Lumière Monochrome

«Я смотрю на всё пустым взглядом, Серый цвет со мною всю жизнь. Моя неполноценность льётся градом, А сломленую душу не видно. Её спрятали в скрынь.»

Белые стены больничной палаты давят. Запах лекарств неприятно бьёт в нос. Руки, покрытые шрамами и бинтами лежат на подлокотниках инвалидной коляски, пальцы постукивает, отбивая какой-то незамысловатый ритм. На лице рассеянная улыбка. Сейчас утро, Дазай сидит в инвалидной коляске возле окна. От холодного ветра тело покрылось гусиной кожей, но парень не спешит отойти или, хотя-бы, взять плед. Солнце давно рассвело, лучи отражались в пустых коньячных глазах, а Дазай тщетно надеется, что с началом нового дня он сможет начать новую жизнь. — Рано вы сегодня, — поворачивается к друзьям парень. Улыбка превращается в грустную. Трое парней заходят в палату, подходят к окну. — Да и тоже не спишь, — черноволосый парень — Фёдор — ерошит волосы шатена. — Я пытался заснуть навсегда. Но вы не дали мне сделать это. Так что теперь я не буду спать, говорят, что восемь дней без сна равняются смерти. Фёдор испускает тяжёлый вздох. В глазах читается беспокойство. Беловолосый парень с неровной чёлкой-шторкой подошёл к Дазаю. — Котёнок… мы беспокоится о тебе. Это твоя… вторая попытка за месяц. Ты понимаешь, что какая-то может стать последней? — Сигма, я не знал, что ты считаешь, — усмехается Осаму. — Наверно, самоубийцы мечтают, что их жизнь оборвётся на первой попытке. — Но ты же не хочешь по-настоящему умереть? Ты просто хочешь, чтоб все ужасы, происходящие с тобой, кончились? — Николай Гоголь, как всегда чуткий и хорошо понимающий эмоции, положил руку на плечо шатена. — Я просто хочу любви жить.Хочу, чтоб вернулся Одасаку, принятие отца, хочу почувствовать что-то кроме боли. — Мы стараемся дать тебе это, Осаму… — … Я знаю. И порой от этого больнее. — Но теперь ты сможешь выговариться и излить свою душу! — Дазай посмотрел на Фёдора непонимающе. Интерес читался в глазах. Николай вышел из палаты на минуту и зашёл уже с… чехлом? — Та-Да! Твоя гитара! — Моя… гитара? Я… Спасибо! — Осаму принял инструмент, и, вынув его из чехла, провёл рукой по гладкому корпусу из красного дерева. — Стоп… Вы были у меня дома?! Вы нормальные?! Мой отец… что он мог с вами сделать?! — мысли лихорадочно крутились. В голове вспыхивали воспоминания, вспоминая эти нечеловеческие крики, самому хотелось истошно кричать, пока горло не превратится в кровавое месиво. Хотелось забыть все эти моменты пыток, сдирания кожи, воткнутый в глаз скальпель… Забыть этот отчаянный взгляд голубых глаз. — Хей, тише-тише! Мы проверили, дома его не было. И спасибо мистеру я-дам-на-всякий-случай-копию-всех-своих-вещей-включая-ключей-потому-что-я-чёртов-параноик. Ключи, всё-таки, пригодились, но вот распечатанные фотографии Чуи можешь забрать, тебе, наверно, не хватает фоточек своего краша на стене, спасибо хоть, что тотем в его честь не поставил и не поклоняешься. Наверно, только дрочишь под светом полной луны и завывания волков? — Коля! — раскрасневшийся суицидник закрывает ладонями лицо, обиженно надувая щёки. — У-у-у, а тотем, похоже, есть! — парни рассмеялась. — Нахуй идите! — буркнул Дазай. — Фе-е-едя-я-я, видишь! Даже Осаму понимает, что у меня недотр- ой. Здравствуйте, Мори-сан, — улыбка сползла с лиц всех присутствующих. Осаму вздрогнул. Фёдор нахмурился. Сигма свёл брови к переносице и схватил Дазая за руку. — Здравствуй, Дазай-кун, — Огай приторно улыбнулся. — Здравствуй, отец, ты сегодня рано, — суицидник нервно улыбнулся. — Неужели я не могу навестить своего сына? Дазай-кун, твоих попыток стало многовато, не думаешь? — Извините, Мори-сама. — Кто-кто? — Т-то есть извини, отец, — шатен вцепился в руку Сигмы. — Осаму, может, тебе следует вернуться? — на лице мужчины расцвела злобная ухмылка. Суицидник вздрогнул. Они все знали, про что говорит Мори. Дазай по сей день не может забыть место, в которое его отправил Огай. Последний говорил, что там ему помогут. Гидротерапия — отвратная вещь. Но хуже всего было то, что в этом месте детей… просто лишают жалости. И Дазай всё ещё помнит, как его закололи, когда он просто… поделился крекером со своим соседом? — О-отец, — голос надломился. — не надо, прошу тебя. Осаму редко просил людей о чём-то. — На сегодня часы посещения закончены, — врач вошёл. — покиньте, пожалуйста, палату. И… Мори-сан, могу ли я поговорить с вами?

***

— О чём же вы хотели поговорить? — Это не первая его попытка. А под его бинтами множество шрамов, многие из них от скальпеля. Вы же врач, да? — Бывший врач. — А кем сейчас работаете? — Конфиденциальная информация. — Мори-сан, вы отводили своего ребенка к психиатру? Или хотя бы к психологу? — Зачем? Я сам бывший психиатр. — Вы бывший хирург. — У меня два высших. И знаете, знания в области психологии очень хорошо помогли. Сломать Дазая было не так-то просто, признаю. — Сломать?! — Верно. Анго Сакагучи, работающий в организации по делам о защите детей, верно? — Откуда… откуда вы знаете? — У меня есть связи, я и не такое могу узнать о вас. К примеру, очень сомневаюсь, что ваш сын хочет оказаться в пыточной камере, — ухмылка Огая стала шире. Прищуренные глаза торжественно смотрели на Сакагучи. — Вы мне угрожаете? — Считайте это предупреждением. Вы же не хотите, чтоб ваш ребенок прошел через то же, что и Дазай-кун. — Что вы делали с бедным ребенком?! — ярость пылала в карих глазах. — Оу, ничего такого, на самом деле. Но если вы так хотите узнать, можете и дальше копаться в этом деле. Но ваш сын вряд ли скажет вам спасибо, — Огай развернулся. Торжественный взгляд холодных лиловых глаз смотрел прямо. Он вновь победил. Или нет? — Поль-сан, вы можете притвориться психотерапевтом?