Воришка

— Объясните мне, мой дорогой сын, каким образом в ваших волосах оказался цветок из миндального сада, который расположен за стеной аббатства? — строго спросил Рене, вертя между большим и указательным пальцем злосчастный розовый цветочек.       Первоначальный страх от столь быстрого разоблачения отступил, и Жюль посмотрел прямо в холодные глаза епископа. — Я все вам расскажу, отец, — заговорил он, — но я вынужден требовать от вас одну вещь. — Вот как? — прищурился Рене. — Вы собираетесь что-то требовать от меня, после того как нарушили серьезное правило, установленное мной буквально на прошлой неделе. Да как вы смеете, дерзкий мальчишка?! — Глаза епископа сверкнули яростью. — Я высеку вас за одну лишь дерзость! — Отец, пожалуйста, послушайте! — воскликнул Жюль, вскакивая из-за стола. — Позвольте мне объясниться. Молю вас, позвольте!       Рене с трудом сдерживался от желания немедленно схватить сына за ухо, тащить в келью и хорошенько всыпать ему за непослушание, но он напомнил себе, что любой человек имеет право объясниться. Поэтому он сделал глубокий вдох, в попытке утешить гнев, который тоже не лучший советник, и махнул рукой. — Говорите. — Отец, вы всегда учили меня, что ложь — один из самых больших грехов, — набрав в грудь побольше воздуха, спокойно заговорил Жюль. — Я не сразу внемлил вашим учениям, но после случая с темницей монастыря я понял, что, какой бы горькой не была правда, она все равно будет лучше, чем самая сладкая ложь. — Жюль ненадолго замолчал и бросил печальный взгляд на розовый сад. — Я расскажу вам всю правду, но я должен быть уверен, что услышу ответ от своего отца, а не от члена ордена иезуитов, — твердо продолжил он. — Простите мне мою дерзость, но я вынужден требовать от вас понимания, в противном случае я не скажу вам ничего, а молча приму заслуженное мною наказание за то, что я покинул без вашего позволения монастырь. Я доверяю вам, отец, но я до сих пор не понял, как вы относитесь к некоторым вещам, а потому мое требование вы можете счесть за дерзость. — Жюль замолчал и выжидающе взглянул на отца. — Клянусь честью, сын мой, что вашу правду я буду использовать исключительно в ваших интересах, и даю слово, что проявлю к вам понимание, — ответил Рене и не без скорби добавил: — Но мне больно слышать, что вы так и не поняли, что я всегда на вашей стороне, в каких бы историях вы не оказались, мне жаль, что вы не доверяете мне. — Я доверяю вам, отец! — Жюль сделал шаг к настоятелю и встал прямо перед ним. — Но иногда для полной уверенности не хватает всего лишь нескольких простых слов. Простите меня, я не хотел вас обидеть. — Теперь у вас есть мое слово. Идемте, Жюль, продолжим наш разговор в моей келье. Я уверен, вы прекрасно понимаете, что разговор в любом случае закончится именно там. — Понимаю, отец, — вздохнул Жюль, покидая библиотеку вслед за епископом. — Итак, я вас слушаю, — Рене сел в кресло и кивнул на соседнее, — садитесь, пока можете.       Жюль поморщился от резкого сурового тона и очевидного намека, но послушно сел напротив отца и стал рассказывать обо всем, что случилось утром в миндальном саду. О красивой юной испанке и ее опасном увлечении, о своем участии в сборах цветков и желании встретиться с ней еще раз, и самое главное — об опасениях за судьбу Инес. По мере его рассказа губы епископа Ваннского вновь сжались в тонкую линию, лицо стало бледным, а голубые глаза наполнились яростью, и Жюль не мог понять, что именно в его рассказе могло вызвать такую страшную реакцию. — Безрассудный мальчишка! — Рене вскочил с кресла, сжал кулаки и заходил по келье. — А вам хоть на секунду не пришла в голову мысль, что девушку могли послать те, кто желает мне смерти?! Как красивую для вас приманку! Дабы приманкой для меня стали вы! Мой сын! О, Господи, Жюль, где ваш здравый рассудок?!       