не будет боли от выравнивания чаши весов.
(с) Bleach, том 70
***
Он останавливает стрелу одной рукой. Он смотрит не в глаза — чуть ниже и будто вкось. Он такой величественно сильный, холодный, будто мертвец. Базз ревет на срыве голоса — убью Яхве, убью тебя, уничтожу вашу силу, — а огонь, рвущийся наружу неблагородной, разрушительной мощью, достойной только такой макаки, как он, полыхает под ребрами куда более явственно, чем снаружи. Хашвальт по-прежнему безразличен, ему не до разборок, не до драк, не до споров. — уйди. — не уйду. — прекрати. — еще чего! У Базза глаза полыхают адским пламенем, он кипит отчаянным гневом, готовый снести на своем пути все, и особенно — императора вместе с его надменным приспешником. Хашвальт чувствует, что этот огонь понемногу его задевает — не тот, что взрывается в атаке, а тот, что поджигает слова и превращает взгляд в марево. Правая рука самого Яхве — он совершенно бесстрашен, и даже бешеная звериная ярость не заставляет ни вздрогнуть, ни отступить. Юграм смотрит холодно, отстраненно, словно даже не на человека — на преграду или на вещь. Вот только смотрит — и делает шаг назад. — его величеству не нужен наш бой. — мне не нужно твое величество! На самом деле, это ему не нужен бой. Вот только Базз с детства упрямый. — прекрати, баззард блэк. Горчит на языке. “Слабо”, — говорит Юграм, а мысленно шире распахивает глаза от невероятной мощи взбешенного штернриттера. “Я уничтожу тебя вместе с его силой”, — Базз клянется собственной плотью и кровью в огненном кольце, а про себя обещает — “я спасу тебя от этого проклятья”. В безмятежность свежей листвы глаз магистра вплетаются непокорные алые отблески пламени. Базз взрывает все вокруг, с остервенением обращая стены нового замка в обугленные руины, а взгляд все не может оторваться от этой шелестящей зелени, бесстрашно играющей с огоньком. Он силится уловить хоть единую мысль, сокрытую от стороннего наблюдателя за отчужденной маской, понять хоть немного из того, что занимает внимание и — гадко до рези в глотке, но уже совсем похоже на истину, и не будет особым пафосом сказано — саму жизнь этого беспощадно ледяного воина. От подсознательного желания продолжать называть его другом сердце трещит сжатым в крепкой ладони хрупким хрусталем, готовое расколоться и пустить по сосудам осколки, и что-то стискивает глотку ледяными когтями, несмотря на развернувшееся вокруг пожарище. Просто собственный огонь никогда его не обжигал. Никогда — не грел.***
— я бы поверил. мы же друзья. — прекрати. как смешно… вот так ты прощаешься? “мы же друзья, юго”. “мы станем сильнейшими”. “мы убьем яхве и отомстим за все”. мы же друзья, юго? разве так прощаются с друзьями, которых лишают жизни своим мечом? “хвост пистолетом, юго!” “ты не неудачник! ты же стараешься!” “конечно, мы пойдем вместе!” почему ты почему не я почему он тебя… юго? — юго! неужели я проиграл? я проиграл… тебе. ты стал сильнее, юго, настолько, что я рядом с тобой последний отброс. может быть, ты хотел силы? ты хотел власти? почему ты пошел за ним? почему ты пошел против меня? — мы же друзья, юго! или уже нет? ты сволочь, юго. ты предатель. а я… я — дурак. потому что все равно тебя люблю.***
Чертов очкарик, вылезший из ниоткуда. Лицемерная сволочь, присягнувшая императору. Базз бессильно сжимает кулаки, когда советник одним жестом, даже без слов, без единого взгляда останавливает его порыв метнуться то ли к новому штернриттеру, то ли к самому Яхве, и заорать на весь зал собраний. От равнодушия Хашвальта злость вскипает еще больше — но он не смеет не подчиниться. Просто чтобы не привлекать внимания императора и товарищей по оружию. Только ради этого. — это ты должен был стать наследником! — таково решение его величества. — и тебя все устраивает? трус! Руки дрожат от едва сдерживаемого желания впечатать кулак в скованное надменным безразличием лицо. Появление постороннего заставляет погасить пыл и, резко развернувшись, прочь по коридорам вернуться в покои. Не найти сил держать себя в руках, сорваться снова, чтобы за пределами Зильберна не иметь ни свидетелей, ни противников, кроме всевидящего ока всемогущего Яхве. Костяшки разбиты в мясо, саднят и кровоточат, но это не имеет значения. Половина мира за гранью теней — уничтожена в прах священными стрелами и полыхающей пламенем яростью. Базз почти смирился со своей судьбой. То есть, смирился с тем, что Хашвальт преклоняет колено перед тем, кого они клялись убить, и смотрит свысока на того, кто помог ему когда-то встать на ноги и вырасти в прекрасного юношу из забитого сопляка. По-прежнему не получается называть его никак, кроме Юго — сначала по привычке, потом в знак протеста, — но магистр делает вид, что не замечает. Это бесит, но на самом деле — уже привычно. Он живет единственной мыслью, верой в то, что однажды Яхве будет свергнут — им одним или пусть даже с чьей-то помощью, плевал он на гордость, которую и так топтали и мешали с грязью столько невыносимо унизительных лет. И тогда — тогда советник займет это место. Благородная, нежная зелень его глаз расколется натрое, окружит весенней безмятежностью три всевидящих зрачка. Он будет так же холоден, как сегодня, а может — еще холоднее, может, станет еще более