошептал Питерсон, хватаясь дрожащими руками за проём и прижимаясь к нему щекой. — Возьми швабру и тряпку и вытри эту лужу, — Ник указал пальцем на натёкшую ранее на пол омежью жидкость и безмятежно улыбнулся, ловя на себе взбешенные взгляды. Питерсон выглядел как человек, готовый совершить убийство. Он низко зарычал, морща нос, глядя на него с такой злобой, что белки его глаз покраснели. Но усиливший вибрацию прибор внутри внезапно сбил его сердитый настрой и буквально превратил в стонущее и хлюпающее носом существо. Ник бесстрастно наблюдал за тем, как Питерсон, стекши на пол, царапал ламинат в возбужденной агонии. И лишь когда он хрипло закричал, выгнув спину и беспорядочно задёргав ногами, Ник перевёл вибратор на низшую скорость. Пока Питерсон восстанавливал дыхание, он достал ещё один подарок, который думал приберечь напоследок, но, видимо без него не обойтись. Присев перед омегой, он просунул руку в его штаны и, зажав член, опоясал его тугим эрекционным кольцом. — Не будешь слушаться — уйду, и останешься на грани в одиночестве, — пригрозил он, помогая оглушённому Питерсону подняться. Грудная клетка омеги ходила ходуном, а взгляд казался ещё более расфокусированным. Не бурча и не шипя больше он, придерживаясь за стены, побрёл на первый этаж. Ник отправился за ним, чтобы, в случае чего, придержать, а также чтобы убедиться, что Питерсон не выкинет никаких сюрпризов. Но нет, он не выкинул. Будто подчинился. Ник понимал, что всё это лишь ширма, за которой сейчас бушевали страсти, но всё равно удовлетворённо улыбался. — Пейте, дети, молоко — для здоровья хорошо! — счастливо пел он позже, порхая по кухне. Питерсон, скрючившись, сидел на высоком стуле и страдальчески кривил лицо. Уборка, против обыкновения, выбила из него весь дух. Он неуютно поджал под стулом ноги и елозил задницей по твёрдой поверхности, судорожно вздыхая при каждом новом движении. Ник подставил перед ним стакан с молоком и с удовлетворением отметил красные щёки и поплывший, совсем не злобный взгляд. Сейчас Питерсон поглядывал на него, как любая другая омега на интересного ей альфу. В его зелёных глазах было томление, жажда всё закончить и большая масса возбуждения. Он увидел молоко и потянулся к нему, но стакан дребезжал в его руках, и Питерсон снова поставил его на стол, боясь разбить. — Давай, я помогу, — прошептал Ник, встав за его спиной. Пока Питерсон, смирившись, быстро поглощал молоко, он придерживал его за шею. Кончики пальцев утыкались в венки, и Ротт с удовлетворением чувствовал, как пульс омеги усилился. Он ещё более неуютно завозился на стуле и, фыркнув, отодвинулся от пустого стакана. Ник осторожно повернул стул спинкой к столу и сел так, чтобы оказаться на уровне с притихшей омегой. Питерсон кинул на него усталый, измождённый взгляд и отвернулся. Ротт поймал его лицо и требовательно повернул к себе, мягко оглаживая высокие скулы. Питерсон не был красавцем, нет. У него был массивный подбородок, маленькие глубокие глаза, слегка приплюснутый нос и вечно злой взгляд исподлобья. Но он был желанен Нику. Ни одна другая омега — а их по соседству оказалось больше, чем он предполагал изначально, — не вызывала в нём столько эмоций, сколько этот негативный и ненавидящий всё вокруг мужчина. Ник прижался своим длинным носом к чужому носу и слегка потёрся об него, заставляя Питерсона жмуриться. — Ты такой милый, когда молчишь, — прошептал он в чужие губы и почувствовал, как они изогнулись в бледной усмешке. — Ты… тоже… — тяжело выдохнул Питерсон. Его дыхание, как