Профессор Риддл и проблемные студенты

— Подожди-подожди! Я сама! — говорит Джоффри, забирая из рук дяди серебряный кинжал. Буря прошла. Дядя успокоился. Конечно, он успокоился. Ведь теперь Джоффри стала членом Магической Нации. У нее больше нет движений для маневра. Она потеряла всякую надежду и потому успокоилась. Дядя, и так имеющий власти над ней больше, чем любой другой человек, теперь и вовсе получил ее всю. Она взбесила его своим непослушанием, чего он совершенно не ожидал, когда отправлял ее в Хогвартс. Но теперь Фекслер считал, что Джоффри полностью под его контролем. Это знание успокоило его и приободрило. Джоффри поняла, что можно вздохнуть спокойно, когда дядя словно снял с себя маску жестокости и под ней проявилось его истинное лицо — любящее и нежное. Умом Джоффри ему не доверяла, но вот ее душа успокоилась. Дядя сейчас выглядел добрее и надежнее. Она испытывала противоречивые эмоции по этому поводу, но больше не боялась. Почти. Она знала, что он может перемениться за секунду. Но сейчас в этом не было смысла. Потому что она сделала все, что он сказал. Или, быть может, она просто хотела так успокоить себя, потому что уже устала бояться. Теперь Джоффри предстояло дать дяде Клятву от предательства на крови. Джоффри впервые слышала о такой. Возможно, сам дядя создал ее. Для этого ей было необходимо капнуть своей кровью на пергамент со словами верности своему дяде и его организации — она клянется быть верной Магической Нации, отвечать интересам Магической Нации, и дядя специально пояснил, что дружба с маглами и маглорожденными, а также оказание им помощи, совсем этим интересам не отвечают. (Он увидел обсуждение Джеки и Джоффри о том, что Джоффри если что возьмет Джеки к себе в рабы и будет оберегать ее. Но он, конечно, посмеялся над этим, потому что рабство в их мире, к сожалению, больше невозможно. И от этого придется отказаться. Такие обсуждения, конечно, велись, но для их изменяющегося мира уже неактуальны. Но несмотря на такое безусловно щедрое решение со стороны ее дяди, при его приходе ко власти маглорожденным придется нелегко. У них совершенно не будет выхода к каким-либо высоким должностям). — Хорошо, — соглашается дядя, легко отпуская блестящее лезвие. Джоффри примеряется ножом к мизинцу. — Нет, дорогая Джоффри. Тебе следует оставить шрам на тыльной стороне ладони. — Зачем? — удивляется Джоффри. — У тебя нет, у отца нет, у Одела тоже. Они ведь тоже давали клятву верности? Где ваши шрамы? — Ты верно заметила, что у нас нет шрамов, точно также как среди нас нет и маглолюбцев. Я надеюсь, что шрам станет напоминанием для тебя. Джоффри фыркает. Ничего себе. А ничего что она не любит маглов? Разве виновата Джоффри, что Джеки маглорожденная? Будь Джеки чистокровной или полукровной она точно также нравилась бы Джоффри. Тогда уж правильнее называть Джоффри джекилюбцем, а не маглолюбцем. Но что-то подсказало Джоффри, что это ее дяде точно слышать не стоит. — Шрам на мизинце тоже мне напомнит о том, какие маглы ужасные, а маглорожденные отвратительные. Мизинец самый маленький палец, который буквально кричит об их незначительности, — с умным видом хмурится Джоффри. Если бы сейчас все было не так, как сейчас, а было, как раньше, то дядя посмеялся бы над ее нелепой шуткой. Но сейчас было именно сейчас и ничем больше. Поэтому на его лице не появилось даже легкой улыбки. — У тебя ещё остались силы шутить? — удивленно спрашивает дядя, хоть он и не улыбается как обычно, интонации у него вежливые. — Я, если честно, за сегодня немного устал. «Ну да, я-то никого не пытала, вот и не устала», — философски заключает Джоффри и понимает, что да. Откуда-то у нее есть силы. Во-первых, её рассмешило испытание. Джоффри с детства боялась испытания, которое ей предстояло пройти, чтобы попасть в Магическую Нацию. Боялась, что не сможет пройти его, что окажется хуже других, разочарует всех, опозорится. Она была готова к тому, что ее отправят сражаться с драконом, выкинут в лабиринт к минотавру, поставят в дуэль с кем-то из Магической Нации. Но покрытое мраком и таинственностью оно оказалось