Мальчик почувствовал, что с его лица сошли все краски. — Я не подумал, — с чувством отвращения к самому себе произнес Жюль. Черт возьми, как он мог быть таким глупцом?.. Он совершенно не рассматривал ситуацию с такой стороны. Жюль поднял несчастный взгляд на отца. — Простите. Мне нет оправдания, лишь повторю, что я не подумал… Простите… — А пора бы начать думать, мой мальчик, — сурово ответил Рене. — Поднимайтесь. Мы поговорим о девушке после того, как вы будете наказаны за то, что посмели ослушаться приказа выходить на улицу без моего сопровождения. — Он подошел к вазе с розгами и вытащил один прут. Взмахнул им, отряхивая от лишней влаги, и внимательно посмотрел на притихшего Жюля. — А скажите мне честно, сын мой, если бы не цветок в ваших волосах, как долго вы собирались скрывать от меня прогулку в сад и знакомство с Инес? — Я… Я не думал об этом… — растерялся Жюль, подходя к отцу. — Подумайте сейчас. Ваша речь о лжи произвела на меня впечатление. — Должно быть, я все бы вам рассказал сегодня же вечером, отец, — задумчиво протянул Жюль. — Все обдумал и рассказал. Клянусь! — Я вам верю. — Рене еще раз рассек прутом воздух, от чего юноша ощутимо вздрогнул и опустил голову. — Обнажитесь.       С легкой дрожью в пальцах Жюль расстегнул нижние пуговицы камзола, выпустил наружу рубашку и спустил штаны до колен. — Встаньте ко мне боком и нагнитесь вперед, — продолжил отдавать приказы Рене. — Держите спину прямо, руками упритесь в колени. Еще ниже, Жюль. — Он надавил на спину мальчика. — Держите позицию до конца наказания, отныне, если вы заслуживаете не больше двух дюжин, я буду сечь вас так, ясно? — Ясно, отец. — Жюль повернул голову и взглянул на отца. — Не очень удобно. — Я знаю. — Епископ закинул подол рубашки мальчику на спину. — Зачастую семинаристов наказывают именно в этой позиции. Здесь масса преимуществ. Во-первых, кровь приливает к мозгам и заставляет провинившегося серьезно подумать, почему он оказался в этом положении. А во-вторых, в такой позе порка гораздо больнее из-за натяжения кожи на ягодицах, что тоже вынуждает виновного хорошенько подумать о своем поведении. Готовы? Одна дюжина. — Мне бы хотелось высказать свое мнение о дисциплинарных методиках иезуитов, но я воздержусь, — тихо буркнул Жюль. — Верное решение. — Рене высоко поднял руку с зажатой в кулаке розгой и с силой нанес первый удар.       Жюль покачнулся и сделал шаг вперед. — Держите позицию, — строго сказал епископ. — В следующий раз удар будет не засчитан. — Простите, — сквозь стиснутые зубы выдохнул юноша.       Наказание продолжилось. Рене не собирался жалеть мальчика, ибо в его возрасте пора начинать думать головой. Поэтому раз за разом он наносил сильные хлесткие удары, наблюдая, как алеет белая кожа, покрываясь багровыми рубцами, которые на глазах вздувались и наливались кровью. В таком положении засечь до крови можно гораздо быстрее, достаточно лишь дважды хлестнуть по одному и тому же месту, и кожа лопнет. Но он не собирался сечь сына в кровь. Во всяком случае, не на этот раз…       К десятому удару Жюль терпел боль из последних сил. Он никогда не позволял себе плакать и кричать на первой дюжине, но сейчас сдержаться было очень трудно, хотелось завопить и разрыдаться с самого