Отпускай

      Близится лето. Теперь это более ощутимо, чем было раньше. Становится заметно теплее и, как кажется Тарталье, дети ещё меньше думают об учёбе. Он никогда не умел их принуждать заниматься упорнее, да и не имел такого желания, но всё же не потерял глаза. Они не хотят учиться, и, на самом деле, это плохо. Чертовски плохо.       Один только Скарамучча медленно, но верно ползёт вверх по успеваемости, да уже давно хорошо зарекомендовавшие себя ребята не сдаются. Чайльд не знает, насколько он виноват в том, что все остальные становятся менее усидчивыми. Наверное, всё же сильно. В конце концов, кто должен был заставить их, если не классный руководитель?       И всё же, разве не он хотел как можно меньше давить на них дисциплиной? Уже поздно и нечестно менять тактику. Всё равно за считанные два месяца ничего нельзя изменить.       Директор выглядит весьма недовольным, когда обсуждает с Чайльдом проблемы его класса. Или, может быть, он просто опечален, что сборище дураков, навешанное на такого же глупого и совершенно непригодного в роли учителя человека, не смогло исправиться. Не всегда же клин способен выбить клин.       Даже оправдывая себя подробным образом и пытаясь найти объяснение любой мелочи в жесте или выражении лица господина Чжун Ли, Тарталья чувствует себя виноватым. Он подводит единственного человека, ради которого старался. Вернее, думал, что старался.       Если ничего не вышло, значит, усилий и желания было недостаточно, вот что считала Царица. Чайльду никогда особенно не нравился подобный подход к делу, но сейчас он склонен согласиться с ней. Он вообще склонен соглашаться с её методами всё больше и больше по мере того, как замечает, насколько мало прислушиваются к его авторитету.       Конечно, никто и никогда не станет его подводить. Он знает о многих проблемах и вроде как считается среди детей хорошим товарищем, но припугнуть их неспособен. Вряд ли он вообще может быстро и жёстко влиять на них. Нет, только уговаривать, а это всегда медленно действующее и отнюдь не самое рабочее средство.       Тарталья понятия не имеет, почему он до сих пор не вышвырнут вон из школы, и невероятно благодарен господину Чжун Ли. Несмотря на всю его славу, Чайльд скорее вредит, чем помогает. Разве ж это видано, чтобы бывшая звезда фигурного катания гробила свою и без того находящуюся не в лучшем состоянии спину в физкультурном зале? *** — Вам придётся что-то делать, — говорит Чжун Ли, качая головой и откладывая очки в сторону. — Средняя успеваемость класса не только не возросла. Она даже упала, Аякс Александрович. Скоро нужно будет выставлять годовые оценки. Помогите детям хотя бы дотянуться до того уровня, на котором они находились до этого.       Тарталья закрывает лицо руками, даже не зная, что на это ответить. Директор кругом прав, он же сам — неправ. Но что он может сделать? Никто не рожал его в роли воспитателя и не учил быть хорошим наставником. Чайльд всегда сверкал в роли одиночки, нуждающийся только в своей семье да успехах на катке. Теперь же он осознаёт, насколько сложно было забыть эти потребности из-за того, что он вынужден поставить крест на прошлой цели своего существования. — Безнаказанность ещё никому не пошла на пользу, — продолжает Чжун Ли после некоторого молчания. — Она может не повредить, если человек обладает внутренней дисциплиной, но этого мало.       Чайльд кивает, сжимая губы и стараясь не смотреть директору в лицо. Чёрт возьми, он столько раз слышал это наставление, но только сейчас понимает, что нужно было ему следовать. — Вы многое сделали для нас, Аякс Александрович, — добавляет мужчина, всё ещё не дожидаясь ответа. — И Ваше присутствие здесь… весьма полезно для репутации школы. К тому же, Вы не требуете особых условий. Мне жаль это говорить, но Вам следует знать, что только это удерживает меня от того, чтобы предложить Вам… найти более соответствующую желаниям работу. — Вы увольняете меня? — спрашивает Тарталья, почти не осознавая, что говорит.       Чжун Ли качает головой, наконец встречаясь со взглядом юноши. — Нет, — объясняет он терпеливо. — Я не увольняю Вас и не думаю сделать это. Я лишь говорю, что Вы сами можете не захотеть здесь работать. Ваши представления об обучении… несколько отличаются от тех, которых придерживаются в этом заведении. Боюсь, меня не вполне устраивают результаты подобной деятельности. Быть может, в придерживающихся более современных взглядов на дисциплину заведениях Ваши действия окажутся очень желательными. Я не предлагаю Вам уволиться, а рассуждаю о том, что будет лучше для Вас же самого, Аякс Александрович. — Вы думаете, я работаю здесь, потому что мечтаю именно о такой профессии? — спрашивает молодой человек так, будто ответ очевиден. — Я здесь, потому что Вы меня пригласили. И если я хочу развиваться в карьере, я не уйду. Вы дадите мне возможность исправиться?       