***
Любого человека в тот или иной период жизни одолевает скука. Когда изо дня в день происходит одно и то же, приедаются развлечения, ранее приносившие удовольствие, потому что повторяются каждый месяц почти в ту же дату. Конечно, скажи Жан это деду Славе, тот бы зачитал ему лекцию о том, что скучно может быть скучному человеку, а интересный человек, любознательный, всегда найдет себе занятие по душе. Предсказуемая реакция, и проверять гипотезу нет смысла. Поэтому каждый день Жан ходит на работу в больницу, спасая жизни несчастных, каждую среду заглядывает в книжный магазин купца Штраниха, что на Большой Благовещенской, а раз в месяц посещает театральные представления и народные чтения в оперном доме или городском театре. На представления хотелось бы ходить чаще, но увидеть что-то новое можно в дворянских домах, а он старался не выделяться, не привлекать лишнее внимание, чтобы не раскрыть свой секрет. Конечно, врачом он был гениальным, но славу предпочитал отдавать заведующему больницей после случая двадцать лет назад. Потребовавший лучшего врача статский советник вспомнил некого Жана, что тридцать лет назад спас его матушку. После этого он занялся cabinet privé и до сих пор удивляется, как ему удалось выйти чистым из той истории, ведь имя и профессия были специфическими для совпадения. Сейчас о его успехах в спасении умирающих знает заведующий, с радостью забирает себе лавры, принимая высокопоставленных лиц и направляя их к Жану, а тот не протестует. При большой огласке могут заинтересоваться хранители, состряпать ему новую историю, заставить поменять жизнь, а, несмотря на скуку, ему нравится книжный на Большой Благовещенской и представления в оперном доме. Тем не менее в очередную среду, его направляют в новодугинский район, — семейный врач просит лучшего доктора, чтобы помочь лечить важного гостя в усадьбе Высокое. Жан нехотя нарушает традицию, проходя мимо книжного. Он успевает только предупредить деда, что будет какое-то время отсутствовать. Собирает одежду, медицинское оборудование, прячет в вещах баночку крови и садится в ожидающий его экипаж. Жан надеется вернуться в Смоленск через три дня. Все, что ему нужно, — остаться наедине с пациентом, попробовать его кровь и сказать, существует ли вообще метод лечения недуга. Затем дождаться, когда пациенту станет лучше, и вернуться. План выполняется идеально, пока его не выдергивают спасать ещё одного несчастного. Странно называть несчастным сына графа, но, охотясь не первый год, тот умудряется попасть в капкан. Рана не такая сложная в обработке и шитье, но когда врачу сообщают о наследственной гемофилии, он зовёт Жана. Не то чтобы тот действительно помог, а может, чтобы обвинить в случае неудачи. Зарубежные газеты, которые изучал Жан в книжном, и банальная логика предлагали ему единственный вариант — гемотрансфузия. Опасно переливать даже кровь родственника, но он берет образцы у отца и брата и требует всех удалиться. Его способности спасли немало жизней, но таким образом он ими пользовался впервые. Метод, о котором говорят давно, но опасный из-за неспособности врачей понять, какая кровь будет подходящей. Проблема, которую он не может решить с помощью науки, зато может использовать свою силу. Он вводит остатки крови графа, которая подходит его сыну, и зовёт за дополнительной дозой. Его просят задержаться, пока не слишком умный для своих лет отпрыск поправляется. Отказывать графу не принято, поэтому он отправляет письмо деду и в больницу, что задержится ещё на какое-то время. Также его привлекает приглашение на бал, которое он получает как почетный гость. Жан не был на балах полвека. Тот был в России. Во Франции же и вовсе порядка шестидесяти лет назад. Подобные мероприятия радовали его в молодости, ещё человеческой, но когда проживаешь целую жизнь, иначе воспринимаешь абсолютно все. Но сейчас это было приятной возможностью отвлечься, разнообразить будни. Дешам подбирает наряд из готовых у единственного в округе портного и надеется, что за это время хотя бы танцы не сильно изменились. Он забывает про перчатки, надевает свои — черные. Жан понятия не имеет, какой сейчас этикет, но помнит, что прийти без перчаток — верх грубости. Зал похож на все остальные. Странно, что спустя столько лет воспоминания не стерлись. Белое с золотом, зеркала, канделябры, картины. Даже музыка осталась почти такой же. Встречающий его граф бросает взгляд на перчатки, но натягивает на губы снисходительную улыбку, понимая, что не каждую неделю городской доктор посещает балы. Знал бы он, насколько долгий был его перерыв. Разговоры вокруг кажутся бессмысленными. Жизни большинства присутствующих подчинены развлечениям, поездкам с одного бала на другой, поискам жениха или невесты. Жан сейчас очень далек от этого, от светских бесед, что не вел целую вечность, от созерцания залы и фальшивых улыбок, натянутых на губы. Он