до ужаса прозаичным. Джоффри не могла не пройти его, потому что у нее уже был свой сейф с деньгами в Гриннготсе. Все испытание заключалось в том, чтобы поставить подпись в договоре, составленном ее дядей. Когда Джоффри читала его, то прикрывала губы кулаком, чтобы не захихикать. Хотя смех скорее всего был на нервной почве. Предавать Магическую Нацию для Джоффри было экономически не выгодно. Катастрофически опасно для её личного сейфа. Вот что так сплачивает всех членов Магической Нации — галлеоны, золото, камни, украшения и другие драгоценные артефакты, что хранятся в их сейфах. Твое состояние будет умножаться, если ты будешь слушаться, и ты потеряешь все если ослушаешься. Во-вторых, ей придавал сил Драко, оставшийся валяться на полу в кабинете. Еще ей нетерпелось рассказать, что за испытание ему предстоит пройти. Она гадала, обрадуется он от облегчения или расстроится из-за разочарования. — Серьезно, дядя, зачем тебе шрам? Может на лице ещё начертить, чтобы уж точно не забыть, м? — мычит Джоффри. Мальсибер оставляет в покое своей мизинец и все-таки приставляет лезвие к тыльной стороне ладони. Она чуть давит, чувствует остроту хорошо наточенного ножа, но провести до конца почему-то не может. Оказывается, ранить себя не так уж и легко. Даже после того, как тебя побили. Или особенно после того, как тебя побили. — Хорошая идея, — хвалит дядя, убирая с ее лба волосы и рассматривая лицо. Джоффри жмурится. Ей кажется, что он сейчас выхватит нож и действительно чиркнет ей по лицу или даже вырежет какую-нибудь надпись на лбу. Он убирает руку, волосы снова рассыпаются. — Шрамы не украшают дам, — предпринимает еще одну попытку Джоффри. — Ты права. Мне жаль, что у тебя останется шрам. Я куплю тебе красивые перчатки. — Значит, ты считаешь, что шрамы изуродуют меня? — высоко поднимает брови Джоффри. Язык у нее точно, что без костей. Дядя свой гнев уже выпустил и снова стал добряком. Можно городить, что угодно, да еще и кидаться обвинениями. — Настолько ужасно, что ты даже хочешь купить перчатки, чтобы скрыть один маленький шрамик? На самом деле, это глубоко меня задело, — нагло врет Джоффри, и дядя это знает. — А если мой муж будет такого же безусловно ужасного и несправедливого мнения о шрамах на женщинах, что и ты? Что тогда мне делать? — Не переживай, Джоффри, твой муж тебе и слова не скажет о нем. Я позабочусь об этом. А если и скажет, то ты всегда можешь рассказать об этом мне. — Ты уже выбрал мне мужа? — Да. — А он сам об этом знает? — Да. — А мне можно узнать? — Ты не обрадуешься, лучше сообщу тебе незадолго до церемонии. — Тц, — выдает полюбившейся Джоффри звук, — а… — Довольно отвлекать, Джоффри. Не медли, ты пугаешь саму себя. Дядя говорит спокойно и вежливо. Но Джоффри что-то подсказывает, что лучше не стоит играть с огнем. Снова смотрит на свою руку, собирается с силами, а потом… — Не могу, — вздыхает Джоффри, протягивает ему кинжал, а затем свою руку. Закрывает глаза и отворачивается. Не проходит и секунды, когда она чувствует теплоту его пальцев под своей ладонью, а затем быстрое и уверенное движение по тыльной стороне руки. Его просить дважды не пришлось. Джоффри дергается от боли. Дядя отпускает ее руку прямо над пергаментом. Кровь капает на пергамент и впитывается. Все, теперь Джоффри точно не может дружить с Джеки. Она почувствовала себя связанной по рукам и ногам. — А что будет, если я нарушу клятву. Случайно, например. Ну, знаешь, передам ей пергамент или она поскользнется рядом со мной? Всякое ведь бывает. — Лучше бы этого всякого не произошло. Ты, конечно, не умрешь, но последствия будут крайне тяжелыми. И я сразу пойму, что ты нарушила клятву. Джоффри вздыхает. Здорово, что он хотя бы не хочет ее убить, иначе заставил бы дать Непреложный обет. Крови много, дядя протягивает ей платочек, и Джоффри прижимает его к раненной руке. Кровь все течёт и течёт. Не останавливается. — Вену мне порезал, — устало говорит она, откидываясь назад на деревянном стуле. — Я выбрал место, где нет вены, — отвечает он. — Порезал, кровь тёмная и её много, — продолжает спорить Джоффри. Рука