Отпускай

      Чайльд стреляет осторожным взглядом вперёд, на спину сидящего перед ним Чжун Ли, и снова утыкается в журнал. На самом деле, его работа прекратилась уже давно. Ровно в тот момент, когда директор заглянул к нему обсудить успеваемость и дисциплину учеников, если быть точным. — Ну да, одна двойка, — мямлит Тарталья, морщась. — Ну так она пустяковая! — История, по-вашему, пустяковый предмет, Аякс Александрович?       Молодой человек слышит опасную тонкую нотку в тоне Чжун Ли, но просто зажмуривается и вздыхает, готовясь к ответному нападению. — Я понимаю, что она нужна многим моим ученикам, но уж точно не тем, которые и без того скоро вылетят! — Чайльд прикусывает язык и косится на продолжающего стоять у окна директора, надеясь, что его чрезмерно эмоциональную порочащую реплику тот не расслышал. — Что Вы говорите? — Директор поворачивается к нему, награждая свойственным одному ему одновременно спокойным, насмешливым и угрожающим взглядом. — Вы сами признаёте, что у этого… хм… молодого человека не лучшая успеваемость? — Нет, конечно, господин Чжун Ли. То есть… Ну, вообще-то он учится уже лучше, чем до этого.       Мужчина выглядит совершенно не убеждённым этим доводом. Тарталья прекрасно знает, что две двойки в четверти до сих пор существуют и никуда деваться не будут, но он не хочет отдавать одного из своих детей в лапы чудовищ учителей и, тем более, их предводителя.        К тому же, Чайльд испытывает слишком страстное желание доказать Чжун Ли, что действительно стоит того, чтобы входить в педагогический состав. Что он не какой-то идиот, умеющий только кричать и свистеть во весь дух, да бегать по всей школе, то отлавливая нерадивых учеников, то устраивая с кем-нибудь шутку.       Нет, это приносит ему деньги, Тарталья должен стараться изо всех сил, но он чувствует, что, не будь над ним начальства в виде Чжун Ли, он бы никогда не лез из кожи вон настолько. Просто этот мужчина должен признать его умения. Только тогда миссия молодого человека в этом бренном мире будет исполнена.       Чжун Ли подходит ближе, теперь опираясь костяшками на стол перед Чайльдом, и задумчиво снимает очки. — Физик обещал подумать над оценкой, а с этой истеричкой я разговаривать просто не могу! Ну честно, она спрашивает с каждого так, будто он собирается сдавать ЕГЭ по её чёртовому предмету! Даже ко мне прицепилась. Почему я-то должен знать, я вообще физрук! — Тарталья взмахивает руками и роняет голову на ладонь, яростно соображая. — На Вас опять наехали, да?       Директор просто поджимает губы, упираясь взглядом в доску на стене поверх головы Чайльда. — Многие родители жаловались на отсутствие дисциплины в классе и подбадривание тех учеников, которые говорят дурные вещи об учёбе, — говорит он сухо, сжимая дужку в кулаке. — Вы должны быть сами дисциплинированнее, если желаете успехов детей.       Тарталья тяжело сглатывает, быстро опуская глаза к блестящему столу и пытаясь придумать хоть какое-то оправдание. Его сердце стекает кровью каждый раз, когда Чжун Ли его отчитывает, тем более вот так, наполовину отстранённо и будто бы давая возможность объяснить положение дел и выпросить прощение.       Самое плохое — никакого объяснения у него даже для самого себя у Чайльда попросту нет. Он не умеет по-другому, не умеет требовать от своих детей того, чего не может требовать от самого себя. Ну какую роль играет дисциплина, если ученики выглядят гораздо более счастливыми и готовыми трудится, когда он вместе с ними придумывает какие-то глупости?       