жестоким, чем сейчас, или даже беспощаднее Яхве. Но он будет императором. Императором, который никогда не вспомнит о юношеской слабости дружбы и ни на шаг не приблизит к себе того, что его учил, поддерживал и защищал. Базз будет в стороне — смотреть, как он растет, как он становится достойным места завоевателя и нового правителя не только квинси — целой вселенной. Базз будет в стороне — смотреть и гордиться, преклоняясь перед ним беспрекословно. И, может быть, чуть-чуть скучать. Из него, конечно, тот еще благородный воздыхатель и смиренный поклонник, но, может быть, он бы хоть попытался, ведь если не станет Яхве — то и у них не станет повода для раздора, и он готов будет простить малодушие, трусость и предательство того молодого, тщедушного Юго, который, глядя куда-то сквозь глаза отчаявшегося друга, тонкой слабой рукой остановил его стрелу… Все было бы так, все кончилось бы справедливо, но теперь прихотью короля квинси его советник и правая рука, его — будь оно все проклято, будь проклят тот день, будь проклята та жизнь! — вторая половина лишается права наследовать престол в пользу невесть откуда взявшегося преемника… И Яхве все еще не собирается умирать. А Юграм все еще не собирается смотреть в глаза. Базз однозначно и бесповоротно укрепляется в мысли убить их всех. И, может быть, убить даже Юго — если станет сопротивляться.***
о чем ты думаешь, юго? почему ты не смотришь мне в глаза? я тебе противен? ты ненавидишь меня? тебе просто безразлично? или ты тоже, как твое величество, считаешь, что я не лучше расходного материала, который можно пустить на выбраковку? еще минута, пока ты стоишь — даже под ноги не смотришь, как и подобает императору. черт, если бы мои силы перешли к тебе, а не к нему, я бы не сопротивлялся даже этой глупой, нелепой смерти. за тебя я жизнь готов отдать, юго, ведь мы же друзья, мы же клялись — друг за друга стеной, чтобы вместе убить того, кто растоптал наш мир. и почему, раз тебе достался такой шанс стать с ним единым целым, ты так его и не прикончишь?! юго… еще минута, пока ты стоишь — не смотришь под ноги, но я привык без твоего взгляда. я его не заслуживаю, правда? да и пусть. зачем тебе — бракованный штернриттер, когда есть — его величество… ты не смотришь, но я еще могу видеть тебя, направившего взор вдаль. скоро ночь; скоро ты станешь им. я ненавижу это зрелище. скоро ночь. но пока — ты все еще остаешься собой. свой последний взгляд я могу подарить тебе — настоящему. такой, чтоб тебя, даже сейчас — или сейчас особенно? — красивый, просто до безумия. и сильный — тоже — до безумия. и холодный… до безумия. холодный — до костей… ты уходишь молча, не позволяя грязной полудохлой собаке удостоиться чести даже последнего твоего величественного взгляда — не то что уж слова. выходит, он и сердце тебе выстудил, юго? красивый — до безумия. сильный — до безумия. холодный — до последней капли крови. ты не опустишься и до того, чтобы просто, как раньше, назвать меня другом. для тебя дружба — вообще, наверное, пустой теперь звук. и мне кажется, я поступил правильно, когда ни о чем тебе не сказал — а так хотелось, так рвалось, чтобы продраться в итоге гневным воем без капли исходного смысла. для тебя даже дружба — пустой звук. и ты наверняка совершенно не знаешь, что такое — любовь.***
пальцы сжимают в бессилии нетронуто-белую форму. ни капли крови, ни обугленной черноты. да, ты проиграл, базз. если хочешь сгореть от стыда — сгорай. скажи спасибо, что я никогда не хотел с тобой сражаться. если бы я хоть раз ответил на твою дерзость тогда, когда был еще капитаном, мне не было бы за это ничего, я избран его Величеством — а тебя бы, базз, казнили в тот же день. если бы я настоял на том, чтобы поднять тебя во дворец короля душ вместе с избранными — тебя бы тут же уничтожили. если бы я не убил тебя сейчас — ты бы умер, как старый, больной, облезший дворовый пес, от отсутствия реацу и немилости Императора, которому твоя сила оказалась даже не нужна. тебе просто везло выживать — везде и всегда. а за удачу платят неудачей — таков мировой баланс. скоро ночь; его Величество отправляется на покой. — твои весы сломаны, урюу исида. — я выбрал их просто потому, что они мои друзья. голос в голове тоненько, на подкорке, почти неслышно говорит, что сломаны — мои собственные. дружить — означает встать на сторону тех, кто искренне помогает тебе вырасти; я по-прежнему в это верю. но так примитивно судить о развитии и чужой искренности — такая глупость… глупость и слабость. как же это смешно, смешно и мерзко — когда жалкий мальчишка вдруг открывает тебе глаза на пороге смерти… — дай мне забрать твои раны. а ты иди и спаси друзей. друзья… я столько лет не произносил этого слова, что почти о нем забыл. мне кажется, или ты все-таки хотел мне о чем-то сказать, мой друг? как жаль, что я и правда оказался трусом. я так и не поблагодарил тебя… как жаль, что я так и не смог признаться, что то странное, щемящее чувство в груди, которое вспыхивало каждый раз, стоило мне встретить твой живой, горящий взгляд, шептало, кричало и било в виски — что я, кажется, любил тебя.***
Ладонь магистра бессильно расслабляется. На рукояти выпавшего меча высечена буква “Б”. Никто не сказал ни слова.