Воришка

      Из окна своей кельи аббат д’Эрбле наблюдал, как крестьяне собирают с полей урожай. Подставив спины ласковым лучам осеннего солнца, они с радостью пополняли запасы провизии зерном. Долгожданным зерном, которое долгое время будет кормить и обеспечивать их семьи. Рене смотрел на простую человеческую радость, но его мысли блуждали очень далеко. Он перебирал в руках четки в тщетной надежде унять беспокойство и взять под контроль гнев, возникший от внезапного исчезновения его воспитанника. Пропажа мальчика обнаружилась сразу после дневной мессы. После утренних занятий Жюль ушел в свою келью делать уроки, но по окончанию молитвы стало понятно, что мальчик не пришел на мессу, и в келье его тоже нет.       Рене отошел от окна и сел в кресло. Что вдруг взбрело в голову его воспитанника? И это после того, как он принял серьезное решение объявить Жюля своим наследником. Конечно, его решение от поступка мальчика не изменится, но это говорит о том, что ему еще есть над чем работать. За два года Жюль во многом изменился, но ребенку было всего десять лет. Он был всего лишь мальчишкой, от которого хоть и не ждали таких поступков, но в глубине души были к ним готовы. Но как бы там ни было, подобное поведение недопустимо, и он приложит все усилия, чтобы его сын даже думать не смел своевольничать. Видимо, за месяц болезни мальчишка так заскучал в своей келье, что решил поиграть в прятки. Но это не оправдание. Ничего. Пусть только найдется.       За мысли о суровой каре отвечал гнев, а вот беспокойство нашептывало совсем иные размышления. А что если с мальчиком что-нибудь случилось? Если он ранен? Или, упаси Господь, мертв? Чем может обернуться его глупый поступок? Куда он мог убежать? Спрятаться?       Аббат до боли сжал четки в кулаке. Черт возьми, проклятая гасконская кровь!       В этот момент в келью настоятеля постучали, и вошел монах. Тот самый юный монах, который однажды взял вину Жюля за воровство на себя. — Ну что? — спросил Рене. — Мы обыскали все аббатство, отец, но мальчика нигде нет, — последовал ответ. — Но мы также обыскали двор и сад и обнаружили, что в конюшне нет одного коня. Вашего коня, отец.       Не веря своим ушам, Рене резко поднялся. — Что?! Да как он посмел! — в гневе крикнул он, на что монах быстро опустил голову, словно гнев настоятеля был направлен на него. — Прикажете седлать вам коня, отец?       Аббат немного помолчал, обдумывая ситуацию. Нет, разыскивать мальчишку он не станет. Если тот уехал на коне, целенаправленно ослушался, то выходит, знает, что делает. Он даст ребенку время вернуться до темноты и только тогда отправится на его поиски. — Нет. Ступайте.       Рене осмотрел келью. Его взгляд задержался на шпаге, стоящей в углу, затем на скамье, которую его воспитанник скоро обязательно посетит, потом он решил проверить место, где хранилось оружие. Слава Богу, пистолет лежал на месте.       Следующий час д’Эрбле провел в саду, где монахи собирали яблоки, то и дело бросая взволнованный взгляд в его адрес. Гнева настоятеля опасались все обитатели старого аббатства, ибо в гневе бывший мушкетер был страшен. Они искренне сочувствовали мальчику, которому предстоит испытать этот гнев на своей собственной шкуре. В прямом смысле этого слова. Перебирая черные бусинки, Рене вышагивал по узкой дорожке между кустарниками, поглядывая на лес. Он нашел свежие следы конских копыт на главной дороге, ведущей в сторону деревни, из чего сделал вывод, что Жюль уехал именно в том направлении.       Четверть часа спустя, когда солнце коснулось горизонта, сравнявшись с полем, на дороге показался маленький всадник на черном коне. Д’Эрбле облегченно вздохнул, смотря на приближающегося воспитанника. Но чувство облегчения, что с его сыном все в порядке, что мальчик жив, быстро сменилось гневом, и гнев только усилился, когда он увидел, в каком виде вернулся его наследник. Серый кафтан мальчика был изодран практически в клочья, а из-под него торчала грязная белая рубашка. И безобразную картину дополняли белокурые локоны, которые выбились из хвоста и неряшливо рассыпались по плечам. Что, черт возьми, с ним случилось?! Его что, медведь драл?! — Возвращение блудного сына во всей красе, — холодно протянул аббат, когда конь остановился рядом с ним.       Игравшая до сего момента улыбка на губах Жюля мгновенно исчезла, и он испуганно посмотрел на настоятеля, чьи голубые глаза буквально пронзали его насквозь. Он тяжело сглотнул, ощутив, как неприятно засосало под ложечкой. Невозможное чувство страха и вины в одно мгновение наполнили его до краев, и он до боли прикусил губу. — Слезайте с коня! — приказал аббат. — Сейчас же!       Жюль вздрогнул и поспешно скатился с коня. Но едва его ноги коснулись земли, как его правое ухо до боли сжали тонкие пальцы аббата. — У вас очень большие неприятности, сын мой, — сказал Рене и потащил мальчика в монастырь.       