и не думал, что ему не понравится вновь окунуться в эту атмосферу, пока это не произошло. Видимо, он слишком долго трудился врачом в Смоленске и общался с дедом, манеры которого далеки от дворянских. Один из представленных ему гостей имеет неосторожность спросить о его интересах. Стоит обсудить театр или литературу, но Жан начинает скучать даже по своим медицинским будням и говорит о новых зарубежных исследованиях в хирургии. Может тема неуместна, а может кого-то смутили кровавые подробности, но скоро несколько человек, что его окружали, уходят. — Кажется, вы всех распугали. Жан поворачивается на голос за его спиной. Отчего-то женщина не выглядит, как типичная любительница балов, несмотря на соответствующий внешний вид. Возможно, он ведет себя неприлично, но его внимательный взгляд скользит сперва на наряд, а затем поднимается к лицу. Темно-красное, rouge foncé, достаточно типичное для бала платье. В тон колье. Даже выбор цвета, несомненно, выделяет ее среди девиц в светло-розовых и голубых нарядах. Светлые волосы украшают белые цветы, а обостренное вампирское обоняние улавливает знакомый едва ощутимый запах духов, французских. — Вас не спугнул, — констатирует Жан, делая пару шагов в сторону женщины. — А была такая цель? — на лице появляется легкая улыбка, ей не нужен ответ, она прекрасно знает, какое впечатление производит на мужчин. — Я доктор, — словно это неочевидно, поясняет он. — Жан Дешам. — Графиня Ольга Воронцова. «Должно быть, вдовствующая», — добавляет про себя Жан. Ему кажется, что он видел, как она прибыла на бал, и была тогда без кавалера. — Я вас раньше не видела. Откуда вы? Возможно, графине как и ему надоели одни и те же лица, пусть они и смотрят на них в совершенно разных местах: он в больнице, она на балах, музыкальных вечерах и в оперном доме. — Из Смоленска. Местному врачу понадобилась помощь квалифицированного специалиста, — Жан старается не звучать хвастливо, но интерес Ольги к его персоне льстит. — И вы тот самый профессионал, решающий все проблемы? — Решающий больше, чем способен семейный врач, — поправляет ее Жан. — Медицина пока что не всесильна. Как наша, так и зарубежная. Он видит удивление на лице Ольги. Возможно, французы редко говорят «наша» в отношении России (хотя пятьдесят или шестьдесят лет назад это можно было оценить как захватническую идею), более того, говорят без акцента. — Полагаю, вы не частый гость на подобных мероприятиях. — Нет, — честно отвечает Дешам. — Лансье осилите? Он следующий, — прямо и высокомерно. Жан не успевает скрыть удивление, которое вызывает в нем эта женщина уже несколько минут. Может изменилось многое, в том числе возможность дам приглашать кавалеров? — Или вам знакомы только вальс да котильон? Не хотелось бы ждать до конца бала. — То, что я давно не был на балах, вовсе не делает меня бескультурным. — Пригласите меня? Хоть когда-то она встречалась с отказом? — Chère comtesse, позволите мне любоваться вами в танце? — Жан кланяется и подает правую руку Ольге. Diable! На французском звучит лучше. А именно во Франции в последний раз он говорил подобное женщине. Ольга не отвечает, но кладет левую руку в его. Музыка завершается через секунду после этого жеста. Должно быть, Воронцова действительно была частым гостем на балах и знала, когда начинается новый танец. Может ей тоже двигает скука? Они занимают место в зале рядом друг с другом. Жан поворачивается к Ольге, ему чудится в улыбке на ее губах усмешка, но скорее это его неуверенность, что он достаточно хорошо помнит танец. Вряд ли у нее было желание быть его парой во время провала. Он медленно кланяется, она отвечает реверансом. Затем поклон и реверанс паре напротив. Когда начинает играть музыка, Дешам понимает, что в целом ничего существенно не изменилось даже за полвека. Порядок и фигуры все те же. Если его не подведет память, он даже не ошибется. Сложнее всего даются движения, когда он смотрит на Ольгу. Жан рискует забыться, а полагаться на одну моторную память он не может, ведь слишком много времени прошло, чтобы все движения он выполнял на автомате. Улыбка играет на губах графини даже в момент, когда он делает лишний шаг, но он уверен, что она замечает его оплошность. — От вас чудесно пахнет, — произносит Жан, улавливая тонкий аромат. Они ждут, пока танцуют пары слева и справа от них. — Я не пользовалась сегодня духами, — она держит улыбку, это банальная вежливость на балу, но Дешам замечает в глазах задумчивость. — Апельсин, лимон, бергамот, — перечисляет Жан, раскладывая запах на компоненты. Ему требуется еще несколько секунд, чтобы более точно определить, что он чувствует. — Нероли и вербена. Запах действительно слабый, но красивый. Очень знакомый. — Eau De Cologne Imperiale, — произносит Ольга. Платье новое, пошитое к балу. Запах не может исходить от него. Сегодня у нее было много забот, чтобы вспомнить перед