Воришка

— Я думал, вы простили меня, отец, — печально произнес Жюль, смотря на серое тучное небо за окном в келье настоятеля. Дождь заливал стены аббатства вторые сутки. Гроза, заставшая их в пути по дороге в монастырь от господина барона, теперь раздавалась где-то вдали. Но темные краски погоды отнюдь не способствовали хорошему настроению мальчика, хотя с недавних пор он любил дождь, ибо именно в такой ливень его жизнь изменилась и приобрела смысл. В данный момент в его груди шел собственный дождь, рожденный приказом аббата выучить за вечер три притчи. И сначала Жюль не увидел ничего удивительного в этом распоряжении, отец часто давал ему задание выучить стих, отрывок из Библии или рассказ, но когда он стал читать и заучивать первую притчу, в его сердце закралось болезненное сомнение. А простил ли отец его выходку в гостях у барона до конца? Он не смог найти ответ на этот вопрос, а только продолжил читать притчи, старясь не обращать внимания на тяжесть в районе сердца. Он часто отвлекался от чтения притч, раздумывая о смысле такого задания, и под конец третьей притчи понял, только легче от этого не стало. — Я простил вас, мой мальчик, — спокойно ответил Рене. Он сидел в своем кресле и медленно перебирал черные четки, смотря на стоящего перед ним сына. Одет аббат был не в привычное для монастыря одеяние, а в строгий черный кафтан, из-под которого виднелась белая рубаха. — Тогда почему вы продолжаете наказывать меня? — Жюль отвернулся от дождливой картины и заглянул в глаза настоятеля. — Наказывать вас? — удивился аббат. — Нет. Я вас не наказываю. Свое наказание вы получили три дня назад, когда имели честь познакомиться с моим старым мушкетерским ремнем, — по-доброму усмехнулся он. — Сейчас же я преподаю вам дополнительный урок, только и всего. Не путайте уроки с наказанием. До сего момента вы охотно учились, неужели что-то изменилось? Уроки стали для вас наказанием? — Изменилось то, что смысл ваших уроков слишком очевиден, — ответил Жюль. — Мне кажется, что я утратил ваше доверие, и от этого мне очень плохо. — В его горле образовался тугой ком, которому не было объяснения. Что с ним происходит? Почему хочется заплакать? Разрыдаться. Залить слезами черный кафтан настоятеля. — Вы не утратили мое доверие, сын мой, но я из тех людей, кто привык все начатое доводить до конца, — с оттенком строгости протянул Рене. — Я думаю, что одной порки недостаточно, чтобы вы до конца осознали свой проступок. Я хочу убедиться, что вы усвоите свой промах как следует, что впредь ваш язык не сыграет против вас, а потому я вас внимательно слушаю. Начните с притчи, или, как ее еще называют, басни Леонардо да Винчи.       Жюль тяжело сглотнул, всеми силами стараясь унять удушье подступающих к глазам слез. — Хорошо, — вздохнул он, складывая руки у себя за спиной. — Жил-был на свете мальчик, страдавший серьезным недугом, которому иногда бывают подвержены и взрослые, — он беспрестанно разговаривал, не зная меры, — начал Жюль, смотря на четки в руках аббата. — Что за наказание этот язык, — порой ворчали зубы. — Когда же он угомонится и помолчит немного? — Какое вам до меня дело? — нагло отвечал язык. — Жуйте себе на здоровье и помалкивайте. Вот и весь вам сказ! Между нами нет ничего общего. Никому не позволю встревать в мои личные дела, а тем паче соваться с глупыми советами! — Но мальчик продолжал без умолку болтать кстати и некстати. — Жюль крепко сжал за спиной кулаки. — Язык был наверху блаженства, произнося все новые мудреные слова, хотя и не успевал хорошенько вникнуть в их смысл. Но однажды мальчик так увлекся болтовней, что, сам того не ведая, попал впросак. Чтобы как-то выпутаться из беды, он позволил языку сказать заведомую ложь. Тогда зубы не выдержали — терпенье их лопнуло. Они разом сомкнулись и пребольно укусили врунишку. Язык побагровел от выступившей крови, а мальчик заплакал от стыда и боли. С той поры язык ведет себя с опаской и осторожностью, да и мальчик, прежде чем вымолвить слово, дважды подумает. — Жюль замолчал, и в келье повисло молчание. Слышались лишь капли дождя, выстукивающие спокойный ритм по стеклам. — Занимательная басня, не так ли, сын мой? — нарушил молчание д’Эрбле. — Весьма, отец. — Рассказывайте дальше. Притчу Ходжи Насреддина.       