всегда, отдавало зубной мятой и было очень горячим. Ник рассеянно улыбнулся. Отпустив чужое лицо, он прижал к груди омеги ладонь, а другую положил на его промежность, надавив на прижатый штанами член. Питерсон дёрнулся всем телом и широко раскрыл удивлённые зелёные глаза. Сколько уже было у него этих течек в компании Ника, а он всё никак не мог привыкнуть к чужой руке, которая временами ласкала его. Ник провёл вверх по спрятанному члену, потом вниз, размазывая по штанам смазку. Омега сдавленно задышал, крепко сжав ладонями чужие плечи. Бёдра его мелко подрагивали. — Скажи это, Тео, скажи… — мягко попросил Ник, забираясь руками под свитер и лаская напряжённые соски. Его месть подошла к концу, и теперь Ротт стремился принести в жизнь своей омеги как можно больше нежности, чтобы Питерсон запомнил это и не стремился избавиться от него любой ценой. Соски не были эрогенной зоной Питерсона, но сами неспешные добрые поглаживания вкупе с мягким потиранием чужого носа о чувствительную шею, возбуждённость и продолжавший вибрацию предмет глубоко внутри сделали своё дело. Питерсон задрожал всем телом, всхлипнул совсем не по-своему и растёкся по стулу, хныча в чужой взлохмаченный затылок. — Ч-чёрт… да… ты мне… нужен… — произнёс он едва слышно, обвивая слабыми руками плечи Ротта. — П-пожа… ста… Ник чмокнул его в дрожащие губы. — Моя умница, — тихо промурлыкал он и встал. Питерсон был очень крупным мужчиной — может, в росте он и проигрывал долговязому Ротту, но в плечах был неимоверно шире, а уж по силе их было не сравнить. Поэтому с Ника сошло семь потов, пока он, отдуваясь, дотащил слабо передвигающего ноги омегу до дивана в гостиной. Уложив его на этот самый диван, Ник поспешно задёрнул шторы, чтобы ни одна живая душа не помешала ему наслаждаться соседом, после чего поставил рекорд по скоростному раздеванию. Отбросив одежду куда-то в сторону телевизора, он забрался на диван, нависнув над Питерсоном и смотря ему в глаза. Почему-то подобные взгляды Питерсона весьма смущали. Он прикрыл глаза и гулко выдохнул, беспомощно откидывая руки в стороны. Он как будто предлагал себя на милость альфе, что сейчас возвышался над ним, и это умилило Ника. Медленно он задрал свитер и прикоснулся губами к разгорячённой влажной коже. Животик у Питерсона всё же был, и Ротт ласково огладил ладонью слегка сминающуюся кожу. Пальцы его коснулись лобка и нежно взлохматили пропитанные возбуждённой смазкой паховые волоски. Питерсон нетерпеливо подкинул зад, позволяя снять с себя штаны, после чего, не дожидаясь просьб, согнул ноги в коленях. — Какой ты послушный, Тео! — Ник, поощряя его, погладил внутреннюю сторону бедра. Он вытащил свой член и, придерживая его у основания, одним плавным движением ввёл в текущую дырочку омеги, предварительно, конечно, вытащив вибратор. Питерсон прогнулся в спине и издал протяжный болезненно-томный стон. Альфа проснулся в Нике в полной мере. Порыкивая, он прижал омегу к дивану, навалился сверху, сжимая чужие запястья. Не то чтобы Питерсон сопротивлялся, но Нику нравилось ощущать чужую беспомощность и слушать биение пульса в пережатых венках. Он смачно вылизывал чужую шею под сокращающимся кадыком, глубоко утыкаясь промежностью меж упругих ягодиц. Питерсон словно был создан для его члена. Он мягко впускал его в себя и не менее мягко выпускал, а небольшие — по меркам альф — яйца Ротта удобно прижимались к ямочкам на ягодицах. Разумеется, при такой приятной среде, полнящейся весьма интимными влажными звуками, Ник не мог долго выдерживать неспешный ритм. Он