выходом о духах. Именно ими она пользовалась вчера, но ванна уж наверняка смыла аромат. Она хочет добавить что-то еще, спросить, как Жан может чувствовать запах, но музыка сменяется и вновь настает их очередь танцевать. Он танцует с удовольствием и рад, что помнит не только котильон, как предположила Ольга. — Я хочу выйти в сад, на воздух. Проводите меня, — произносит она, когда они совершают прощальные поклоны. Жан понятия не имеет, где в поместье выход на задний двор. Предполагает, что напротив парадного входа. Не ошибается. Возможно, ему следует насладиться видом сада, роз, за которыми внимательно ухаживает садовник, статуями, за создание которых явно была отдана немалая сумма, но он чувствует лишь непривычное воодушевление, все еще держа руку Ольги в своей. Он останавливается у скамьи, предполагая, что Ольга может захотеть присесть после танца, но она проходит чуть дальше, останавливаясь за деревом. — Вы прекрасно танцуете, — произносит Жан, подходя. — Я удивлена, что вы практически не ошибались. Он невольно улыбается этому замечанию. Воронцова явно вела игру, подпуская ближе, но не слишком, затем отталкивала, зная, что достаточно интересна Жану, чтобы он позволял ей и дальше использовать привычные манипуляции. — Вы поразительно прямолинейны. Нетипично для этого общества. — Это общество, в которое я тоже вхожу, — резко отвечает Ольга, хотя вряд ли она не знает, что отличается от большинства. — И которое вам очень сильно наскучило, — по крайней мере так кажется Жану. Это то, что чувствует он на постоянной основе — скуку, и ему кажется, что Воронцова, застрявшая в рутине из балов, музыкальных вечеров и театра, тоже скучает. — Вы предпочли светскому обществу мою компанию. А я не так хорош, чтобы были другие причины. — Вы может и позабыли манеры, но они вам тоже не чужды. Должно быть, люди здесь вам кажутся фальшивыми и высокомерными. Вы, конечно, не такой? Зато с лихвой компенсируете это французскими словесами и отсутствием акцента. Не так уж и сильно вы отличаетесь от большинства присутствующих. Если бы не способность Жана чувствовать, как бьется пульс на ее шее, он бы поверил безразличию на лице, словно не она увлекла его разговором и пригласила на танец. — Вы даже не представляете, насколько я отличаюсь, — слова подобраны как нельзя точно, Ольга уж точно не могла предположить, что перед ней вампир. А если бы и знала, верно сказала бы, что это не делает его лучше или оригинальнее прочих мужчин. — Если вам позволено быть прямолинейной, то и я могу быть откровенным. Вы умны, своевольны и привлекательны. — Видите? Похоже на то, что сказал бы типичный посетитель этого бала, — перебивает его графиня, усмехаясь. Ее не впечатляют его предыдущие слова. Сколько раз она слышала, что привлекательна? Должно быть, не меньше сотни. — Вы не вписываетесь в это общество тоже. Стоит говорить, что это комплимент? Он озвучивает то, что Ольга и так знает, пусть и отрицает, подстраивается под нормы и умело вписывается. Жан не знает, первый ли замечает это. Не знает, какая Воронцова с другими. Но уж точно не видит в ней той глупости, что была написана на лице буквально каждого, с кем он разговаривал этим вечером. Ограниченность ума, обеспокоенность своими мелкими проблемами. Как можно находить радость и вечное счастье в рутине, веренице из свадеб, сплетен и пируэтов? В таком контрасте скука кажется привилегией мыслящего человека. И он уверен, что Ольге обычно тоже скучно. — Я не юная девица, не тяните и поцелуйте меня. — С удовольствием, Votre Excellence. Чертовски неприлично целовать практически незнакомую женщину, но кто он такой, чтобы отказывать? Он подходит к Ольге почти вплотную, касается пальцем подбородка, чуть приподнимая. Видит в голубых глазах предвкушение, чувствует, как дыхание учащается, а горячая кровь будто бы быстрее начинает течь по венам. В нем же сильнее желания поцеловать только жажда крови, ее крови. Жан недавно ел, ему это не нужно, да он и не посмел бы испортить прекрасную бледную кожу, но желания смешиваются в одно, и ему нужен полный самоконтроль, чтобы случайно не обнажить свои клыки. Он замирает в паре сантиметров от ее губ, чувствуя на своих ее теплое дыхание. Губы Ольги горячие, а поцелуй, который он оставляет на них нежен. Мягкое прикосновение, слишком осторожное, словно он действительно может причинить вред, хотя Жану обычно легко удавалось контролировать себя, свои желания, голод. Он чувствует теплую руку Ольги на своей шее, притягивающую, словно они могут быть ещё ближе, и язык, дразняще касающийся его губ. Ему требуется доля секунды, чтобы среагировать, притянуть за талию, углубить поцелуй и ощутить вкус земляники. Неожиданно. Ещё больше поражают мурашки, возникающие будто по всему телу. Он ведь мертв. Вегетативные функции должны быть почти полностью атрофированы. Но сейчас Жан чувствует себя живым впервые за полвека.***