болит, она вспоминает, что еще и щека у нее болит, а еще до сих пор потряхивает после Круцио. Каждый раз, вспоминая об этом заклинании, хочется жалостливо поморщиться. — Ты не видела темную кровь? Не может такого быть. Джоффри вздыхает. А может быть это и мушки перед глазами все запутали. Дверь с грохотом отворяется. В специальную комнату в подземелье стремительным шагом влетает ее отец. Он быстро находит её, сканирует взглядом. Из-за его спины выглядывает злой Драко, еще розовый и выдохшийся. Джоффри машет им здоровой рукой, мол, жива. Кажется, отец и Драко рассчитывали увидеть что-то более кровавое. — Можете поздравить Джоффри, теперь она официально в Магической Нации, — говорит дядя. Ее отец молча пилит взглядом дядю Фекслера, а затем выходит за дверь. Фекслер за ним. «О-о-о, — думает Джоффри. — Тайные разговорчики». — Как ты можешь быть такой спокойной? — вскрикивает Драко. Джоффри морщится. Что значит, как она может быть такой спокойной? Джоффри не понимает, какой ей быть. Она такая же, как и они. Они тоже были спокойными все это время. И Джоффри думала, что все так и должно быть. Но только сейчас она понимает, что они были спокойными лишь до сегодняшнего дня. Драко был совершенно точно не спокойным, когда оттаскивал от нее Фекслера, ее отец был совершенно не спокойным, когда, наверное, в первый раз в жизни с помощью магии выбил дверь, закрытую самим Фекслером. — Вы не знали? — пораженно спрашивает Джоффри. Она смотрит на дядюшку, и он правда выглядит так, будто все происходящее самый настоящий шок для него. — Что Фекслер… Что он! Что он обижает тебя? — Драко изо всех сил пытался подобрать слова, но кажется, так и остался недоволен своим выбором. Джоффри просто не может поверить в то, что видит перед собой сейчас. Ее отец не знал? Драко не знал? Да не может быть! — Как вы могли не знать? — Джоффри не понимает. — Ты не рассказывала! — взрывается Драко. — Ты же ничего не рассказывала! — Я думала, ты знаешь, — отвечает она. — Он же мне руку сломал, тогда, на банкете, как вы могли не знать? Я кричала так долго. — Мне сказали, что ты упала с лестницы. Сказали, что до определенного возраста давать детям костерост вредно, — вяло оправдывается Драко. — Мама видела все своими глазами, откуда мне было знать, что нужно рассказывать, — пожимает она плечами. Все так просто, но Джоффри правда не знала. Она ненавидела всех кроме дяди. Как она могла идти и жаловаться на того, кого любит, тем, кого ненавидит. Даже для нее это было слишком лицемерно. Она просто подумала, что они все знают и им просто все равно. Все правильно. Она плохой ребенок, который заслужил наказание. Все не только все знают, а даже одобряют. Драко хихикает где-то в сторонке, Одел участливо поджимает губы, радуясь внутри, ее мать просто сбегает и от нее и от дяди. — Как часто это происходило? Когда ты рассказывала, что он наказывал тебя… это происходило всякий раз? — спрашивает Драко. — Нет, конечно, намного реже, — отвечает Джоффри. «Если бы он каждый раз колотил меня, когда я ошибалась, то от меня к этому времени и места мокрого не осталось бы. И самый обидный и болезненный был первый раз. Ну и сегодня». — Только, когда он очень злился, — продолжает она. Дядя Фекслер не часто «очень» злился, чаще всего он «просто» злился. Один или два раза в год, это ведь не часто? Драко горестно вздыхает. — Ты правда не знал, — все еще не может поверить Джоффри. Заходит отец, который успел немного услышать. Он качает головой. И это, пожалуй, самое эмоциональное, что он когда-либо делал. — Больше он тебя не тронет, — его голос дрогнул. — Теперь ты будешь разговаривать с мистером Йорком только в моем присутствии. «Нет, не дрогнул. Показалось. У папы не может дрожать голос», — во всем этом ужасе у нее пролетает эта странная мысль. А в ужасе она, потому что в пять лет не додумалась рассказать хоть кому-нибудь. Все могло быть по-другому. Маленькая Джоффри получила бы и свою капельку любви и сострадания. Все было бы по-другому. А теперь нынешняя Джоффри серьезно подумывает о том, чтобы раздобыть какой-нибудь мощный маховик времени. Отец