слегка прикусил кожу на шее, начиная более разнузданные и широкие движения. Питерсон одобрил их жалобным скулежом и сильнее развёл ноги, касаясь пятками альфовской поясницы. Диван скрипел и трясся, едва выдерживая мощь спаривания. Вопли буквально насилуемой омеги, полные первобытного возбуждения, и дикое рычание агонизирующего от удовольствия альфы заполнили всё маленькое пространство гостиной. Воздух буквально пропах мускусом, потом и солью. Не выдержав, Питерсон заплакал от наслаждения, так напугав Ника, что он на миг даже переборол инстинкты и остановился, тревожно разглядывая текущие по щетинистым щекам слезинки. — Тео, ты… — он сделал движение бёдрами назад, будто пытался выйти из невольного тела, но в этот момент Питерсон рванул вперёд и, задыхаясь, прижался к его груди. Соска коснулся горячий язык, и Ротта тряхнуло, ведь, в отличие от Питерсона, его эрогенная зона включала в себя и эти маленькие горошинки на грудях. Питерсон снова упал вниз, заставив диван содрогнуться, и широко открыл рот, дыша загнанно, будто скачущая час без перерыва лошадь. Чуть успокоенный, Ник с силой вдвинул член глубоко в дырку, заставив омегу подскочить и заорать от восторга, и принялся за дело дальше. Как диван не развалился, он не знал. В какой-то момент эрекционное кольцо исчезло с члена Питерсона, и тот, кончая в плотно сомкнувшуюся на стволе ладонь Ника, разрыдался так сильно, что даже стал икать. Ник вытащил член, готовый лопнуть от несметного количества спермы, и провёл им по судорожно колышущемуся телу омеги. Достиг чужого лица, и тут Питерсон вновь удивил его: дрожа от схлынувшей неги, он с готовностью разомкнул губы и принял член глубоко в глотку. Хорошо, что у него в принципе отсутствовал рвотный рефлекс, и Ник мог войти довольно глубоко. От осознания того, что ему позволили больше, чем обычно, разум Ника полетел вместе с кукушкой, и наслаждение накрыло его с головой. Он положил руки по бокам чужой головы, тонко взвизгнул и бессильно расслабился, кончая. Если Питерсон и не был готов к тому потоку спермы, что в момент заполнила ему горло, то ничем не подал виду. Поперхнувшись, он быстро пришёл в себя и проглотил всё, что давал ему альфа. Его крупное лицо расслабилось, разгладив морщинки, и он стал даже выглядеть моложе. Облизав губы от пахнущего мускусом семени, он уронил голову на подушку и затраханно посмотрел на Ника снизу вверх. Ник ответил ему долгим взглядом, полным нежности. Он ласково огладил испачканную в сперме щёку и, склонившись, сцеловал белёсые потёки с чужих губ. Во рту разлился непривычный вкус, а в конечностях — слабость. Ротт гулко выдохнул и лёг на диван, крепко вжав в себя уже вовсю дремлющего омегу. В этом был весь Питерсон — сразу после траха он расслаблялся настолько, что моментально засыпал. Течка больше его не беспокоила. Ротт грустно вздохнул, прикрывая глаза. Он знал, что очнётся спустя пару часов — тщательно вытертый салфетками, кое-как одетый и лежащий на мусорке. Они уже столько раз засыпали в объятиях друг друга, а просыпался Ник один. Такова была натура своенравной омеги — Питерсон мог быть каким угодно нежным, когда течка затмевала его разум, но после сна его мудацкое поведение возвращалось вновь, и он снова становился злобным соседом из дома напротив. — Хотя бы в одеяло заверни, Тео… — пробормотал он, медленно погружаясь в сон и совсем не замечая, как по пухлым губам Питерсона скользнула понимающая улыбка. — Учту-у… — едва слышно шепнул омега и теперь уже по-настоящему провалился в глубокий расслабляющий сон.