Жюль молчал. Эта притча была болезненней всего. Вернее, ее автор. Мудрец и простак одновременно. А в некоторых писаниях сказано, что он бродяга, вольнодумец, бунтарь, глупец, юродивый, хитрец, плут и даже философ-циник. Тонкий ученый-богослов и суфия, который высмеивает людские пороки, скупцов, ханжей, лицемеров, судей-взяточников и мулл. Часто оказываясь на грани нарушения общепринятых норм и понятий о приличии, он неизменно находит неординарный выход из положения. Господи, как же больно… Мальчик тихо шмыгнул носом. — Я вас слушаю, Жюль, — раздался голос Рене. — Или вы не выучили? — опасно прищурился он. — Разве я осмелюсь? — раздраженно отозвался мальчик, но, заметив недовольство в голубых глазах, поспешно добавил: — Простите. — Однажды Молла Насреддин шел по дороге в Бухару, — начал рассказывать Жюль. — В попутчики ему достался беспокойный и болтливый человек. Он задавал Молле вопросы и, не дожидаясь ответов, сам находил их, рассказывая случаи из своей жизни, а чаще — из жизни знакомых его знакомых. Молла все больше помалкивал, и скоро говорил только его попутчик: — Царям не стоит охотиться с соколами, лучше с беркутами, беркут легко берет ягненка… Ягненка надо готовить с особой травкой. Мой родич, повар при дворе шаха в Бухаре, говорил, что эта приправа обостряет ум. Я мог бы стать советником шаха — так часто я ел это жаркое! А ведь шаха окружают одни глупцы… Кстати, как распознать глупца?.. — По двум приметам, — вдруг вновь заговорил Насреддин. — Глупец много говорит о вещах, для него бесполезных, и высказывается о том, о чем его не спрашивают… — Ногти пребольно впились в ладони, и Жюль на мгновение прикрыл глаза. Одинокая предательская слеза все же скатилась по его щеке, но, возможно, ее никто не заметил в сером свете, лившемся из-за окна. — Что думаете, дитя мое? — спросил д’Эрбле. — Что я все понял! — воскликнул Жюль, с трудом сдерживаясь от желания топнуть ногой. Но он знал, что если топнет ногой, то быстро окажется в дальнем углу кельи, где стоит деревянная скамья и ваза со свеженарезанным заботливыми монахами ивняком. — Хорошо. Очень хорошо, сын мой. Рассказывайте последнюю притчу. — Почему вы так жестоки со мной, отец? — Жюль громко всхлипнул. — Я же все понял! Понял еще в поместье господина барона. — Я вам уже ответил на этот вопрос, — нахмурился Рене, — но не думайте, что я поступаю с вами жестоко. Я поступил бы жестоко, если бы приказал вам рассказывать притчи со скамьи, подкрепляя каждое сказанное вами предложение крепким ударом розги, чтобы лучше запомнилось. Вот это жестоко. А вам всего лишь велено как урок рассказать несколько притч, а вы недовольны. Не испытывайте мое терпение, дитя. Продолжайте!       Жюль вдохнул и выдохнул, сжал кулаки и продолжил. — Увидел человек на берегу моря пожелтевший от времени человеческий череп. Ничего не ожидая в ответ, человек со вздохом произнес: — Интересно, что привело тебя сюда?       И неожиданно череп отвечает: — Болтовня.       Изумился человек. Где это видано, чтобы черепа говорили. Побежал на главную площадь города и закричал: — Кто хочет увидеть говорящий череп, платите пять монет!       Собрались люди. Многие заплатили, желая посмотреть на диво. Повел их человек к морю, подвел к черепу и задал ему вопрос: — Что привело тебя сюда?       Но череп лежит себе на солнышке и молчит. Поняли люди, что над ними просто посмеялись, и отвели обманщика к правителю. Там обе стороны рассказали свою правду. И говорит правитель человеку: — Если череп в самом деле говорящий — докажи, а нет — голова с плеч!       Пришли на берег. Молчит череп. Как ни умолял его человек, ни одного слова не услышал. Отрубили человеку голову, и покатилась она прямехонько к тому самому черепу. А когда все ушли, череп неожиданно заговорил: — Что привело тебя сюда? — Болтовня, — ответила ему голова.       Жюль заплакал и отвернулся, пряча лицо в ладонях. И его привела сюда болтовня… Ему было все равно, если отец ждал от него какого-то продолжения, пояснения его рассказа. Безразлично. Просто больно и хочется рыдать и рыдать. Пусть хоть накажет за неуважение, все равно. Только плакать…       Неожиданно на плечи мальчика легли руки и развернули его, прижимая к черной ткани кафтана. И Жюль разрыдался, громко, крепко, от всей души… Он плакал и плакал, пока мягкая рука прижимала его голову, гладила по волосам, а голос что-то нашептывал… Когда буря слез начала стихать, Жюль вдруг понял, что после своего промаха в гостях у барона он так и не выплакался, даже после наказания… Он слишком старался не показывать свою боль, боясь, что барон что-то заметит. Они слишком быстро спустились обратно в лес, чтобы он успел осознать прощение. Он не успел внять утешению и чувству облегчения, что его на самом деле простили. И только сейчас, залив кафтан слезами, он понял, что тугой узел исчез. Свобода, ибо его действительно за все простили. — Лучше? — тихо спросил Рене, приподнимая зареванное лицо сына за подбородок, параллельно вытаскивая платок из рукава.       Жюль задрал голову, дабы лучше видеть нежность в голубых глазах аббата. — Намного, — прошептал он в ответ. — Все еще считаете меня жестоким? — Платок коснулся щек мальчика. — Я никогда не считал вас жестоким, отец, я только сказал… — начал оправдываться Жюль, но Рене его прервал, приложив ладонь к его губам. — Тихо. Я понял, — он слегка улыбнулся, — как насчет прогулки? — Но там же дождь! — удивился Жюль. — Вы испугались дождя? — Аббат выпустил мальчика из объятий. — Идемте. У меня есть для вас небольшой подарок.