подходит к ней, а Драко делает вид, что не плачет, повернувшись к ней спиной и рассматривая голую каменную стену. Мальсибер старший неловко ни то гладит, ни то похлопывает свою дочь по голове. Джоффри, не успевшая опомниться от предыдущего потрясения, чувствует, как ее атакует новое. Она берет свои слова назад. Покачивания головой — это не самое эмоциональное, что она видела у своего отца. Он никогда не гладил ее по голове. Джоффри клянется, если он поцелует ее мать в щечку, то та грохнется в обморок, а Джоффри просто покинет этот мир. Но самое поразительное, что ее отец в первый раз в жизни пошел против Фекслера Йорка. Расскажешь кому-нибудь — не поверят. «Если бы я сейчас дождалась, что-нибудь придумала, еще протянула время, то мне не пришлось бы вступать в Магическую Нацию, давать такую обидную клятву. Нет! Подумаешь, какая разница! Рано или поздно я вступила бы в Магическую Нацию. Что такого если рано? — грустно думает она и сама своим мыслям не верит. — Хорошее Рождество, замечательное. Отец погладил меня по голове. Это так неловко. Ужас, какой кошмар. Еще и Драко тайком утирает слезы». Джоффри, конечно, знала, что он крайне чувствительный и эмоциональный нытик, но только недавно она стала узнавать, что его чувствительность так остро направлена на других. Удивительно, что при этом он еще умудряется ходить и обижать кого-то в Хогвартсе. Кто знает, вдруг потом он плачет по ночам в подушку. — Вот несчастный, — бормочет Джоффри, смотря на изможденного от переживаний Драко. — Что? — переспрашивает он с недоумением и зарождающейся злостью. Точнее даже не «что», а «что-О-о?». — С Рождеством, несчастный, — повторяет ему Джоффри. *** На следующий день Драко и Джоффри рано утром не сговариваясь встречаются в холе, а затем перемещаются в гостевую комнату, скидывают подушки на пол и садятся, прячась от входной двери за кроватью с плотным балдахином. — Зачем он это сделал? — Драко страдальчески морщится. Джоффри понимает, что Драко больше волнует не то, почему дядя его пытал, а почему коснулся губ своей племянницы. Лицо Драко выглядит так, будто ему в рот засунули вонючий носок. Он очень страдает от воспоминаний об этом. Джоффри тоже. Ее рвало сегодня ночью. И ее сердце болело, когда она думала обо всем произошедшем. Мальсибер знает, что сделала огромную ошибку, когда по собственной воле вступила в Магическую Нацию. Надо было отпираться до последнего. Дядя не убил бы ее. А вскоре подоспел бы и отец. Легко, конечно, думать о том, как поступить, когда уже знаешь, что твой папа, оказывается, замечательно выполняет свои отеческие функции. Джоффри тогда правда боялась за свою жизнь и за жизнь Драко. Но смотря на сморщенное лицо Драко, ей становится легче, потому что этот дурачок решил не хоронить эту тайну, как что-то мерзкое и постыдное, а делится вместе с ней своими негативными эмоциями. Говорить об этом так, будто самой Джоффри не должно быть стыдно, будто она не виновата, а все это просто ужасно. — Мне это приснилось, — продолжает жаловаться Драко. — А еще там появился Одел… — Закрой рот, — мрачно советует ему Джоффри. Драко послушно замолкает. На самом деле, Джоффри тоже искренне не понимает зачем. Она снова погружается в мысли о вчерашнем вечере. Он спросил про профессора Риддла и разозлился? Сначала разозлился или после? И почему она шлюха? И если она шлюха, то зачем целовать ее в губы? Джоффри с ужасом содрогается, когда думает о том, что профессор Риддл каким-то образом может узнать об этом всем. Вот это точно самый настоящий стыд! Да ни за что! Даже если бы дядя ей не запретил, она бы все равно больше не пошла к нему на урок окклюменции! Если существует даже маленькая вероятность, что он узнает. — Не хочу идти на завтрак, — ноет Драко. Он молчал совсем недолго. — После того, что произошло мне кусок в горло не полезет. Драко всегда не лезет кусок в горло, особенно по утрам, он вообще никогда не завтракает. Но конечно же, он всегда находит причины для оправданий своему отсутствию аппетита. — Ты же не думаешь, что дядя до сих пор не женился, потому что… — Нет! Нет! Нет! — выкрикивает