Жюль едва поспевал за быстрым шагом д’Эрбле, стараясь подпрыгивать и вставать на носочки в попытке хоть немного уменьшить боль в ухе. Но чем больше он тянулся за болезненной хваткой, тем сильнее его ухо стискивали. В конце концов стало так больно, что он тихо всхлипнул и зажмурился, молясь Богу, чтобы эта пытка скорее закончилась. Но его отпустили только тогда, когда они оказались в келье настоятеля. К этому времени его ухо приобрело насыщенный красный цвет. — Я жду объяснений. — Рене сел в кресло и попытался успокоиться. Взять гнев под контроль, ибо опасался, что под властью гнева поступит с воспитанником слишком сурово. Но мальчик упорно молчал, смотря в каменный пол, чем злил его еще сильнее. — Что же вы молчите? Вам нечего сказать? Вы даже не попытаетесь объясниться?       Жюль посмотрел в ледяные глаза настоятеля. — Я ездил в деревню, отец, — тихо сказал он. — И зачем же вы туда ездили?       Жюль опять опустил глаза и упорно продолжил молчать. — Хорошо, Жюль, — вздохнул Рене. — Молчите. Ступайте к себе. Раз вы такой трус, что боитесь признать свою вину, то нам с вами более не о чем разговаривать. Просто знайте, что трусость — свойство греховной сути человека, как и лживость… — Я расскажу, — прошептал мальчик. — Расскажу… Я решил отправиться на конную прогулку, чтобы улучшить навыки верховой езды. Из-за ноги я не ездил на коне целый месяц и боялся, что могу что-то забыть, а я так не хочу опозориться перед господином д’Артаньяном, когда мы поедем в Париж. Ведь он превосходный всадник, вы сами рассказывали, что в верховой езде ему нет равных. — Значит, вы без спросу взяли моего коня и без разрешения отправились на прогулку, не пришли на мессу и, как я понимаю, не сделали на завтра уроки только потому, что боялись опозориться перед господином д’Артаньяном, — ледяным тоном произнес д’Эрбле. — Из этого я делаю вывод, что мнение господина д’Артаньяна о вас значит для вас намного больше, чем мое, раз вы так дерзко осмелились нарушить мои правила. — Что? — вскинул голову Жюль. — Нет, отец. Я так не думаю. Я очень ценю ваше мнение обо мне. Я очень боюсь разочаровать вас. — Но ваши поступки говорят об обратном, сын мой. — Я не думал об этом с такой стороны. — Мальчик жалобно заглянул в глаза настоятеля. — Простите. Я не хотел оскорбить лично вас своим поведением.       Рене промолчал, смотря на ребенка. Конечно, он знал, что мальчик не думал об этом, но ребенок должен осознать, как его поступки, хорошие и плохие, могут быть расценены со стороны. — С этим все понятно, — через минуту продолжил д’Эрбле. — Как вы объясните свой неряшливый вид?       Жюль потупился, но, помня слова про трусость, заговорил. — Я подрался с одним мальчишкой. Он стал обзываться, говорить разные нехорошие вещи. Он видел меня раньше, когда я жил на улицах. Он кричал, что я воришка, что я украл коня и одежду. Я ударил его хлыстом и хотел уехать, но он схватил меня за ногу, и я не удержался и упал с коня. Мы подрались. Я побил его, и он в слезах убежал. Простите за порванную одежду. — Покаянная речь подошла к концу, и в келье образовалась напряженная тишина.       Рене поднялся и отошел к окну, повернувшись к мальчику спиной. — Не пристало моему наследнику кататься по земле с крестьянскими мальчишками, — сурово протянул он. — Наследнику д’Эрбле. — Вашему наследнику?       Д’Эрбле развернулся к ребенку. — Мы еще обсудим это с вами. А сейчас подведем итог вашего поведения. Вы без разрешения уехали в деревню на моем коне. Не выучили на завтра уроки, подрались и порвали одежду. Вы заставили беспокоиться о вас не только меня, но и всех монахов, которые разыскивали вас по всему аббатству, забыв о собственных делах. И в какой-то мере вы рисковали своей жизнью, когда оседлали довольно своенравного резвого коня и когда ввязались в драку. Одному Богу известно, что на уме у босоногих мальчишек. Зависть порой приводит к плохим последствиям, мой мальчик. Он мог вас ранить или вовсе насмерть пырнуть ножом. И что тогда, Жюль? Я не хочу потерять сына. — Простите, отец, — слезно протянул Жюль. — Я понял, я больше так не буду. — Не будете, — согласился Рене. — И я позабочусь об этом. Ступайте в угол. Полагаю, на этот раз вы заслужили не меньше двух дюжин.       Сердце мальчика пропустило удар, а в горле образовался болезненный ком. Две дюжины розг — это в два раза больше, чем он обычно получал за те немногие проступки, которые можно сосчитать на пальцах одной руки. — Отец, пожалуйста, простите меня, — тихо всхлипнул Жюль, медленно двигаясь к лавке, где уже стоял аббат и держал в руках гибкий прут. — Я вас прощу, сын мой, как и всегда прощаю, но сперва накажу, — строго ответил Рене. — Неужели вы думали, что вам сойдут с рук ваши сегодняшние приключения? О чем вы думали, когда седлали моего коня? — Я думал, что вы не заметите, — ответил Жюль. — Если бы не драка… — Что? — Глаза аббата яростно сверкнули. — Вы собирались солгать мне? — Нет! — испуганно воскликнул мальчик. — Нет. Простите! — Довольно! Ложитесь! — приказал д’Эрбле. — И поблагодарите Бога, что я не накинул еще одну дюжину за ваше последнее признание. Поверьте, дитя, у меня нет желания сечь вас в кровь, — добавил он, когда Жюль улегся на лавку. — Но из-за своего поведения вы в шаге от этого. Подумайте об этом, ибо в следующий раз я не буду к вам милосерден. — Хлесткий звук раздался в келье настоятеля, наполнив ее горькими слезами, но искренним раскаянием.