Госпожа Нин Гуан один раз сказала, что он ещё слишком молод, чтобы смотреть на учеников под тем углом, под которым должен каждый учитель. Он скорее сравнивает себя с ними, ставя в один рядок, а не пытается заслужить авторитет и использовать его для благих дел. — Да, я знаю, — бормочет Тарталья, опуская голову ещё ниже и пытаясь исчезнуть из этого мира. — Я знаю. Просто мне кажется, это не лучший подход. К тому же, дисциплина — худшее, что можно было придумать, понимаете, господин Чжун Ли? Надо получать удовольствие от обучения, а не сходить с ума. Это слишком переоценено.       Чайльд надеется, что звучит не так жалко, как ему самому кажется. Может быть, он рассуждает слишком ново для директора, скорее всего, так и есть, но ничего иного он сказать не может. Если Чжун Ли угодно осуждать его, то пусть осуждает хотя бы какой-никакой да профессионализм и самоуверенность. — Это говорите Вы, мастер спорта? — Мужчина склоняет голову набок, приподнимая брови. — Да, — отвечает Тарталья, наконец находя в себе силы взглянуть ему в глаза. — Это говорю Вам я, мастер спорта, господин Чжун Ли. Потому я оттуда и сбежал. — Поэтому?       Чайльд вздыхает и весь проседает на кресле, пытаясь сделать вид, что оскорблён, а не расстроен. — Ну, это тоже было причиной. Не только же мне спину себе ломать.       Чжун Ли, кажется, замирает, чуть не перекусывая дужку очков, и выглядит совершенно сбитым с толку. — Простите, Аякс. Мне не следовало говорить об этом. — Да ладно. Подумаешь, — отмахивается Тарталья, фыркая. — Я уж давно смирился.       Директор кивает, даже не подозревая, сколько на самом деле боли принёс собеседнику подобными словами. Он крепко задумывается, надевая очки на нос, и снова отходит к окну. — Я скажу Вам одну вещь, Аякс, если в ответ Вы пообещаете быть честным.       Он знает, мелькает у Чайльда шальная мысль. Всё знает, и сейчас потребует сознаться, напомнит про разницу в возрасте и вышвырнет из школы.       Самое смешное, что Тарталье больше всего обидно за то, что Чжун Ли так никогда и не узнает, сколько он на самом деле значит в жизни подчинённого. Наверное, Чайльд по-настоящему бы удавился, если бы он не возник на горизонте со своим спокойным «попробуйте поработать в нашей школе» и проникающим в самую душу взглядом. — Ладно, — бросает юноша, облизывая губы. — Обещаю. — Я ценю то, как Вы пытаетесь найти подход к каждому ученику и защищаете их всех. Я ценю то, как Вы пытаетесь обучить каждого из них. Вы были бы прекрасной кандидатурой для любой современной школы, как перспективный, заботящийся об учениках и старательный сотрудник, но… — У нас не современная школа, верно? — Тарталья усмехается, когда мужчина поворачивается к нему и смотрит грустными глазами. — Вы совершенно правы. Мы учим по старым методам, хочу я это изменить или нет. — Хорошо. Я понял. Только вряд ли изменюсь, потому что…       Чжун Ли поднимает руку, и Чайльд тут же умолкает, точно надрессированная собака. — Вы используете именно такой подход потому что Вам этого не хватало?       Тарталья открывает рот и замирает, чувствуя себя выброшенной на лёд рыбой. — Н-ну, наверное, да. Каждое новое поколение должно исправлять дерьмо, которое бесило его в старом, разве нет?       Директор пропускает способ выражения мыслей мимо ушей и кивает. — Хорошо. Я разберусь с учительницей по истории. Только скажите ему, чтобы он по-настоящему сел за учёбу.       Чайльд провожает Чжун Ли опешившим взглядом и не успевает его изменить, когда мужчина оборачивается в дверях. — Ах да, в следующий раз обсуждайте с ученикам розыгрыш потише, пожалуйста. Достаточно жалоб на Ваше имя. И перестаньте выписывать им пропуска, когда заметно, что они просто хотят сбежать из школы. Хотя бы сделайте вид, что звоните их родителям. — Чего, блять? — спрашивает Тарталья у закрывшейся двери.