начала. Но он закусил губу, жалея, что не спросил о платке, и зажмурился, удерживая слезы. В голове действительно стало горячо и неприятно, хотелось скорее вернуться в вертикальное положение и размять спину, он с трудом стоял на месте, боясь шагнуть вперед и тем самым продлить болезненное наказание… Но вот розга просвистела в последний, двенадцатый раз, и, пожалуй, одно из самых суровых, несмотря на количество ударов, наказаний закончилось. — Поднимайтесь. — Епископ бросил потрепанный прут в сторону, положил руку на плечо сына и помог ему разогнуться.       Жюль вернул одежду на место и, тяжело дыша, уткнулся лбом в синий камзол отца. Он мгновенно почувствовал аромат цветов и ванили… Аромат духов… Женских? Он приподнял голову и заглянул в голубые глаза. — Вам нужно время успокоиться и привести себя в порядок? Или вы готовы продолжить разговор? — спросил Рене. — Дайте мне две минуты, отец. — Жюль положил голову обратно и с облегчением ощутил, как отец его обнял и крепче прижал к себе, опуская подбородок на его макушку. Мальчик улыбнулся. Ему нравилось, когда отец так делал. — Вы должны знать, мой мальчик, — зашептал епископ, — орден иезуитов не имеет никаких дел со Святой инквизицией. Тот настоятель из французского аббатства — исключение.        Жюль поднял голову. — Вы позволите мне видеться с Инес и попытаться уберечь ее от неприятностей?       Рене глубоко вздохнул, смотря в покрасневшие от невыплаканных слез глаза юноши. Вот и появилась в жизни его сына первая девушка, которая, как он был уверен, преподаст ему несколько важных и в то же время суровых жизненных уроков. — Если ее схватит инквизиция, сын мой, то вы ничего не сможете сделать, — ответил Рене. — Как я сказал, вашу правду я буду использовать исключительно в ваших интересах, а потому я не могу допустить, чтобы из-за этой девушки проблемы были у вас. — Вы запрещаете мне видеться с ней? — Я этого не говорил, Жюль. Я вижу, вы заинтересованы в дружбе с Инес, и я уверен, что вы станете сбегать на встречу с ней вопреки моему запрету, поэтому я не стану вам запрещать видеться с ней. Но будьте готовы к тому, что ваша дружба закончится болью и разочарованием. — Я постараюсь убедить ее бросить врачевание, — с гасконской упертостью произнес Жюль. — Я смогу.       Рене немного помолчал, мысленно улыбаясь подростковой наивности. — Но у меня будут условия. Вы можете встречаться с Инес утром один раз в неделю в миндальном саду, когда я в монастыре, но ни в коем случае не ходить с ней в город. Вы понимаете, мой мальчик? — в голосе епископа появились суровые нотки, на что юноша поспешно кивнул. — Да, отец. — Я доверяю вам, смотрите, не сделайте так, чтобы я пожалел о своем решении. — Я буду встречаться с Инес в саду, — улыбнулся Жюль. — Спасибо, отец. — И вы ведь осознаете, что между вами невозможно ничего, кроме дружбы? — Рене коснулся щеки юноши. — Жюль? — Да, отец, я понимаю. — Хорошо, — кивнул Рене. — Тогда ступайте к себе, сын мой, отдохните, а вечером я буду ждать вас здесь. Я хочу научить вас одной игре. — Игре? — Вечером привезут шахматы, — улыбнулся епископ. — Я хочу установить в этом углу маленький столик. Поверьте, игра в шахматы — это отличное времяпрепровождение. Шахматы тренируют память и помогают научиться мыслить стратегически. Уверен, вам понравится. — Хорошо, отец. — Мальчик послал отцу широкую улыбку, в душе надеясь, что к вечеру он сможет нормально сидеть. — До вечера. — До вечера, сын мой.       Жюль вышел из кельи отца, а епископ сел за стол и решил разобрать корреспонденцию.