Директор едва заметно улыбается, и Чайльду кажется, что это выражение лица стоит любых стараний. Он готов хоть сейчас эе стать деспотом, пускай и бесполезно, если господину Чжун Ли того захочется. Пускай это и не сходится с принципами молодого человека, всё же они не так важны, как сидящий напротив него мужчина. Наверное, ничто, кроме семьи, не важно настолько сильно. — Я дам Вам и, возможно, даже не одну, — отзывается Чжун Ли с улыбкой. — Все мы учимся на своих ошибках, сколько поучений бы ни выслушали. Однако я хотел бы, чтобы Вы наконец прислушались. Дружба с мадемуазель Люмин могла бы пойти Вам на пользу.       Тарталья только поджимает губы. Он и сам прекрасно понимает, насколько бесполезно объяснять директору, что эта дама почти ничто по сравнению с ним. Вряд ли господин Чжун Ли воспримет его слова достаточно серьёзно.       Впрочем, может быть, и воспримет. Чайльд не знает, где в его собственных словах пролегает граница между серьёзностью и шуткой и как она воспринимается. — Обещаю сделать всё, что в моих силах, — заверяет молодой человек покорно. — Если получится, конечно. В любом случае, постараюсь.       Чайльд улыбается, как он надеется, достаточно обезоруживающе, но мужчина в этот момент отворачивается, занятый своими мыслями. Это немного печально, но Тарталья уже привык, что в последнее время неудач в его жизни гораздо больше, чем успехов. Не израсходовал ли он всё счастье, на которое имел право, пока как сумасшедший побеждал где-то в далёком-далёком прошлом? — Вы знаете, детям ведь следует сдавать экзамены в следующем году, — после продолжительного молчания говорит Чжун Ли задумчиво. — Если Вы не будете возражать, я передам в Ваши руки другой класс.       Чайльд открывает рот, чтобы уведомить о своём удивлении, но вовремя останавливается. Вполне очевидно желание устранить палку из колеса. Даже такой дурак, как он, это прекрасно понимает. Что ж, так будет лучше и детям, правда, уже избалованным, и ему самому. Не придётся пытаться лично исправлять собственные ошибки и отвечать за их последствия. На самом деле, это большое облегчение, решает юноша. Что может быть лучше? Конечно, господин Чжун Ли вряд ли думал о его удобстве, но всё же хорошо, что и этот фактор случайно оказался учтённым. — Не думал, что такое возможно, но… — Чайльд запинается и с упорством побеждает собственное промедление. — Но был бы благодарен Вам. На самом деле, Вы вполне могли бы просто вышвырнуть меня.       Директор качает головой и едва слышно фыркает. — Я не мог бы, — уверяет он. — Вы достаточно раз уже лишались второго шанса, чтобы я поступил также.       Тарталья не уверен, что Чжун Ли действительно думает именно так, но не хочет вдаваться в подобные мелочи. Пока мужчина говорит настолько очаровательные вещи, пускай они будут хоть сто раз ложью, Чайльд будет верить. Верит же он, будто сможет свыкнуться со своей новой мелкой жизнью, а это, пожалуй, гораздо более очевидная и глупая ложь. — Спасибо, — со всей искренностью говорит молодой человек. — Я рад, что Вы оказались так добры. — Ещё неизвестно, кто из нас добр, — с улыбкой замечает Чжун Ли. — В конце концов, не следует забывать о том, кем Вы являлись всего лишь год назад.       Тарталья пожимает плечами, отбрасывая такую мелочь. Уж это-то точно давно должно было перестать иметь значение! Нет, фанаты у него, конечно, остались, да и ученики, не входящие в состав его класса, немного побаиваются такую важную шишку, но Чайльд не обращает на это внимания.       Для всех сердобольных людей, мечтающих следить за его жизнью даже сейчас, вполне достаточно той позорной экскурсии, решает юноша. Больше он не может и не хочет предлагать. Несомненно, он добивался успеха, но теперь-то перестал. Какая разница, каким он был раньше? — Кстати, об этом, — неожиданно говорит директор, словно просыпаясь от лёгкой дрёмы и пугая Тарталью. — Вы могли бы провести… Всё время забываю, как это сейчас называется… мастер-класс?       Чайльд сжимает челюсти, честно пытаясь не разразиться смехом и, к собственной гордости, вполне справляется с поставленной задачей. Правда, он наверняка выглядит странно, но это уж точно лучше, чем засмеять господина Чжун Ли в лицо за одну маленькую неловкость. — Зависит от условий, — осторожно отзывается молодой человек. Он не хочет делать что-то лишнее, тем более, как он понимает, связанное с чёртовым фигурным катанием. Провести лишний урок физкультуры он готов, но только вряд ли директор стал бы так его называть. Он ведь сам постоянно твердит, что школа придерживается старых принципов. — Вы знаете, что в конце мая состоится выпускной, — начинает Чжун Ли, совершенно не задетый ответом Тартальи. — Не могли бы Вы провести один урок по фигурному катанию для выпускников? — В конце мая? — уточняет юноша таким тоном, будто даёт ответ. — Существуют закрытые катки, — отзывается директор уверенно.       Чайльд не хочет отказываться. Честно, не хочет. Но и учавствовать тоже не может. Его сердце обольётся кровью ещё раньше, чем он ступит на чёртов лёд. — Это весьма необычный способ провести выпускной, — защищается юноша последним аргументом. — Был бы таковым, если бы Вы не оказались олимпийским чемпионом, — парирует Чжун Ли. — Бывшим олимпийским чемпионом, — поправляет юноша. — Бывшим.