Драко. Джоффри облегченно вздыхает. — Не переживай, ты для него слишком нормальная, — отмахивает Драко, вспоминая о чем-то. — Ему нравятся больные женщины. — Больные? — не понимает Джоффри. Драко вертит указательным пальцем у виска. — Не в себе. Поехавшие. Чокнутые. Он пока не женился, потому что все такие уже успели повыскакивать замуж. Он хотел жениться на сестре Сюзанны Мальсибер, но не успел, она покончила жизнь самоубийством. Джоффри смеется. — Как ты можешь смеяться над таким?! — Я смеюсь над тобой! — Вообще-то я серьезно! Я его брат и я знаю его вкусы! Чистокровная, необязательно красивая, но обязательно ухоженная и больная! Когда он учился с Вальбургой Блэк, говорят, они встречались, но из этого ничего бы не получилось, потому что она была помолвлена чуть ли с четырех лет. С тех пор как родился Орион Блэк. — Врешь! — не соглашается Джоффри. — Нет! Ты девчонка, поэтому тебе не понять. Хотя знаешь, многим девчонкам нравятся больные придурки без воспитания. Флинт, например. А вот на хороших и достойных парней, вроде меня, они обращают меньше внимания! Хоть я и симпатичнее. Джоффри посмотрела на этого полудохлика. Бледный и с фиолетовыми кругами вокруг глаз, он выглядел как барышня, которая вот-вот упадет в обморок. Зато самомнение — хороший, достойный, симпатичный, да еще и воспитанный. Удивительно, но Драко, смотря на Джоффри, разделял с ней мнение о том, что она выглядит как полудохлик. Дядюшка и племяшка даже не подозревали сколько между ними общего. — Да, подавай вам горилл, которые будут врываться в личное пространство! А как же манеры? — вопрошал он у Джоффри. — Манеры сейчас не в почете, — грустно покачал головой мальчик, который собственными руками зажимал маленькую маглорожденную волшебницу в темных углах со своими подпевалами. — Фу, не говори про Флинта. Он действительно мерзкая горилла, а то меня сейчас стошнит. — Я рад, что у тебя имеются хоть какие-то зачатки вкуса, — кивает Драко. Вежливый стук в дверь. Джеки и Драко тут же понимают, что это Одел. Дверь открывается. — Я знаю, что вы здесь. Вы разговаривали очень громко. — Я не хочу идти на завтрак, чувствую себя неважно, — тут же начинает Драко. — Но я приду на обед, — торгуется он. Слышатся шаги. Одел огибает огромную кровать и находит Джоффри и Драко, забившихся в угол. Смотрит на них сверху вниз, а затем присаживается тоже. — Я передам, — кивает он Драко. — Как ты себя чувствуешь, Джоффри? Джоффри охота скривится. Что-то слишком много к ней внимания в последнее время. — Было лучше, пока ты не зашел. Еще вчера Джоффри и Драко выяснили между собой одну очень важную деталь. Джоффри думала, что Драко сливает информацию о Джоффри дяде. А Драко думал, что Джоффри также сообщает Фекслеру о его оценках, голодовках и других косяках. Но никто из них этим не занимался. Оставался только Одел Мальсибер. Ему, видимо, Азалия рассказала и о том, что Джоффри собиралась остаться в Хогвартсе на Рождество и что снова сдружилась с Джеки. Уголки губ Одела чуть приподнялись, как будто он оценил ее шутку. И Джоффри стало ужасно плохо. На самом деле, Одел в такой же заднице, как и все. Он просто хочет петь и танцевать, ну или чем там занимаются творческие личности, а его заставляют выслушивать сплетни от противной младшекурсницы Амбридж. Джоффри настолько сильно терпеть не может Азалию, что даже соболезнует в этом деле Оделу. Неблагородное дело, которое совершенно ему не к лицу. — Ты как? — вяло спрашивает она в ответ. Джоффри уже устала от того, что ее мир нескончаемо переворачивается с ног на голову. Вдруг окажется, что Одел не такой уж и плохой. Брови Одела удивленно взметаются вверх. Он не ожидал проявления участия с ее стороны. Джоффри охота поморщиться на столь искреннюю реакцию. Пожалуйста, только не говорите ей, что он на самом деле все это время не притворялся добряком, а на самом деле был им. — Я переживаю за тебя, — с самыми честными глазами на свете говорит Одел. — Все нормально, разобрались, — отрывисто отвечает Джоффри, ища поддержки со стороны Драко. Но тот задумчиво пялится в окно. — Хорошо. Есть еще кое-что, о чем мне нужно сообщить. Мне жаль, если кто-то уже пригласил тебя на бал, но мы идем вместе, — всем в комнате становится кристально ясно, что Одел принес указания свыше. У нее нет выбора. Джоффри недовольно надувает губы, вспоминая о Прюэтте. Она тогда ему сказала, что подумает, только чтобы его подразнить, хотя на самом деле уже решила идти с ним. Но как оказалось, не зря она оставила себе шаги к отступлению, не давая однозначный ответ. Одел наконец уходит. — Драко, пожалуйста, скажи, что Одел ненавидит меня, — просит Джоффри. — Да, — легко соглашается тот. — Ты серьезно? — Джоффри пытается понять шутит Драко или нет. — Джоффри! Еще спрашиваешь меня? Не тупи, а! Всегда знай, что Одел — распоследний человек из всех, кому можно доверять! Это я тебе точно говорю! Здесь ты можешь не сомневаться. Джоффри облегченно вздыхает. Ну хоть здесь не ошиблась. Хотя Драко иногда несет такую несусветную чушь, что плакать хочется. Джоффри это поняла, когда стала с ним чаще общаться. И как только его терпит Адель Гойл? — Я вот хотел тебя спросить, ты знала, что так будет? — Как «так»? что меня возьмут в Магическую Нацию так рано? Нет, конечно. — Ты знала, что он может…ну, ударить? — Да. — Зачем ты тогда уехала из Хогвартса?! — негодует Драко. — Чего?! Так это ты меня уговаривал! — чуть повышает голос Джоффри. — Да если бы я знал, то не уговаривал бы тебя! Я-то думал, что раз ты решила ехать, то это значит, что он тебя не бьет! Какой дурак поедет туда, где ему достанется, если можно остаться в Хогвартсе! — Я думала, еще и тебе достанется из-за меня, поэтому и поехала! — Почему мне должно было достаться? — не понимает Драко. — А чего ты так испуганно смотрел на меня тогда?! — Я пытался понять обижают тебя или нет! А ты сказала, что поедешь домой, вот я и подумал, что зря волновался! — А ты правда все это время не знал? — Джоффри спрашивает это в миллионный раз, и каждый раз ей нужно, чтобы ей ответили нет. Потому что это все меняет. Тогда она думала, что всем известно, что происходит, как может быть неизвестно? И они не вмешиваются, потому что им все равно, потому что они считают, что все правильно. Но на самом деле, они просто не знали. — Нет! — уже орет Драко, которого достало, что Джоффри вечно у него переспрашивает. — Прости, — извиняется за то, что наорал. Джоффри кивает. Просто Драко хорошо ладит со своей сестрой. И поэтому она была уверена на сто процентов, что ему обо всем известно. Поэтому Джоффри настолько поразило, когда трусливый дядюшка набросился на Флинта после игры, ведь в ее мировоззрении Драко знал о том, что с ней происходит, и ему было плевать с высокой башни. — И ты прости, — говорит она, когда понимает, насколько была не права в отношении него. — Ты-то за что извиняется, дура, — хлопает он себя по лбу. — Сам придурок, — не остаётся в долгу Джоффри. — Подожди! А если ты все это время не знал, то почему тогда испугался, что меня могут обижать? — Мне сказала Джеки, — вдруг признаётся Драко. — Она сказала мне, чтобы я уговорил тебя ехать домой и защищал. — Защищал? — Я тоже удивился, — Драко очень мягко описал свой ор на Джеки. — И она мне сказала, что кажется тебя кто-то обижает. Дядя или отец. Я тогда, естественно, разозлился. Спросил у неё, ты ли это ей рассказала, но она ответила, что нет. — Ничего я ей не рассказывала, — удивляется Джоффри. — А потом ты сказала, что не хочешь ехать. И я подумал, неужели это правда. Вот и испугался. В итоге мы имеем: Джеки сказала Драко, что Джоффри кто-то обижает, Драко посчитал Джеки идиоткой, которая хочет рассорить их крепкую, дружную семью; Джоффри сказала Драко, что хочет остаться в Хогвартсе на Рождество; Драко испугался и подумал, что Джеки была права; Джоффри, заметив его испуг, испугалась сама, потому что подумала, что из-за нее побьют Драко; Джоффри решила ехать вместе с Драко; дядюшка Драко вздохнул спокойно — Джоффри не обижают, иначе она не поехала бы домой, Джеки врушка, все в порядке. — Да уж, — говорит Джоффри. — И что, ты хочешь, чтобы я сидела на завтраке без тебя? — Ну ла-а-адно, — страдальчески тянет Драко, вставая с подушек.